Текст книги "Владигор. Римская дорога"

Автор книги: Николай Князев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– Не пойму, о чем ты толкуешь, Анубис, – хмурясь, отвечала Минерва.

– Неужели?.. Пока войска Гордиана очищают Нижнюю Мезию и Фракию от первых отрядов готов, еще не осознавших свою силу, поговорим о будущем. Я предлагаю тебе сделку… Причем очень выгодную…

– Какую сделку, Анубис? В толк не возьму…

– Рим существует уже почти десять веков…

– Я и без тебя знаю магический смысл тысячелетия…

– Впереди два века агонии или бессмертие – вот выбор.

– Я знаю.

– И ты выбрала бессмертие?

– Разумеется.

– Представь, тот, кому я служу, – тоже. Соединись с ним, и ты станешь второй самой почитаемой богиней в Риме. После моего господина.

– И кто ж твой новый повелитель, Анубис?

– Бог Зевулус.

– Не велика персона.

– Пока. Но ему служат самые смелые и отчаянные, они без жалости уничтожат всех, кто не захочет поклоняться новому богу. Их вера дарует ему силу. Число тех, кто поклоняется старым богам, день ото дня все меньше и меньше, и сила Олимпийцев будет убывать, пока не сделается вовсе ничтожной. Надо уметь сменить хозяина, чтобы выжить… Соглашайся, и Рим будет нашим…. Или… Ты же мудрая. Можешь и сама догадаться. И не артачься. Мой господин милостиво соизволит взять тебя в супруги даже после того, как ты спала со смертным.

Глаза Минервы сверкнули в темноте, молнии ударили в Анубиса и обожгли ему лицо. Запахло паленой шерстью.

– Ну зачем же так злиться, – хихикнула шакалья голова. – Я понимаю, тысячелетия воздержания приучили тебя к мысли о собственном целомудрии. Но сколь святую жизнь ни вела бы женщина, ее падение в итоге все перечеркивает. Есть только шлюхи и девственницы – других не бывает… Неужели ты при своей мудрости этого не знаешь? Так что передать моему господину?

– Мизифей – мой муж, а твоему господину я не советую переступать порог моих храмов.

– А он и не будет переступать порог – он просто-напросто разрушит эти храмы. Иди, торопись, помогай своему мальчишке, пока ты в силах. Когда он дойдет до Антиохии, твоя власть кончится. В Персии ныне другие боги, и они умеют постоять за себя.

– Анубис, помнишь своего собрата, того, которого убил Архмонт?

Минерва выпрямилась, рука с копьем поднялась… еще мгновение, и золотой наконечник вонзился бы в черную голову. Но Анубиса уже и след простыл – лишь раскачивались на ветру метелки травы да ласточки чертили в гаснущем вечернем воздухе причудливые узоры. На каменной карте полыхали крошечные костерки – где-то вокруг фракийских городов римские легионы теснили готов, снимая осаду. Готы еще не умели брать города… пока не умели.

Глава 4
РИМСКИЕ ОРЛЫ

Встретиться с персидской армией царя Шапура у стен Антиохии Гордиан не успел – персы уже сняли осаду и исчезли. Когда основные силы римлян подошли к городу, вокруг были только остатки лагеря – ломаные повозки, трупы лошадей и верблюдов, груды добра, награбленного на роскошных виллах, расположенных в окрестностях города. Осталось еще два десятка пленников, которых не увели с собой по причине их слабости и болезней, персы, по счастью, не успели их добить в суматохе. Пленники рассказали, что персидская армия отступила к Каррам и там, возможно, даст новое сражение, памятуя о прежних успехах римлянам. Словосочетание «битва под Каррами» у любого римлянина вызывало дрожь: Красс там потерпел страшное поражение и сам вместе с сыном пал в битве.

Вряд ли существовал в мире город богаче, чем Антиохия. В сравнении с ее пышностью даже великолепие Рима порой меркло. С востока на запад тянулась широкая центральная улица, застроенная домами в три или пять этажей. Вдоль нее располагались портики, предназначенные укрывать граждан от дождя и зноя. Колонны храмов и дворцов сверкали на солнце так, что слепило глаза, – все они были облицованы листовым золотом. Стены домов из разноцветного мрамора сменялись стенами, сплошь пестрящими мозаиками. Потом вновь шли портики с золочеными колоннами.

Поначалу жители Антиохии встретили Гордиана радостно, ожидая по случаю отступления персов грандиозные праздники, гладиаторские игры и раздачу подарков. Но ни игр, ни подарков не было – шла подготовка к дальнейшему походу, и жители Антиохии, большие любители развлечений, порою сомнительных, сразу охладели к молодому императору. Услышав о затеянном им походе, они заинтересовались только барышами, которые можно было бы извлечь из поставок хлеба, масла и мякины для такой огромной армии. Небольшая кучка праздных зрителей наблюдала за тем, как император, вместо того чтобы отправиться в сады Дафны и там предаться наслаждениям, день за днем заставляет свои войска исполнять какие-то мудреные маневры. Лишь появление катафрактариев, вооруженных длинными тяжелыми копьями и длинными мечами, – в кожаных куртках, сплошь обшитых железными пластинами, на лошадях, покрытых броней, – вызывало у зрителей крики восторга.

Гордиан день за днем устраивал все новые и новые маневры, пытаясь отыскать какой-то тактический прием, еще ни разу не применявшийся в сражениях с персами. В Нижней Мезии при стычке с варварами одно появление отряда катафрактариев даровало ему победу. За этой тяжелой конницей было будущее. Мизифей, с его подвижным умом, не отягощенным догмами римского военного искусства, уяснил это мгновенно. Император лично следил за тем, как его конники отрабатывают сложные, граничащие с чародейством приемы. Мизифей верхом на смирной лошадке расположился подле и старательно чиркал стилом на вощеных табличках. Владигор, сидя на могучей фракийской лошади, едва сдерживался, чтобы не вмешаться и не подсказать что-нибудь дельное. Но он, как Хранитель времени, не имел на это права. Нужно было найти решение, используя технику этого мира. Стрелы, дротики, копья, мечи, пращи, колья… Кстати, колья… Почему бы и нет?

Он уже хотел высказать свою идею вслух, когда один из катафрактариев повернулся и направил своего коня прямо на Мизифея. Между ним и префектом претория было всего два десятка шагов. Черный конь Мизифея, не предназначенный для сражений, вместо того чтобы повернуть в сторону, встал на дыбы, когда всадник резко дернул уздечку. Но этим глупое животное спасло хозяину жизнь – копье катафрактария ударило коню в грудь и пробило ее насквозь. Катафрактарий выпустил копье из рук и проскакал мимо, а конь Мизифея рухнул на землю. Надо заметить, что сам Мизифей свалился еще раньше, счастливо отделавшись несколькими синяками и ушибами.

Владигор и Гордиан тут же помчались за неудачливым убийцей. На покрытой бронею лошади далеко тот ускакать не мог. Синегорец почти сразу догнал его. Лишившийся копья, преследуемый извлек из ножен меч. Но куда ему было тягаться в боевом искусстве с синегорским князем! Владигор замахнулся, и его противник вскинул руку, готовясь отразить удар, но клинок синегорца, описав полукруг, обрушился на него не сверху, а сбоку. Удар был такой силы, что всадник слетел с лошади и распластался на земле, а из-под его доспехов повалил вонючий зеленый дым. Когда подоспевшие преторианцы сняли с поверженного островерхий шлем, то под ним обнаружилась полуистлевшая голова, к тому же отделенная от тела, а на груди этого разложившегося трупа нашелся на прочном шнурке знакомый черный медальон с изображением козлиной головы. Посланец Зевулуса!

Мизифей, прихрамывая, спешил к ним…

– Прекрасный военный маневр! – воскликнул Гордиан со смехом. – Как ты пытался поднять лошадь на дыбы? Стило против копья! И побеждает стило… Невероятно!

Он смеялся, но на сердце у него было тяжело от дурного предчувствия. Мизифей прекрасно это понял и лишь криво усмехнулся в ответ.

На следующий день префект претория велел построить войска, включая вспомогательные отряды, обозников, лекарей и их помощников, и всем раздеться до пояса. Вместе с Владигором он прошел вдоль шеренг, внимательно рассматривая надетые на шею значки и амулеты. Черного медальона ни у кого не было. Когда очередь дошла до Филиппа Араба, второй префект претория странно улыбнулся – во всяком случае, так показалось Владигору. На шее у Филиппа висел янтарный амулет с застывшим в нем пауком. В этом медальоне ничего опасного для императора не было – янтарь защищал от магии. Вот только чьей магии опасался Араб?

– Зачем тебе этот оберег? – спросил Владигор, глядя в упор на Араба.

– Меня однажды околдовали, и я едва не умер, – ответил Филипп.

Владигор украдкой глянул на свой аметист – камень горел ровным голубым светом. Значит, Филипп говорил правду и никакой опасности от него не исходит… Или… янтарный амулет не дает узнать истину?

– Вели ему снять амулет, – шепнул Владигор Мизифею.

– Это невозможно, – ответил тот. – Он – второй префект претория и по своему происхождению – сын арабского шейха. Подобная просьба оскорбит его, и он станет моим врагом. В данной ситуации я не имею права так рисковать. Ведь у тебя нет никаких конкретных подозрений?

Владигор отрицательно покачал головой. Мизифей был прав. Но на душе у синегорца было по-прежнему муторно, ему хотелось закричать, призывая в помощники Юпитера, или Перуна, или Минерву… Но он знал, что кричать бесполезно, – боги не отзовутся на его призыв.

В Антиохии Владигор расстался с Гордианом. Войска двинулись по дороге к Каррам, а синегорский князь поскакал, опережая колонну, вперед. Одет он был как перс – в долгополый халат, шаровары, островерхую шапку. Он должен был проникнуть в Персию как разведчик. О своем решении он предупредил друзей в последний момент. Мизифей пытался отговорить его от этой опасной затеи, но безрезультатно. Владигор стоял на своем: война эта – происки Зевулуса, и он должен отыскать проклятого чародея за границами империи. Иначе победить им никак не удастся – рано или поздно Зевулус одолеет.

– Это слишком опасно, – твердил Мизифей. – На той земле никто не будет тебе помогать – ни боги, ни люди.

– Чтобы сладить с Зевулусом, я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

– Но не исключено, что Зевулус нашел себе помощника, – заметил Мизифей.

– Прислушайся к его словам, – посоветовал Гордиан. – Я не знаю ни одного случая, когда Мизифей ошибся.

– Возможно, у Зевулуса есть союзник не только там, но и здесь, – напомнил Владигор.

– Хорошо, отправляйся, если хочешь, – уступил Мизифей. – Но только не стоит брать ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ в столь опасное путешествие.

Мудрец вновь был прав, но Владигору почему-то не понравились его слова. Все же, уезжая, он оставил камень Гордиану.

Гавра отыскал Мизифей. Он и привел его в палатку Гордиана, когда они разбили лагерь в нескольких милях от Карр. Армия персов снова отступила без боя, оставив после себя разграбленный город с проломленными стенами и без крошки продовольствия. И это никак нельзя было назвать победой. Вот если бы войска Гордиана настигли персов и раздавили, прижав к стенам!.. Но враги скрылись в степи, бросив по дороге часть награбленного, несколько раненых верблюдов и два десятка женщин. Нет, до победы над персами было еще далеко. Гордиан, диктуя свои донесения сенату, выразился сдержанно: «успешная операция». Тем не менее Карры вновь принадлежали Риму.

Когда Гавр вошел в палатку, Гордиан невольно посторонился, на мгновение оробев перед старым центурионом. Тот был подобен скале – лицо изрезано морщинами, складками и шрамами, как выветренный камень пустыни, рот – глубокая трещина, глаза – как две черных дыры. Квадратная голова на таких же квадратных плечах. Ноги – как столбы, подпирающие свод храма. При этом центурион не отличался огромным ростом, но сила в нем чувствовалась необычайная.

Гордиан уселся на свой складной стул и тут же обрел уверенность в себе, ибо даже такая малость, как стул, на который имеет право сесть только император, может вернуть утраченное душевное равновесие.

– Гавр, я слышал, что ты участвовал еще в походе Александра Севера… Этот поход превозносили в официальных отчетах, но я подозреваю, что там было много сочинено. Я бы хотел услышать, что же случилось на самом деле.

– Да уж, писцы постарались, приукрашивая успехи наших легионов, – презрительно хмыкнул Гавр, его каменное лицо ожило, губы искривились в усмешке. – Даже про серповидные колесницы написали, хотя их никто не видел со времен Александра Великого. Насочиняли, что одних слонов в войске было чуть ли не семь сотен. Я-то насчитал их от силы штук пятьдесят. Зато при возвращении император был удостоен триумфа и даже собирался запрячь в триумфальную колесницу слонов, но два из них сдохли, и пришлось ему довольствоваться лошадьми.

Гавр был хороший рассказчик, к тому же если он и приукрашивал что-то, то этот словесный орнамент лишь добавлял достоверность его повествованию, не затемняя суть.

– В донесениях написано, что Александр Север разгромил несколько тысяч тяжеловооруженной конницы, – сказал Гордиан, невольно улыбаясь, ибо ясно было, что Гавр и это донесение непременно опровергнет. – Однако, кроме смутных намеков на то, что солдаты подныривали под крупы лошадей и вспарывали им животы, я ничего не нашел…

– Было и такое, – кивнул Гавр. – Я сам лично таким способом выпустил кишки одной коняге. Но бедняга рухнула на землю со всеми своими металлическими побрякушками и чуть не задавила меня насмерть. А вот центуриона Антония растоптали, и здоровяку Галлу раздробили ногу так, что потом хирургу пришлось ее отпилить… Нынче я не так проворен и не рискнул бы повторить подобный фокус. Да и другим не советую. После этого и в наших легионах решили завести такую же конницу.

– Но брюхо-то у лошадей голое, – задумчиво проговорил Гордиан.

– Да уж конечно, копья из земли не растут. Но ведь и кидаться на них с нашими короткими мечами – все равно что с голыми руками лезть.

Невольно и Марк, и центурион посмотрели на длинный меч, лежащий на постели императора. В тусклом блеске светильников на клинке, отливающем золотом, проступал странный сетчатый узор. Римские катафрактарии и небольшой отряд личной императорской конницы были вооружены такими мечами. Каждый меч стоил пятьсот ануреев, то есть был буквально на вес золота.

Гавр, вздохнув, замолчал, и тут в разговор вступил Мизифей:

– Главная сила персов – во взаимодействии лучников, которые рассеивают ряды пехоты, а в образовавшиеся бреши врубаются катафрактарии.

– Дельно рассуждает, – кивнул Гавр. – Старый вояка небось…

– Это лучший солдат империи, – подмигнул Мизифею Гордиан. – Как ты думаешь, Гавр, скоро мы встретимся с персами?

– Они будут отступать, пока не решат, что наши войска достаточно измотаны, – тут же ответил Гавр.

– Это случится нескоро, – заметил Мизифей.

– Да, ты так заботишься о продовольствии, что даже в походе легионеры продолжают нагуливать бока, – рассмеялся Гордиан. – Но ведь персы об этом не знают. И мы не собираемся им это сообщать.

Персы появились недалеко от Резайны на рассвете. Несколько отрядов легковооруженной кавалерии – кроме лука и стрел, никакого оружия у них не было. Они налетели, как саранча, забрасывая римский авангард стрелами. Пехота тут же встала в каре, прикрываясь большими квадратными щитами. Все же стрелы порой попадали в щели между щитами и ранили солдат. Было бы нелепо повторить ошибку Красса и дать себя расстрелять, не причинив врагу никакого вреда. Впрочем, в отличие от Красса, у Гордиана было достаточно конницы, и она тут же была послана наперерез персам, чтобы отогнать их от обоза, где они пополняли запасы своих стрел. Начисто изрубив обоз вместе с верблюдами и погонщиками, всадники спешно вернулись к основным силам, боясь быть отрезанными от пехоты. В этот день стычек больше не было. Римляне встали лагерем. Никто не знал, что ждет их утром.

На следующий день легкие отряды персов, как стая крыс, набежали вновь, но их и на этот раз отогнали. Тем не менее за день войска Гордиана продвинулись лишь на десять миль. Дойдя до реки, они остановились, а утром двинулись назад по только что пройденной дороге. И тут же, как стая коршунов, возникли вдали вчерашние персидские отряды. Но теперь они не торопились нападать – за ними, как будто из-под земли, появились и основные силы Шапура: тяжелая кавалерия, подобно огромной, отливающей блеском змее, ползла по равнине, надвигаясь на римские легионы. Шагала и пехота в длинных кафтанах и остроконечных шапках. Как серые горы, двигались неуклюжие и вместе с тем необыкновенно быстрые боевые слоны.

Гордиан дал приказ готовиться к сражению. Римская пехота построилась, по своему обыкновению, в две шеренги, каждая – по четыре человека в глубину, в третьей линии расположились вспомогательные отряды – в основном пращники для защиты от персидских стрелков.

Сражение началось необычно. Гордиан слишком выдвинул вперед конницу и лучников, оставив тяжелую пехоту далеко позади, так же как и два отряда своих катафрактариев.

Персы атаковали. Как всегда, вперед понеслись легкие отряды, осыпая римлян стрелами в надежде смешать их ряды, но сами были встречены тучей стрел и градом камней. Порой стрелы противников, столкнувшись в воздухе, расщепляли друг друга. Не ожидавшие такого отпора, персы бросились назад, и тотчас раздался сигнал трубы – конница римлян устремилась в контратаку. Сам Гордиан в золотом шлеме и покрытых золотом чешуйчатых доспехах скакал впереди на белом жеребце. Но отряд, ведомый им, внезапно сбил порядок, что так не походило на римлян, и рассыпался по полю, будто собирался просто погарцевать на виду у вражеского войска. Лишь три десятка всадников во главе с императором продолжали мчаться на врага. Два телохранителя скакали по обе стороны Гордиана, готовые прикрыть его своим телом от вражеских стрел. Император понимал, что рискует, – персидские лучники могли изрешетить его, несмотря на доспехи. Наконец, когда до персов оставалось с полсотни шагов, Гордиан, будто до него только сейчас дошло происходящее, развернул коня и помчался назад. Его отряд кинулся следом, оставив на поле с десяток убитыми. Тогда глухо забили барабаны, и войско персов пришло в движение. Видя панику римлян, в атаку двинулись закованные в броню всадники на покрытых доспехами конях. Слоны, поднимая вверх хоботы и грозно трубя, споро трусили следом.

Отступающий отряд Гордиана, и без того уже поредевший, разделился на три части, и теперь эти три горсти всадников скакали назад, к основным силам. То и дело лошади, утыканные стрелами, валились на землю, всадники перелетали через головы скакунов, а поднявшись на ноги, тщетно пытались догнать своих товарищей. Несчастные гибли, раздавленные катившейся на них волной атакующих персов. Один из телохранителей Гордиана, пронзенный сразу тремя стрелами, рухнул на землю вместе с конем. Какой-то фракиец занял место убитого, заслонив императора своим щитом. Гордиан уже видел впереди отметку. Осколок черного диорита, часть древней стелы, испещренной письменами, стоял перед первым рядом пехоты. Два осколка поменьше располагались слева и справа от главного. Разделившаяся на три отряда кавалерия Гордиана мчалась к этим трем камням.

Гордиану казалось, что его конь несется по воздуху, не касаясь копытами земли. Для императора не существовало сейчас ничего – ни персов, ни римлян, ни страха, ни надежды. Он видел только черный осколок диорита, который нужно было миновать, чтобы выиграть битву. Между ним и черным камнем существует незримая нить, и камень тянет его к себе. Ни одна стрела уже не остановит их сближения. И даже мертвый, белый скакун принесет императора к цели, и, если вражеское копье перебьет Гордиану хребет, камень все равно притянет его к себе. Время сгустилось и сделалось плотным, как знойный воздух степи. Черный камень был рядом и одновременно безумно далеко.

Стрела ударила императора в плечо, вторая – в шлем, обе отскочили, расколовшись. Гордиан едва не свалился под копыта несущихся следом лошадей. Все-таки он удержался, а его конь продолжал лететь по воздуху и никак не мог приземлиться. Наконец копыта коня коснулись земли, и в этот момент третья стрела вонзилась скакуну в круп. По белой шкуре побежала алая струйка. Жеребец споткнулся, и снова Гордиан едва удержался, чтобы не упасть. Но конь устоял на ногах и сделал новый прыжок, мощными копытами оттолкнув от себя землю. Еще одна стрела, уже на излете, ударила Гордиана в бок – он почувствовал удар, однако наконечник не причинил ему вреда – доспехи защитили, но ведь это означало, что телохранители его больше не прикрывают! И действительно, рядом никого не было, Гордиан скакал в полном одиночестве. Конь сделал последний прыжок, и черный камень остался позади…

Пехота расступилась перед императором, и он нырнул в узкий коридор, который тут же за ним замкнулся. Персы взвыли от разочарования. Их утомленные кони выбились из сил и едва не падали под тяжестью брони. Стоявшая плечом к плечу первая шеренга легионеров отступила на десять шагов, и между ними и персами оказался частокол воткнутых в землю кольев. Блистающая металлом колонна катафрактариев сломала строй – стальной клинок персидского войска разлетелся на множество осколков. Ржание напоровшихся на колья лошадей заглушало вопли людей, гибнущих под копытами. Напиравшие сзади давили передних, катафрактарии валились на землю, становясь совершенно беспомощными. В них летели дротики, которые не могли, конечно, пробить доспехи, но зато порой вонзались в прорезь для глаз и губ островерхих шлемов. А уж стрелы, пущенные из роговых луков, разили даже сквозь доспехи. Разогнавшись и не умея остановиться, несколько боевых слонов топтали персидскую конницу. Не видя иного выхода, катафрактарии пытались пронзить их своими длинными копьями. Сидевшие на слонах стрелки в подобных случаях должны были умертвить животных, перерубив им позвоночник. Но это удалось не сразу, и несколько гигантов продолжали в бешенстве топтать все, что попадалось им на пути, производя ужасные опустошения в персидском войске.

Дальнейшее напоминало уже не сражение, а бойню. Римская пехота с регулярностью катапульт метала в противника дротики. Конница и отряды римских катафрактариев с флангов окружили сбившихся в кучу персов. Не дожидаясь, когда римляне одолеют окончательно, Шапур вместе с резервным корпусом предусмотрительно удалился с поля боя, бросив обоз. Маг, сопровождавший Шапура в этом походе, уже успел утешить его, что у персов еще будут дни блистательных побед, а позор этого поражения можно при известных усилиях стереть из памяти и современников, и потомков. Побеждает тот, кто побеждает последним. А все остальное не в счет.

Но даже после бегства Шапура исход битвы еще не был решен. Три десятка персидских всадников прорвали фронт в том месте, где не было кольев. Из последних сил они сломили все три шеренги римской пехоты и устремились в тыл, туда, где стоял вышедший из боя отряд Гордиана и две когорты Второго Парфянского легиона, оставленные по совету Мизифея в резерве. Римляне значительно превосходили персов численностью, но в отряде Гордиана почти все – и всадники, и лошади – были изранены стрелами и не могли противостоять тяжеловооруженной коннице персов.

Тем не менее у Гордиана не было выхода – он должен был атаковать, иначе прорвавшиеся в тыл персы решили бы исход боя.

Десятки дротиков обрушились на персидских катафрактариев, но лишь двое из них свалились на землю. Остальные по-прежнему наступали, сидя в седлах неподвижно, как металлические статуи.

«Надо повалить их на землю, – мелькнуло в голове Гордиана… – Сбросить с лошадей…»

И тут возле императора оказался Гавр.

– А брюхо-то у них по-прежнему не защищено, – хитро ухмыляясь, заметил старый центурион. – Дозволь мне и моим ребятам выпустить им кишки.

– Ты же говорил, что стар для таких дел.

– Ничего. Рядом с тобой, сынок, я вновь чувствую себя молодым…

– Хорошо, – согласился Гордиан. – Пусть рядом с каждым всадником идет пехотинец. Мы отвлечем их. Ну а твоя задача…

– Да я все понял, сынок. – И Гавр одобрительно хлопнул императорского жеребца по крупу.

Конь, не ожидавший подобной фамильярности, встал на дыбы и, бешено вращая налитыми кровью глазами, помчал Гордиана прямо навстречу врагу. Гавр бросился следом, а за ним устремился и весь отряд.

«Потом историки запишут, что император был отчаянно смел, – мелькнуло в голове Гордиана, пока он мчался, опережая остальных, к закованным в броню противникам, – а другие заявят, что он отчаянно глуп. И никто не подумает, что это была простая случайность…»

Мысль эта так его позабавила, что, приближаясь на полном скаку к персам, он засмеялся. Рука сама собою взметнулась и швырнула дротик в лицо ближайшему катафрактарию. Гордиан почти не целился, но дротик попал точно в смотровую щель шлема, и бронированный всадник, несмотря на высокую луку стеганого седла, повалился наземь, будто статуя Максимина, свергнутая со своего пьедестала. Тут же на императора обрушился удар слева, однако он успел прикрыться щитом и ударил сам. Увы, меч лишь скользнул по броне катафрактария, не причинив вреда. В этот момент наконец подоспела на помощь римская конница. Среди сражающихся всадников замелькали и шлемы пехотинцев. Блеснув на миг, они исчезли в клубах пыли, казалось, бесследно, но почти сразу закованные в броню стали валиться вместе с лошадьми. Тут Гордиан услышал предсмертное хрипенье своего жеребца. Еще миг, и обессилевшее животное рухнет на землю и увлечет следом его самого. Упавшего в этой схватке затопчут мгновенно. Нелепая смерть… Спасение пришло неожиданно. Он увидел, как один из персов разворачивает лошадь и замахивается мечом, чтобы зарубить пехотинца. Перс повернулся боком к Гордиану, и император перепрыгнул на его лошадь, обхватил закованного в броню седока сзади и изо всей силы надавил на затылок. В пластинках панциря на шее образовалась щель, и Гордиан вонзил кинжал в податливую кожаную основу доспеха. Прижимаясь всем телом к противнику, он скорее угадал, чем ощутил сквозь двойной слой доспехов смертную дрожь, пробежавшую по телу перса, и сбросил металлическую статую с ее живого, покрытого броней пьедестала.

– Гордиан! – услышал он долетевший откуда-то снизу крик и наклонился, желая поглядеть, кто же его зовет.

Это спасло императору жизнь. Копье, нацеленное ему в лицо, пронеслось мимо. Гордиан выпрямился, чтобы встретить новую, налетевшую на него статую. Все они, безликие в своей металлической броне, в остроконечных шлемах, закрывавших лица, казались столь похожими друг на друга, что чудилось – убитые поднимались с земли, чтобы отомстить за собственную смерть. Гордиан принялся в ярости наносить удары, но не так-то просто было сбросить катафрактария на землю, даже орудуя длинном мечом. Тот не прикрывался щитом, надеясь на прочность своих доспехов, но от удачного удара Гордиана сразу три пластинки на груди перса отскочили. Император закричал, предвкушая победу. Он размахнулся, чтобы поразить незащищенную грудь противника… И тут на него самого сбоку обрушился вражеский клинок! Доспехи на плече раскололись, не выдержав удара. В первую секунду Гордиан не почувствовал боли – только рука, сжимавшая меч, неожиданно утратила силу, пальцы разжались и выпустили рукоять…

Гордиан даже не мог прикрыться щитом от нового удара, который, скорее всего, должен был его добить. Но перс сам зашатался в седле и повалился назад вместе с брыкающейся лошадью – кровь хлынула из ее ноздрей и заструилась по обшитому металлическими пластинами нагруднику. А из-под рухнувшей лошади выбрался Гавр и ухватил императорского коня за повод.

– Держись, сынок! Только не падай… Я тебя выведу!

– Добейте их… Мы должны победить…

– Да уж победили, – хмыкнул Гавр. – Гляди, все, кто могут, чешут отсюда во все лопатки. Так бегут, что не догнать. Филипп вон за ними припустил. Будь покоен – он их за хвост поймает – Араб по части захвата добычи ни с кем не сравнится, он однажды сразу десять девок в плен захватил, клянусь Геркулесом!

Гордиан посмотрел, туда, куда указывал Гавр, но ничего не увидел – лишь красноватый туман клубился впереди. Из этого тумана вдруг вынырнула хитрая физиономия Филиппа Араба и по-приятельски подмигнула.

– Гавр, ты получишь в подарок тысячу золотых… – пробормотал Гордиан. Пальцы его тщетно пытались ухватиться за гриву лошади. – Перед смертью я еще успею распорядиться, чтобы тебе их выдали…

– С чего это ты собрался умирать, сынок? – удивился Гавр. – Если бы солдаты от таких ран, как у тебя, умирали, то в римских легионах некому было бы служить…

Гордиан почувствовал, что его снимают с лошади и кладут на землю. Кто-то поднес к его губам чашу с пряным неразбавленным вином, настоянным на травах. От одного глотка горячая волна разлилась по всему телу. Сразу ожила боль в плече, рана принялась гореть, будто в ней заполыхал маленький костер. От внезапного жара тело покрылось липким потом.

– Гавр… – позвал Гордиан центуриона.

– Я здесь, сынок…

– Обязательно похороните меня… со всеми обрядами… Я не хочу сто лет шататься вдоль берега Стикса…

– Да уж похороним, не волнуйся, сынок. Меня вон три раза хоронили. Даже монетки под язык клали. Так я теми монетками всякий раз давился и возвращался назад, чтобы друзьям своим дать хорошую взбучку…. – Гавр железными пальцами стиснул локоть императора. Гордиан в ответ попытался сжать локоть Гавра, но сил у него на это не было.

«Врет все… – подумал Гордиан. – И про Филипповых девок врет, и про похороны… но хорошо врет… умеет…»

А дальше мыслей никаких не стало.

Набитая песком и спрыснутая человечьей кровью – кровью Владигора – шкурка змеи ползла по песку слишком медленно. Никакие приказы, уговоры или угрозы не действовали на нее. Шкурка двигалась по-прежнему не спеша, оставляя на земле не свойственный живым змеям идеально прямой след. Шкурка безошибочно чуяла Зевулуса, но расстояние между Владигором и проклятым колдуном не сокращалось, а, напротив, увеличивалось. Земли эти Владигор не знал, и, хотя Мизифей снабдил его картой, вскоре Владигор убедился, что она чудовищно неверна. Там, где прежде были города, лежали одни развалины и среди них паслись козы, на месте пустыни появлялась река или соленые озера. Вместо плодородных долин он встречал на своем пути болота, а там, где на карте значилась равнина, неожиданно вырастали холмы, которые при ближайшем рассмотрении оказывались рукотворными башнями, построенными несколько тысячелетий назад.

И повсюду камень, песок, ковыль… И горячий ветер в лицо.

Опять на горизонте возникли знакомые очертания холма, и Владигор понял, что он приближается к той полуразвалившейся башне, которую покинул месяц назад. Значит, и Зевулус во второй раз побывал здесь.

Владигор подобрал мертвую змейку и зашагал к башне. Он знал, что движется в правильном направлении. Весь фокус был в том, чтобы выиграть время и нагнать Зевулуса. Выиграть время… Разве его можно выиграть или проиграть? В нем можно жить… можно не обращать на него внимания, можно сжать его или растянуть… Но выиграть?.. Разве оно золото или горсть жемчужин, выставленных на продажу?