Текст книги "Сибиряки"
Автор книги: Николай Чаусов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
– Плохие люди, Леша, очень плохие отцы детей могут бросить…
– А разве… – Лешка чуть не выдал себя, едва не назвав Позднякова.
– А еще хуже женщины. Зачем отнимают мужей? Зачем детей сиротами делают? Замуж хотят? Замуж надо за неженатого человека идти… Ай-ай, нехорошо это, совсем плохо, воровство это!..
8
Лешка показал братьям, какую кнопку нажать, сошел с крыльца и, заложив за спину руки, как взрослый, стал прохаживаться по тротуару.
Вовка дотянулся до кнопки, нажал раз, два, три, как велел Лешка. Нажал еще. Услышал, как по лестнице застучали быстрые легкие шаги, отпрянул от двери. В дверях появилась женщина с короткой прической. Она, докторша!
– Вам кого, дети?
– Мы – Поздняковы дети.
Большие глаза докторши стали еще больше.
– А папа?.. Где ваш папа?
Вовка насмелился, выступил вперед.
– Это вы нам скажите, тетенька: где наш папа?
– Где наш папа? – несмело повторил Юрик.
Докторша улыбнулась.
– Разве он не с вами? А с кем же вы? – Червинская оглянулась, но кроме прохожих и стоявшего у ворот рыжего мальчугана, никого поблизости не было. Что еще за шутки?
– А мы одни пришли.
– Да, одни.
– Это вы отняли у нас палу!
– Я?..
– Да, вы, вы! Вы нехорошая! Вы вредная! Вы противная!..
– Мальчики, разве так можно! Ну хорошо, пойдемте ко мне и все выясним.
– А мы не пойдем! – закричал Вовка.
– Не пойдем!
– Отдайте нам нашего папу!
– Отдайте! Отдайте! – повторил Юрик.
– Дети!.. Стыдно, дети…
– Это вам стыдно чужих пап воровать!..
Червинская захлопнула дверь.
Подходя к дому, Лешка сказал Вовке:
– Ну что, видал? Получилось? У меня, Вовка Поздняков, завсегда получается!
– Тактика? – вспомнил Вовка.
– Точно!
9
– Алеша? Очень кстати!.. – Ольга хотела тут же рассказать ему о случившемся, но, увидев, что он чем-то взволнован, воздержалась. – Ну, что же ты, заходи.
Поздняков поднялся следом. Романовна, как и Ольга, тоже встретила его на этот раз сухо, ушла на кухню.
– Ну, рассказывай… Ты почему такой бледный, Алеша? Что-нибудь опять случилось?
Поздняков, сидя на диване, снизу вверх посмотрел на стоявшую перед ним Ольгу.
– Я пришел сказать, Оля…
– Что еще?!
– Я ушел от Клавы… совсем…
– С ума сошел! – Ольга до хруста сцепила пальцы, прошлась по комнате. – Так вот, значит, что за сюрприз приподнесли мне сегодня! Я думала, все это еще прелюдия, а оказывается – финал! Очень мило!
– Ты о чем, Оля?
– О чем! О чем! – передразнила Червинская, и в голосе ее послышались слезы. – Это все мерзко! Гадко! Пошло! И виноват в этом только ты! Ты! Ты!..
– Оля, успокойся… Я сам отвечаю за свои поступки… Я страдаю не меньше тебя, Оля!..
Бледное, даже сквозь смуглость и загар лицо Позднякова было страшным. Ольга знала это лицо еще в Москве, в Горске. Алексей не лгал.
– Алеша, – тихо, с участием молвила Ольга, – ну кто же так поступает, Алеша? Ведь я… ведь мы еще ничего не решали, а ты натворил столько глупостей, причинил столько горя семье и…
– Но ведь я люблю тебя, Оля! Люблю! Ты же знаешь, как все получилось… Разве ты еще можешь сомневаться во мне!
– Алеша, успокойся… Боже, какая несправедливая, жестокая жизнь! Что я должна делать!..
– Уедем, Оля!
– Ни за что! – она отошла к столу, сжала виски. Силы медленно оставляли ее. – Алеша, я ничего не могу ответить тебе… Я не хочу, слышишь! Не хочу ничего решать… Боже!..
Алексей подошел к ней, осторожно обнял ее вздрагивающие в конвульсиях плечи.
– Оля, не надо плакать. А то, может, поплачем вместе, а?
– И ты еще можешь шутить! Прошу, дай мне прийти в себя…
Алексей шумно выдохнул воздух, вернулся к дивану. Так прошла минута – две…
– Ты знаешь, что час назад у меня были твои дети?
– Что?!
– Твои дети! Два мальчика. Они назвали себя Поздняковыми и потребовали от меня папу…
– Какая низость!! Неужели Клавдия могла…
– Не ворчи. Ты сам виноват в этом. И не думай, что сегодняшний мой позор мог стать победой для твоей Клавы… Пожалуйста, не перебивай меня!.. Наоборот, она вызвала этим своим поступком не жалость… Что ты глядишь на меня, как на чуму!.. Но я и не обвиняю ее. Ее ума и не могло хватить на большее, чем на это… Ты сам прекрасно расписал мне свою женушку. Но пойми и другое, Алеша: ведь между нами девять лет пропасти! Это не трещина, которую можно вот так просто зашить, стянуть зажимами – это пропасть! Как же ты хочешь решить все в один день!..
– Шесть месяцев, Оля.
– Неправда! Ты вспомнил о своей любви только неделю назад!.. Нет-нет, это немыслимо… Я ничего не могу тебе ответить, Алеша… И, пожалуйста, оставь лучше меня одну…
– Я не оставлю тебя, Оля. Ты – мое богатство, моя любовь…
– Эгоист! Ты и сейчас думаешь только о себе: тебя должны услаждать, дополнять, одухотворять!.. Что ты хочешь, Алеша? Сделать из меня духовный бальзам, как сделал из своей Клавы прислугу?
– Я хочу только твоей любви, Оля…
– А ты подумал обо мне? Что ты собираешься дать мне взамен? Планы? Чертежи? Сплетни? Я пресытилась ими еще там, в Горске…
– Оля, ты обкрадываешь себя. Ты не пустая светская дама, чтобы видеть в муже только, как он выглядит в сплетнях. Хорошо, я сейчас уйду. Я еду в Качуг… опять еду, опять в командировку… но я вернусь к тебе, Оля… К тебе, слышишь?!
– Ради бога, оставь меня… хоть сегодня!..
Ольга проводила его до крыльца, захлопнула дверь. Слышала, как простонали ступени, как медленно удалились его шаги. Ольга прижалась щекой к холодному железу засова и, не шелохнувшись, долго стояла так, оглушенная своим счастьем. Счастьем ли?
10
– Ну что ты, нянечка? Все прошло. Все, видишь?
– Вижу, милая, я все вижу.
– Ну вот и хорошо. Давай лучше сядем за наш маленький самоварчик и будем коротать вечер.
– Жисть ты свою коротаешь, Оленька, а не вечер. Да и мою тоже…
– Ну-ну, поворчи. Я поворчала, успокоилась, теперь ты.
– Да уж поворчала: стекла, спасибо, целехонькие остались.
Они сели рядышком. Ольга – будто ее подменили – смеялась, подтрунивала над Романовной и, кажется, забыла обо всем.
– Шуму бы он не наделал еще, Алешенька твой, – неожиданно сказала старушка.
– Какого шума, нянечка?
– Известно. Вона как вскинулся, когда ты ему про детишек сказала. Глядишь, еще дома чего выкинет, жену не побил бы…
– Что ты, няня! Неужели ты можешь допустить…
– А чего допущать? Мужики, они когда бесятся, многое чего допущают. Он-то не мужик, разве? Да ты куда? Куда опять?..
– Нянечка, не волнуйся… Я ничего больше не натворю! Ей-богу!
…Через час Червинская, узнав адрес, уже подходила к дому Поздняковых. 14… 16… А вот и их усадьба… Ольга вошла во двор и растерялась: который из этих домов? Ну конечно, не эти гнилушки…
Дверь открыла худощавая миловидная шатенка примерно равных лет с Ольгой.
– Мне Поздняковых.
– Проходите, пожалуйста. – Женщина пропустила ее вперед, недоуменно оглядывая странную гостью. – Извините, а вам кого? Алексея Ивановича?
– А вы – Позднякова?
– Да.
– Я – Червинская. – Ольга заметила, как по усталому лицу Поздняковой разлилась бледность. – Простите меня за такое вторжение, но нам надо… Во-первых, я хочу спросить вас: мы одни дома?
Клавдюша, теребя передник, присела на табурет против Червинской.
– Одни.
– Мне сказали, что Алексей Иванович уехал домой…
– Вам лучше знать, куда он уехал.
– Успокойтесь. Я боялась за вас и поэтому не посчиталась ни со своим самолюбием, ни с тактом. Скажите, зачем ваши дети были у меня? Как понимать это?
– У вас?!
– Да. И устроили мне скандал.
– Мои дети?!
– Как? И вы ничего не знаете?..
– Господи, да что же это такое! Что ни день – новости… Извините, я сейчас крикну их…
– Сидите! – почти приказала Червинская. – Нет, в самом деле, вы ничего не знали об этом?
Клавдюша, готовая разрыдаться, только молча качнула головой.
– Что же все это значит? – немало озадачилась Ольга. – В таком случае… Словом, ваш муж…
– Он не мой муж…
– Ваш муж был у меня, узнал, что дети устроили мне скандал и, конечно, решил, что их научили… Пожалуйста, простите меня, Клавдия Ивановна, но я только хотела предупредить ссору…
– Что же они у вас делали? Дети?
– Они просили вернуть им их папу, – прямо глядя в глаза Клавдюше, сказала Червинская. – Не осуждайте их, Клавдия Ивановна. И меня… Я ведь тоже была женой Алексея Ивановича, но, как видите…
– Я и не виню вас, Ольга Владимировна. Я сама виновата… знала, за кого шла… – Клавдюша отвернулась, отерла глаза.
– Ну что ж, я пойду. Очень прошу вас: ни слова обо мне детям. И ни слова о их… визите, что ли. Это причинит им лишнюю боль. Вы обещаете?
– Да…
– До свиданья, Клавдия Ивановна. И постарайтесь быть посильнее… Прощайте!
11
– Ты где бегаешь, Леша? Алексей Иванович машину за тобой присылал.
Лешка так и присел.
– Зачем, мама Фая?
– Опять мама Фая зовешь. В Качуг поедешь, папа тебя туда просит.
– Так он же в Заярске, мама!
– Из Заярска в Качуг прилетел.
– А с работой как?..
Фардия Ихсамовна уже все приготовила Лешке: и пальтишко, и белье, и покушать в дороге. А вскоре пришел за Лешкой ЗИС-101. Вот да! На такой машине, да еще в Качуг!
Поздняков был в мастерских. Лешка нашел его в новом каменном цехе. Тут было много людей и среди них самый главный инженер в очках без рогулин.
– Здравствуйте, Алексей Иванович.
– А, Леша! Сейчас едем. Вот только посмотрим первую плавку…
Лешка вздохнул: не знает Алексей Иванович о их проделке.
Теперь Лешка мог спокойно оглядеть и цех, и дышащую огнем и страшно гудевшую огромную до самого потолка железную бочку с маленькими окошечками внизу, через которые видно было, как в ней бушует красное пламя. И люди в брезентовых куртках, штанах и валенках (это летом-то!) тоже заглядывали в окошечки, смеялись чему-то и кричали главному инженеру:
– Плавится, Игорь Владимирович! Похоже, скоро готов будет!
Люди и на железной площадке, что под самой крышей, и вокруг «бочки». Лопатами бросают в нее уголь, железки, белые камни. Гудит, надрывается вентилятор, и все содрогается в его гуле: и железная площадка, и трубы, и, кажется, даже крыша. Разрешили заглянуть в окошечко и Лешке. Красные, белые от жары угли и что-то тоже белое, как молоко: кап… кап…
– Дяденька, а что там капает?
– Чугун, Леша. Наш первый чугун.
Лешка обидчиво посмотрел на рабочего в брезентухе: нашел, кого разыгрывать! Будто он, Лешка, маленький и не знает, что чугун твердый, как сталь, только хрупкий.
– Чего, парень, так смотришь? Не веришь, да? Вот расплавим чугун, сольем вон в те формы, а когда застынет – будут у нас, Леша, свои собственные запчасти!
Игорь Владимирович тоже заглянул в «глазок», выпрямился, снял шляпу. Громко, волнуясь, крикнул рабочим.
– Ну, друзья, начинайте!
Рабочие засуетились, зашумели, стали выгонять из цеха всех, кто не в брезентухе. Оставили только начальников и его, Лешку.
– Что же вы? Начинайте! – повторил Игорь Владимирович.
Но рабочие только переглянулись меж собой, не сдвинулись с места.
– Дозвольте вам, Игорь Владимирович. Вы ее зачинали, вам и первый металл.
И сразу все:
– Дайте Гордееву!
– Главному инженеру!
– Игорь Владимирович!..
Главный инженер принял от литейщика увесистый ломик, засучил накрахмаленные обшлага и с проворством завзятого мастера, размахнувшись, ударил в летку. И в тот же миг целый сноп искр осыпал его и подбежавших к летке рабочих. И вдруг мощный, пышущий жаром белый поток ринулся по обмурованному глиной желобу в подставленный рабочими ковш, бурля и сверкая, разметывая по всему цеху алые искры.
– Ур-ра!! – грянуло в цехе.
А ковш уже закачался над ящиками с землей, и молочные струи металла устремились в их отверстия. Вспыхнуло, засияло синими струйками из земли пламя. Задымили, обугливаясь, ящики. А уже новый ковш наполняется жарким тугим металлом. Потом обливаются раскрасневшиеся лица литейщиков, парят, дымятся их брезентовые куртки и брюки, но не сходят счастливые улыбки с лиц: удалась первая плавка!
Главный инженер подошел к Позднякову.
– Ну вот и все, Алексей Иванович. Теперь можно на отдых.
– Спасибо, Игорь Владимирович. Но, может быть… – Мы же условились? Слово свое я сдержал, теперь слово за вами.
– Да, конечно. Всего вам лучшего!
Они пожали руки, и главный инженер, гордо неся свою все еще обнаженную голову, направился к выходу. От восторженных Лешкиных глаз, однако, не ускользнуло, как, уже в дверях, вдруг опустил плечи, сгорбился этот высокий седой волшебник… и скрылся.
Глава четырнадцатая
1
В Баяндае они остановились.
– Вон там, – Поздняков показал рукой в сторону голых холмов, – есть маленькая бурятская деревушка. В ней родился Наум Бардымович, твой отец, Леша.
– А у вас есть отец, Алексей Иванович?
– Я был беспризорником, Леша. Вот таким же, как ты. Только мясо не воровал на базарах, – улыбнулся он, потрепав Лешкино рыжее пламя.
«Все про меня знает, – подумал Лешка. – А что как про докторшу еще прознает, как мы у ней были?.. – И почему такой хороший Алексей Иванович, а детей бросил?..»
На автопункте их сразу же окружили водители, механики, Сидоров, Житов.
– Ну пойдемте, поглядим ваш ДОК, товарищ Сидоров, – сказал Поздняков.
Сидоров повел Позднякова к большому бревенчатому корпусу, покатая крыша которого еще белела свежим строганым тесом. Внутри корпуса терпко пахло свежей смолой, двигались по транспортеру толстенные бревна, размеренно скрежетали пилы. Запудренные древесной пылью девчата проворно ворочали на роликах бревна, направляя их в пилораму, складывали на тележки готовые доски.
Поздняков внимательно проследил весь процесс, осмотрел обе пилорамы, готовую продукцию.
– Хорошие доски, товарищ Сидоров.
– Хорошие, Алексей Иваныч. С Иркутского вторым сортом привозили тес, так наш третий куда лучше!
– Да и вы выглядите хорошо, – улыбнулся Поздняков, глядя на загоревшего, убавившего животик Сидорова.
– Не жалуюсь, Алексей Иваныч, – улыбнулся и Сидоров. – И воздух, и все прочее – всем довольны.
– А вы, товарищ Житов, заканчивайте монтаж крана и в мастерские. Вы же хотели работать конструктором.
– Конечно, Алексей Иванович. Дней через пять – шесть кран будет готов.
– Вот и отлично.
– Эх, последнего кавалера от нас забираете, товарищ начальник! – выкрикнула из-за транспортера толстощекая смешливая дивчина.
Поздняков весело посмотрел на нее, на смутившегося Житова. И опять девушке:
– Разве оставить?
– Оставить! – хором раздались девичьи голоса. – А то у нас одно старичье! Хоть на одного молоденького повздыхать – и то легче!
– А что, я бы на вашем месте подумал, товарищ Житов, – пошутил Поздняков. И уже серьезно добавил: – Так вот, место конструктора за вами. Хотя, откровенно говоря, я думал вас отправить в Заярск. Там тоже простор инженерской смекалке… До свиданья.
– Спасибо, Алексей Иванович.
«Ну почему так, – слушая, мучительно думал Лешка, – ведь вот хороший он, Алексей Иванович, и любят его все, а он Клавдию Ивановну бросил. И она такая хорошая, лучше докторши этой… Ну почему так?»
2
В Качуге их встретил Танхаев.
– Папа! – бросился к нему Лешка. – А ты как прилетел? На самолете, да?
– На самолете, Леша, на У-2. Прямо на тракт сели.
Оставив в гостинице вещи, они сразу же проехали на автопункт. Огромная машина, какой Лешка никогда еще не видел, подошла к автопункту. Водитель, сошедший с нее, доложил Позднякову:
– Девятнадцать тонн железа привез, Алексей Иванович! И рессоры целы, и полуприцепу ничего не делается.
– А как мотор?
– Тянет! На все горы на третьей шел, но где и на второй, правда.
Поздняков сказал Танхаеву:
– Твоего подшефного, Воробьева изобретение: хочу массовым сделать.
– Тца, тца, тца… Однако, хорош будет.
– Очень хорошо, Наум Бардымович, – подхватил Рублев. – Побольше бы таких, мы нонешний план вдвойне сделаем!
– Вагранку закончили, вот пусть теперь мастерские полуприцепами займутся, – закончил свою мысль Поздняков. – Житов тоже освобождается, будет руководить работой.
Лешка вертелся тут же. Обошел со всех сторон полуприцеп, подивился громадине и вдруг увидал во дворе знакомую эмку. Подбежал, заглянул под машину – Ваня!
– Привет!
– Здравствуй, Леня Танхаев, – ответил из-под машины Ваня. – Ты как здесь?
– А я с Алексеем Иванычем приехал. На ЗИСе-101! – похвастался Лешка.
– А я начальника автобазы привез, – с достоинством сообщил Ваня. – Вот кардан чего-то бить начал. Видать, крестовину придется менять.
– Сейчас?
– Да нет, после, когда в Иркутск вернемся.
– А не сломается? Дорогой-то?
– Сдюжит, – авторитетно заявил Ваня и выбрался из-под эмки.
Лешка с уважением смотрел на водителя: молодой, а все знает. Даже когда в кабине сидит, видит, как сзади колеса крутятся! Вот бы мне так!
– Поедем, прокатимся, Иван Тихоныч?
– Некогда мне кататься. Надо к Семену Петровичу съездить еще.
– Так поехали!
– Да нет, одному надо, – загадочно протянул Ваня.
Лешка настаивать не стал. Разве рассказать ему про докторшу? Друг ведь! Но раздумал.
– А мы завтра на Лену поедем! – сообщил Лешка. – На моторной лодке!
– Кататься?
– Да нет, – подражая Ване, протянул Лешка, – перекаты поглядим, с народом потолкуем, как лучше зимой дорогу по ним делать будем…
3
Ваня Иванов действительно торопился навестить Семена Петровича, и не просто навестить, а по жизненно важному делу. У матери спросить не решился, отца у Вани нет – вот и надумал к учителю…
Воробьев собирался пойти в черную баньку, но встретил Ваню с большой радостью и тут же представил жене:
– Вот он, мой Ваня Иванов. Давай, мать, на стол накрывай, угощать будем! Может, в баньку со мной, Ваня Иванов?
– Да нет, я в среду мылся. Я к вам на минуточку, Семен Петрович.
– Проведать? Или дело какое?
– Дело, – потупился, покраснел Ваня.
Воробьев понимающе кивнул, глазом показал жене: выйди!
Подождав, когда жена выйдет из горницы, Воробьев усадил рядом с собой Ваню, озабоченно спросил:
– Выкладывай, Ваня Иванов, какое дело случилось?
– Да нет, еще не случилось, Семен Петрович… Я посоветоваться хочу…
– Ну? Говори, чего ж ты? Кваску испей, а то, вижу, в горле у тебя чего-то неладно. – И налил себе и Ване но чашке.
– Я, Семен Петрович, посоветоваться хочу… Да вот не знаю… – и залился румянцем.
– Уж не жениться ли хочешь?
– Ага, жениться…
Воробьев поперхнулся, расплескал квас.
– Как?! Жениться, говоришь?..
– Ага, жениться, Семен Петрович, – еще больше краснея, потупился Ваня.
Воробьев поставил на стол чашку, отвернулся и, достав платок, долго и трудно сморкался.
– Мм-да. Жениться – это дело сурьезное, Ваня Иванов. А годков тебе сколь будет?
– Восемнадцать… на том месяце было.
– М-да-а. А невеста-то кто?
– Оля Маслова. Знаете?
– Как же не знать, я, почитай, всех невест в Качуге знаю!
– Иркутская она.
– Верно, забыл. Это дед ее в Качуге у нас рыбку удил. Ну, а она-то как, согласна ли?
– Не знаю, Семен Петрович. Я ведь ее еще не спрашивал.
Полные веселой грусти и нежности глаза Воробьева повлажнели.
– Тяжелый случай…
– Какой, Семен Петрович?
– Тяжелый, говорю, трудный, значит. – И внимательно, изучающе, будто видел впервые, оглядел Ваню.
– Трудный, – согласился тот.
– Вот-ка что, Ваня Иванов, пойдем-ка со мной в баньку, парень. Тогда и решим.
– Да ведь я…
– Знаю, мылся. Такой вопрос верней всего в баньке решать… Мать, дай-ка нам еще веник!
После баньки они сели за стол, за графинчиком, но от водки Ваня категорически отказался. Воробьев предложил ему квасу. Выждав, когда жена Воробьева вышла во двор, Ваня осторожно напомнил:
– Так как же, Семен Петрович?..
– А, жениться-то? Да вот я так думаю, Ваня Иванов, что с годик бы тебе еще подождать надо.
4
На другой день, в воскресенье, Поздняков, Танхаев и Лешка выехали на Лену.
Моторная лодка, на которой им предстояло плыть, оказалась широкой коротенькой плоскодонкой, напоминающей скорее противень, чем лодку. Но моторист, заметивший недовольную гримасу Позднякова, пояснил:
– Ничего, плавкая. Шоферов на ней в наледь спасали. На килевых ноне по Лене ездить дюже опасно. А эта ничего, плавкая, кругом пройдет.
На первом же перекате Поздняков убедился в достоинствах такой лодки. Стремительная, бурлящая на мели вода с такой бешеной силой подхватила их посудину, что, казалось, зацепи она чем-либо о каменистое дно, ее бы неизбежно опрокинуло, как былинку. Перед следующим перекатом, что ниже Качуга на пятьдесят километров, решено было пристать к берегу и позавтракать. Моторист и Лешка принялись разводить костер, а Поздняков и Танхаев уселись на крутом берегу, наблюдая, как, медленно двигаясь Леной, приближался к ним целый караван карбазов. Маленькие, тоже плоскодонные суденышки, похожие на миниатюрные баржонки, двигались одно за другим на расстоянии пятидесяти – ста метров, каждое управляемое лоцманом, стоящим у приделанного к корме огромного весла. Некоторые из суденышек имели небольшой брезентовый или деревянный навес, – это паузки. Остальные не были защищены сверху ничем. Впереди каждого такого корабля – «оплеуха», широкая плаха, лежащая поперек движения карбаза, свободно привязанная к нему с обоих концов толстыми веревками или тросами.
Карбазы приближались к перекату, и по мере их приближения все дальше вперед уплывали плахи-«оплеухи», натягивая сдерживающие их веревки. Но вот один карбаз уже у переката. «Оплеуха», плывя перед его носом, достигла быстрины и, встав на ребро, струнами натянула тросы, ускоряя бег самого карбаза. Лоцман внимательно следил за поведением «оплеухи», готовясь в любой миг изменить направление карбаза. Карбаз с огромной скоростью прошел перекат, причем до слуха друзей донесся шум и скрежет дерева о каменистое дно. Казалось, вот-вот суденышко расползется по швам или, застряв на мели, повиснет над плесом. Но карбаз уже промчался над мелью и теперь удалялся по глубокой и спокойной реке. Лоцман, оглядываясь назад, на берег, посмеивается, машет рукой, что-то выкрикивает. Танхаев от удовольствия зацокал, а Поздняков, пораженный зрелищем, облегченно сказал:
– Вот это сплав! Дух захватывает!..
Так же стремительно пролетают над перекатом второй, третий карбазы. Но вот взору Позднякова представилась весьма забавная картина. К перекату издалека приближался странный плот, тоже оказавшийся карбазами, но тесно составленными и связанными канатами друг с другом. Их было четыре. Два карбаза носами вперед, два назад. Получилось нечто похожее на связанные между собой две широченные охотничьи лыжи. На задних карбазах, на их остроносых кормах, два лоцмана. У каждого в руках – древки рулевых весел. Никаких «оплеух» перед карбазами не было видно. Перед самым перекатом лоцманы, как по команде, налегли на весла, и весь плот, как бы раскалываясь на две половины, разошелся у кормы, образуя угол вершиной вперед. Еще миг – и плот понесся по перекату. Несколько секунд слышалось характерное царапанье днища о камни. Но вот плот уже за перекатом. Теперь он поплыл медленно, и люди на плоту спокойно вытирали руками мокрые лица.
Танхаев пояснил:
– Новый способ сплава это. Лоцман один придумал. Видишь, без «оплеух» обходятся.
– Как же это? – спросил Поздняков. Он только теперь вспомнил, что перед карбазами действительно не было «оплеух», но мель они проскочили гораздо легче, чем предыдущие судна.
– Очень просто. Видал, как они карбазы раздвигали? От этого вода поднимает их, на три-четыре сантиметра приподнимает. И на мелях не сядут, и «оплеух» не надо, и два лоцмана сразу на четырех карбазах управляются. Он, лоцман этот, один даже хотел управиться с плотом, да не разрешили – опасно, однако, будет.
– Ловко придумано. Должно быть, этот человек очень опытный лоцман.
– Совсем молодой, двадцати двух лет нет лоцману.
И плавает-то всего третью навигацию. Нет, это уж голова такая, лоцманская голова у парня!
Поздняков встал и молча направился к костру, возле которого все еще хлопотал Лешка.
Костер плохо разгорался – настолько недвижен был воздух, – и Лешка, стоя на четвереньках, дул на него изо всех сил, помогая огоньку выбраться из кучи веток. Но вот еще усилие, и пламя, пока робкое и красноватое, вспыхнуло над сушняком, запрыгало, заиграло. Лешка сел на траву, отдышался, провел грязной рукой по щеке, размазав сажу.
– Уф!
И только теперь заметил стоящего возле него Позднякова. Он смотрел куда-то поверх Лешки, задумавшийся, неподвижный. Вот и по дороге в Качуг и уже здесь, на Лене, он тоже так задумывался и глядел в одну точку. Чудной, право. О чем он все время думает? И молчит, молчит…
– Алексей Иваныч, а вы профессор? – Профессоров Лешка представлял себе именно такими всесильными и непостижимыми для простых смертных, хотя и не знал даже: кто они, что они, для чего, собственно, существуют на свете.
Поздняков повернул лицо к Лешке, улыбнулся.
– Шофер, Леша. Простой шофер.
– Ну да, рассказывайте! – И Лешка даже присвистнул.
– Да, шофер.
– Дай слово! – вырвалось у Лешки.
– Вот провалиться мне на этом месте!
И оба громко рассмеялись.
После завтрака Поздняков и Танхаев лежали у костра. Лешка и моторист купались.
Танхаев протянул Позднякову обернутую в бумаге книгу.
– Вот, Алексей Иванович, литературой обзавожусь, библиотеку свою подбираю.
Поздняков нехотя повернулся на бок, взял книгу, открыл первую страницу. Это была «Книга для родителей» Макаренко.
– Нет, не читал, – он вернул книгу Танхаеву. – Читал Макаренко только «Педагогическую поэму», – и снова лег на спину, уставился в бездонное небо.
Танхаев подвинулся ближе.
– А я читаю, Алексей Иванович, хорошая книга! – Он постучал пальцем по корочке, раскрыл, перелистал страницы. – Вот послушай:
«…Если вы хотите родить гражданина и обойтись без родительской ласки, то будьте добры предупредить об этом общество, что вы собираетесь сделать такую гадость…»
– Крепко завернул, а? А ведь верно, а?
Поздняков отвернулся к реке, насупился. Наступило долгое томительное молчание. Слышно было, как шлепали по воде весла плывущих карбазов да звонкое бульканье – Лешка бросал голыши в Лену. Случайный блуждающий взгляд Позднякова задержался на шоколадной щеке Танхаева, по которой медленно скатилась слеза.
– Ты что, Наум Бардымович?
– А?.. – Танхаев встряхнулся, будто отогнал дрему, отер глаза. Тихо, с горечью прошептал:
– У меня тоже были дети, Алексей Иванович, тринадцать лет назад были…
Вечерело, когда они снова вернулись в Качуг. Проходя мимо клуба, Танхаев увидал стоявшую под раструбом громкоговорителя целую толпу мужчин, женщин. Никогда такой толпы под радиорупором не видел Танхаев. Что передают?
– Послушать надо, Алексей Иванович. Подойдем?
Танхаев первым приблизился к толпе, громко спросил:
– О чем говорят?
Человек в промасленной куртке угрюмо посмотрел на веселого незнакомого бурята, коротко бросил:
– Война!
5
– Эй, инженер, тебя в проходной спрашивают! – окликнула Житова девушка. – Такая красивенькая приехала!.. Жена, что ли?
Житов похолодел: неужели Нюся? Отряхнул с рукава стружку, провел рукой со лба назад по смоляным кудрям, поспешил к проходной будке. Нюська!
– Здрасте, Евгений Палыч! – улыбается, а сама так и смотрит в глаза, рад ли?
– Здравствуй, Нюся? Ты как сюда? К нам? – Житову не верится, что перед ним она, Нюся!
– А я в Иркутск, Евгений Палыч, в музыкальное училище еду. Документы велят сдать, ну и еще зачем-нибудь… Как вы тут?
– Хорошо, Нюся. Хочешь, покажу наш ДОК?
– ДОК? А чего я в них понимаю, в ДОКах-то ваших, Евгений Палыч? – рассмеялась Нюська.
Житов смутился. В самом деле, зачем Нюсе ДОК? Не нашел лучшего предложить.
– Ты, наверное, устала с дороги? Пойдем в столовую! Ты проголодалась?
– Ой, Евгений Палыч, как были вы суматошный, так и остались. Да ничегошеньки я не хочу!.. Вон машина гудит, меня кличут…
– Как? Уже?..
– До свиданья, Евгений Палыч. А будете в Иркутске, в музучилище меня спросите. Я в Иркутске дней десять буду, у тетки… До свиданья!
Нюська помахала ему рукой, убежала к машине. Житов не пошел за ней, постоял, посмотрел вслед умчавшейся трактом машине с Нюськой, вернулся в цех.
– Инженер, видал свою девку?
Слово «девка» резануло Житова по слуху. Нюся – и «девка» никак не вязалось в его представлении, хотя и сам в душе жалел порой о ее грубоватых манерах. Не ответив девушке, прошел мимо.
– Девоньки, война! Война с Германией, девоньки! – покрывая шум пилорам, раздался за его спиной чей-то выкрик.
Через минуту ДОК опустел, замер, и рабочие собрались под единственным на автопункте громкоговорителем. В необычной, пугающей тишине тихо простонал голос:
– Мамоньки, чего ж теперь будет-то!..
6
– Алексей Иванович, а вам только что звонили с вокзала…
– Кто?
– Вот, пожалуйста, я записала все слово в слово.
И еще: вас Игорь Владимирович ждет. Он там, в техотделе… пригласить?
– Да-да, пригласите… – машинально произнес Поздняков, весь ушедший в чтение записки.
«Передайте Алексею Ивановичу, что санитарный поезд отходит в семь часов… в семь часов вечера… по местному времени… Я его буду ждать на перроне… у поезда… Очень прошу вас передать… очень важно… Червинская Ольга Владимировна…»
«Что за поезд? Причем тут Оля?.. Неужели?.. До семи еще почти час…» – соображал Поздняков, глядя на стоявшую перед ним секретаршу.
– Вызовите машину!
– Хорошо, Алексей Иванович. К вам…
Но Гордеев уже входил в кабинет.
– Я пришел к вам предложить свои услуги, Алексей Иванович. Не обязательно главным…
Поздняков встал.
– Спасибо, Игорь Владимирович. И только главным!
– Вы не больны, Алексей Иванович?..
– Да разве сейчас есть время болеть, Игорь Владимирович! Вот уж если после войны… Простите, но мне нужно спешить. Садитесь и пишите приказ о своем возвращении… Пишите, пишите, теперь каждый час дорог, Игорь Владимирович!
Было без двадцати семь, когда Поздняков вышел на перрон и, бегло окинув стоявшие перед ним вагоны с красными крестами, нерешительно направился вдоль состава. Где искать? В голове состава? В хвосте?..
– Алеша!!
Поздняков не сразу отличил в толпе Ольгу. В синем армейском берете с маленькой звездочкой надо лбом, в туго стянутой ремнем гимнастерке и синей короткой юбочке, она поразила его своей неожиданной переменой, подтвердившей страшную догадку.
– Оля!.. Что это значит, Оля?..
– Здравствуй, Алеша. А я уже думала – не придешь… Кстати, ведь вы, кажется, знакомы? – Ольга озорно подтолкнула к нему стоявшего рядом с ней Лунева.
Поздняков едва пожал ему руку.
– Я уезжаю, Алеша. Ты же сам предлагал мне уехать, помнишь? Как видишь, я оказалась послушнее тебя…
Она еще шутит! А может быть, она не на фронт? Только съездит за ранеными?..
– Оля, куда ты едешь?
– Как куда? Куда все…
– Совсем?
– Ну, совсем – это не совсем точно. По крайней мере до конца войны… Яков Петрович… Яшенька, голубчик, я проголодалась, а до ужина еще неизвестно сколько ждать…
– Да-да, конечно… Я понимаю…. Я куплю вам бутербродов!.. – Лунев неожиданно просиял и чуть не бегом бросился к ресторану.
– Так вот, Алеша, ты просил решить. Я решила, Яков Петрович – мой жених… Ну-ну, только без сцены!.. Он будет ждать меня…
– Оля, это неправда!
– Это правда, Алеша! Я не хочу с тобой драться, Алеша, хотя я и офицер, – улыбнулась она своей лучистой улыбкой, – а быть твоей женой – это драться. Я злая, я эгоистка… да и ты эгоист хороший… Я чересчур трудная жена для тебя, Алеша. Давай лучше останемся друзьями…
