Текст книги "Сибиряки"

Автор книги: Николай Чаусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Житов дописал письмо, вздохнул и погасил лампу.

6

Но потребовали с самого Житова.

Утром, едва он появился в цехах, его нашел Рублев.

– Худо дело у нас, Евгений Павлович, с такой подготовкой. Этак мы опять до осени затянем, а там и все – некогда будет.

– А в чем дело? – Снова сухой, отчужденный тон Рублева насторожил Житова.

– А в том, что время идет, а мы еще оргтехмероприятий не утверждали. А вентиляция не работает, в котельной обоим котлам трубы надо менять, из токарных – один станок текущего ремонта требует, а три – капиталки… Вот на той неделе открытое партсобрание проведем, а вы подготовьтесь. Заслушаем, порешим, может, в чем и добавим…

– Ну что ж, если так нужно…

– Надо, Евгений Павлович, надо, – уже мягче сказал Рублев. – Мы вот все с начальником обошли, обсмотрели и видим: дрянь у нас в гаражах дело. Хотите на полуприцеп глянуть? – вдруг окончательно потеплел он.

– Как? Уже готов? – ожил и Житов.

– Не готов, конечно, а кое-чего уже сделали. Да вот пойдемте!

Около сварочного на нескольких деревянных козлах громоздилась уже почти совсем готовая железная рама. Сварщик доваривал на ней последние «косынки».

– Вот из утильных рам сварганили, – похвалился Рублев. – Осталось поворотный круг сделать, пол настлать, борты навесить – и точка. Задняя ось уже собрана, подвесить недолго.

Житов обошел раму, тщательно осмотрел узлы и остался доволен.

– Очень хорошо, Николай Степанович. Но вот тут вы опять дали маху.

– А что?

– Нельзя лонжероны поперечными швами варить, лопнуть могут.

– Ах ты беда! – зачесал под шапкой Рублев. – Чего ж теперь сделать?

Житов улыбнулся.

– Усилительные пластины приварить. Вот тут одну пару и тут, – показал он на раме.

– Вот спасибо! А ведь мы действительно просчитались… А так ладно, значит?

– Думаю, ладно.

– Ну и дело. А насчет собрания вы уж не забудьте, Евгений Павлович. – И, раздумчиво помолчав, добавил: – Конструктор из вас хороший, Евгений Павлович, машины бы вам придумывать… Есть у вас это: талант, что ли…

7

Вечером в Качуг приехал Поздняков. Обошел цеха, гаражи пункта и, наконец, пригласил к себе в номер Житова. Рублев, к удивлению Житова, тоже оказался у Позднякова.

– Садитесь, товарищ Житов. Кажется, здесь началось наше с вами знакомство? – миролюбиво заговорил Поздняков, едва тот переступил порог «генеральской».

– Да, здесь, – весело вспомнил Житов, присаживаясь к столу и стараясь не смотреть на Рублева.

– Видел вашу конструкцию, товарищ Житов, – начал после несколько затянувшегося молчания Поздняков. – Удачно.

– Это не моя конструкция, Алексей Иванович. Я только кое-что дополнил…

– И очень умно дополнили. А ведь когда-то вы, помнится, сетовали на свою… как вы там… бесполезность, кажется?

Житов невольно взглянул на сидевшего в стороне Николая Степановича. Лицо Рублева не выражало участия, и только в серых глазах его, все еще обращенных к Житову, было что-то похожее на досаду. Поздняков захлопнул форточку, подошел к столу, к Житову.

– Вы получили приказ?

– Да, спасибо, Алексей Иванович. И премию тоже.

И опять пауза. Житов заерзал.

– Вот что, товарищ Житов: поедете в Баяндай. У Сидорова что-то плохо ладится с лесопилкой. Корпус готов, лес тоже запасли вовремя, а вот с транспортерами, с пилорамой… Словом, вот вам мой второй приказ: поезжайте!

Житов обомлел. Как же все: автопункт, Нюська?.. Совсем его переводят или…

– Вы чем-то недовольны, товарищ Житов?

– Н-не знаю… А как…

– Автопункт? Сдадите начальнику… Да, собственно, что вам сдавать? Гаражи – это забота начальника, а техническая часть – так ее заново надо делать. Мы из мастерской бригаду пошлем… Поедете со мной? Или завтра?

– Я… завтра. – Житов встал, еще раз с отчаянием оглянулся на Рублева. Уж не он ли причиной этого поспешного перевода? Почему он прячет глаза? Почему упорно молчит, не скажет ни одного слова в защиту?..

– Хорошо. Сидоров вам расскажет. Поверьте, это лучше для вас, товарищ Житов.

Перед отъездом Житов в последний раз обошел знакомые места, где когда-то бывал с Нюсей, где впервые катался с ней на круговушке, провожал ее, целовался… Милые, навсегда запавшие в память счастливейшие минуты! Обошел, прощаясь, гаражи и цеха пункта, но в раздаточную зайти не решался: Нюся, конечно, уже знает о его переводе в Баяндай, а вот сама подойти почему-то не захотела. Разлюбила она его, разве он, Житов, не видит! Небось Губанова, как только тот появился на пункте, сейчас же зазвала в раздаточную, расспрашивала, тормошила, даже о присутствующих забыла. И потом Житов не раз видел их вместе: то в раздаточной, то у машины…

– Евгений Палыч!

Сердце Житова замерло. Он обернулся на зов так поспешно, будто его дернули за рукав. Нюська! Стоит, мнется возле своей раздаточной, смотрит на Житова не то с жалостью, не то виновато. Ноги сами подвели Житова к Нюське.

– Здравствуй, Нюся.

Знакомое крепкое рукопожатие, но тут же отняла, спрятала в карман руку. И в раздаточную, подальше от лишних глаз, не позвала…

– Ой, что это говорят, Евгений Палыч? Это правда, что вы…

– Правда, Нюся.

– Ой, жалко-то как!

И это «жалко-то» резануло Житова. Значит… конец!

– Я провожу вас, Евгений Палыч? – тихо, будто боясь отказа, спросила Нюська.

Житов, не отрывая взгляда от Нюськиного пылающего лица, не ответил. «Милая Нюся! Неужели ты не видишь, как тяжело мне расстаться с тобой? Неужели ты еще можешь спрашивать разрешенья, если я готов заплакать от боли, от твоего „жалко“!..»

– А может, еще вернетесь, Евгений Палыч!

– Нет, Нюся. Меня переводят совсем. Счастливо тебе, Нюся… – Житов не досказал. Напрасно пытался он уловить в голосе Нюськи хоть одну нотку искренности. Так она могла сказать любому знакомому парню, любому товарищу по работе. Уж лучше бы молчала…

8

– Ой, Нюська, бежим! Артисты приехали! В клубе сейчас!..

Нюська сорвалась с места, бросив на бегу матери:

– Маманя, не жди, я оттуда прямо на смену! Я сытая!..

Такие события в Качуге были не часты. Как можно упустить случай и не на сцене, а вот так, близехонько разглядеть, а может, и познакомиться, поговорить с настоящими артистами.

В клубе, где шла репетиция, собралась уже без малого вся качугская молодежь. Глазели на сцену из-за кулис, в окна, пробрались в зал. Нюська с подружками тоже протиснулась в зал. Тонкая в поясе, уже немолодая брюнетка, пела знакомую Нюське арию Кармек – «Хабанеру».

– Нюсь, а Нюсь, – шепнула подружка, – думаешь кто поет, а?

– Певица, кто же.

– Ну и дура. Это ж Милованова поет, та самая, которая по радио выступает.

– Да ну? – удивилась Нюська. Милованову считали одной из лучших певиц Иркутска. Нюська даже затаила дыхание, во все глаза глядя на иркутскую знаменитость.

– Поет-то как, а?

– Орет.

– Чего?

– Орет, говорю. Того гляди, кишка вылезет…

– И ничего-то ты, Нюська, не смыслишь!

После репетиции молодежь кинулась на сцену, за кулисы, ловить артистов. Нюська тоже выбралась на сцену, но бежать за знаменитостью отпала охота. По радио пела здорово, а тут…

– Эх, девочки, да разве так поют «Хабанеру»! Это же свободно должно… Ведь и слова-то такие…

И Нюська, входя в роль, выступила вперед, повела рукой и запела:

 
Любовь свобо-одная мир чарует,
Она зако-онов всех сильне-ей…
 

Густой, низкий Нюськин голосище наполнил зал, вылился в раскрытые окна. А Нюська легко, без напряжения пела фразу за фразой, не замечая ни веселых, поднятых к ней из зала лиц, ни окруживших ее парней и подружек…

– Нюсь! Слышь ты!..

Нюська оборвала арию, обернулась. Из глубины сцены, куда показала ей подружка, глядели на нее восторженно артисты и среди них та самая иркутская знаменитость, которую пробовала перепеть Нюська. Заметно побледневшая даже в сумраке сцены, брюнетка пожирала просмешницу злым ревностным взглядом и словно окаменела от напряжения. Нюська оробела, ойкнула и кинулась прочь со сцены.

Опомнилась Нюська только в раздаточной. А следом прибежала Таня Косова.

– Ой, Нюсенька, чего натворила ты! Ведь артисточка-то, Милованова-то, совсем было уехать хотела. Я, говорит, не позволю, чтобы на меня свистать стали… И про тебя всяко…

– Ой, мамочка, что же это? – струсила Нюська.

– Насилу уговорили ее. А потом про тебя начали спрашивать, а я теку…

Вечером Нюська на концерт не пошла, а на другой день к Рублевым пришли Миша Косов, Танечка и двое мужчин. Нюська еще в окно узнала в этих двоих иркутских артистов, удрала в спальню. Слышала, как незнакомцы представились матери Нюськи, как оба наперебой рассказывали об иркутском музыкальном училище, расхваливали ее, Нюськин, голос и, наконец, потребовали ее. Мать едва вытащила Нюську на кухню.

– Здравствуйте, Анна… простите, не знаю по отчеству, – расшаркался перед Нюськой высокий щеголеватый блондин. – Позвольте представиться: солист музыкальной комедии…

Нюська растерянно моргала глазищами, невпопад отвечала на вопросы, мотала в знак согласия головой – и ничегошеньки не соображала. Только когда второй, сутуловатый пожилой мужчина с черной бабочкой на манишке, неторопливо, вежливо объяснил ей, что пришли они только затем, чтобы уговорить Нюську поступить в музыкальное училище, что у нее такой замечательный голос и что она не имеет права прятать его от народа – Нюська несколько успокоилась, а затем и вовсе пришла в себя. Зато Варвара Ильинична, тоже поначалу струсившая за Нюську, слушая похвалы, на радостях прослезилась, не зная, как лучше усадить и чем угостить добрых людей.

Взяв с Нюськи обещание приехать в Иркутск к вступительным экзаменам, артисты еще раз вежливо раскланялись и ушли. А Миша сообщил Нюське:

– Эта-то, Милованова, вчера на концерте все пела, а «Хабанеру» не стала. Чуешь, Нюська, чего ты своим басом с человеком сделала? Ведь в программе эта «Хабанера» ее первым номером числилась!

Глава тринадцатая

1

Перед самым отъездом в Заярск Танхаев попросил Лешку:

– Иди в машину, Леша, подарки отвезешь Поздняковым.

– Алексей Ивановичу?

– Алексей Иванович в Качуге. Сыну его отвезешь, Юре. Завтра Юре шесть лет будет, ему подарки. – И дал Лешке духовое ружье и красивую увесистую коробку.

– А где живут они, батя Нума?

– Шофер знает.

Лешка подхватил вещи, прикинул на вес коробку – ого! Кило полтора, а то и два будет! – умчался к стоявшей у ворот эмке.

Через десять минут они уже подъехали к большому деревянному особняку с палисадом. Лешка выбрался с подарками из машины, поправил на голове новую кепку и с достоинством вошел в широченный, заставленный домишками двор. Поздняковская квартира оказалась закрытой. Лешка даже присвистнул от разочарования. Ехать назад? Завтра отвезти? Вот задача!

Лешка спустился с крыльца, прошелся с подарками по двору, заметил возившегося в куче песка чернявого мальчугана. Подумал, подошел ближе.

– Привет, сосун!

– Я не сосун, – обиделся мальчуган, отрываясь от игры и сердито взглянув на рыжего незнакомца.

– А кто же ты?

– Я – Вовка.

– Чей?

– Поздняков.

– Ух ты! Ну, тогда будь здоров, Вовка! А меня Лешкой звать. Лешка Танхаев. Знаешь?

Черноглазый Вовка смерил недоверчивым взглядом стоявшего перед ним Лешку, проворчал:

– Вот и врешь. Танхаев бурят, а ты русский.

– Хе! У тебя мать с отцом русские, а ты турок.

– Русский я!

– А я бурят. Мировая?

Лешка освободил руку, подал Вовке.

– Ну? Лады?

– Лады, – протянул Вовка и в свою очередь отряхнул от песка руку.

– А теперь держи. Это от бати моего Наума Бардымовича твоему Юрке. Завтра ему шесть будет, верно?

– Верно. А ты откуда знаешь? – повеселел Вовка.

– А я все знаю, я ловкий. Хошь, скажу, что у тебя в том кармане? – показал пальцем на Вовкину курточку Лешка.

– Отгадаешь?

– Факт.

– А вот и не отгадаешь!

– А чего мне отгадывать, когда я так вижу. Платок у тебя в нем, вот что!

– Верно! – воскликнул пораженный отгадкой Вовка. – А в этом что?

– Ключи.

– Тоже верно! – просиял Вовка.

– А в этом?

– Деньги в этом, так, мелочь…

– Вот здорово!

– А я и в животе у тебя вижу, что ты ел, хошь, скажу?

Вовка обалдело уставился на Лешку.

– Что?

– Яйца, вот что! И ел, когда мамки не было, точно?

– Точно… А ты не гипнотизер?..

– Хе! Сказанул тоже! У меня глаза такие, что насквозь видят, толмач?

Вовка с откровенным восхищением и завистью смотрел на желтые с крапинками смешливые глаза Танхаева Лешки. Вот бы ему такие!

– А ты почему один, Вовка?

– Я?

– Тебя спрашиваю, ты, значит.

– А мама на работе у нас… А Юрка в садике…

– А пацаны? Что у вас во дворе пацанов нету?

– Есть. Они меня «цыганом» дразнят, – уныло признался Вовка. – А я в этом году в школу пойду! – неожиданно добавил он.

– Ловко! Я тоже пойду… в пятый, – соврал Лешка. – Эх, и сладкие, – показал он на цветную коробку. – Ты таких сроду, наверно, не ел.

Вовка удивленно посмотрел на коробку, потом снова на Лешку.

– А ты ел?

– Хе! Каждый день кушаю.

– Вот и врешь! Кто же глину ест? Да еще крашеную? Видишь, написано: «Пластилин».

Лешка вылупил глаза.

– Точно! Вот штука! А на кой она, глина эта?

– А ты и не знаешь? Игрушки лепить. Ты пошутил, да?

– Есть малость, – почесав затылок, добродушно улыбнулся тот. – Нарочно я. Я даже в машинах понимаю, Вовка. Я сейчас слесарем-монтажистом работаю, первый разряд у меня, а на тот год в шофера пойду, понял?

– В настоящие?

– Факт. А ты любишь ездить?

– На машинах?

– На слонах! Я ж тебе про машины толмачу.

– Факт, люблю! Только папа у нас… – и замолчал, надулся.

– Не катает, да? – по-своему понял Лешка. – Это не беда. Я тебя катать буду.

– Правда?

– Нешто я вру! Ты мне нравишься, Вовка. Вот в другой раз заеду, прокачу. Хочешь?

– Еще как!

– Ну и лады. А теперь тащи в дом свою глину.

2

Лешка не забыл обещания, и при первом же случае прокатил Вовку. Тем более, что Воробьев выписался из больницы и стал работать на своем ЗИСе, а Ваню, как слабосильного, перевели на легковую М-1, или эмку. Теперь Лешке лафа! Как только кончил работу – Лешкин рабочий день четыре часа – так лови у проходной Ванину эмку, никогда не откажет! Не выгоняли из машины Лешку и директор автобазы, и худой в очках без рогулинок, самый главный инженер и даже Поздняков Алексей Иванович. А с Поздняковым ездить еще приятнее: он любит сзади сидеть, и Лешка может занимать место рядом с шофером. Отсюда все лучше видать: и дорогу, и обе стороны улицы и все, что Ваня делает, ведя эмку.

Однажды Поздняков, садясь в легковушку, как-то странно посмотрел на занявшего свое законное место Лешку, хотел, видимо, что-то сказать или выгнать его из машины, но только повел бровью, а его, Лешку, оставил.

– К горсовету! – скомандовал он Ване.

Лешка сиял. Навстречу ему неслись грузовики, легковые, наплывали дома, зазевавшиеся посреди улицы пешеходы, а сбоку мелькали еще совсем голые тополя, окна, лица… Эх, ездить бы так всю жизнь!

Вот и площадь. Горсовет…

– На Доронина, товарищ Иванов, – уже мягче пробасил Поздняков сзади.

Ваня свернул в улицу, проехал несколько домов и затормозил возле двухэтажного, как раз против крылечка. Поздняков велел подождать, вышел из эмки. Лешка видел, как он отряхнул с себя соринки, как поднялся на крыльцо и, постояв, нажал звонковую кнопку. Из двери показалась красивая молодая женщина, обрадовалась, увела Позднякова в подъезд.

– Кто это? – спросил Лешка.

– Докторша, – пояснил Ваня. – Мы к ней второй раз с Алексеем Ивановичем ездим. А еще раз от больницы ее домой подвезли.

– А он что, лечится?

– Может, и лечится. Только он ее Олей называл, без отчества. Так, знакомые, видно… Только ты не болтай, – добавил после некоторого молчания Ваня. – Водитель, который Алексея Ивановича на ЗИСе возил, проболтался, так Алексей Иванович ездить с ним больше не стал. Мне об этом завгар сказал, понял?

– Понял, – ничего не поняв, сказал Лешка.

Ждали долго. А потом вышли оба: Поздняков и красивая женщина. Лешка с любопытством разглядел ее прическу: короткая, только что уши закрывает, совсем по-мальчишьи, когда долго не стригут. Таких Лешка не видел.

Они сели на заднее сиденье, и Поздняков велел Ване ехать в поликлинику, то есть в больницу. «Значит, лечиться», – заключил Лешка.

У клиники докторша вышла и, грустно улыбнувшись, спросила оставшегося в машине Позднякова:

– Так ты меня подождешь, Алеша?

А Поздняков сказал Ване: «Поехали!» – и не стал ждать.

Потом они поехали на пристань, где уже грузилась на баржи первая автоколонна, ехавшая в Заярск на все лето. Машины своим ходом взбирались по широким настилам на палубу, а там, уже с помощью водителей, выстраивались в ряды. Лешке страшно хотелось пойти на баржу, попрощаться со всеми знакомыми и дружками, но Поздняков стоял около эмки и даже не сошел вниз. Только директор автобазы подошел к нему, сказал, что погрузка идет нормально и что через час подадут буксир. Так и уехал Лешка, не попрощавшись.

На свороте с Набережной Поздняков снова вышел из машины, Ване приказал ехать в гараж, а сам пошел пешком в сторону клиники.

– Видал, опять к докторше подался, – недовольно проворчал Лешка. – Чего это он к ней ходит, а? – И, не дождавшись ответа, заключил: – Не любит он своих пацанов, это точно.

3

– Ты меня, наверное, устал ждать, Алеша?

– Нет, почему же. Я уже давно жду тебя, Оля, и, как видишь, не думаю уставать.

– Пожалуйста, без глубоких смыслов! – нахохлилась Ольга.

Они вышли со двора клиники и пошли вдоль ограды набережного парка.

– Как холодно, – пожаловалась Ольга. – В Москве сейчас уже все расцвело, распустилось, а у нас…

– А тут, – поправил Алексей.

– Что ты этим хочешь сказать? Что ты не собираешься остаться в Иркутске?

– Да ведь и ты, Оля, мечтала когда-то о Москве, как о своем доме. Так давай уж уедем?

– Куда?!

– В Москву, куда хочешь.

Ольга посмотрела: шутит он или не шутит? Но смуглое лицо Алексея было серьезно.

– Так ты об этом и хотел мне сказать?

– Да, Оля.

– Поздравляю! То собирался показать мне своих мальчиков, то вдруг решил…

Ольга не договорила. С ней вежливо раскланялся солидный, но еще довольно молодой человек, явно ученого склада.

– Наша «звезда». Невропатолог. Представь: тридцать пять лет, а уже доктор наук, автор целого ряда…

– Тридцать пять – это мало?

– Конечно!

– Значит, и я еще не так стар, Оля. Ведь я его старше всего на шесть лет…

– Зато он профессор! – рассмеялась Червинская.

– А я – генерал – отшутился Поздняков. – Докторов много, а нашего брата… попробуй, найди на мое место.

– Ты, как и раньше, влюблен в свой руководящий гений, Алеша! Напрасно раздуваешь себя, можешь лопнуть. Хорошо, что у тебя зимой все обошлось благополучно…

– Это лишний раз говорит о нашей ответственности, Оля. А твоему профессору не лопнуть, даже если он завтра станет ослом.

– Очень умно! – весело воскликнула Ольга. – Впрочем, у вас ведь ценится язык, а у нас – руки. Ну о чем мы болтаем, Алеша?

– Да, мы отвлеклись, Оля. Давай вернемся к тому, что я тебе предлагал.

– Уехать?

– Да.

– Очень мило с твоей стороны! Как ты все просто решаешь! Ты даже дорогу, рассказывали, спустил с берега на лед…

– А почему: даже?

– То есть как почему? Ведь это было связано с большим риском… с целой армией, как ты любишь говорить.

– Ты, как всегда, права, Оля! – с удовольствием подхватил Поздняков. – Видишь, ты и сама признаешь, что риск с дорогой был куда сложней, чем тебе решиться уехать. В крайнем случае будет только одна жертва…

– Опять ловишь на слове? И на работе ты так?

– Так, – улыбнулся Поздняков, вспомнив Теплова.

Ограда кончилась, и они вышли на открытый берег. Ольга смотрела на Ангару, на синеющие в легкой дымке далекие сопки, а думала о своем. Зачем он ей предлагает опять сойтись? Разве надеется вернуть то, что дала им когда-то их молодость? Ради чего он должен бросать семью? А она – клинику? Свой круг? Кем он заменит ей Сергея Борисовича, ее коллег, ее любознательных, шумных студентов. Женами автомехаников? Подобной Горску районной больницей? Ведь в Москву она и сама не вернется, Москва будет давить ее, терзать ее память… Да, она любит его, конечно, любит, но так ли велика ее любовь теперь? Ведь предложи он ей в первые дни их встречи – может быть, не задумалась даже!..

– Оля, ты о чем думаешь?

– Ни о чем… Ах да, ты уже говорил мне, что человек не может не думать. Так вот я думаю о тебе, Алеша: кинешься ты вот сейчас в воду? Ради моей прихоти?

– Скажи: «еду» – и я снимаю пиджак.

– Вот как? А прежде, мне кажется, ты бы не стал ставить условия… и снимать пиджаки, Алеша, – вполне серьезно, глядя ему в глаза, сказала Ольга.

– Ты по-прежнему невозможная, Оля! Я говорю о жизненно важных вещах, я готов пожертвовать ради любви к тебе всем, что мне дорого, а ты… ты переводишь все это в шутку!

Ольга опустила глаза.

– Ах, если бы это была только шутка!

4

– Алексей Иванович, я снова вхожу к вам с жалобой.

– На кого, Игорь Владимирович?

– Представьте, на вас.

– Вот что?

– Да, на вас. Вы опять перестаете со мной считаться. – Гордеев присел на стул, снял пенсне. – Я, признаюсь, посмел думать, что мы поняли друг друга… взять хотя бы с вагранкой.

– Но я же не препятствую вам строить литейный цех…

– Да. Как я в свое время не препятствовал вам ремонтировать «ярославцев».

– Кстати, они отремонтированы, Игорь Владимирович.

– И, кстати, не без моего участия, Алексей Иванович.

– Спасибо.

– Пожалуйста. А в перепробегах вы тоже и очень кстати, кажется, убедились. Но это…

– Нет. Я согласен только с тем, что доверять новое можно не всем. И убедил меня в этом скорее Рублев, а не ваше огульное отрицание, Игорь Владимирович.

– Рублев – это водители, это – жизнь…

– Раньше вы так не рассуждали.

– Как знать. Я просто умею осознавать свои заблуждения… в некоторых вопросах. Чего до сих пор не хотели вы…

– В чем же?

– Без моего ведома вы перебросили людей со строительства литейной на автобазовский гараж.

– На пять дней. И потом, гараж грозит рухнуть.

– Это с вашей точки зрения, а с моей – он может простоять целых три года!

– Возможно.

– Да, так. – Гордеев воздрузил пенсне, прямо посмотрел в лицо Позднякову. – Теперь, зачем вы перебросили в Баяндай Житова? Житов явно способный человек, я убедился даже по одной сделанной им конструкции центробежки…

– Именно: по одной! – перебил Поздняков. – Что же он, как технорук, еще сделал?

– Он технорук с шестимесячным стажем! – горячо воскликнул Гордеев. – Со временем он мог бы стать опытным инженером, хорошим руководителем… Мы все когда-то не умели и делали мало, товарищ Поздняков. А вы молодому специалисту сразу же обломали крылья, бросив его на какую-то пилораму!..

– Не бросил, – снова перебил Поздняков. – Я людьми не бросаюсь.

– А как же расценивать это?

– Объясню. Житов инициативный человек. Способный молодой инженер. И не только одна центробежная заливка, а полуприцеп, который заканчивают Рублевы…

– И тоже без моей санкции!

– Мы говорим о Житове, товарищ Гордеев, – довольно резко остановил Поздняков главного инженера. – Но у Житова нет никаких организаторских способностей. Руководить людьми он не может и не научится… по крайней мере, на таком большом участке, как Качуг. Вот я его и поставил на ДОК. Там у него двадцать человек… если считать и плотников, которыми прекрасно руководит Сидоров. А после этого Житов поедет в Заярск. И не один Житов. Там давно ждут активных и талантливых инженеров…

– Это что, опять ссора? Ведь мы уже один раз договорились… Как хотите, но я еще главный инженер и…

Но досказать Гордееву не дала секретарша.

– Алексей Иванович, вас просят спуститься вниз. Там какой-то полуприцеп…

5

В этот вечер Гордееву удалось обмануть жену: сослался на недомогание, головную боль, тем более, что грипп ходил по Иркутску. Для убедительности выпил даже таблетку кальцекса.

А после ужина ушел в свой кабинет, занялся рукописью.

В эти часы в доме наступала особая тишина, и Гордеев мог быть уверенным, что его не потревожат, не помешают ему целиком отдаться тяжелым раздумьям. А на душе было действительно скверно. Зачем он сегодня опять столько наговорил Позднякову да еще предупредил, что через десять дней он, Гордеев, считает себя уже пенсионером. Даже пуск литейного, о котором мечтал он все эти годы, будет проведен без него. Ведь с Житовым Поздняков, пожалуй, прав, и руководитель из него был бы неважный. Он, Гордеев, поспешил назначить его сразу же техноруком, не узнав личных качеств молодого специалиста. Но вот апломб дурацкий: почему без него решили с Житовым? Почему опять обошли, не спросили? Ведь его же, Гордеева, исправляют ошибки. И сам бы перевел Житова в мастерские, попробовал бы его в техотделе конструктором… У него, несомненно, есть творческая жилка… И вот – сам себе вырыл яму.

Гордеев прислушался: где-то по ту сторону дома, с улицы, донесся знакомый сигнал автомобиля… Почудилось!

Нет, это самообман, и дело не в Житове, не в сегодняшнем инциденте – жизнь опередила его, Гордеева, раздавила его стотысячниками, полуприцепами, ледянками, дерзостью мысли!..

Гордеев резким движением подвинул к себе рукопись, комкая и бросая листы, уничтожая все, чем жил столькие годы…

– Игорь!! Что ты делаешь, Игорь!..

Софья Васильевна выхватила у мужа порванную, измятую рукопись, отвела от стола его руки.

– Игорь, милый, ты устал… Тебе надо отдохнуть, Игорь…

Игорь Владимирович взял обе руки Софьи Васильевны, провел ими по своему белому, как мел, лбу.

– Всегда, в самые тяжелые минуты ты была со мной, Соня…

Софья Васильевна осторожно отняла руки, сложила уцелевшие листы.

– К тебе пришли, Игорь.

– Ко мне? Кому я еще понадобился?

– Поздняков. Только, пожалуйста, успокойся, не горячись, Игорь…

Гордеев оправил пенсне, отдышался, вышел в столовую, где и в самом деле его ждал Поздняков.

– Вот я к вам, Игорь Владимирович.

– Слушаю… товарищ Поздняков.

Поздняков положил на стул шляпу.

– Сейчас у меня побывала целая делегация. Все партийное бюро мастерских…

– Вот как?

– Требуют вернуть людей на литейку. Ну и вас…

– Меня? Позвольте…

– Но ведь я же удовлетворил вашу просьбу, и через десять дней…

– Ах да, пенсия!

– Присоединяюсь к товарищам, прошу хотя бы закончить вагранку. Да и они сами сейчас явятся к вам…

Гордеев сдернул пенсне, трясущимися пальцами протер стекла.

– Хорошо, товарищ Поздняков. Я закончу литейный.

– Я так и думал. Прощайте!

6

Поздняков вернулся домой, когда дети уже спали. Клавдия Ивановна поставила разогреть борщ.

– Пожалуйста, ничего не готовь, Клава. Я ужинал.

– Где?.. – непроизвольно вырвалось у Клавдюши.

Поздняков не ответил и только холодно взглянул на жену. В белой ситцевой кофточке, фартуке и старой, тщательно отглаженной юбке, она показалась ему похожей на официантку дешевенького кафе или столовой. Недоставало только крашеных губ да наколки на голову.

– Что у тебя за вид, Клава? Посмотрись в зеркало, на кого ты похожа. Можно подумать, что у тебя нет ничего лучшего, чем это…

– Леша, скажи, твоя жена в Иркутске?

Голова Позднякова застряла в вороте рубахи.

– Какая жена? Что ты мелешь?

– Ты же знаешь…

– Пока у меня одна жена – это ты. Я не двоеженец.

– Ну… Ольга Червинская.

Поздняков швырнул рубаху на стул.

– Кто тебе сообщил эту новость?

Клавдюша, не глядя на мужа, налила в рукомойник воды.

– Сначала соседи. Говорили, что ты с кем-то встречаешься…

– Ну?

Клавдюша, кусая губы, с трудом сдерживала себя, тихо ответила:

– Я не верила… А потом…

– Что потом?!

– Я прочитала ее письмо… Ты же не запрещал мне читать твои бумаги…

Поздняков стряхнул с рук мыльную пену, выпрямился.

– Да, это ее письмо. И я виделся с ней. И встречаюсь. Но если… Я думаю, нам лучше будет расстаться, Клава…

Крик отчаяния и горя раздался за его спиной. Поздняков бросился к зарыдавшей во весь голос Клавдюше.

– Клава!.. Ты с ума сошла! Ты же детей напугаешь!.. Клава!..

7

В воскресенье Лешка зашел навестить Вовку и Юрку. Шел с покупками мимо, почему не зайти? Знать, не огрубело настрадавшееся Лешкино сердце, согретое ласковыми руками мамы Фаи и бати Нумы. У Вовки с Юркой дома идут нелады, отец, видать, чего-то забрындил, с матерью часто ссорится, а та плачет. А тут еще Вовке пацаны проходу не дают – накостылять надо, чтобы не задирали! Жаль маленьких, сам пережил, еще больше.

Клавдия Ивановна даже обрадовалась гостю, усадила вместе со своими за стол, поставила вазу пирожных: «Ешь, Леша!» Лешка раскрыл сумку, выложил на стол полную горсть конфет, шоколадных: «Ешьте и мое!»

– Кто же в гости со своими конфетами ходит, Леша? – пожурила Клавдия Ивановна. – Ты только обидишь нас этим.

Лешка не стал обижать добрую Клавдию Ивановну и сложил конфеты назад в сумку. Уже на улице Вовка сказал приятелю:

– Папка от нас ушел.

– Куда?

– На другой тетеньке будет жениться. Мама плакала, а мы слышали, как он сказал: «Уйду к другой жене, к Ольге Червинской».

Юрик захныкал. Лешка растерянно моргал, глядя на прижавшихся друг к другу маленьких братцев, силясь понять, о каком уходе, о какой еще женитьбе отца говорят они, если Алексей Иванович женатый.

– Погоди реветь, Юрка! Ты же парень, а не девка, чего ревешь? А ну, растолкуй, – повернул он к себе расстроенное лицо старшего. – Куда твой батька подался?

– Он не подался, он ушел.

– Ну, ушел. А куда?

– Совсем. Разве я знаю. Мама говорит, что он в Качуг собрался ехать, а мы сами слышали, как он сказал: «Уйду к другой жене, к Ольге Червинской. А вам, говорит, буду денежки посылать…»

– Вот штука! – выдохнул Лешка. Чужой ему человек батя Нума, а не слыхивал от него Лешка, чтобы вот так взял да сказал: «Уйду от тебя, Фая, к другой жене». И отец Лешкин – пьянчуга был добрый, а сына не бросил, как Алексей Иванович, еще и другую мамку привел ему, только ведьму. Да Лешка и не винит отца, кто их, тетенек этих, знает: ведьмы они или не ведьмы?

– Не тужи, Вовка. Мы твоего батю вернем, мы кой-что еще такое придумаем!

– Правда? – с надеждой уставился на Лешку Юрик.

– Нешто я когда врал! Да я эту его тетеньку знаю: докторша она, вот кто!

– А откуда ты знаешь? – удивился Вовка.

– Хе! Я ж тебе толковал, что я все знаю. Он ее Олей зовет, в больницу ее на машине возит… Как, бишь, ее фамилия?

– Червинская!

– Она, точно! – воскликнул, запомнив, Лешка. – Мы из ее штицель сделаем, Вовка!

– Шницель?

– Все одно. Мама Фая для меня завсегда штицель делает. А мы из той докторши, понял?

– Понял, – оживился Вовка. – А как?

Но Лешка уже передумал:

– Не пойдет. Сперва обсосать надо.

– Обсосать?

– Ну, обмозговать. У меня, Вовка, на этот счет своя тактика есть, понял? Может, мы по ей действовать будем… Ну, бывайте, кореши. Я к вам на той неделе зайду. Ожидайте!

Дома Лешка пристал к Фардии Ихсамовне:

– Мама Фая…

– Зачем так зовешь, Леша? Просто мама зови. И отца папой зови, зачем: батя Нума?..

– Ладно. Мама, скажи, а как это отцы детей бросают, а к другим теткам уходят?

Фардия Ихсамовна чуть не выронила вязанье.

– Кто тебе так сказал, Леша?

– Да так, товарищи… Ну, мамочка!..

Слово «мамочка» как-то само-самим сорвалось с Лешкиных губ. Фардия Ихсамовна с нежностью посмотрела на Лешку, притянула к себе его огненную голову.