Текст книги "Сибиряки"

Автор книги: Николай Чаусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

Поздняков нервно вздохнул.

– Я очень рада, что ты пришел. Я прошу тебя, Алеша, не оставляй няню… совсем одну…

– Но ведь твой жених, Оля… – поймал ее на слове Поздняков.

– Ах, вот что! Конечно, если Яша уедет следом за мной. Но может быть, тебе трудно?..

– Нет, Оля, для тебя мне ничего не трудно.

Они пошли вдоль состава. Алексей осторожно взял ее руку. Протяжный паровозный гудок разорвал душу.

– Оля, может быть, это еще… изменится?

– Что? С Яшей? Никогда!.. – И вдруг резко повернулась к нему, – сказала горячо, с болью: – Алеша, поцелуй меня… в последний раз! – И, не дождавшись, когда Поздняков возьмет ее голову, сама прижалась к нему, целуя глаза, губы, щеки… И оттолкнула.

Тихо перестукивая буферами, двинулись зеленые краснокрестые вагоны.

– Иди, Алеша! Уходи, слышишь!?.

– Оля!..

– Ступай, ступай!.. И возвращайся к семье! Это моя последняя просьба!..

Ольга попятилась от Алексея, не спуская с него своих полных мольбы и страдания синих глаз, обернулась, вскочила на подножку вагона. С бутербродами в руках подбежал к движущемуся составу Лунев, сунул ей в руки покупку, зашагал рядом. А Ольга, стоя на подножке, смотрела в его, Позднякова, сторону: маленькая, недвижная, родная, и рядом с вагоном бежал этот высокий, узкоплечий, размахивая рукой, будто отталкивая нечто…

Глава пятнадцатая

1

Люди уходили на фронт. Уходили по призыву, уходили без призыва, добровольно.

Каждый день приносил Позднякову новые, порою, казалось, неразрешимые задачи: ушли добровольцами сразу три сменных механика автобазы, мобилизован единственный термист мастерских – беда и выручка, как называл его Скорняк, здание управления Северотранса отведено под военный госпиталь.

В конце июля в Иркутск прибыл эшелон списанных «ярославцев».

Поздняков приехал к эшелону в самый разгар разгрузки. Танхаев был тут же. Широкое загорелое лицо его покрылось мелкими бисеринками пота, лоб и щека выпачканы какой-то краской: парторг, видимо, только что потрудился вместе со всеми.

– Как идет разгрузка, Наум Бардымович?

– Тяжело, Алексей Иванович. Дорога с вагонами торопит, людей маловато. Гляди, какое добро вытаскиваем, – показал он на разбитую, полуразваленную машину, которую водители стаскивали с платформы. – А для Якуттранса новые пришли, сам видел. Золото!

– И мы для золотых приисков возим грузы, – сердито заметил Поздняков.

– Тресту, Москве виднее. Тце, тце, тце, – защелкал он, глядя, как, перевалив борт, «ярославец» тяжело рухнул в кузов прицепа, тяжестью своей сдавив ему обе рессоры. И снова повернулся к Позднякову: – У нас ничего еще, у строителей дела совсем плохи. Придется брать на буксир: женщины! Однако, взгляни, Алексей Иванович, как у них дело. Завод эвакуированный разгружают.

Поздняков отправился вдоль состава к тем, дальним вагонам, где работали строители, преимущественно женщины.

– Эй, кавалер хороший, ходь-ка к нам, враз жирок поубавим! – окликнула Позднякова курносая девушка в легкой косынке и, видимо узнав Позднякова, спряталась за соседку. Женщины прицыкнули на нее:

– Ну ты, веселая!

У другого вагона Позднякова едва не засыпали с головой какой-то едко пахнущей пудрой, хлынувшей из бумажного мешка с надписью «ликоподий».

– Клавдия Ивановна, давайте сюда со своей бригадой! Быстро!.. – прокричал чуть ли не в ухо Позднякову высокий человек, сложив рупором руки.

Поздняков мгновенно оглянулся в ту сторону, куда кричал человек. Прямо на него уже бежали девушки, пожилые женщины и среди них Клавдюша. Едва не налетела на него, остановилась, задохнувшаяся от бега.

– Леша?..

– Здравствуй, Клава.

Мимо них пробежала та самая курносая, в пестрой косынке, и, словно невзначай, зацепила Клавдюшу, плутовато глянув на Позднякова.

– Клавдия Ивановна, скорей!..

– Сейчас, Дуня… Ты как очутился здесь, Леша?

– Да вот смотрю, чем ты тут занимаешься.

– Клавдия Ивановна, где же вы там? – заорал, уже удаляясь, высокий. – Хватит вам разговаривать!..

– Иду!..

Клавдюша еще раз посмотрела на Алексея, бросилась догонять бригаду.

Поздняков закрыл рукой глаза, медленно провел по лицу вниз, к подбородку.

– Ну как у них? Идет разгрузка? – спросил неслышно приблизившийся Танхаев.

– Да-да, идет…

К Танхаеву подошел человек в соломенной шляпе.

– Вы начальник Северотранса?

– Вот он начальник Северотранса, – показал Танхаев на Позднякова.

Человек в соломенной шляпе отрекомендовался:

– Директор московского станкоремонтного завода. Очень приятно…

Поздняков назвал себя, без удовольствия пожал руку.

– Вот пришло последнее оборудование. Полмесяца проискали, где-то под Новосибирском застряло. Теперь, кажется, начнем. А это что вы сгружаете? Неужели в ремонт?

Позднякова заело. Не спрашивает же он: «Что вы там в ящиках получили?» Но ответил:

– Пополнение.

– Вы шутите? – улыбнулся директор.

– Нет, не шучу. В новых автомобилях нам отказали, вот прислали взамен.

– Ну, знаете, – возмутился директор, – я бы на вашем месте…

– А вы будьте на своем месте, товарищ, – невозмутимо перебил Поздняков.

Танхаев от удовольствия крякнул в кулак. Директор понял, что вмешался не в свое дело, замялся.

– Простите, я не хотел вас обидеть, но зачем же уж так по-сибирски сурово?..

– Вам что-нибудь надо, товарищ?

Последнее окончательно ошарашило директора завода. Он даже отодвинулся от Позднякова.

– Мне посоветовали обратиться к вам за помощью. Видите ли, мы еще не устроились да и с помещениями тесновато, а без чугунного литья нам зарез. У вас вагранка…

– Вагранка у нас одна, а дел много.

Директор удивленно посмотрел на Позднякова.

– Но мне сказали…

– Кто вам сказал? – снова перебил Поздняков.

– В райкоме… Не понимаю: если у вас даже одна вагранка – почему бы нам предварительно не договориться? Я готов помочь вам в свою очередь абразивами, инструментами…

– Я так не договариваюсь, товарищ. Вот когда познакомимся ближе, тогда и договоримся, – отрезал Поздняков. – Впрочем, поговорите с моим главным инженером. – И зашагал к эмке.

В управлении Гордеева не оказалось. Секретарь объяснила Позднякову:

– У него большое несчастье, Алексей Иванович: пришло с фронта извещение о гибели сына… Он обещал прийти, как с женой будет лучше…

2

– Ах ты, батюшки! Да никак ты, соколик? Сослепу-то сразу и не признала. Рада-то я тебе как! Одна, как перст, сижу целыми днями. Яшенька – и тот чегой-то не балует меня, раза два и был только…

Поздняков, следуя за Романовной, прислушиваясь к ее болтовне, вспомнил Лунева: жених-то, кажись, остывать начал. Только и горел, пока лез Ольге под крылышко…

– Проходи в залу, Алешенька, а я сейчас чайку подогрею.

– Я не хочу, я сыт, няня.

– Знаю, что сыт, а чаек – он не лишний. Все ноне сытые ходят. – И ушла, оставив его одного в небольшой квадратной комнате с круглым столом посредине.

Поздняков огляделся. Ничто не изменилось. Даже блузка Ольгина, видимо накинутая ею наспех на спинку стула, висит, будто только что брошенная хозяйкой. И чудится, раздадутся сейчас внизу частые звонки, застучит под каблуками крутая лестница и войдет Ольга…

– Ну чего ты нос повесил? Рассказывай. Да дай-кось я на тебя еще разок погляжу, – вошла и заговорила Романовна. – Ничего, хорош. А вот седины прибавилось ладно. Беспокойная у тебя работа, Алешенька. Взял бы полегче.

– Нельзя.

– Так уж нельзя?

– Да и не дадут. Время не то, чтобы работу легче искать.

– А воевать-то не заберут?

– Пока нет. Дальше видно будет.

– А вот Оленьку-то забрали. Да я так думаю, что сама она напросилась. Все говорила: стыдно в тылах-то сидеть, когда другие там за первое дело бьются…

– За правое, няня.

– Все одно. Вот голову-то и затолкала. Бабье ли это дело на немца войной идти! Сидела бы, замуж бы за Яшеньку вышла да детишек ему рожала…

Поздняков надулся. Опять будет ему про Яшеньку разводить! И Ольга хороша: и его обвела, и этого обманула. Да такого ли ей мужа надо, как Лунев, – ни мужчина, ни девица.

– А сам-то ты как? С семьей живешь?

– Нет, няня. Но помогаю.

Романовна хотела что-то сказать, но прикусила язык и только осуждающе глянула на опустившего голову Алексея.

– Ну, а как ты живешь, няня? – поднял глаза Алексей. – Может, и тебе помочь в чем-нибудь надо?

– А чего мне помогать-то? Оленька вон деньги прислала, хлеба полкила в руки дают, чего мне еще, старухе? Жевать вот скоро нечем будет, надысь опять один шатучий ниткой выдернула, чтоб ему пусто. И беленький вроде, а расшатался…

Поздняков улыбнулся.

– Этак и верно жевать нечем будет, Романовна. В другой раз расшатается – к нашему зубодеру свожу, подлечит. А с дровами?

– И дрова есть покудова, все есть. Одно меня мучает: как она там, Оленька? Опасно, поди, как скажешь?

– Где она, Оля? Адрес ее?

– Тебе зачем?

И опять горечью плеснула обида: Луневу – так детишек рожай, а ему и адреса Ольги сказать не хочет.

– Как же я тебе отвечу, няня: опасно или нет? Вот скажи полевую почту – и я скажу: опасно там или не опасно, – решил схитрить Алексей.

Но Романовна вовремя поняла ловушку.

– Ну и ладно. А почты я тебе все одно не скажу. Да и на что она тебе, почта эта? У тебя своя семья, а Оленька обратно свою найдет, не век же одна мыкаться будет.

Поздняков, слушая Романовну, решил не уходить, пока не узнает адреса Ольги.

За чаем Романовна вытащила откуда-то из комода кусочек сахару, нарезала на ломтики без того небольшой ломоть хлеба. Говорили обо всем, но только не об Ольге: Романовна явно боялась проговориться, дать ему ее адрес.

– А как же ты, няня, деньги без аттестата получаешь? Обманываешь ты меня, няня. Вот и живется тебе, вижу, не сладко. Надо помочь тебе. Может, денег дать?

– Начто? Есть у меня! Чего не веришь-то!

– Нет у тебя денег, и аттестата нет, няня.

– Эка! Да коли так… Куда я его, бишь, запрятала?.. Да вот он! – Нашла она в столике сложенный лист с черной печатью.

Поздняков взял аттестат, торжествующе объявил:

– Вот и выдала ты мне свою Оленьку: «Полевая почта 42 134…»

– Ах ты, батюшки! Ах ты, нехристь этакий, провел же таки старуху!

– Провел, няня. И в другом провел: не хотел я чаевничать, да зато узнал: нечего тебе жевать, няня. Вот с дровами как, еще надо проверить.

Романовна замахала на него руками, но Поздняков крепко обнял ее и взял шапку.

– До свиданья, Романовна. Сливочного не обещаю, а хоть маргарину к чайку завезу. Обязательно завезу!

3

К началу экзаменов Роман доставил Нюську в Иркутск на своей машине. Предложил отвезти прямо к тетке, но Нюська отрезала:

– Нет. Чего я к ней: жена я тебе какая?

– Она добрая, не забидит. А спросит – скажи: жена, только будущая. Язык не отсохнет…

– А ну тебя, Ромка! Хочешь опять поссориться?..

– Ладно уж.

Училище было не ахти каким важным: старое двухэтажное деревянное здание, с грязным узким двором. И вывеска – меньше, чем на райкоме. Не таким представляла себе Нюська его, когда ехала сюда сдавать документы. Думала, вроде театра – здание с колоннами, с каменным парадным крыльцом, с вестибюлем. А во второй приезд и вовсе плюгавеньким показалось. Видно, и Роману не поглянулся Нюськин техникум, удивленно заметил:

– Эта, что ли, консерватория-то твоя? Ветром не сдуло бы.

И все же струхнула, когда, оставив у подъезда Губанова, вошла в корпус. Поступающие (их было много во дворе и в узком, завешанном по обе стороны щитами коридоре), почти одни девчата, липли к щитам со списками, расписаниями экзаменов и шептались, шептались. Нюська едва протолкалась к приемной комиссии. И тут люди. Поборов страх, протиснулась к столу, к худому в очках мужчине.

– В общежитие мне. Куда ехать?

Худой поднял на лоб очки, глянул на Нюську.

– Кто вы?

– Я? Рублева. Поступать приехала. Из Качуга я.

Девушки, теснившие Нюську, сдержанно рассмеялись. Худой спустил на нос очки, буркнул:

– Здесь приемная комиссия, девушка. Идите к завхозу.

– Это куда? Я же у вас была, вы же…

– Ступайте, девушка, не мешайте!

Завхоз отругал Нюську:

– Вам когда сказано было являться? Вы о чем думали? Где ваша заявка? – И, словно бы пожалев, велел тут же написать заявление и прийти завтра.

– А ночевать где?

– Где сможете. У нас иногородних некуда разместить, а вы…

– А я не иногородняя, да? Мне что, на вокзале толкаться?

– Можете на вокзале. Завтра поищем что-нибудь.

Нюська сдержалась, чтобы не наговорить резкостей, вернулась к Роману.

– Ты чего, Нюська?

– А ну их! Общежитие не дают, завтра только. Завхоз – ух и вредный!..

Роман, открывая Нюське дверку кабины, обрадовался:

– Ну вот, а я что говорил! Едем к тетке!

– Ни за что!

– Почему?

– Ну что ты пристал! Ты же знаешь…

– Ладно. Посиди тут. – Роман вылез из кабины, хлопнул дверцей.

– Ты куда?

– К завхозу. Может, на двоих место взять, Нюсь?

– Дурак!

Через пять минут Роман вернулся.

– Едем, есть тебе место…

Нюська вцепилась в баранку.

– Куда? К тетке?..

– На, читай, – сунул Роман ей в руки записку завхоза.

Нюська прочла, ойкнула.

– Это как же?

Роман загадочно хмыкнул.

– А нашего брата, шоферов, все любят. Колесики бы крутились. Ты-то любишь, а?

4

Роман действительно «устроил» Нюську в студенческое общежитие, за что пообещал привезти училищу машину угля. Но Нюське сказал, что завхоз – его старый знакомый, почти родня. Сказать правду – взбрыкнет, в Качуг уедет, а на это не пойдет. Зато теперь Нюська была счастлива и на прощанье даже чмокнула Романа в щеку.

На первом же экзамене, едва Нюська назвала свою фамилию, члены комиссии переглянулись, пошептались и, наконец, попросили что-нибудь спеть.

– А частушки можно? Наши, качугские?

– Можно и частушки, – улыбнулась комиссия.

Нюська откинула косу, набрала воздуха и… оглушила комиссию голосищем. Пришлось начать снова, вполголоса.

– Достаточно, товарищ Рублева, – сказали ей, после того как она допела последний куплет и выжидательно уставилась на комиссию. – Можете считать себя студенткой.

– Ой, правда?!

В тот же день Нюська собралась в Качуг. До начала занятий целых двадцать дней – чего ей тут киснуть? Новые Нюськины подружки чуть не лопнули с зависти: вот так голос! Вот так счастливица! А им-то еще сколько трястись – ведь конкурс-то: три желающих на одно место!

Нюська уже сидела на чемодане, когда ее окликнули.

– Нюська, тебя молодой человек вызывает. Симпатичный!

Неужто опять Роман? С ним бы и в Качуг!..

Но у подъезда ждал ее Житов. Нюська даже опешила.

– Я, Нюся. Здравствуй же. – Он первый приблизился к ней, ласково пожал руку. – Кое-как разыскал… ты не заболела ли, Нюся?

– С чего это вы? – обиделась Нюська.

– Да нет, просто так… Мне кажется, ты побледнела…

– Зачем вы сюда, Евгений Палыч? И люди незнакомые все – что подумают…

– А почему же нельзя, Нюся? – опешил и Житов. – Но ведь ты сама просила меня… еще в Баяндае… – В его голосе зазвенела обида, и задетое самолюбие и надежда.

Нюське стало жаль Житова. Что он ей сделал, чтобы так зло с ним? Разве виноват он, что не легло ее сердце к нему, не шевельнулась в слепых девичьих чувствах любовь?

– Простите меня, Евгений Палыч, груба я… Да и девчат совестно, ведь не дома…

Но Житов повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь. Нюська проводила его долгим жалостливым взглядом, пока он не скрылся за углом.

5

До ночи Житов проблуждал по улицам города, долго стоял на ангарском мосту, невидящим взглядом следя за бороздившими зеленую гладь лодчонками и буксирными катерами. Зачем он опять обманул себя надеждой? Зачем рвался из Баяндая, так и не дождавшись пуска механизированной сушилки? Вот и успел, вот и застал на экзаменах Нюсю!.. Почему так все вышло? Чем он разонравился ей? Назойливостью? Так разве это назойливость – один раз в три месяца повидаться! Мечтал, надеялся, верил, отца с матерью обнадежил радостью, а вышло: себя до бессонниц довел, стариков измучил своим молчанием. Эх, Женька, Женька! И Житову до слез становилось жаль себя, своей несчастной молодости, уставших ждать его писем родителей. Хоть бы взглянуть на них, поговорить – все бы легче было…

На другой же день Житов явился к Гордееву.

– Игорь Владимирович, отпустите меня на фронт.

– Что?.. – поперхнулся старик.

– Я хочу идти воевать, Игорь Владимирович. Ведь я молод, здоров. Разве я хуже других, ушедших на фронт?

Гордеев снял пенсне, подержал его перед собой и снова водрузил на нос. Воззрился на Житова.

– Почему так вдруг, Евгений Павлович?

Житов пожал плечами, отвел глаза.

– Мне кажется так лучше… и честнее, Игорь Владимирович.

Гордеев чуточку построжал, но, поймав уклончивый взгляд молодого инженера, грустно и отечески улыбнулся.

– Что лучше и что честнее, Евгений Павлович? Как мне вас понимать?.. Погодите, – предупредил он Житова. – Лучше для вас или для нас? По всей вероятности, для вас. Честнее – это как? Что это?

Житов вспыхнул.

– Зачем эта философия, Игорь Владимирович? Разве вы сами не понимаете, что на нас, молодежь… тыловую молодежь, смотрят совсем не как на героев, – с горькой желчью подчеркнул он. – А мне тем более надо сменить воздух… попытать счастья.

Гордеев привстал. В белых пятнах лицо его стало страшным.

– Да как вам не стыдно, молодой человек, быть таким… таким подло мелким! Одумайтесь, опомнитесь… Я не слышал вас! Я не хочу вас таким знать… уходите!

Житов как ошпаренный выскочил от Гордеева. Долго не мог прийти в себя. За что он так накричал на него?.. Да, конечно, он, Житов, не должен был говорить в таком… фамильярном, что ли… тоне. Но ведь и подлого в этом ничего нет. Хороша подлость – под фашистскую пулю лоб подставлять! Другие вон за «бронь» держатся, откупиться готовы – лишь бы не на войну…

К Позднякову Житов не пошел. Уж лучше прямо в военкомат. Что будет!

6

От начальника третьей части областного военкомата Житов ушел расстроенный тем же ответом: «Не ходите и не пишите, товарищ Житов! И сидите там, где вас считают полезнее!..» Едва дезертиром не назвал, солдафон несчастный! А если он, Житов, хочет на фронт? Ведь ушел же технолог, сам напросился отправить его в действующую – и взяли.

Во дворе военкомата, на улице – парни. Толпы парней. В спецухах, в стежонках, в старых пальтишках. Сидят, раскуривают. Стоят кучками, играют в «поддай».

– Евгений Палыч! Вот здорово!..

Миша Косов налетел, облапил Житова, потащил к бревнам, на которых сидели Таня, Роман Губанов и… Нюська… Вот уж чего не ожидал Житов! Однако, стараясь не выдать себя, дружески поздоровался, со всеми. Косов болтал:

– Воевать с немчурой поехали, Евгений Палыч. Ух, и дадим мы им жару!..

– Тоже мне, вояка! – буркнула Нюська. – Ромка хоть на медведей ходил, а ты и белки не убил, воин!

Житов смеялся со всеми, тоже пытался шутить, но глаза сами косились на Нюську. Заметил в руках Губанова узелок. Уж не Нюськин ли?

Такой же совала ему, Житову, на дорогу, когда ехали «воевать» наледь. А Губанов ходил с ружьем по тайге, выслеживал Житова… Вот и поменялись местами…

– Выходи строиться! – раздалась команда.

Парни повскакали с мест, наскоро прощаясь с родными, завязывая узелки, сумки. Поднялся и Косов.

– Ну, Танечка, пора. Ничего, мы еще вернемся!..

Таня в слезы. Нюська, уже не стесняясь Житова, помогла Роману собрать узелок, не сводя с него полных печали глаз, прижалась к подружке. Губанов деловито сложил узелок в шоферский ящик, навесил замок. Девушки поднялись, подошли к Мише. Нюська первая по-своему резко тряхнула его руку.

– Счастливо, Миша! – И опять к Губанову. – И тебе, Ромка, счастливо. Пиши, отвечать буду.

Таня кинулась, повисла у мужа на шее, заплакала, запричитала:

– Ой, да как же я!..

Миша гладил ее голову, целовал.

– Ничего, Танечка, ничего… До свиданья, Евгений Палыч! – И, помахав Житову рукой, бросился догонять Ромку.

Колонна выстраивалась. Военный в фуражке торопил:

– Ну, вы там, побыстрей! Пора, пора!.. А ну в строй! Равняйсь! Смирна-а!

Длинная пестрая колонна парней застыла. Косов с Губановым стоят рядом, не шевельнутся.

– Шаго-о-ом… марш!

Где-то впереди грянул нестройный оркестр, и вся колонна двинулась, растянулась. Миша в последний раз помахал Тане.

– Ой, мамочка родненькая!.. – снова заголосила, не сдерживая рыданий, Таня.

Заплакала навзрыд Нюська. Житов подошел к девушкам.

– Ну что вы так, Таня. Миша еще вернется… Нюся, ну а ты-то зачем так?..

Нюськины мокрые глаза метнули в Житова гневом:

– Оставьте меня, Евгений Палыч! Опостыли вы мне! Опостыли!!

7

После очередной планерки Гордеев задержал Житова. Главный инженер очень волновался и долго не мог начать неприятный для него разговор.

– Я должен извиниться перед вами, Евгений Павлович, – тихо, с горечью произнес Гордеев. Видимо, старик давно таил в себе этот груз раскаяния и вот только сейчас решился избавиться от него – так страдальчески скорбным было осунувшееся лицо.

Житов оторопел. И вдруг до спазм стало жаль седоватого, болезненного, без того сгорбленного своим горем человека.

– За что, Игорь Владимирович?..

Гордеев, без пенсне, близоруко всмотрелся в Житова, дружески улыбнулся, будто сбросил наконец этот груз. Выпрямился.

– Значит, вы простили меня? А ведь я так и думал… я почти уверен был в этом… Да-да, я не ошибся в вас… Но поймите, Евгений Павлович, я был бы сдержанней к вам… нет-нет, не то… Я пропустил бы мимо ушей ваше заявление, если бы не видел в вас огромных задатков, большой заявки на будущее… Не подумайте, я все время следил за вами… Но, собственно, это уже сейчас лишнее… Вы простили мою бестактность, и это главное…

– Игорь Владимирович!..

– Я потерял сына…

Гордеев надолго смолк, и Житов не посмел нарушить молчания.

– Но если бы можно было вернуть моего мальчика и мне пришлось сделать выбор: его или вас оставить сейчас в тылу – я оставил бы вас!..

Житов нервно сглотнул, но не шевельнулся, боясь помешать до конца высказаться Гордееву.

– Вот, собственно, все… А теперь к делу…