Текст книги "Сибиряки"
Автор книги: Николай Чаусов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
– Сказали бы: неси, Верещагин, до Омска – твоя будет. Донес бы! – И поставил. – Прошла нога?
– Прошла. Идите!
У входа в блиндаж люди: связисты с аппаратами, с автоматами на груди солдаты, офицеры. Под толстенным накатом из бревен, засыпанным землей и обложенным дерном, лейтенант усадил Червинскую на ящик, приосанился, но в дверь войти не решился: из блиндажа донесся вдруг зычный рассерженный бас и ругань: отборная, площадная, с перекатом.
– Минуточку, сейчас будут выносить, – пояснил лейтенант Червинской и снова расправил под ремнем складки.
– Кого? Генерала? – наивно спросила Ольга.
Дверь распахнулась, и под навес выскочил раскрасневшийся здоровяк, ошалело вращая выпученными глазами. Ольга, не понимая, что происходит, сама испуганно смотрела то на здоровяка, то на ухмыляющиеся лица окруживших его товарищей. Кто-то робко взялся за дверь, но лейтенант отодвинул:
– Минуточку! – и исчез за дверью.
Над головой провыл снаряд. От близкого разрыва дрогнул, осыпал пылью бревенчатый потолок навеса. Однако Ольгу теперь больше занимала эта страшная дверь в блиндаж, чем немецкие снаряды. Но в блиндаже стало тихо. Дверь распахнулась, и снова появился лейтенант:
– Хирурга!
Ольга с бьющимся сердцем перешагнула порог мрачного помещения с низким бревенчатым потолком и длинными узкими щелями вместо окон. Несколько бойцов прямо на полу, с аппаратами. За столиком над картой склонились люди. Ольга шагнула к ним.
– Ну где вы там? – прогремел могучий бас за спиной Ольги.
Червинская обернулась. Прислонясь к стене, запрокинув назад большую голову, сидел на скамье военный. Ворот у гимнастерки распахнут до волосатой груди, левая рука забинтована у плеча, лежит на ремешке бинокля.
– Я хирург. Что у вас, товарищ?.. – как назвать человека с ромбиками в петлицах? Генерал? Командующий?
– Заноза, язви ее в душу! Давай-ка ее оттуда. – Военный сел прямо, выказав весь свой могучий корпус. Из-под густых, сцепившихся над переносьем косматых дуг блеснули в черноте белки глаз.
Ольга, едва различавшая в полутьме предметы и лица, с трудом разглядела забинтованное плечо военного, выступившую на марле кровь. Какая же это заноза? И темень еще… А он на тебе – что-то делай!
– Что же я здесь увижу? Я ведь не кошка.
– Верно, не кошка, не сообразил. Лейтенант!
– Я, товарищ генерал!
– Освободи поднавес хирургу!
– Слушаюсь, товарищ генерал! – И, предупредительно открыв дверь, пропустил впереди себя Ольгу. – А ну, кыш, кролики! Генерал петь будет!
«Поднавес» опустел в одну секунду. Генерал появился в дверях, шагнул, уперся головой в накат бревен и сел, раздавив под собой ящик.
Червинская развязала бинты, рванула присохшие к ране. Генерал только крякнул:
– Вот это по-нашему, язви ее… Молодец, доктор!
Рана была глубокой, рваной. Привычной рукой нащупала у плеча осколок.
– Надо в госпиталь. Это же операция!
– Какой, к дьяволу, госпиталь, когда тут… Тащи так, доктор!
– Но это же страшно больно! – поразилась Ольга такой решительности. – Тут надо наркоз…
– А мы с песней. Режь, говорят! Лейтенант, запевай! Давай, давай, тяни ее оттуда, холеру!.. – и загудел, затянул песню, глуша басом лейтенантовский баритон:
…Славный корабль, омулевая бочка!
Эй, баргузин…
Червинская работала скальпелем. Острый, длинный, что стальное перо, осколок задрожал наконец в ее пальцах: какую же боль должен был вынести, побороть в себе этот большой человек в солдатской гимнастерке!
Поблагодарив Червинскую, генерал приказал лейтенанту отвезти ее в госпиталь.
– Нет-нет… Я лучше одна, – поспешила возразить Ольга и, пугливо взглянув на лейтенанта, занялась инструментами.
Генерал, перехватив взгляд, поманил к себе лейтенанта, погрозил пальцем.
– Смотри, кот! Я тебе усы выдерну. Отвезешь – и назад, живо!
9
Сердце, казалось, перестало стучать, когда Нюська вышла из мрачного клокочущего вокзала и очутилась в Москве.
– Здравствуй, белокаменная матушка наша! – торжественно произнес один из членов культбригады и при этом снял шляпу.
Нюська, раскрыв рот, смотрела на привокзальную площадь, на высившиеся вокруг нее многоэтажные здания, бесконечные вереницы машин и людские потоки. Так вот она какая, столица! Нюська вцепилась в руку подружки, едва выдохнула:
– Вот да-а!
– Нравится? – глядя на обалдевшую Нюську, улыбнулась подружка.
– Страшно.
– Это почему же? – удивилась та.
– Махинища-то какая! Аж голова кругом…
– Пойдем погуляем… Не бойся, не заблудимся, я тут три раза бывала. Все равно делать нечего…
Делать было действительно нечего. Встретивший на перроне политотдельский офицер убежал звонить куда-то, вызвать штабные машины, и сам обещал вернуться только к десяти. Это значит ждать час, не меньше. Нюська с подружкой отпросились у руководителя культбригады на полчасика.
Шли не спеша. Подружка показывала Нюське на какие-то крыши, особенные башенные часы, объясняла – Нюська не слышала подруги, не видела ни часов, ни башен: все сливалось в ее глазах в одно пестрое, сказочно необъятное диво. Так, с задранной вверх головой, натыкаясь то на прохожих, то на фонарные столбы, и двигалась Нюська, оглушенная уличным гамом, ослепленная майским утренним солнцем. Только постепенно начала успокаиваться, привыкать к необычностям, прислушиваться к болтавшей без умолку о Москве спутнице.
– А вон, видишь, троллейбус идет: на нем можно прямохонько до Кремля доехать… Ой, Нюська, глянь: войска сколько! Видать, тоже приехавшие…
По широченной улице мимо них потянулись колонны пехоты: в новом, с иголочки, летнем обмундировании, обвешанные скатками, автоматами, гранатами. Нюська забыла все, потянула подружку.
– Бежим, глянем!
Пробрались в толпе зевак к самой панели, забегали глазами по рядам пехотинцев. Чьи они? Откуда? А вдруг среди незнакомых насупленных лиц найдутся знакомые? У Нюськи даже заныло под ложечкой: а что как окажется среди них Ромка Губанов? Ведь и Миша Косов говорил, что он должен быть под Москвой где-то. Так и не написал ей, Нюське, ни строчки, а обещал…
– Эх ты, мать честная, красавица!
Перед Нюськой молодой в золотых лентах матросик. Ростом не высок, но в плечах крепок и ноги – как в шторм на палубе. Из-под льняного чубика – два карих смешливых глаза. В рядах пехоты кричали:
– Эй, морячок, не заглядись, войну прозеваешь!
Нюська попятилась за подружку от вперившегося в нее матросика, но тот легонько отстранил Нюськину «защиту» в сторону, сдвинул на лоб бескозырку.
– Так что времени на объяснение чувств не имею, а потому разрешите представиться: старшина второй статьи балтийского военного флота…
Нюськина подружка снова вышла вперед:
– Это неприлично…
– Позвольте, гражданочка, дело не в пример срочное, прошу обождать. А вас, красавица, прошу назвать имя. Так. Особого желания не наблюдается, берем на абордаж… – И, схватив за руки Нюську, потянул к себе. – Не робей, назови имя…
Нюська вырвалась, наотмашь шлепнула по щеке насильника. Да так, что тот едва устоял на ногах, потеряв бескозырку. Толпа отхлынула, загудела, а видевшие здоровую Нюськину оплеуху пехотинцы захохотали, закричали матросику:
– Моряк, пузыри пустил!
– Вот это по-нашенскому!
– Молодец, девка!..
Нюська, видимо, и сама не ожидала такого, нырнула в толпу. Матрос кинулся следом, поймал за плечо Нюськину подружку, с силой повернул к себе:
– Как зовут?!
– Меня?.. – до смерти испугалась девушка.
– Себя после назовете, гражданочка. Красавицу?
– Нюська… Аннушка…
– Фамилия? Откуда?.. – И, выпытав у перетрусившей девушки все, что требовалось, обрадованно заявил – Ну, теперь я ее со дна моря достану! Так и передай, ясно?
Глава двадцать вторая
1
Небольшой двухпалубный пароход отчалил от дебаркадера, развернулся у ангарского моста и, зашлепав гусиными лапами по воде, стал быстро удаляться от пристани. На поднятых пароходиком волнах закачались рыбачьи лодчонки, прибитые к берегу плоты. Мимо, уходя назад, потянулись набережные постройки, высоченные журавлиные ноги кранов, белая на высоком берегу маратовская церквушка.
Лешка уже успел обежать обе палубы, заглянул в салоны, поднялся по лестнице на самую крышу, увидал будку, а в ней матроса, ворочающего огромное колесо с колышками. «Рулевой, – сообразил Лешка. – Вот это водитель! Такую громадину один направляет!..»
– Ты что тут делаешь, малый? А ну, марш отсюда!
Человек в белом кителе с широкими золотыми полосками на рукавах сердито смотрел на Лешку с мостика.
– А вы кто, дяденька? Капитан?
– Капитан, капитан. Вот прикажу тебя снять на мель. Где твое пассажирское место?
– Хе!
– Вот тебе и хе! – И вдруг заорал в рупор: – Эй, в лодке! Куда за бакен зашел! Греби обратно!
Лешка осмелился, подошел ближе.
– Дяденька капитан, дай подержать трубку.
– Что? – обернулся капитан, увидав подле себя Лешку. – Ты уже тут? Отчаянный. У тебя отец случаем не турок?
– А что?
– Черный больно.
Лешка хмыкнул в ответ: капитан, видать, ничего, добрый.
– Дайте подержать трубку.
– На.
Лешка оглядел трубу, заглянул в дыру, примерил, приложил к губам:
– Эй, в лодке!..
И тут же получил подзатыльник. Капитан отобрал рупор.
– Знаешь, как это называется? Посади свинью за стол, она и ноги на стол. Понял?
– Понял. А мотором кто управляет, дяденька?
– Не мотором, а машиной. Ты что, малый, шофер?
– Слесарь я. В Заярск на все лето еду с колонной.
Капитан ласково потрепал по голове Лешку.
– Хорош слесарь. Военного времени.
Через пять минут Лешка уже знал, где и какая у парохода машина, зачем подвешены на бортах бревна, через какую трубу капитан командует машинистам «вперед!» или «полный!» Узнал и о том, что пароход до Заярска плывет сутки, а обратно до Иркутска целых трое. А сойдя с «крыши», обо всем подробно рассказал Вовке. Алексей Иванович ходил по палубе один, смотрел на всех как-то хмуро, и Лешка к нему не приставал: не в духе. Вот и Ваня, бывало, сердится. Спросишь – промолчит или огрызнется. И Лешка знал: что-нибудь с машиной неладно, расстроился человек и надоедать ему не годится. Зато у Вовки настроение лучше не надо. Он, как и Лешка, первый раз в жизни на пароходе. Мальчики обошли палубы, спустились к машине, посмотрели, как неустанно и быстро двигаются ее тяжелые рычаги, попробовали завести разговор с машинистом, но, не получив ответа, снова вышли на палубу.
– Глянь, все дно видно, – показал Лешка.
– И правда!
Лешка достал из кармана медный пятак, подумал и швырнул в воду.
– Гляди, гляди!
Пятак, кувыркаясь и тускло поблескивая в зеленоватой, прозрачной воде, быстро удалялся назад, к корме парохода.
– А почему он на дно не упал?
– Чудак! – возразил Лешка. – Думаешь, тут мелко, да? Это только так кажется, что мелко. Не веришь? Айда, спросим капитана, он все знает.
– А он не прогонит?
– Хе! Капитан-то? Да он свой парень. Мы с ним запросто разговариваем. – И потащил за собой Вовку.
Однако едва над верхней палубой появились черная и рыжая головы, капитан заорал на них в рупор:
– А ну назад!
– Дяденька капитан, это же я, Лешка!
– Назад, говорю! Не до вас тут!
– Пойдем, брат, – потянул Лешка за рукав приятеля. – Мы его после спросим.
К Заярску подъехали рано утром. Пассажиры уже толпились у борта, а нигде никакого Заярка не было видно. Леса, горы, вода – и ни одной избушки. Пароход начал обходить остров и вдруг загудел протяжно, радостно, громко. И эхо долго-долго звучало еще в горах, над речной голубой гладью. Остров оборвался, открылась широкая вода, и на ее правом, очень крутом и высоком берегу показался поселок. Заярск! Лешка так и впился в него своими веснушчатыми глазами. Так вот он какой, этот Заярск! Маленький, с деревянными домишками и плетнями, боязливо прижавшийся к обрыву. А за ним горы и леса, леса и горы…
Начальник Заярской автобазы встретил Позднякова на пристани.
– Несчастье у нас, Алексей Иванович.
– Что такое?
– Илимский мост завалился. Весь транспорт стал.
Черная бровь Позднякова поползла вверх, сломалась.
– Когда?
– Ночью, Алексей Иванович. Неделю, говорят, будут чинить…
– А вы что?
– Я?.. – не сразу понял тот. – Ругаюсь, а толку что? Говорят, не рассчитывали илимский мост на наши полуприцепы. Шутка – пятнадцать тонн каждый…
Поздняков, молча смерив взглядом приземистую фигуру начальника автобазы, зашагал к тракту. Лешка и Вовка бросились наперегонки к махавшему им руками Ване.
– А гут технорук мой еще запьянствовал, Алексей Иванович. Второй день глаз не кажет. Домой за ним посылал – не пускает. Зарплата, говорит, мала, уходить хочет… – догнав Позднякова и заглядывая ему в лицо, зачастил начальник базы.
– Почему вы не на месте аварии?
– Я?.. Был я там, был, Алексей Иванович. Да вот сообщили, что вы едете… Парторга туда послал, на мост этот…
Поздняков, тяжело подымаясь по взлобку, близоруко вглядывался в двигавшийся по тракту транспорт и словно бы забыл о присутствии начальника автобазы.
Опередив Вовку, Лешка первым взбежал на возвышенность и бросился к стоявшему у пикапа Ване. От радости не знали, о чем и спросить друг друга.
– А я с Поздняковым, – сообщил Лешка.
– А мне стажера дали, – сообщил Ваня. И шепотом добавил: – Девчонку.
– Ну?
Лешка заглянул в окно кабины. Там, где обычно сиживал Лешка, расположилась белая лицом девушка в красной косынке.
– Привет!
– Здравствуй, мальчик.
– Хе! – неопределенно сказал Лешка и спрыгнул.
Девушка уступила Позднякову свое место.
– В Илимск! – коротко скомандовал Поздняков Ване.
Все остальные уселись в кузов. Теперь Лешка мог хорошо рассмотреть девушку-стажера. С завистью поглядел на ее сцепленные у колен руки: ведь эти руки будут держать, а может, уже держали баранку. А ему, Лешке, и метра еще не пришлось проехать за рулем. Только и слышишь: мал, ростом не вышел. Четырнадцать лет стукнуло, а подумаешь – еще целых три года тянуть, пока на курсы шоферов примут. И росту, как назло, нету.
Пикап сделал круг и пополз в гору. Дорога шла над самым обрывом, и Лешке хорошо были видны внизу и пристань, и пароход, на котором они приехали, и даже строгий чернобородый капитан в белом как снег кителе и фуражке.
Машина вскарабкалась на гору, пропылила поселком и снова, взяв разгон, поползла в гору. С обеих сторон выросли могучие вековые сосны и пихты.
– А ты чей, мальчик? – миролюбиво спросила Лешку девушка.
Лешка отвернулся. С девчатами, даже взрослыми, он дел не имел.
На лице начальника автобазы расплылась умильная улыбка.
– Это Леша Танхаев. Изобретатель санных прицепов. Как же ты, качугская, не слыхала? У нас в Заярске и то знают.
– Не знала, – созналась та. – То-то и разговаривать не хочет, изобретатель!
– Вот еще! – покраснел Лешка. – Чего мне зазнаваться? И вовсе не я изобрел, а товарищ Гордеев, вот кто!
– Скромный, – похвалил начальник автобазы.
Машина вышла на подъем и, перевалив гору, снова пошла на спуск. Дорога извивалась, теряясь в чаще, снова показывалась в дали, уже на другой сопке, или обрывалась впереди, в небе. В Илимск приехали только в полдень. Тракт в последний раз перевалил гору, и начался крутой тяжелый спуск. То и дело поскрипывали тормоза, завывал двигатель, а тракт продолжал извиваться, кружить, выписывать замысловатые петли и падать, падать. Внизу показалась маленькая речушка, покосившийся набок фермами деревянный мост и, наконец, сгрудившиеся у моста машины и люди.
Пикап спустился к реке и, лавируя между нагруженными с верхом машинами и полуприцепами, подкатил к мосту. Позднякова тотчас обступили водители.
– Не доглядели, сволочи, а мы за них в воду ныряем!
– Гнать лодырей к черту!
Поздняков прошел по мосту к последней, рухнувшей в реку ферме. Полуприцеп, свалившийся в воду вместе с настилом, уже стоял на другом берегу, извлеченный тросами. Водители стаскивали к нему вымокшие кули, ящики, бочки. Весь берег забит порожняком, возвращающимся в Заярск из Усть-Кута с далекой ленской пристани Осетрово. Десять плотников трудились над повалившейся набок фермой. Безразлично поглядывая на озабоченных транспортников, попыхивал цигаркой в сторонке мостовой мастер. Поздняков посмотрел на разрушение, на плотников, подошел к мастеру.
– Сколько вы думаете возиться с мостом, товарищ?
Воспаленные то ли от пьянки, то ли от бессонницы глаза мастера поднялись к Позднякову, смерили сверху вниз всю его добротно сколоченную фигуру, прицелились в ферму.
– Да кто ж его знает. Может, шесть ден, может, неделю.
Водители зашумели.
– Неделю стоять! А за простой кто ответит? Что мы, рыбку ловить приехали?
– Вот видите, Алексей Иванович? Вот и поговори с ним! – поддакнул начальник базы.
Равнодушие мастера задело и Позднякова.
– А быстрее?
Мастер отер цветастым платком плотную, темную от загара шею, бросил, растер под ногой цигарку.
– Я тут, товарищи, малая сошка. Вы начальство наше спросите, которое с образованием. А я – вон что они – плотник. Дали мне десять человек – ладно. Меньше дадут – тоже ладно. С того и спрос.
– Видали, Алексей Иванович, как они за план бьются? – снова заговорил начальник базы. – На солнышке сало топит, падлюга, а на дело ему чихать!
К Позднякову подошел приехавший на попутной из Заярска парторг автобазы.
– Здравствуйте, Алексей Иванович. – И повернулся к дорожному мастеру: – А, старый знакомый! Опять воду мутишь, мужик?
Мастер зло сплюнул, отошел к плотникам. Парторг весело посмотрел в его сторону, доверительно сказал Позднякову:
– У нас с ним свои счеты, Алексей Иванович. Он по-хорошему не поймет. Дозвольте, поговорю с ним.
Он подошел к мастеру, положил ему на плечо руку.
– Ну, злишься? Хочешь, чтобы в десятники перевели? Могу еще разок похлопотать…
– Чего пристал? Чего надо? – окрысился мастер. – Люди делают, правда?
Парторг построжал. В наступившем общем молчании сказал тихо:
– Вот что, мужик: садись в машину и езжай в село. Собери все свое и чужое: пилы, топоры, долота…
Мастер молчал.
– Езжай, говорю, поможем. Поможем плотникам? – обратился он к шоферам, с любопытством наблюдавшим его с мастером не очень-то мирную беседу.
– А чего не помочь?
– Поможем! Пускай инструмент везет!
– Скупнуть бы его в Илиме, как нас купаться заставил! – выкрикнул один из водителей помоложе.
И сразу со всех сторон:
– А чего смотреть? Верно парень говорит!
– Пускай прохладится, гад!
– Но, но! – окрысился мастер. – Не шибко-то разоряйтесь! – Однако на парторга глянул, как на защиту.
– А что? Можем и купнуть. Едешь?
Мастер, с опаской оглядываясь на повеселевшие лица водителей, направился к ферме.
– Некогда мне разъезжать. Надо, так сами шукайте. А у меня люди работают…
Парторг насупился, посуровел.
– Злость в тебе кипит, мужик, охладить надо… А ну, купните-ка его, братцы!
Водители будто того и ждали. Поймали, облапили в двадцать рук мастера, раскачали над водой и выпустили. Мясистое, тучное тело его на секунду повисло в воздухе, дрыгнуло раз – другой короткими ножками и кулем плюхнулось в воду. Дружный раскатистый хохот заглушил и всплеск и вопли отчаянно барахтающегося в мутном Илиме мастера. Смеялись и плотники, воткнувшие топоры в бревна, заливались хохотом Лешка и Вовка. А водители кричали с моста, советовали, как лучше держаться на воде и куда приставать к берегу. Вспомнили и о плотниках:
– Братва, а этих-то! Чего они зубы скалят?
– Купнем!
– В воду их! Веселей будут работать!
Плотники перестали смеяться, взялись за топоры, пилы.
– Будет, скупали уже. Работаем.
Настроение поднялось. Даже повесившие было носы заговорили, задвигались, загорелись. Это видел и Поздняков, с улыбкой наблюдавший парторга. Вспомнил Танхаева: «Не зря ратовал за него Наум Бардымович, когда выбирали. А вот я обмишурился, поставил олуха начальником автобазы».
Через час привезли из Илимска инструменты. Парторг организовал еще три бригады, из водителей, и, подозвав к себе мастера, приказал:
– Вот, командуй. К утру мост готов не будет – еще выкупаем!
Тот поартачился, почесал зашибленную на воде спину, но повел расставлять бригады.
2
В Хребтовой, что на полпути между Усть-Кутом и Заярском, день и ночь кипела работа. Автопункт принимал иркутскую автоколонну. Устанавливались станки, размещались верстаки, шкафы, оборудовались склады, производственные цеха, обживались гаражи и навесы.
И у Лешки с Вовкой работы невпроворот – помогают раскладывать на стеллажах инструменты и запасные части, приколачивать щиты и таблицы, копать под фундаменты для станков квадратные ямы. А когда возвращается в Хребтовую Поздняков, бегут к Ване. Вместе с ним и стажеркой трут до блеска ободки фар, кабину, отколупывают с рессор насохшие комья, накачивают колеса. За это Ваня катает их на заправку, а Лешке объясняет устройство руля или мотора. С одним до сих пор не может свыкнуться Лешка: со стажеркой. Так и загорятся ревнивые Лешкины глазенки, если Ваня не ему, а ей доверит завернуть гайку, заменить изъеденный маслом проводок или лампочку в фаре. А того горше становится Лешке, когда Ваня начнет деловито, старательно объяснять неисправности у машины. Напрасно стажерка пробовала заговорить и завести дружбу с Лешкой – тот или отходил прочь или огрызался. А когда Ваня усадил однажды ее на свое место и, сев рядом с ней, стал показывать, как трогать с места и управлять машиной, Лешка от зависти чуть не лопнул. И устроил бы ей Лешка «сорок на восемь», если бы не один маленький случай.
Ваня, проверяя мотор, заметил неисправности в карбюраторе и приказал стажерке снять его с двигателя. Лешка и раньше видел этот сложнейший, по его мнению, прибор: с иголками, заслонками, поплавком и множеством всяких дырочек и деталек.
– Ты, Таня, разбери его и промой в бензине, – напоследок сказал Ваня стажерке. И ушел в гараж.
Таня карбюратор разобрала, но мыть отказалась:
– Палец порезала, бензином разъест, болеть будет. Леша, может, ты промоешь? Только не растеряй детальки смотри.
Лешка сделал вид, что карбюратор его нисколечко не интересует, но не сдержался:
– Давай уж.
А Таня стала объяснять устройство карбюратора. Лешка с увлечением очищал заковыристые детальки, то и дело спрашивал:
– А это зачем? А эта? А зачем дырочка?
И когда Таня стала собирать карбюратор, миролюбиво спросил:
– Почему вы в шофера пошли, Таня? Тоже машины здорово любите?
– Не очень. Мой муж, Леша, работал на автопункте, а потом ушел на фронт. А тут шофера понадобились – вот я и решила заменить мужа.
– А он где воюет? У Рокоссовского?
– У него, – улыбнулась Таня. И показала руку. – Вру я, не было у меня раны! Зато мы с тобой карбюратор вымыли и собрали.
– Вот здорово! – Лешка с удивлением посмотрел на Таню. И вдруг предложил: – Давай дружить?
– Давай.
– Взаправду?
– Факт! – в тон Лешке сказала девушка.
3
– Ну вот, что ни день – новая трудная задача.
– Какая задача, Игорь?
– Представь: трест с первого сентября хочет срезать нам лимит на бензин – почти на десять процентов!
– Это много?
– Каждый десятый автомобиль без бензина – как ты думаешь, много это или немного? А вместо бензина предлагает нам ездить… на чем бы? На березовых чурках! Да-да, на чурках, какими ты разжигаешь самовар. Обещают нам прислать кое-какие части газогенераторных установок, а сами установки должны изготовить мы! Мы сами!
– Какой ужас!
– Ужас там, на фронтах! Ведь немцы сегодня взяли Новороссийск! Связь с югом почти прервана… ну и отсюда все последствия: нефть, бензин…
Гордеев ходил по кухне в галошах, не замечая, что пачкает грязью только что вымытый пол.
– А час назад из Хребтовой звонил Поздняков, просил приехать туда разобраться с ремонтами.
– Что же ты решил, Игорь?
– Делать газогенераторные установки. Завтра же еду в научную библиотеку искать подходящие материалы… Я ведь никогда не занимался подобной чепухой! В свое время о них много писали, делали на этих газогенераторах кандидатские, докторские, а потом, как и сормайт, сдали в архив. И вот теперь…
– А в Хребтовую? – осторожно напомнила Софья Васильевна.
– В Хребтовую едет Житов. Не могу же я жить сегодняшним днем, Соня! Надо помнить о первом сентября, а не о простоях в ремонтах. Житов прекрасно справится с этим… Нет, подумать только: на втором году войны оставить нас без бензина! Где же запасы? О чем думали еще в начале войны? Я знаю, наш народ сделает все возможное, и не только газогенераторы… Но как можно было допустить такое головотяпство, не создав запасов нефти, бензина?..
– Игорь, ради бога!.. И потом, ты рассуждаешь так, будто о войне было известно пять лет назад. Ты очень все упрощаешь, Игорь.
Гордеев остановился, снял пенсне, подслеповато, с недоумением посмотрел на жену и уже тихо, извинительно заключил:
– Да, мой друг, чужое всегда кажется проще и легче. Прости, я даже не заметил, что истоптал весь пол… Просто шалят нервы, Соня.
На другой день Гордеев был в мастерских. Вместе с директором, начальниками цехов и отделов они обошли все производственные помещения, но лишней площади, где можно было бы организовать изготовление газогенераторных установок, не находилось.
– Позвольте, позвольте, товарищ Скорняк, – неожиданно оживился Гордеев, – ведь у вас есть прекрасное огромное помещение: склад!
– Как склад? А железо куда? Детали куда, Игорь Владимирович? – всполошился директор.
– Но ведь сейчас лето! Поместить под навесы, поручить охране… Мы все работаем теперь больше своих норм, сил и обязанностей, товарищ Скорняк, так что уж извольте убедить вашу охрану и очистите склад. Отныне он будет именоваться: газогенераторный цех! Да-да, так и напишите над входом: газогенераторный! А я еду в научную библиотеку: надо же знать, что это за газогенераторы такие! – пошутил он, видя кислые мины товарищей.
Вечером, притащив с собой целую стопу книг, Гордеев похвастал жене:
– Ну вот, Соня, у нас есть уже все: прекрасный цех, литература – остается успеть до сентября сделать пустяк: установки! Да! Да!., и еще: за ремонт машин нас благодарит командование воинской части. А ведь научил же нас делать хорошо Бутов!
4
«Здравствуй, папа Нума!
Это пишу я, Алексей. Из Хребтовой. Еще дальше Заярска. Живу хорошо. Мы тут с Вовкой живем. Поздняковым. Я на все лето слесарем работаю. А Вовка приехал отдыхать, потому что тут воздух хороший, а он еще слабенький. После болезни. Алексей Иваныч в Осетрово. Поехал туда расшивать пробку. А скоро уедет опять в Иркутск. И Вовка уедет…»
Лешка обмакнул перо, глянул в окно: светает! Работал во вторую смену – поставили на смазку машин. Пришел со смены – еще светло было, и на западе пылала заря. Присел у окна письмо написать, чтобы свет не зажигать и не будить спящих, а заря все пуще, пуще – и вот уже светает совсем. Верно говорят в Хребтовой: заря с зарей сходится. И ночи совсем нету.
В окно Лешке хорошо видны тракт, бегущие по нему в обе стороны машины. Все время не смолкает в тайге гул моторов, не замирает поток машин. Интересно бы побывать еще в Осетрово, куда возят грузы. Там пристань – не то, что в Жигалово, а побольше! И Лена там, говорят, шире в несколько раз, большие пароходы по ней ходят к Якутску…
«Я получил карточку на 800 граммов хлеба. Хватает. Еще и остается. Маме Фае сухарей привезу. А то пошлю с кем. А еще талоны в столовую. А еще комбинзон дали, только он большой, мне его Таня Косова перешила. Она хорошая. Стажером у Ивана Тихоныча. У нее муж на фронте погиб, а она его заменяет. И я заменяю, только тебя. Так про меня Таня сказала. И Алексей Иваныч про меня на собрании сказал, что я хорошо работаю.
Вот и все. Пиши мне по адресу: „Иркутская область, поселок Заярск, потом поселок Хребтовая, Ирсеверотранс, Танхаеву Алексею.“
Алексей Танхаев».
Лешка сложил письмо, сунул в конверт, заклеил и написал адрес. Через минуту он уже спал как мертвый. Утром разбудил Лешку Иванов Ваня.
– Прощай, Леня Танхаев, уезжаю.
Лешка вскочил, сел на койке, протер глаза. Перед ним Ваня и Вовка.
– И мы уезжаем, – невесело сказал Вовка.
– Куда? – не мог сообразить Лешка: только приехали из Осетрово и опять торопятся ехать.
– Я в армию, а они, – Ваня кивнул на Вовку, – они с отцом в Иркутск. Проводишь?
Еще бы Лешка не проводил друга!
В кузовке пикапа уже лежали Ванины, Вовкины и Алексея Ивановича вещи, а возле машины стояли Таня Косова и черноглазая, повыше Тани, красивая девушка в алой косынке и новеньком шоферском комбинезоне. Лешка поздоровался за руку с Таней Косовой, а на черноглазую только небрежно взглянул, отошел к Ване.
– Леша, познакомься. Чего ж ты так? – подозвала Таня.
Девушка в комбинезоне вытерла о «концы» замасленные руки, подала правую Лешке.
– Здорово, парнище! – показала она белые как снег зубы. – Ну вот, машины любишь, а шоферов не уважаешь.
– А вы разве шофер, тетенька?
– Шофер. Вот буду на вашем «козлике» ездить.
– А это и не «козлик», а пикап! – поймал девушку Лешка.
– А его из «козлика» сделали, только кузов сменили, вот! – в тон Лешке ответила она.
Лешка усомнился, но Ваня подтвердил:
– Точно. Теперь она на нем работать будет.
– Хочешь, и тебя научу ездить? – спросила вдруг белозубая. – Вот время выберу и поучимся. А помогать будешь?
– Факт. Нет, правда, тетенька?
– Тетенька, тетенька! Тебе сколько лет-то?
– Четырнадцать.
– А мне двадцать. Ты еще в женихи мне годишься. Зови меня просто Маша.
Пришел Поздняков, и черноглазая Маша села за руль; Ваня и Вовка полезли в кузов.
– Ну, Леша, всего хорошего, – попрощался Поздняков. – Что передать маме?
– Ничего, Алексей Иваныч. Пускай за меня не боится, я ведь не маленький, правда?
Маша махнула Лешке рукой из кабины, и пикап помчался по тракту. Лешка, стоя у тракта, смотрел на сидевшего к нему лицом Ваню, но даже не помахал ему на прощанье – так все неожиданно случилось, ошеломило его. Он смотрел и смотрел, как, быстро сокращаясь, уходила в расщелину тайги маленькая машинка, увозя его учителя-друга, будто чувствуя, что встретиться им уже больше никогда не придется.
5
– А, Маша! Ну давай свою путевочку, Маша, я тебе в нее инженера впишу. В Хребтовую увезешь, – сказал старичок-диспетчер, принимая в квадратное небольшое окошко путевой лист.
– А где он, инженер-то?
– А вот, – показал диспетчер на стоявшего позади Житова.
Маша просунула в окошко голову, удивленно спросила:
– Этот?
– Ну чего ты на человека, как на диковину, глаза пялишь? – сердито проворчал диспетчер, возвращая путевку. И захлопнул окно.
Маша вернулась к пикапу, стала ждать. С чемоданом, с перекинутым через руку плащом, вышел из проходной и направился к ней молодой человек, вовсе не похожий на инженера. Инженера Маша видела только раз: высокого, в пенсне, пожилого.
– Здравствуйте, – первой поздоровалась она с Житовым. – Вас везти, что ли?
– Меня, – в свою очередь улыбнулся Житов. – Вы кого-нибудь еще ждете?
– Да нет, вас только.
– Тогда я в кабину?
«Робкий какой, – думала, уже ведя машину, девушка, – будто я еще кого в кабину посажу, а его на верхотуру. А симпатичный».
– А далеко эта Хребтовая? – спросил Житов.
