Текст книги "Ариасвати"
Автор книги: Николай Соколов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
Поздно вечером Рами-Сагиб в сопровождении своих европейских гостей воротился в Рамуни. Дайянанда остался в храме Парвати, в гостях у Анандрайи. На прощанье оба брамина подарили Авдею Макаровичу какую-то огромную древнюю поэму, написанную на листьях зонтичной пальмы, и этот подарок привел профессора в такой восторг, что он в продолжение всей дороги не отставал ни на шаг от рослого сингалезца, несшего на голове ящик с драгоценной рукописью, и все твердил, какой фурор произведет он в Европе, воротившись с таким манускриптом, подобного которому не имеется ни в одной из университетских и даже академических библиотек. Тогда Петербургский университет, куда он передаст свою драгоценную рукопись, может смело гордиться перед всеми учеными учреждениями целого света. Андрей Иванович, погруженный в собственные размышлении, молча выслушивал восторженные излияния ученого товарища и только перед самым приездом в Рамуни напомнил Авдею Макаровичу о 318 алюминиевых таблицах, долженствующих поступить в библиотеку Российской Академии Наук. Это напоминание имело действие ушата холодной воды, вылитого на голову увлекающегося профессора, и хотя он от времени до времени бормотал себе под нос «однако» и «но все же», но было очевидно, что восторг его уже значительно охладел.
В бунгало Рами-Сагиба, слуга растерянно доложил своему господину, что "инглизи-сагиб" приехал перед вечером и, узнав, что господина нет дома, расположился ждать его возвращения, а в ожидании приказал подать себе две бутылки рому.
– И вот заключил он в недоумении, разводя руками и выворачивая белки глаз, – одна бутылка уже пустая, а другая приближается к концу.
Завидя входящего Рами-Сагиба и его европейских гостей, незнакомец грузно поднялся из-за стола и отрекомендовался – не столько Рами-Сагибу, сколько его гостям.
– Эдвард Смит, эсквайр из Манчестера, – проговорил он хриплым басом, по очереди переводя свои синие очки от Авдея Макаровича к Андрею Ивановичу. – Надоело шататься по Европе. Приехал в Индию. Говорят, чудеса. Посмотрю. Вероятно, джентльменам тоже наскучила Европа? Большая гостиница, сэр, не больше. Все заранее известно. Скучно. Жалею, что не приехал раньше: принял бы участие в вашей поездке. Любопытно, что это за demon-temple. Не видал ни разу. Говорят, молятся на обезьян и прикладываются к их хвостам. Смешной народ, сэр, совсем дикий народ. Завтра думаю съездить. Как вы полагаете, стоит?
Авдей Макарович отвечал на это, что если мистер Смит приехал сюда изучать Индию, то конечно стоит. Но дорога туда довольно затруднительна, так как храм расположен в горной трущобе. Поэтому мистеру Смиту придется довольно-таки потрудиться прежде, чем он туда доберется.
– Это меня не затруднит, сэр. Со мной есть люди. Понесут в портшезе.
– Подъем так крут, что это будет неудобно, – заметил Рами-Сагиб.
– В таком случае, сяду на шею какому-нибудь черному каналье: донесет! – решил бесцеремонно мистер Смит.
За ужином он пробовал расспрашивать русских путешественников, кто они и с какою целью приехали на Цейлон. Но так как этот "инглизи-сагиб" вовсе не внушал нашим приятелям ни симпатии, ни доверия, к тому же, благодаря утомительному путешествию и разнообразным приключениям дня, они чувствовали довольно сильную усталость, то на все свои вопросы мистер Смит получал от них сухие, односложные ответы, и только Рами-Сагиб, несмотря на явное пренебрежение, которое оказывал ему англичанин, старался, по обязанности хозяина, поддерживать с ним разговор. Впрочем, к концу ужина мистер Смит занялся преимущественно спиртными напитками и наши приятели не могли не удивляться громадному количеству рома и джина, какое этот "знатный иностранец" успел поглотить в весьма короткое время. Что касается индийских слуг, прислуживавших за столом, и самого Рами-Сагиба, то они, благодаря своей обычной умеренности, положительно с ужасом смотрели, как мистер Смит безостановочно глотал полные стаканы спирта, способные свалить с ног любого сингалезца, и все-таки оставался цел и невредим.
На другой день, когда после торжественного церемониала, посвященного утреннему омовению, наши путешественники вышли из своей комнаты, мистера Смита уже не было в бунгало Рами-Сагиба: он еще до света отправился в храм Парвати.
– Удивительный человек этот мистер Смит, – сказал Рами-Сагиб, разводя руками и показывая свои великолепные зубы, – почти всю ночь он сидел здесь за столом, пил ром и гонял своих людей в разные стороны с какими-то поручениями, а утром, чуть свет, уже уехал, ни с кем не простившись.
– Кажется, вы, мистер Рами, не особенно много потеряли от этого, – заметил, посмеиваясь Авдей Макарович.
– Да, не особенно, – согласился Рами. – Признаюсь, он произвел на меня неприятное впечатление. По моему мнению, мистер Смит – очень тяжелый человек. В нем есть что-то двуличное, фальшивое, как будто он что-то скрывает и в тоже время что-то хочет выпытать. Например, он несколько раз принимался расспрашивать меня, не знаю ли я, кто из местных браминов лучший знаток древнего санскритского языка, и не знаю ли я ученого пундита, на которого ему указывали в Европе и которого, к сожалению, он забыл, как зовут: Нуреддин, Нург-Али, Нарг-Али – словом, что-то вроде этого… Я думаю, джентльмены, что он намекал на Нарайяна.
– Я тоже думаю, – заметил Андрей Иванович. – Что же вы ему отвечали?
– Мне показались подозрительными его подходы издалека. И притом повторяя свои "Нург-Али" и "Нарг-Али", он так хитро и зорко смотрел на меня сквозь свои очки, что я сказал себе: он хорошо знает настоящее имя, но хочет заставить меня проболтаться. Поэтому я отвечал, что знаю только одно похожее имя и указал ему Нариндру.
– Это что-то неспроста, мистер Рами, – заметил Авдей Макарович, потирая переносье.
– Вы думаете? Мне тоже кажется.
– Но если сделается известно, зачем мы сюда пожаловали, за нами наверно будут следить сыщики и мы, пожалуй, совершенно без всякого умысла наведем их на след Нарайяна.
– Разве вы говорили еще кому-нибудь о цели вашей поездки?
– Кроме вас никому. Но кроме вас об этом знают Дайянанда, Анандрайя, Нариндра.
– На этих можно положиться вполне. Они не выдадут.
– Но, может быть, разговор об этом слышали другие брамины и служители храма, – заметил Грачев. – Нет, как хотите, мистер Рами, мой товарищ прав: нам нужно немедленно и как можно скорее ехать в Пагор и в Магабанпур, пока цель нашей поездки еще неизвестна полиции. Поэтому, будьте любезны, не удерживайте нас долее и возвратите нам письмо мистера Грешама, которое должно служить нам рекомендацией.
– Помилуйтс, мистер Сименс! Вы непременно должны погостить у меня.
– Да, да, мистер Рами, – подтвердил Авдей Макарович: – пожалуйте письмо. Оно необходимо.
– Извольте, джентльмены, – согласился Рами, – если так необходимо, я не смею вас удерживать. Вот вам письмо…
Но письма не оказалось. Напрасно Рами-Сагиб обыскал все карманы своего смокинга, – письмо исчезло. Позвали дворецкого, допросили слуг. Один из последних заявил, что, когда он убирал посуду после завтрака, то видел на столе какую-то бумагу и, полагая, что она может быть нужна, оставил ее на том же месте. Другой слуга заявил, что когда он подавал ром мистеру Смиту, то на столе никакой бумаги уже не видел.
– Вот, мистер Рами, – сказал Андрей Иванович, – видите теперь, почему этот Смит расспрашивал вас о Нур-Али и Нур-Эддин?
– Да… И кроме того, мне понятно теперь, почему он чуть свет уехал в храм Парвати: он, вероятно, рассчитывал захватить его там.
– В таком случае, скорее, скорее, мистер Рами, давайте нам лошадей! Нам нужно немедленно ехать!
– Да будьте любезны, напишите нам рекомендательное письмо к Нарайяну, – добавил осторожный Андрей Иванович.
Через полчаса легкая банди, запряженная уже не бычками, а парой бойких лошадок, поднималась в гору, к станции железной дороги.
Красивый стройный сингалезец с орлиным носом и великолепной дамской прической так ретиво погонял лошадей, беспрестанно посвистывая и похлопывая бичом, что путешественники обеими руками должны были держаться за сиденье, чтобы не вылететь из экипажа, и несмотря на все это, Авдей Макарович ухитрился еще держать у себя на коленях тяжелый ящик с драгоценной рукописью, писанной на листах зонтичной пальмы и подаренной ему браминами храма Парвати.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СФИНКС
I. В дороге
The times is money[45]45
The times is money (англ.) – Время – деньги
[Закрыть] – говорит английская пословица. Поэтому, дорожа временем, мы не будем описывать путешествия наших героев от Цейлона до Магабанпура в Пагоре, горной области, лежащей у подошвы высочайших вершин Гималаев. Достаточно знать, что в этом пути им пришлось проехать через всю Индию с юга на север, от благословенных долин тропического Цейлона почти вплоть до холодного Ягистана. Пусть читатели сами вообразят себе картины природы, которые последовательно проходили перед глазами наших друзей во время их пути по Цейлону, Бенгальскому заливу и далее – на север по Индостану. Пусть они представят себе аллеи кокосовых деревьев, которые, по словам индийской поэмы, «не могут жить вдали от звука человеческого голоса», воздушные мостики из тростниковых пальм, перекинутые через ручьи и речки, пески около Коломбо, скрепленные «великой бородою Рамы», ходящих посуху окуней, угрюмых низкорослых веддов, поклоняющихся чорту, devol-yaka (откуда видно, что и слово «дьявол» заимствовано из Индии), пусть затем они вообразят себе ярко-бирюзовые волны бурного Бенгальского залива, с его вечно спокойными, недоступными никакому волнению, площадями грязной воды, рассеянными здесь и там, как будто затем, чтобы корабли, во время бури, могли отстаиваться на них в открытом море так же хорошо, как в спокойной, со всех сторон защищенной гавани. Пусть фантазия нарисует им, как, приближаясь темной ночью к дельте мутного Ганга и далее поднимаясь вверх по священным волнам великой индийской реки, наши путешественники встречали приближавшиеся к ним огоньки, слабо мерцавшие, покачивавшиеся на черных волнах и вдруг исчезавшие под водой: это благочестивые индусы, окончившие свое житейское поприще, совершали, со сложенными руками и горящей свечей на груди, свое последнее странствование по волнам священного Ганга, уносившего их в далекий неведомый мир… Чтобы описать все это, нужно, подобно Вирупакше[46]46
Вирупакша – индийский Иисус Навин (прим. автора)
[Закрыть], остановить солнце и заставить седое время сложить свои быстрые крылья, потому что жизни человеческой мало на этот труд.
Но мы видим, что, вопреки нашему намерению, чудеса волшебной страны даже помимо нашего желания сами напрашиваются к нам под перо. Поэтому, чтобы не дать воли сему последнему, ибо tardum dictu est[47]47
…tardum dictu est (лат.) – неторопливо рассказывая; (Плиний Старший, «Естественная история»).
[Закрыть], – как говорит Плиний, – мы пропускаем описание Калькутты, роскошь Esplanade-Hotel'я, свидание наших путешественников с мистером Крауфордом, и переходим прямо к тому моменту, когда оба героя, сидя в вагоне Nort-Indian-Railway, мчались на север по долине священного Ганга к далеким предгорьям Гималаев.
Много городов уже осталось за ними, еще более развалин промелькнуло пред их глазами по обе стороны дороги. Иные из этих последних тянулись на многие мили и составляли неоценимый клад для археолога, для художника, наконец, для историка, который вздумал бы изучать на ним следы древней, почти исчезнувшей культуры Индии. Авдей Макарович жадно смотрел на них из окна вагона, очами ученого и мечтал вслух:
– Эх, кабы время да место, да средств побольше! Взял бы с собой художника-фотографа, да и занялся бы подробным описанием всех этих чудес, которые, быть может, уже скоро рука невежества и равнодушие сметет совсем с лица земли… Потом порыться бы хорошенько в летописях, да собрать изустные предания и легенды, да вместе с тем описанием составить бы хорошую культурную историю Индии, – вот это было бы дело, на которое не жаль положить целой жизни! А то что мы делаем? Только небо коптим! Так-то, коллега… Да вы что так задумались? Чай-поди ничего не слыхали, о чем я говорил?
В самом деле, со времени приключений в храме Парвати, Андрей Иванович стал сильно задумываться. Часто по целым часам сидел он, устремив глаза на одну точку, погруженный почти в полудремотное состояние. В голове его проходили воспоминания о приключениях на острове Опасном, припоминалась во всех подробностях ночь, проведенная у гробницы жреца, среди обломков его статуи, в нескольких шагах от таинственного изваяния (изваяния-ли?) божественной девы, образ которой повторялся столько раз в виде статуй и барельефов в Лесном и Нагорном храмах острова. Затем его мысль переходила к странным приключениям в Порт-Саиде и потом в храме Парвати. Но всего более она останавливалась, минуя чудеса махатмы Нариндры, на таинственных, непонятных предсказаниях "сумасшедшей баядерки", девадаси Рамисвати. К сожалению, из всех ее речей в его памяти осталось только странное ощущение, испытанное им в то время, когда горячая рука девадаси лежала на его руке, и ее жгучие глаза, казалось, глядели ему прямо в душу. Впрочем, он помнил что Рамисвати так живо описала местность острова Опасного, как будто сама жила там когда-нибудь, и при этом даже назвала имя таинственной девы, составлявшей святыню Нагорного храма, но ни этого имени, ни дальнейших ее предсказаний он не мог припомнить, как ни старался об этом.
– Я спрашиваю: о чем вы задумались? – повторил Авдей Макарович, когда Грачев, точно пробужденный от глубокого сна, поднял на него глаза.
– Отгадайте!
– Davis sum, non Oedipus.[48]48
Davis sum, non Oedipus (лат.) – «я Дав, а не Эдип». Слова, сказанные рабом Давом, в комедии древнеримского драматурга и поэта Публия Теренция Афра «Девушка с Андроса» (ок. 160 г. но н. э.). Дав сравнивает себя с Эдипом, по легенде первым отгадавшим загадки Сфинкса. Фраза имеет смысл: «я не мастер разгадывать загадки».
[Закрыть] Кто вас знает, коллега, о чем вы можете думать! Я вот думаю об этой стране, по которой мы мчимся почти с быстротою ветра, и мне все кажется, что я вижу здесь давным-давно забытую родину… Право, батенька, кроме шуток, я испытываю ощущение человека, которого в детстве украли цыгане, и который потом, в зрелом возрасте, случайно попал в родной город и встречает на каждом шагу давно знакомые и родные лица, воспоминания детства внезапно встают перед ним, ему кажется, что все это когда-то он видел, но где и когда? – вот вопросы, которых разрешить он не в состоянии. На самом деле, посмотрите кругом: видите эти островерхие терема, эти широкие купола, высокие колокольни? Чем это не Москва, спрашиваю я вас? Иной раз, приближаясь к какому-нибудь городу, я нарочно закрываю глаза и потом, когда поезд примчится в самый город, я вдруг открываю их, и мне кажется тогда, что я внезапно очутился на площади, близ московского кремля, или в другом старинном русском городе, вроде Тулы или Ярославля, о которых говорили прежде: «наш городок – Москвы уголок».
Авдей Макарович остановился, взглянул на Грачева и, заметив, что тот тоже смотрит на него и, по-видимому, слушает, продолжал свою лекцию.
– Затем, вслушайтесь только, батенька, в названия урочищ, городов, рек, гор, ручьев, и вы услышите знакомые, родственные звуки. Вот, например, Наскатпур, город отрезанных носов: нас – нос, кат – палач, пур, может быть, прототип слов burg, mur, tur… Вот видите эти темно-синие полосы на склонах гор? Это леса гималайских кедров. А знаете, как они здесь называются? Дивадари – дар дива, т. е. дар Божий. Вот эта пограничная земля, окраина, называется Канти: кажется, комментарии здесь излишни, так как мы оба уроженцы страны, где выпушки и канты играют довольно-таки важную роль… Затем, вы помните, как зовут здесь баядерок? Вы знаете, что их два класса. К первому принадлежат баядерки из высших каст, жрицы храмов, где они и живут постоянно поблизости от богов, которым посвящены. Поэтому их зовут девадаси – данные, отданные диву, т. е. посвященные Богу. Корни этого слова сразу понятны русскому уху: диво и дать. Название другого класса баядерок еще понятнее: их зовут просто – наши! Этого нечего уж и объяснять: те – божьи, а эти – наши. Они не живут в храмах, а только участвуют в религиозных церемониях, они поют и пляшут для толпы богомольцев, для нас, они всем доступны и поэтому они наши.
– В самом деле это поразительное сближение, – заметил Андрей Иванович.
– Это еще что! Вон, видите, индусы пашут свои поля: спросите, какого они племени, какой касты? Это, скажут вам, честнейшие люди, готовые лучше умереть, чем обмануть кого бы то ни было: это – пахарии! Что же это за пахарии? Да просто – пахари, т. е. люди, пашущие землю!
– Надеюсь, Авдей Макарович, что вы не захотите уверить меня, что шинкарри – тоже, что наши шинкари, т. е. содержатели шинков?
– Зло, очень зло! Ну, коллега, я замечаю, вы всегда готовы мне подставить ножку в моих научных увлечениях… Однако, я вам не уступлю. Вот здесь прямо на север, около горного прохода, лежит крепость Гур-Двар.
– Зваю! Учил еще в географии, что это значит: горная дверь.
– Ага! Ну, а область, в которую ыы едем, Пагор? Что такое Пагор? Она лежит по склону горы, по горе – вот вам и Пагор! Это все равно, как Померания: что такое Померания? А просто Померания, поморье, – а немцы переделали по своему, в Померанию, и получилась бессмыслица.
– Однако, добрейший Авдей Макарович, вы, кажется, не столько ориенталист, сколько панславист…
– Пусть будет по вашему… Cogitationis nemo patitur![49]49
Cogitationis nemo patitur (лат.) – за мысли никого не наказывают. Одно из положений римского права, вошедшее во все европейские кодексы. Полностью – Cogitationis poenam nemo patitur.
[Закрыть] Но я вас еще добью. Цель нашего путешествия – городок Магабанпур. Пур – мы уже знаем, что значит. Разберем, что такое Магабан? Магабан значит – великий, многоводный источник. Мага – magnus, великий многий. А знаете, что называется по церковно-славянски банею пакибытия? Крещение, погружение в воду! Баня – вода… Скажите же теперь по-славянски, вместо Магабан, много баня, – вот вам и перевода не надо… А вот и станция Наги-Девты: отсюда нам нужно ехать в горы уже верхом на лошадях… А знаете, что такое Наги-Девты? Это значит: нагие боги, боги-змеи. Змеи, ведь, голые, нагие. Вот вам и еще знакомые звуки… Так-то, коллега! И это здесь на каждом шагу…
II. Мага Кришна
Через два дня утомительного путешествия верхом по извилистым горным тропинкам, наши путешественники выбрались наконец на обширную горную плоскость Пагора и глазам их представился древний город Магабанпур, некогда столица независимого государства, а в настоящее время местопребывание раджи, получающего пенсию от английского правительства и управляющего своей областью по указаниям английского резидента. При первом взгляде на высокие колокольни, золотые купола, луковицеобразные главы, островерхие вызолоченные или пестро раскрашенные крыши зданий, видневшиеся из-за зубчатых стен, наши герои подумали, что видят перед собой московский кремль. Авдей Макарович даже хотел спросить: где же церковь Василия Блаженного? а Андрей Иванович все искал глазами Москву-реку и купол храма Спасителя. Но иллюзия продолжалась недолго. Высокие снежные горы на заднем плане и отсутствие крестов над куполами и главами храмов скоро заставили их вспомнить, что они видят перед собой не московский кремль, а тот самый город, который показывал им на стене храма Парвати факир Нариндра.
Темнокожий и толстогубый сантал, все время бежавший впереди их поездки в качестве проводника, повернул влево от Магабанпура. Долгое время они ехали вслед за ним вдоль зубчатых стен и причудливых башен города, любуясь сказочной пестротой его построек. Наконец город остался позади и дорога пошла снова то среди голых скал, только местами покрытых скудной растительностью, то вдоль дремучих кедровых лесов, тянувшихся по скатам гор почти вплоть до снеговой черты, выше которой, ослепляя глаза, сверкали на безоблачном небе своими вечными льдами снежные горные вершины.
Прошло еще около двух часов утомительного пути. Дорога зигзагами стала спускаться под гору, на дно глубокой долины. Порой, далеко внизу, под ногами путешественников, в голубом тумане неожиданно сверкала серебристая лента реки, темнели рощи тропических растений, прихотливо раскиданные среди ярко-зеленых лугов и полей, и также неожиданно весь этот чарующий ландшафт надолго скрывался за каким-нибудь выступом скалы, как будто затем, чтобы путешественники лучше могли оценить его красоту, сравнивая его с бедностью окружающей их горной природы.
Горные вершины на северном склоне поднимались все выше, как будто хотели загородить все небо, дорога продолжала спускаться вниз и с каждым поворотом ее, свежий горный воздух Пагорского плоскогорья более и более уступал теплому тропическому дыханию все еще невидимой долины. Но ее близость уже чувствовалась на каждом шагу: уступы скал все гуще и гуще покрывались ковром плющей и вьющихся растений, между камнями пестрели яркие благовонные цветы, у самой дороги потянулись непроходимые кустарники, сплошь осыпанные роскошными белыми, пунцовыми и желтыми розами, наполнявшими воздух своим опьяняющим ароматом. Передовой сантал сорвал две розы: белую и желтую и воткнул их себе – одну за правое, другую за левое ухо, потом он выбрал две роскошнейших пунцовых розы и взял их стеблями в рот таким образом, что мог свободно, на ходу, наслаждаться их благоуханием. В полном удовольствии он обернул к путешественникам свое смеющееся лицо и, указывая на розы, как будто приглашал их последовать своему примеру. Другой сантал, бежавший около вьючных лошадей, нарвал два больших букета чудесных роз и, заливаясь веселым смехом, подал их европейским сагибам.
– Какой веселый народ эти санталы! – заметил Андрей Иванович.
– Да, постоянно скалят зубы, точно хотят похвалиться, что они у них такие здоровые и белые, – промолвил Авдей Макарович.
– Но какие роскошные, крупные розы!
– Великолепные, батенька! Таких у нас не найдешь ни в одной теплице! Да и то сказать! ведь мы приближаемся теперь к отечеству соловья и розы.
– Конечно, вы говорите о знаменитой Кашмирской долине?
– О ней, батенька, о ней. Она, положим, там еще за горами, но и эта, кажется, ей не уступит… Взгляните-ка, коллега, сон то в руку!
Последний утес, загораживавший вид на долину, отодвинулся в сторону и перед глазами путешественников, во всем своем великолепии, освещенный золотисто-розовыми лучами вечернего солнца, открылся волшебный ландшафт, обрывки которого, сквозившие через промежутки утесов, уже давно возбуждали восхищение наших героев. Прямо перед ними, на переднем плане, рисовалась раскинутая среди густой разнообразной зелени на небольшом возвышении та самая группа причудливых, пестро раскрашенных зданий, храмов и башен, с позолоченными куполами и кровлями, тесно прижавшимися друг к другу и окруженными невысокой зубчатой стеною, – которую они уже видели на стене храма Парвати. Все здесь до мельчайших подробностей было им знакомо, все это они видели прежде. Они даже не верили собственным глазам: им казалось, что они все еще продолжают грезить и сейчас явится факир Нариндра, дунет в лицо, и видение рассеется без следа, как мираж в пустыне Аравии… Из этих грез их вывел веселый возглас сантала.
– Кришну! Мага Кришну! – кричал он, оборачиваясь к нашим путешественникам и роняя свои розы на пыльную дорогу.
– Это храм Кришны? – спросил Авдей Макарович.
– Кришну! Мага Кришну! – продолжал кричать сантал, сверкая своими белыми зубами и указывая то правой, то левой рукой на группу зданий, уже окрашенную ярко-красными лучами заката.
Лошади прибавили шагу. До заката солнца нужно было непременно добраться до храма, так как санталы ни за что не рискнули бы провести ночь под открытым небом в этой долине, изобилующей тиграми и другими опасными зверями. Переправившись вброд по каменистому ложу ручья, маленький караван поднялся на возвышенный берег, между кустами цветущих роз и магнолий, и остановился у запертых ворот храма.
Старый, седой привратник, выглянувший на стук из небольшого оконца, проделанного в воротах, с любопытством смотрел на путешественников и не двигался с места. Напрасно оба сантала и Авдей Макарович повторяли ему имя Мартана-Суами и протягивали письмо Рами-Сагиба: он продолжал молча смотреть на них, переводя глаза от одного к другому и внимательно разглядывая каждую мелочь в их костюме и вооружении, и в убранстве их верховых лошадей. Наконец, вероятно, удовлетворившись предварительным осмотром, он отодвинулся от окошка и дернул за висевшую поблизости веревку. Раздался слабый звон колокола и вскоре затем послышался звук торопливых шагов по вымощенному двору храма. Вместо смуглой седобородой физиономии привратника, из оконца выглянуло молодое безусое лицо. Авдей Макарович снова повторил, что он и его товарищ, русские путешественники, приехали с Цейлона с письмом к Мартану Суами. Затем, для возбуждения большего доверия, он упомянул имена Дайянанды, Анандрайи и махатмы Нариндры. Но прежде, чем молодой человек, выглядывавший в оконце, успел что-нибудь ответить, на дворе, позади ворот, раздался старческий повелительный голос, отдававший какое-то приказание. Мгновенно безусое лицо исчезло, оконце захлопнулось, загремели тяжелые запоры и ворота широко распахнулись, открывая путешественникам доступ на двор храма.
Когда наши герои вошли в ворота, им прежде всего бросилась в глаза величественная фигура старого брамина, стоявшего впереди небольшой группы людей, толпившихся на нижних ступенях широкой лестницы, которая поднималась к массивным резным дверям храма. Почтенный брамин, опершись на высокий посох, пристально рассматривал неожиданных гостей своими черными, блестящими глазами. Спрыгнув с лошади, Авдей Макарович подошел к нему и, в третий раз повторив свою рекомендацию, подал письмо Рами-Сагиба.
– Сагиб ошибся, – сказал брамин, взглянув на письмо и нахмурившись: – это письмо не ко мне: меня зовут Мартан-Суами, а не Нарайян.
Письмо Рами-Сагиба действительно было адресовано на имя Нарайяна. Нужно было начинать новые объяснения. Авдей Макарович рассказал, что они приехали сюда в надежде, что мистер Мартан передаст это письмо лицу, которому оно адресовано. Во время речи Семенова брамин недоверчиво смотрел то на письмо, то на обоих путешественников. Наконец он решительно возвратил письмо Авдею Макаровичу.
– Не будем об этом говорить, сагиб, – сказал он с хитрой улыбкой. – Быть может, вы где-нибудь сами потом найдете этого человека. Но теперь на дворе ночь и вы мои гостя, а гостей посылают боги. Добро пожаловать! Переночуйте здесь, а завтра начинайте свои поиски.
– Но где же мы будем искать, если вы отказываетесь нам помочь? – спросил обескураженный Авдей Макарович.
Брамин только пожал плечами и жестом пригласил следовать за собою. В это время Андрей Иванович вспомнил о записке с адресом Нарайяна, полученной таким чудесным образом на сеансе у Нариндры. Он тотчас же вынул бумажник, достал этот лоскуток и подал брамину. Едва брамин взглянул на поданную записку, как лицо его выразило крайнее изумление.
– Откуда сагиб взял эту записку? – спросил он, останавливаясь на верхней ступеньке лестницы.
– Мы получили ее от Махатмы Нариндры. живущего при храме богини Парвати, – поспешил ответить Авдей Макарович. – Если мистер Мартан будет так любезен, что прочитает письмо Рами-Сагиба, то он узнает, каким образом это случилось.
Авдей Макарович снова протянул Мартану письмо Рами. Брамин несколько мгновений смотрел в раздумье то на Авдея Макаровича, то на письмо, то на записку, очевидно не решаясь, взять ли письмо или нет. Наконец он решился.
– Хорошо, я прочитаю, – сказал он с особенной интонацией в голосе, пряча письмо за пазуху своей рясы. – Добро пожаловать.
