Текст книги "О завтрашнем дне не беспокойтесь (СИ)"

Автор книги: Николай Симонов

– А я нынче ночью на дельфине катался. Два раза, нет, вру, один раз на спине Цви-Цви проплыл вокруг острова!– услышал он за спиной радостно-возбужденный голос правнука.

Деметрис улыбнулся, подумав о том, что дети, обыкновенно, не отличают то, что они видят во сне, и то, что есть на самом деле. Про то, что Авесалом соврал, у него не было никаких сомнений, так как он сам, вольно или невольно, в том прежде сознался. Укорять правнука за избыток фантазии он, разумеется, не стал: кому в таком возрасте не хочется лихо прокатиться верхом на дельфине или на гоночном мотоцикле?

– Ты купаться собрался?– поинтересовался Деметрис, хотя об этом можно было и не спрашивать, поскольку из одежды на Авесаломе был только ремешок с подвязанной к нему сеткой, в которую юный дайвер собирался складывать раковины и прочие дары моря.

– Так точно!– по-военному ответил Авесалом.

– Купанье отменяется. Сходи, оденься и принеси мне мой чекан. Скажи Агафье и Дарье, что мы недолго погуляем по берегу,– строго приказал он своему правнуку.

 
Авесалом отдал честь, повернулся кругом, и побежал в дом. За пять минут он собрался и даже вооружился кривым бронзовым ножом и склеенным из бука подростковым луком с колчаном настоящих боевых стрел. Деметрис взял с собой только чекан – ударное ручное топорообразное холодное оружие в виде молотка с удлиненным острым концом, которым очень удобно раскалывать клешни лобстера и панцири морских черепах.
Дед и правнук, не спеша, направились вдоль берега в сторону Коровьего залива. Пройдя два с половиной километра, они остановились у нагромождения светло-коричневых гранитных валунов, обкатанных вечными волнами Байкала. Валуны высотой в два человеческих роста лежали на береговой гальке, как раскаленные сгустки света. На одном из них был высечен восьмиконечный православный крест. Деметрис опустился на колени и тихо заплакал. Авесалом последовал его примеру, еще не зная о том, что пришел на могилу своей прабабки, умершей сто лет тому назад. Увы, он так никогда и не узнает ни ее настоящего имени, ни настоящего имени своего прадеда, прибывшего в Прибайкалье совсем из другого времени.
…………………………………………………………………………………………………………………………………
Пневмония! С этим зловещим диагнозом ему впервые довелось столкнуться в трехлетнем возрасте, когда двустороннее крупозное воспаление легких почти не оставило ему никаких шансов познакомиться с этим удивительным миром поближе. Прикручивая спасительный компресс к его исколотой пенициллином "пятой точке", его покойная бабка Ангелина Ивановна – вузовский преподаватель иностранных языков тихо, но выразительно ругалась по-французски. Видно, щадила хрупкую детскую психику. То ли бабкины добрые руки спасали, то ли его собственное счастливое неведение, да только, переболев в детстве три раза воспалением легких и не на шутку удивив медиков своей живучестью, потихоньку избавился он от этой напасти.
Вспомнить Ангелину Ивановну и ее нелитературную французскую лексику ему пришлось, когда крупозной пневмонией заболела Вена Саймон. Борьба за ее здоровье длилась почти месяц, и закончилась поражением. Не помогли ни средства народной медицины, ни последние ампулы с антибиотиками и антиоксидантами.
В день ее смерти на Байкале разыгрался шторм. Ветер дул с такой силой, что повалил много деревьев в их прекрасном фруктовом саду и едва не снес с дома крышу. Незадолго до полуночи шторм утих.
 

– The witshing hour, – сказала Вена Саймон, почувствовав приближение минуты ночи, когда пульс человека замедляется и умирающий легче всего ускользает в последнее забытье. И это были ее последние слова.

Павлов разбудил Урсулу и попросил зарядить карманный персональный компьютер. Он хотел найти в базе знаний и почитать вслух "Псалтырь" и "Новый завет". 12-летняя андрогиня, увидев, что Вена Саймон не дышит, так перепугалась, что вся ее чудесная способность накапливать и разряжать электрическую энергию куда-то пропала. Урсула расхныкалась и разбудила своего брата Мишку (Медвежонка). Узнав, в чем дело, Мишка громко заплакал. Проснулись другие дети: десятилетние Сара, Лира, Жимаган, и пятилетние Ричи и Леон. Дом наполнился их безутешными рыданиями.

Павлов был в отчаянии, не зная, что делать, и тут Урсула собралась с силами, и карманный персональный компьютер заработал. И первое, что они услышали, был голос Вены Саймон:

– "Дети мои, когда я умру, не плачьте! Моя душа всегда будет рядом с вами, чтобы с вами не случилось. Слушайтесь и почитайте своего отца. Ты, Урсула, возьми на себя заботу о Ричи и Леоне, чтобы они всегда были заняты играми, вовремя накормлены, умыты, одеты и обуты. Ни на минуту не упускай их из вида.

Ты, Медвежонок, займись самой тяжелой домашней работой: носи воду, топи печи, готовь пищу, мой посуду.

Сара, Лира и Жимаган должны ежедневно подметать в доме полы, полоть грядки в огороде и собирать в саду зрелые плоды.

 
В лес без сопровождения отца не ходить, и купаться только в бухте.
Тебе же, мой драгоценный супруг, советую, не мешкая, приступить к строительству большого парусного корабля. Рано или поздно, вы должны оставить остров и попытаться найти людей, достойных быть принятыми в нашу семью. Тело мое прошу сжечь на погребальном костре, а пепел развеять в море".
Вена Саймон, тайком, записала свое завещание незадолго до смерти и сделала так, чтобы оно прозвучало сразу после включения компьютера и загрузки операционной системы.
Едва Павлов и старшие дети пришли в себя, они снова услышали ее голос. Вена Саймон пела протяжную песню индейцев оджибвеев, значений слов которой Павлов не знал, но догадывался о том, что она имеет отношение к "дороге жизни и смерти", по которой его супруга отправилась на встречу с духами своих предков. Таким образом, Вена Саймон не только сама огласила свое завещание, но и проводила себя в последний путь в соответствии с погребальным обрядом своего народа.
После смерти Вены Саймон они прожили на острове еще четыре года. Это время Павлов вспоминал без особого желания.Он был 45-летним вдовцом, обремененным заботами о хлебе насущном, воспитании детей и строительстве шхуны. Работа его, конечно, изнуряла, но не настолько, чтобы у него ослабло либидо и прочие проявления полового влечения. Устрицы, которые он поедал в большом количестве, помимо отменного вкуса – еще и сильнейший афрозодиак, от которого даже старцы ощущают себя мужчинами.
В первый же месяц после смерти Вены Саймон у него нарушился сон, и пропало настроение. Он стал ворчливым и раздражительным. Заметив резкую перемену в его характере, Урсула догадалась о причинах, которые этому способствовали, и простодушно предложила ему вместо Вены Саймон себя. Каждый вечер, уложив младших братьев спать, она, сбросив с себя электрическое напряжение, забиралась к нему в постель для того, чтобы поговорить и при этом незаметно приласкаться. У нее до 15-ти лет была совершенно мальчишеская грудь и узкие бедра, на которые он реагировал без малейших эмоций и даже позволял ей иногда подремать у него на плече. Ощущение взаимного душевного тепла и покоя заменяло им физическую близость.
Через год примеру Урсулы захотели последовать Сара и Лира, которые к двенадцати годам округлилась, причем именно там, где еще рановато, и на их ангельских личиках высыпали прыщи. Все их взросление происходило у него буквально на глазах: – ему ведь приходилось мыть их в бане, подстригать им ногти и волосы, кроить и шить им трусики, лифчики и юбочки.
 

– Почему Урсуле спать с тобой можно, а нам нельзя?– пристали они однажды к нему, как нож к горлу.

– Мы не спим, мы просто разговариваем,– попытался он них отвязаться, но не тут-то было.

– Или мы спим с тобой по очереди, или ты не спишь с Урсулой!– потребовали они.

Услышав столь наглое заявление, Павлов схватился было за ремень, но быстро остыл, вспомнив о том, что еще ничего не рассказал дочерям про месячные, беременность, деторождение и не объяснил им, что такое инцест.

Люди появились на острове Счастливом раньше, чем он успел достроить шхуну. Строительство судна велось в Коровьем заливе в импровизированном сухом доке. Самым сложным было сделать шпангоуты – корабельные ребра. Лес он выбирал сухой, и много досок поломалось, пока он их гнул. Корпус судна уже был готов к спуску на воду. Дело оставалось за малым: отделка кают, установка мачт и парусное вооружение.

Для изготовления парусов требовалась ткань с очень плотными волокнами. Где ее взять? Лён, который Вена Саймон пыталась разводить в огороде на насыпных грядках, почему то не приживался. Наверное, почва для него оказалась недостаточно кислой. Конопля на острове росла, но только в одном месте – вокруг озерца с аллигаторами, и ежегодного урожая ее естественных зарослей едва хватало на изготовление пеньковых тросов, без которых паруса, даже если они есть, на корабле не поднять. Отчасти проблему волокон для парусной ткани приходилось решить за счет саговых пальм: листовых жилок и пуха, покрывающего их листья. Короче говоря, для изготовления парусов ему бы требовалось не менее двух лет.

Однако же, вернемся к людям, которые появились на острове прежде, чем он отправился на их поиски. Вначале Павлову и его семье пришлось встретиться с почти первобытными дикарями. Байкальские туземцы прибыли на остров в конце августа, на десяти длинных лодках типа каноэ, проследив путь миграции морских коров. Этих беззащитных и патологически беззлобных животных они, высадившись в Коровьем заливе, принялись колотить дубинами, вынудив Павлова применить гранатомет (он выпустил шумовую гранату). Урсула и Мишка поддержали его меткой стрельбой из автоматического оружия, целясь браконьерам по ногам. Бросив добычу и, погрузив раненых в свои лодки, туземцы в панике покинули остров. Впоследствии они поселились на северном побережье материка, куда их отнесло сильное морское течение.

Пятеро дикарей (мужчина, женщина, девушка подросток и два мальчика в возрасте 10 лет) погрузиться на лодки не успели. Несколько дней они блуждали по острову, пока Урсула и Мишка их не отловили и не доставили Павлову на допрос. Поговорив с пленными на языке жестов, он выяснил, что туземцы прибыли с юга, проделав путь до острова, за пять дней и ночей. Сами себя они называли паризиями, и утверждали, что ведут свое происхождение от байкальских тюленей. Светло-коричневым оттенком кожи и прямыми черными волосами туземцы напоминали малайцев, но язык, на котором они разговаривали, отдаленно походил на испанский.

Урсула и Мишка предложили ему посадить туземцев на лодку и депортировать на все четыре стороны, но Павлов поступил иначе: разрешил им поселиться в соседней бухте, называемой Лазурной, и даже снабдил их орудиями рыбной ловли, посудой и стройматериалом. Ему было интересно узнать поближе нравы и обычаи паризиев и их знания об окружающем их мире. На острове туземцы пробыли недолго: сбежали через пять дней, соорудив из обрезков досок, брусьев и деревянных гвоздей плавсредство в виде примитивного плота. Никакой полезной информации о географии и этнографии Прибайкалья Павлов от пленных не получил, кроме того, что они не знают металлургии и полезных свойств растений, не брезгуют каннибализмом, практикуют полигамию и промискуитет.

В тот же год, месяц спустя, к острову подошла и встала на якорь в бухте почти напротив их дома удивительно красивая, белоснежная яхта с алыми парусами под названием "Асоль". Павлов немедленно отправился к ней на лодке, посадив на весла Урсулу и Мишку. Встретившие его люди были перепуганы насмерть, ибо они не понимали, что с ними произошло, и никак, несмотря на очевидные изменения климата и водного ландшафта, не могли ему поверить в то, что они не в двадцать первом веке, а Бог знает, где. Про гравитационные вихри, способные перемещать предметы в пространстве и во времени, они что-то слышали, но даже в самом страшном сне не могли себе представить, что это может произойти с ними.

Павлов разговаривал с потерпевшими времекрушение по-русски и по-английски, тщетно пытаясь их убедить в том, что они должны благодарить судьбу за то, что остались живы, или, например, не переместились в эпоху глобального оледенения планеты.

Кое-что ему о посетивших его цивилизованных людях стало известно уже при первой встрече. Яхту "Асоль" в июне 2035 г. арендовал на шесть дней богатый 70-летний бизнесмен с Уол Стрит – Эдвард Фрэнсис Хаттон, отправившийся в путешествие по Байкалу вместе со своей семьей: 45-летней супругой Марджери Мериуэзер Пост, 28-летней дочерью Сьюзен и ее бой-френдом – 20-летним Робертом Брауном.

Экипаж "Асоль" состоял из 5 человек: пожилого шкипера Александра Александровича Федорова, 30-летней поварихи-официантки Елены Тарасовой и трех молодых матросов: Синицына, Макарова и Кодис. Причем, Кодис, был не моряком, а морячкой – 22-летней студенткой из Латвии, которая, кроме всего прочего, выполняла во время круиза обязанности переводчика.

Нежданные гости из прошлого, услышав его официальное заявление, заулыбались и стали друг другу подмигивать, ибо им сразу стало понятно, кто из них сумасшедший, а кто нет, и едва не выбросили Павлова за борт. Через четыре дня "Асоль" вернулась к острову, но уже без пассажиров и половины команды. Шкипер Федоров был тяжело ранен, и яхтой управлял матрос Олег Синицын. Третьей на борту была Елена Тарасова.

Оказалось, что на яхте между пассажирами и командой возник конфликт, который закончилась перестрелкой. По словам шкипера, зачинщиком ссоры был Роберт Браун, который приревновал Сьюзен к матросу Макарову, застрелил их обоих и застрелился сам. Шкипера ранила миссис Пост, решившая захватить судно, но у нее заклинило револьвер. После этого мистер Хаттон и миссис Пост захотели высадиться на берег. К ним присоединилась морячка Кодис. Американцы собрали свои вещи и отошли на шлюпке к большому острову, на котором, когда яхта проходила мимо, были замечены крепостные стены и башни.

Изучив медицинские и анатомические справочники, записанные на карманном персональном компьютере Вены Саймон, Павлов сделал шкиперу операцию: извлек из живота пулю и зашил кишки. В качестве наркоза ему пришлось применять спиртное (виски), которого на яхте оказалось изрядное количество.

Сан Саныч (Федоров) операцию перенес мужественно, и быстро пошел на поправку. Павлов, хоть и не сразу, нашел с ним общий язык и убедил в бесплодности и опасности попыток прорваться в свое время посредством кругового движения яхты против часовой стрелки и стократного повторения "Отче наш". За выздоравливающим шкипером ухаживали по очереди Елена Тарасова и 14-летние дочери Павлова – Сара и Лира.

С помощью 17-летнего Олега Синицына – выпускника иркутского ПТУ – Павлов за две недели достроил свою шхуну и укомплектовал ее такелажем. Для этого он и его новый помощник использовали запасные акриловые паруса и капроновые канаты, хранившиеся в трюме "Асоль". По совету Сан Саныча они переправили с яхты на шхуну резервный мотоблок, и установили на ней мотор с длинным дейдвудом мощностью 25 л.с. Резервный мотор был обычный, то есть дизельный, тогда как основной работал на водородных топливных элементах производства международной корпорации Prohoroff & Siemens. Общий запас солярки составлял 300 литров, расфасованных в алюминиевые емкости.

Встретив на сказочно-прекрасном острове посреди таинственного теплого моря доброжелательного и гостеприимного хозяина, познакомившись с членами его семьи и идеальным домашним хозяйством, гости из прошлого ни в какие морские путешествия уже не стремились, опасаясь, как бы с ними не случилось чего-то похуже. Рассказы Павлова о пережитом им и его покойной супругой ядерном катаклизме произвели на пришельцев более чем гнетущее впечатление. Их часто пугали разными голливудскими страшилками о конце света, но такого сценария они явно не ожидали.

Павлов настроение гостей прекрасно понимал, но продолжать жить в изоляции от общества, каким бы оно, ни было, уже не мог. Разве ради этого он согласился сопровождать Вену Саймон на батискафе "Фантом"?

 
IV
 

– Василис! – громко крикнул человек в гидрокостюме и хлопнул в ладоши.

Тот, к кому этот призыв предназначался, был душевнобольной, который изображал из себя дельфина, причем так правдоподобно, что его приходилось содержать в специально оборудованной палате и периодически поливать теплой водой из шланга. Если этого не делалось, то кожа его пересыхала и превращалась в струпья. Спать душевнобольной соглашался только в ванной, наполненной водой, и не принимал никакой пищи, кроме рыбных консервов и селедки. Свою бессвязную речь он сопровождал свистом и щелчками и утверждал, что он – пограничник Пик-вик из племени глобицефалов.

– Василис! – повторил человек в гидрокостюме и снова хлопнул в ладоши.

Душевнобольной удивленно покрутил головой, и на его лице появилось осмысленное выражение.

– Вылезай из ванны!– потребовал человек в гидрокостюме.

Душевнобольной послушно выполнил приказ и даже позволил участвующим в эксперименте врачам обтереть себя полотенцем и одеться в длиннополый халат.

– Дмитрий Васильевич, вы меня узнаете?– обратился к нему человек в гидрокостюме.

– Да, я вас узнал. Вас зовут Жорес. Вы спасли мне жизнь: помогли выбраться из подводного туннеля, оказали первую медицинскую помощь и кормили меня сардинами,– ответил душевнобольной и улыбнулся.

– На каком языке мы разговариваем?– спросил его человек в гидрокостюме.

– На русском. Но я знаю еще много разных языков, даже енохический,– не без гордости ответил душевнобольной.

– Я спрашиваю вас еще раз. Узнаете ли вы меня?– настаивал человек в гидрокостюме.

Человек-дельфин закрыл глаза и потер виски, словно пытаясь что-то вспомнить. И вдруг его лицо озарилось счастливой догадкой.

– Сколько лет, сколько зим! Вы – Цибиков Юрий Николаевич, с которым я познакомился в поезде "Москва-Новосибирск" в мае 1978 года!– обрадовался душевнобольной, наконец, придя в сознание.

– Совершенно верно! Поздравляю вас с успешным выполнением боевого задания и с возвращением на Родину! – высокопарно произнес Цибиков и протянул ему руку.

Пожав протянутую ему руку, человек-дельфин с удивлением осмотрел помещение, в котором он находился, а, определив, назначение одежды, в которую был одет Цибиков, сильно смутился. Да и его собственная одежда (халат и резиновые тапочки) его тоже не воодушевляла.

– Что за цирк товарищи ученые устроили? – подумал он, а вслух спросил: Где я?

– Вы в больнице имени В.И. Яковенко, что под Москвой. Сейчас вы пройдете в свою палату, покушаете, хорошо отдохнете, а завтра с утра мы, не спеша, приступим к решению вопросов вашей адаптации и реабилитации,– пообещал Цибиков и тут же передал душевнобольного двум санитарам, которые подхватили его под руки и повели по длинному коридору светлого больничного корпуса.

Когда пациента увели, Цибикова окружили врачи из больницы имени Яковенко и института имени Сербского и стали, наперебой, осыпать его комплиментами. Их вполне можно было понять. Только что на их глазах произошло невероятное: безнадежный психический больной, на которого не действовали никакие лекарства, поддался силе гипноза и пришел в сознание.

– Не могу в это поверить! Вы действительно с ним были знакомы?– удивлялся доктор Мельников.

– С ним – нет. Зато я хорошо знал его брата-близнеца, погибшего 12 лет тому назад при исполнении воинского долга,– признался бывший капитан госбезопасности, хотя, и это нельзя не отметить, "бывших" в подобных структурах – не бывает.

– Чью же память, с точки зрения медицинской этики, нам целесообразнее восстанавливать: Павлова-I или Павлова-II?– не унимался доктор Мельников.

– Феномен общей генетической памяти однояйцовых близнецов, к сожалению, совершенно не изучен. Нам остается только ждать и наблюдать за тем, что произойдет,– ответил на этот вопрос Цибиков и развел руками.

– Я бы не стал отметать версию вмешательства инопланетного разума. Что, если Павлов-I был похищен НЛО и возвращен через 12 лет, но уже на место Павлова-II, которого, в свою очередь, тоже похитили, но совсем недавно? Этот человек может представлять большую опасность,– осторожно заметил почтенный доктор Цукерман из больницы имени Яковенко.

– Хотел бы напомнить вам, коллеги, кое-какие золотые слова: "А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной,– доктор Мельников блеснул эрудицией, процитировав Новый Завет.

– В данном случае, коллега, готов с вами согласиться, – произнес доктор Цукерман, к всеобщему удивлению, без возражений, приняв совсем немедицинский аргумент коллеги Мельникова.

– Итак, коллеги. Нужно еще раз тщательно провести все анализы пациента, включая генетические, сделать томографию мозга, проверить носоглотку и кончики пальцев на наличие микроэлектронных приборов и датчиков, установить за ним круглосуточное наблюдение и в то же время не лишать его радостей жизни,– подвел итог консилиума доктор медицинских наук N из института имени Сербского.

 
………………………………………………………………………………………………………………………………….
Палата, в которую Павлова на этот раз поместили, была одиночной, со всеми удобствами, но без окон. Зато в ней был кондиционер, поддерживающий температуру около +18 градусов, являющейся наиболее комфортной. Его переодели в новенькую пижаму, а затем предложили вполне приличный обед из четырех блюд. После приема пищи он заснул, и, по словам медсестры, проспал более шести часов.
Сделав ему пару уколов с помощью одноразовых шприцов, симпатичная медсестра с волнующим бюстом третьего размера не уходила.
 

– Меня зовут Алена. Как вы относитесь к массажу? – весело спросила она.

– Положительно. Зависит от массажа и от массажиста,– уклончиво ответил он, с нежностью вспоминая девушек из своего гарема.

– Тогда подождите несколько минут. Я приму душ, и мы приступим,– обрадовала его медсестра совершенно неожиданным предложением.

Со второй медсестрой – двадцатилетней Тамарой – у Павлова произошла аналогичная история, причем, в тот же день, хотя и без массажа. Тамара после обеда сопровождала его на прогулке по ухоженному больничному саду, и, как бы невзначай, призналась, что обожает секс на природе. Проведя Павлова по всем аллеям, Тамара предложила ему заодно осмотреть зимний сад, то есть оранжерею. По случаю лета большая часть тропических растений, которые росли в кадках, были перенесены под открытое небо, и освободившееся пространство заросло густой травой. Закрыв дверь изнутри, Тамара сняла с себя медицинский халат и постелила его на землю. Уговаривать Павлова было не надо, и он лихо, по-гусарски, исполнил священный мужской долг.

Юрий Николаевич Цибиков появился в больнице имени Яковенко, где он работал на полставки, только на третий день. Все это время с Павловым занимался Игорь Юрьевич Ситников – родной сын Цибикова. Молодой 25-летний доктор носил фамилию своей матери, всячески препятствовавшей, как это часто бывает после развода, общению с родным отцом, на которого, кстати, он был очень похож. Голос крови, несомненно, сыграл свою роль в выборе им своей будущей профессии и даже в том, что, поступив в медицинский вуз, он переехал жить к своему отцу, сохранив при этом хорошие отношения с матерью.

Следуя инструкциям Цибикова, доктор Ситников старался убедить Павлова в том, что на самом деле никакого путешествия во времени он не совершал, а стал жертвой испытания синтетического наркотика нового типа, который превращает человека в зомби. После применения этого препарата, якобы, происходит нарушение биорезонансных стимуляций и раздвоение личности, одна из которых замыкается в своем виртуальном мире, а вторая, как автомат, беспрекословно исполняет приказы злоумышленника. Естественно, в этой связи возникал вопрос, где все это время пребывало тело Павлова, и что его могли заставить делать?

Доктор Ситников твердо обещал Павлову скорую встречу с его старшим братом Сергеем. Он также выразил ему глубокие соболезнования, в связи с кончиной его отца Василия Дмитриевича Павлова, которая произошла год тому назад в ночь с 9 на 10 мая по причине обширного инфаркта. Павлов жалобно выпросил у доктора 100 грамм медицинского спирта, и тот в просьбе ему не отказал, в свою очередь, попросив его не выдавать.

В присутствии доктора Ситникова Павлов начал читать свежую прессу: "Правду", "Известия", "Советскую Россию". Прочие периодические издания доктор читать ему не давал, опасаясь чрезмерных волнений, но и без дополнительных источников информации Павлову было ясно, что в стране происходят грандиозные политические события, затмевающие по своим масштабам кратковременную хрущевскую "оттепель" и "пражскую весну". Это полностью совпадало с тем, о чем ему успела поведать покойная Даша Воронова – заблудившаяся во времени студентка Новосибирского государственного университета.

Цибиков приехал в больницу имени Яковенко не один. Он привез с собой доктора физико-математических наук Сергея Васильевича Павлова – ведущего научного сотрудника Международного института ядерных исследований. Гость, потрясенный встречей с любимым младшим братом, которого уже не чаял увидеть живым, зарыдал, как ребенок, и его пришлось отпаивать валерьянкой. По дороге в больницу Цибиков предупредил Сергея Дмитриевича о том, что его брат еще не вполне адекватен и страдает частичной потерей памяти (амнезией).

Их свидание продолжалось около двух часов и завершилось в присутствии участкового уполномоченного капитана Кукушкина подписанием протокола опознания гражданина СССР, объявленного в 1978 году во всесоюзный розыск. Эти формальности были необходимы для начала процедуры восстановления утраченных Павловым-младшим документов, удостоверяющих его личность.

По просьбе Цибикова Сергей Васильевич Павлов привез для своего младшего брата летние вещи, обувь, любимые книги и даже кассетный японский магнитофон. При прощании он незаметно сунул в карман его пижамы конверт с деньгами: ровно 250 рублей. В 1990 году по паритету покупательной способности 250 советских рублей были эквивалентны 1 тыс. американских долларов, хотя обменивались в соотношении 5 руб. за 1 доллар.

После свидания и оформления протокола опознания Павлова перевели из больничного корпуса в отдельно стоящее административное здание с гостиничными номерами, в одном из которых его вскоре после обеда и тихого часа поселили на период до окончательного выздоровления и выписки. Все расходы по его проживанию в гостинице взял на себя Сергей Васильевич Павлов.

Примерно через неделю доктор Цибиков привел в его гостиничный номер мрачного и угрюмого товарища, который представился Павлову старшим оперуполномоченным иркутского уголовного розыска капитаном Волковым. В состоявшейся беседе, немного опоздав к ее началу, принял участие доктор Ситников. Милиционер из Иркутска пролил свет на вопрос о том, где Павлов пропадал в течение 12 лет. Он показал ему фотографии пепелища на месте поселения большой семьи раскольников-староверов, все члены которой в мае месяце 1990 года, то есть совсем недавно, погибли в результате страшного лесного пожара.

– Все, кроме вас и двух детей, которых вы спасли,– уточнил следователь.

– Это был точно я?!– засомневался Павлов.

– На месте пожара найдены ваши документы, правда, безнадежно испорченные. Кроме того, вас запомнили и смогли опознать по фотографии охотники, на которых вы вышли. Подобным образом вас опознали врачи больницы в поселке Кежма, куда вы были доставлены с ушибами и порезами. Однако, не долечились, вы сбежали в Москву,– с сожалением констатировал следователь.

– Дети, которых я спас, они – мои?– одновременно испугался и обрадовался Павлов.

– Нет. Дети: мальчик и девочка в возрасте четырех и шести лет,– сказали, что вы – муж их сестры. Они имели в виду погибшую при пожаре гражданку Березкину 1976-го, то есть, простите, 1974 года рождения,– при этих словах на глазах у следователя появились слезы, а голос по-настоящему дрогнул.

– Вы не волнуйтесь! С детьми все в порядке! Они находятся в лучшем детском доме в Иркутске. Есть желающие их усыновить. Я наводил справки,– поспешил успокоить Павлова доктор Ситников.

– Почему же я ничего не помню?– в отчаянии воскликнул Павлов и заплакал.

– Вы испытали сильный стресс, и от этого потеряли память, но не настолько, чтобы полностью забыть, кто вы есть. Вот вы и поспешили в Москву к своему прежнему месту жительства. В этом нет ничего удивительного,– спокойно, даже как-то по-будничному, подал реплику Цибиков.

– Почему я не помню, как выходил из квартиры Аркадия Моисеевича Фишмана?– Павлов умоляюще просил объяснений.

– Я предполагаю, что вы находились под воздействием до сих пор неизвестного науке способа суггестии, то есть сильнодействующего внушения. Очевидно, вы получили от суггестора команду изменить образ личности, взять такси, приехать на новосибирский железнодорожный вокзал, купить билет до Иркутска, и затем, предположим, отправиться в тайгу на поиски мифического колчаковского золота,– Цибиков напомнил Павлову о том, как тот пытался заморочить двух битых ученых: Мерцалова и Фишмана.

– Ах, вот оно что?! Значит, Сергей Сергеевич и Аркадий Моисеевич догадались о том, что я – стукач и провокатор, и решили меня проучить!– до Павлова дошла страшная мысль, от которой ему захотелось немедленно повеситься.

– Не казните себя! Все, слава Богу, позади, и теперь вам остается только пережить свои негативные воспоминания, как страшный сон,– приободрил Павлова доктор Ситников.

– Известный вам г-н Фрейд называл навязчивый бред "ложными воспоминаниями" и очень надеялся на то, что клиническая психиатрия найдет безболезненные способы их "вытеснения",– поддержал своего сына Цибиков.

Заметив, что Павлов сильно устал и должен пережить в себе то, что он услышал, Цибиков подмигнул следователю Волкову, и тот, извинившись перед Павловым за, возможно несвоевременный, визит, сказал, что больше никаких вопросов у следствия к нему нет, и пожелал ему скорейшего выздоровления.

– Как насчет суда?– встревожился Павлов.

– Суда не будет. Все и так понятно. Областная прокуратура вынесла определение: "Стихийное бедствие. Виновные не установлены. Люди погибли от независящих от них обстоятельств",– успокоил его следователь Волков.

Выйдя из гостиничного номер административного корпуса больницы имени В.И. Яковенко, "следователь" Волков обратился к Цибикову с вопросом, который его волновал больше всего:

– Я не слишком переиграл? Я все сделал правильно?

– Надеюсь, что пациент ничего не заподозрил. Спасибо вам огромное, Александр Васильевич,– с этими словами доктор Цибиков впервые за время десятилетнего знакомства протянул ему руку.