Текст книги "Ариасвати"
Автор книги: Николай Соколов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Свежий утренний ветерок, пробираясь сквозь тяжелые складки темных занавесей, холодной волной вливался в теплую атмосферу залы. Вслед за ветром, украдкой между тех же складок пробирались туда бледные лучи рассвета и, благодаря им, мало-помалу из полутьмы выступили на свет широкие низкие диваны, стоявшие вдоль гладких мраморных стен, и посредине залы – несколько стульев с высокими резными спинками и покрытый белой скатертью, громадный длинный стол с узорчатым подносом, на котором стояли узкогорлый хрустальный кувшин с водой и две высокие вазы с вареньем. Вблизи окон, на двух отдельных диванах виднелись две спящие фигуры. Вскоре одна из них зашевелилась и ежась от ощущения утреннего холода, поднялась на своем ложе.
Это был профессор.
– Андрей Иванович! Ау? – окликнул он своего товарища, освобождаясь от белого бумажного платка, которым имел привычку на ночь обвязывать себе голову.
Андрей Иванович завозился на своем диване и принялся закутываться с головой в короткую простыню.
– Вставайте, батенька, пора! – продолжал профессор. – В Костроме доспите.
– А? Что такое – в Костроме? – отозвался Грачев, услышав имя родимого города.
– Говорю: в Костроме доспите.
– Разве уже поздно?
– Поздно – не поздно, а холодно… да и за дело пора.
– И то – что-то свежо… Бр! Как холодно однако! – поднялся Андрей Иванович, поджимая голые ноги.
– Ну, ничего, коллега: не замерзнете. Днем будете с избытком вознаграждены.
– В том-то и беда, что с избытком… По мне лучше бы уж весь день была такая же температура.
– Что вы, батенька! Да тогда все наши темнокожие друзья заболели бы воспалением легких.
В дверь залы послышался легкий стук.
– Войдите, – откликнулся Авдей Макарович.
Дверь без шума отворилась и в залу вошел Нарайян своей неслышною походкой. Из-за его спины выглянуло несколько темнокожих и сейчас же скрылось в глубине коридора.
– Мне послышалось, что вы уже проснулись, господа, – сказал пундит, прикрывая рот концом своего кисейного тюрбана.
– Доброе утро, мистер Нарайян!
– Очень холодное утро, сагиб.
– Так вы поэтому рот себе прикрываете-то?
– Советовал бы и вам наблюдать такую же осторожность.
– Что вы, мистер Нарайян! Вы забываете, что мы – северные люди, привыкшие к снегу и льду…
– Но не привыкшие к таким резким переходам от дневного жара к ночному холоду… Я пришел узнать, где вы предпочитаете умываться, – здесь или отправитесь взять ванну? Но предупреждаю вас, господа, что вода очень холодна.
– Ну, в таком случае… – протянул профессор. – Как вы думаете, коллега? – продолжал он, обращаясь к Грачеву.
– Конечно, – торопливо отвечал Андрей Иванович, ежась от холода, – умоемся лучше здесь.
Нарайян оборотился к двери и хлопнул раза два или три в ладоши. В ту же минуту в залу вошла целая процессия черномазых и толстогубых санталов: двое передних несли узкие и высокие медные кувшины с водой, кунганы, двое следующих – две широких плоских чаши, двое других – высокие табуреты, затем, остальные пары несли мыло, зубные щетки, гребни, губки, бумажные и шерстяные полотенца. Войдя в залу, толпа разделилась на две равные половины и затем одна половина, гуськом, двинулась к профессору, другая, в том же порядке к Грачеву. Выходило что-то напоминающее арабские сказки.
Оба друга сначала смотрели с удивлением на приближавшуюся к ним процессию, а потом единодушно расхохотались. Действительно, забавно было смотреть, с какой торжественной серьезностью, желая сохранить подобающую случаю важность, двигались широколицые санталы, вышагивая нога в ногу, совершенно – как в комическом балете, в то время, как их огромные, черные только немного узковатые глаза сияли заразительной веселостью и добродушная улыбка, обнаруживая блестящие белые зубы, расползалась с толстых губ к широким выдающимся скулам, заставляя их лосниться и выдаваться еще более.
Заслышав хохот обоих сагибов, санталы уже не могли удержать свою деланную серьезность и в свою очередь расхохотались веселым, добродушным смехом, закидывая головы назад и строя уморительные физиономии.
– И это все для нас? – спросил Авдей Макарович, удерживаясь наконец от своего невольного смеха.
– Конечно, сагиб, – отвечал Нарайян со сдержанной улыбкой, в то же время кидая сердитый взгляд по адресу легкомысленных санталов, нарушивших установленный порядок церемониала.
– Но ведь этакие церемонии, мистер Нарайян, впору хоть бы самому Людовику XIV!
– Всякая земля имеет свои обычаи, сагиб, – отвечал Нарайян, как бы извиняясь. – Сагибу известно, что мы люди касты. Каста у нас везде и во всем, она проникла в дух народа. Человек, подающий кувшин с водой, ни за что не согласится подать вам закуренную трубку, потому что для этого существует особый специалист… Но… не буду мешать вашему туалету, – закончил он, удаляясь из комнаты.
Когда туалет был кончен, пундит подошел к своим гостям с приветливой улыбкой.
– Теперь доброе утро, сагиб Сименс! Доброе утро, сагиб Гречоу! – приветствовал он, крепко пожимая им руки.
Затем он снова обернулся к двери и ударил в ладони. Новая толпа санталов вошла и поставила на стол два досторхана. На одном стояли три чашки черного кофе, маленькая тарелочка вареного риса и хрустальная кружка с водою, на другом – хлеб, сыр, ветчина, бараньи котлеты и несколько бутылок виски, портвейна, хереса и пива.
– Будем завтракать, господа. Прошу вас, – сказал Нарайян, приглашая к столу обоих друзей.
Несмотря на ранний час Авдей Макарович и Андрей Иванович чувствовали прекрасный аппетит, который, впрочем, не покидал их во все время путешествия. Они съели по котлетке, закусили ломтем сыра и запили свой завтрак чашкой кофе, внутренне пожалев об отсутствии родимого самовара, но от спиртных напитков отказались, что, по-видимому, заслужило им безмолвное одобрение Нарайяна и даже прислуживавших санталов. Сам же Нарайян удовольствовался горстью вареного риса, чашкой кофе и глотком воды.
VI. За делом
– Ну-с, теперь, кажется, можно приступить к делу? – спросил профессор, когда завтрак был убран.
– Я, к вашим услугам, господа, – отвечал с поклоном Нарайян.
Андрей Иванович вынул со дна чемодана плоский жестяной ящик, отпер его микроскопическим ключиком, вынул свою драгоценную рукопись, тщательно завернутую в полотно, и подал Нарайяну.
– Что это такое? – спросил с удивлением пундит, подняв крышку переплета и разглядывая темно-коричневые строки на гладкой поверхности альбуминной бумаги[51]51
…на гладкой поверхности альбуминной бумаги – фотобумага, в которой роль желатина играл яичный белок. Применялась с 1850 года по конец 19 века.
[Закрыть].
– Это – то самое, о чем я вам говорил.
– Неужели это рукопись?
– Нет, это фотографический снимок с подлинника, который написан или скорее награвирован на металлических досках.
Нарайян углубился в рассматривание странных начертаний.
– Но это вовсе не начало, – сказал он через несколько минут, показавшихся профессору веками, – это скорее окончание… Где же начало?
Нарайян стал перелистывать книгу.
– А! Вот где начало! – вскричал он, останавливаясь на последней странице. – Вы неверно перенумеровали страницы, сагиб: вот где первая, а вовсе не триста-восемнадцатая страница!
– Это уж ваше дело, мистер Нарайян, определить, где начало и где конец рукописи, – сказал профессор. – Мы с коллегой заботились только о том, чтобы не перемешать страницы и сохранить их последовательный характер.
– В этом, кажется, вы успели, – заметил Нарайян, перелистывая снова страницы рукописи.
Андрей Иванович смотрел на него, колеблемый надеждою и страхом.
– Известен вам язык этой рукописи, мистер Нарайян? – спросил он наконец.
– Да, сагиб Гречоу, я думаю, что известен.
– И вы можете прочитать и передать, что в ней содержится?
– Конечно, сагиб. Но это очень древний алфавит, известный только немногим пундитам. Это – как бы вам сказать точнее – это прототип наших "священных письмен".
– Но вы можете его читать и понимаете вполне?
– Пока – совершенно свободно. Тот, кто знаком с древними формами санскритского языка, кажется, может понимать и этот без особенных затруднений.
– Какой же это язык, мистер Нарайян?
– Это – предок санскрита и многих родственных с ним языков: это язык исчезнувшего народа Ариев…
– Как? Ариев? – вступился профессор. – Может быть, Арийцев.
– Ну да, сагиб, – ариев, арианян, арийцев – как хотите.
– Но ведь все индо-европейские народы считают своими предками арийцев?
– Ну вот, это тот самый народ и есть.
– Послушайте, мистер Нарайян, не могу ли и я что-нибудь понять?
– Но ведь вы, сагиб, не знаете этого алфавита?
– Но можете ли вы написать несколько фраз латинскими буквами.
– Латинскими, сагиб? Хорошо.
– Но только так, мистер Нарайян, чтобы произношение вполне было сохранено.
– Произношение?.. Это несколько затруднительно, сагиб Сименс: некоторых звуков нет в латинской азбуке… Впрочем, попробую.
Пундит взял перо и написал на чистом листе бумаги крупными и красивыми латинскими буквами:
O, diwa dêwa, suiat Ariastani! Ô, diwa Ariaswati!
– Как вы это переведете?
– "О, божествеyная дева, свет Ариастана! О божественная (или, может быть, богиня) Ариасвати!"
Профессор ударил себя по лбу.
– Что за чудеса! Да ведь это ясно, как день. Но какой же это, наконец, язык?
– Послушайте, мистер Нарайян, вы прочитали – "свет Ариастана"… – Что такое Ариастан?
– Ариастан – земля арийцев.
– Верно… Я так и думал… А что такое "Ариасвати?" Так, кажется, вы прочитали?
– Ариасвати – это собственное имя. По всей вероятности, сагиб, так называлась какая-нибудь древняя богиня, память о которой в настоящее время утрачена.
– А как вы думаете, мистер Нарайян, что собственно значит это имя, так сказать в лексикологическом отношении? Быть может, тоже "свет арийцев?".
– Почти, сагиб Сименс. Только здесь не один свет, но несколько: множественное число. Надобно перевести: блеск, сияние… наконец, в отдаленном, более широком значении: слава, честь, гордость арийцев.
– Позвольте еще один вопрос, мистер Нарайян.
– Хоть тысячи, сагиб Симене.
– Не можете ли вы объяснить также, откуда происходит имя арийцев? Видите ли, вот мы, например, славяне, руссы… Ну-с, мы можем объяснить, откуда взялись эти имена: славяне – от слова, руссы – от цвета волос… Но что значит слово "арийцы", вот в чем вопрос?
– Арийцы?.. Собственно говоря, сагиб, мы несколько неверно произносим это имя… В вашей рукописи оно читается не "арии", как мы привыкли произносить, но "ярии"…
Профессор подпрыгнул на месте, точно от гальванического удара.
– Ярии? Вы говорите: ярии?
– Да, сагиб Сименс, – отвечал Нарайян, с удивлением глядя на профессора и думая про себя: "уж не помешался ли этот чудак?"…
– Ярии! Так! Теперь все понятно! Ярослав, Ярополк, Яр-буй-тур Всеволод, Ярило… Совершенно понятно! Ярии – значит, в высшей степени смелые, храбрые… Вероятно, это очень воинственный народ, мистер Нарайян?
– Да… пожалуй, вы правы, сагиб… Но по моему мнению, этим толкованием, еще не исчерпывается все значение слова. Оно еще может значить: очень светлый, сильно блестящий, сверкающий, бросающийся в глаза…
– Яркий? Не правда-ли?
– Именно так, сагиб.
– Ну, теперь для меня все понятно. А знаете, мистер Нарайян, меня ужасно мучило то, что я никак не мог объяснить себе этого слова, арийцы да арийцы, а что значит это, – неизвестно. Так вы говорите: ярии?
– Да, сагиб, ярии.
– Значит, нужно читать: Яриастан, Яриасвати?
– Да, сагиб, именно так нужно.
– Так, так… Но какое прелестное имя "Ариасвати"!.. Как вы думаете, коллега? Не правда ли, ведь очень музыкальное имя?
– Да, музыкальное, – ответил рассеянно Грачев, напрасно старавшийся припомнить, где он раньше мог слышать имя Ариасвати. Сначала это ему совершенно не удавалось. Но вдруг он вспомнил цейлонское приключение и пророчество безумной баядерки о "трижды рожденной Ариасвати". Он вспомнил также, что в этом пророчестве скрывалась какая-то угроза или, скорее, предостережение, чтобы он не очень увлекался этой "трижды рожденной", потому что она предназначена не ему, так как он – всего только "дважды рожденный"!.. "Чорт знает, что это за чушь!" – подумал Андрей Иванович и стал вслушиваться в разговор пундита с профессором. Оказалось, что Авдей Макарович, не теряя даром времени, уже приступил к изучению алфавита таинственной рукописи.
– Видите ли, мистер Нарайян, – говорил он, указывая пальцем на одну строчку. – Эти буквы я сам разобрал и прочитал еще в Петербурге. Вот видите: "Магадева"… Так ведь?
– Почти, сагиб. Произношение только немного неверно.
– Как же нужно произнести?
– "Мого-диво", или, – скорее, с носовым звуком: "Многодиво".
– Многодиво! Неужели нужно так читать?
– Уверяю вас, сагиб.
– "Многодиво!" Да ведь это, коллега, чем дальше в лес, тем больше дров! Слышите, батенька! Много диво! Да вы слышите-ли?
– Слышу, слышу, Авдей Макарович.
– Ну-с, и что же значит это "много диво", мистер Нарайян?
– Тоже, сагиб, что в позднейшем санскрите "магадева".
– То есть?
– То есть величайшее, верховное божество.
– Много диво! Много диво! Вот выдался денек! Да если так пойдет… Да слушайте, коллега – ведь мы с вами на пути к бессмертию!.. Да вы понимаете ли, батенька, всю важность своего открытия?.. Ведь и я таким образом, держась за кончик вашего хвоста, заберусь, пожалуй, на самый Олимп… Ведь этот арийский язык тождествен с нашим древним славянским языком… Поймите!
– Ничего нет мудреного, сагиб, так как корень у них общий.
– Не в корне дело, а в совершенной тождественности! Эти предки индоевропейцев, эти арии или "ярии" – никто иной, как славяне, с которыми мы, русские, в таком же родстве, как дочь с матерью… Да-с! Арийцы и славяне – одно и тоже!
– Ну, уж это слишком смелая гипотеза, Авдей Макарович, – вмешался Грачев.
– Что-о? Смелая? После всего этого? Да как вы можете? – вскипятился Авдей Макарович. Впрочем, chi va piano, va sanvo, a lontano…[52]52
…chi va piano, va sanvo, a lontano (ит.) – кто медленно идет, тот идет благополучно и далеко. Итальянский аналог русской пословицы: «тише едешь – дальше будешь».
[Закрыть] – Разберем рукопись, осмотрим на месте памятники, о которых вы мне рассказывали, и тогда… Тогда посмотрим. Experto crede reperto[53]53
Experto crede reperto (лат.) – верь найденному специалистом
[Закрыть], – так ведь, коллега?
– Конечно так, Авдей Макарович, – отвечал Грачев, сдерживая улыбку, вызываемую таким резким переходом от крайнего увлечения к строжайшей осторожности.
VІІ. Сарматская гипотеза
– Да, батенька, нам нужно быть вдвойне осторожными. Сболтни что-нибудь немец, – ему, как с гуся вода, а нашего брата свои же так осмеют, что жизни не рад будешь… А что касается гипотезы, батенька, то, знаете ли, ведь она даже не мне принадлежит.
– Как так, Авдей Макарович?
– Известно вам, коллега, что существует на этот счет особенная – "сарматская" гипотеза?
– Не помню, право. Ведь вообще столько существует всевозможных гипотез…
– Ну, это, батенька, вовсе не "всевозможная". Эта гипотеза имеет за себя довольно веские научные данные. Благодаря новейшим открытиям в области филологии, можно считать вполне доказанным, что индусы вовсе не такой древний народ, каким его считали прежде, и что санскритский язык – только отрасль другого, более древнего языка.
– Вот как? Ну, и что же – теперь предполагают, что этим древним языком был мифический "сарматский"?
– Мифический? Почему же – мифический? Сарматским языком в настоящее время считают древний славянский язык и отождествляют его с арийским…
– Да ведь это и есть ваша теория, Авдей Макарович! Вы ее только что высказали, увлекшись сходством некоторых слов моей рукописи с древнеславянскими, но потом отложили – до лучшего будущего, когда отыщутся более веские доказательства.
– Да нет же! Вовсе это не моя теория. К несчастью, меня, опередили. Автор этой гипотезы – не русский и даже не славянин…
– Это довольно интересно, сагиб, – вмешался пундит, до этих пор довольно безучастно слушавший разговор двух приятелей.
– Да, мистер Нарайян, это довольно интересно. Вы совершенно правы. Латам, которому принадлежит эта так называемая "сарматская гипотеза", считает родиной арийцев нашу западную Россию, именно Киев, Волынь, Подолье, Галичину…
– Ну, и есть достаточные основания к такому предположению?
– Настолько достаточные и веские, что профессор Гексли…
– Почтенное имя, – промолвил Нарайян.
– Вполне почтенное, мистер Нарайян… Ну-с, так профессор Гексли так же поддерживает эту теорию, с той только разницей, что первоначально родиною арийцев принимает Урало-алаунскую возвышенность…
– Колыбель северных славян, кривичей, родимичей, вятичей, – заметил Грачев.
– И предполагает, – продолжал профессор, – что отсюда они мало-помалу рассеялись по Северной и Средней Европе до Ла-Манша и Атлантического океана, затем заняли Южную Европу и Балканский полуостров, а оттуда двинулись на Восток – через Туркестан и Кавказ в Персию и Индостан.
– Если это так, сагиб Сименс, то нам, потомкам арийцев, следует гордиться своим северным происхождением и близким родством с великим северным народом.
– Да, да, мистер Нарайян, это верно, – горячился профессор, не замечая даже комплимента, сказанного пундитом. – Да кроме того, даже дравидийцы, населяющие плоскогорья Декана, которых некогда считали аборигенами Индии, – неоспоримые скифы по происхождению, следовательно тоже выходцы из Европы…
– Помилосердуйте, Авдей Макарович! – взмолился Грачов, – у меня, наконец, голова идет кругом. Вы нас совершенно ошеломили своими филологическими парадоксами.
– Ни малейшего милосердия, батенька! Наука не знает милосердия… А что касается парадоксов, то в филологии их гораздо меньше, чем во всякой другой науке. То, что я вам говорю о скифском происхождении дравидийцев, так же достоверно доказано, как то, что мы с вами – двуногие существа без перьев, как некогда определил человека греческий философ… Исторические памятники, как верстовые столбы, обозначают путь финнов через Кавказ, Иран и Белуджистан в Индию…
– Авдей Макарович! Ведь вы говорили о скифах! Причем же тут финны?
– Финны? А вот при чем, батенька: финские племена в настоящее время единственные в Европе представители исчезнувших скифских народов.
– Сагиб Сименс упомянул об исторических памятниках, указывающих путь дравидийцев из Европы. Позволено мне будет спросить, какие это памятники?
– С величайшим удовольствием, дорогой мой мистер Нарайян! Во-первых, древний мидийский язык бесспорно принадлежит к одной глоссологической группе с дравидийскими языками, во-вторых, наречие Брагун, существующее в Белуджистане, несомненно дравидийского происхождения, а в-третьих… в-третьих, в Бегистане сохранились еще клинообразные надписи, где на трех языках рассказывается история Дария Гистаспа…
– Дахриейт Виштаспа, – как бы про себя поправил Нарайян.
– Эти надписи неопровержимо доказывают родство дравидийских языков с древними скифскими, мистер Нарайяи.
– Завидую вам, сагиб Сименс, – сказал в раздумье Нарайян – вы, житель далекого севера, знаете о моих соплеменниках гораздо больше, чем я, живущий между ними и не раз объехавший кругом весь Индостан.
– Это меня удивляет, мистер Нарайян. Вероятно, вам не попадались в руки те источники которыми я руководствовался. В таком случае, прочитайте Нальдвелля "Grammar ot the Dravidian languages"[54]54
Grammar ot the Dravidian languages (англ.) – Грамматика дравидийских языков
[Закрыть].
– Благодарю, сагиб Сименс, я приобрету себе эту книгу.
– Затем, вы найдете об этом у Раска, у Винсона… Наконец, у этого… этого Макса Мюллера… А неправда ли, забавная история: наш подслеповатый черемисин[55]55
…черемисин – устаревшее название марийцев, принадлежащих к восточно-финской языковой группе.
[Закрыть], тот самый, что спрашивает: «Васька поп дома?», а про себя говорит: «мы – Василий Иванович», – так этот черемисин и житель далекого Декана – родственники! Как видите, мистер Нарайян, не народы Памира колонизировали Европу, а напротив – сарматы, т. е. славяне, и скифы, т. е. финны, проникли из Европы до Гинду-Ку и Гималаев…
– Мне кажется, Авдей Макарович, ответ на эти вопросы мы найдем в этой рукописи…
– Да, да, батенька… Вы правы: надо приняться за рукопись… Но потерпите, голубчик: дайте мне время выучиться этому алфавиту… Это мы – живою рукою! Ну-с, мистер Нарайян, так это читается "радша", а не "раджа"? А это "решия"?
– Нет, сагиб, не "решия", а "рештия".
– Рештия… рештия? Что же это значит?
– Это значит то же, что в позднейшем санскрите "ришия", т. е. мудрец, человек, говорящий мудрые слова, проповедник, учитель, философ.
– Рештия… Решти, реку, речь! А что собственно значит "радша"?
– Собственно человек, который рад делать добро, в позднейшем значении – правитель…
– Рад делать? радеть? Вполне понятно. Радша, в старину, быть может, даже радья? Смягчение на "д". Судить – судья, радеть – радья! Мистер Нарайян, ведь это – совершенно по славянски!
– По славянски, сагиб?
– Совершенно! совершенно!
– В таком случае, сагиб Сименс, я буду вас просить достать мне книгу на древнем славянском языке и… и научить читать… Я был бы очень вам обязан за это, сагиб Сименс.
– С удовольствием, мистер Нарайян, с удовольствием! Я достану вам и книг, и выучу вас читать… Ведь это, голубчик, my darling dove, только услуга за услугу: вы же учите меня этому алфавиту!
– Все таки, мистер Сименс, я буду вам очень, очень благодарен.
– Не за что, my dear мистер Нарайян. Ну-с, так примемся за дело…
И оба ученых углубились в чтение фотографических листков. Грачев посмотрел на них несколько времени и отправился гулять вдоль наружной террасы храма под навесом пышноцветущих магнолий.
