Текст книги "Владигор. Римская дорога"
Автор книги: Николай Князев
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)
Глава 11
ЛОВУШКА
Все были счастливы – на стенах Аквилеи и вне их. И хотя внутрь города солдат не пустили, опасаясь грабежей и насилия, в лагерь были отправлены повозки с хлебом, амфоры с чистой питьевой водой и дешевым вином. Гонец, загоняя лошадей до изнеможения, мчался в Рим с сообщением, что оба Максимина, отец и сын, мертвы. А вслед уже везли их отрубленные головы, которые выставят на Марсовом поле, чтобы чернь вдоволь над ними поиздевалась, а потом сбросила в Тибр.
Во всех храмах жрецы приносили благодарственные жертвы, но самый густой, самый сладкий дым поднимался над жертвенником храма Белена. Покровитель Аквилеи помог отстоять свой город.
– ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ у меня, и теперь можно собираться домой, – сказал Владигор Филимону.
Филин только что вернулся из Рима с невеселым рассказом о бесчинствах преторианцев, пожарах и грабежах.
– Большая дружина – не самая надежная, – глубокомысленно заметил он, беря из рук князя камень и разглядывая его грани. – Кстати, очень похоже на кусок прозрачного кварца. Неужели ради него стоит проливать кровь?
– Кусок кварца! – воскликнул, негодуя, Владигор. – В нем заключено все будущее Синегорья! И если им умело воспользоваться…
– Я бы не стал им пользоваться, – перебил его Филимон. – Какой интерес творить будущее, которое кем-то сотворено? Все равно что проживать уже прожитую чужую жизнь или писать сочиненную другим балладу… Разве не так? Я бы вернул этот камешек на место, и пусть бы он лежал в Пещере Посвященных подальше от нечестивых рук.
– Ты прав, – согласился Владигор. – Как только мы вернемся, я положу камень на место.
– Наконец-то ты хоть раз со мной согласился. И когда же мы возвращаемся?
– Как можно быстрее…
– Да? Насколько мне не изменяет память, ты собирался изучать на месте римское право. Но едва добрался сюда, как спешишь назад. Неужели пропала охота?
– Право я могу изучить и по книгам, а как все это действует в жизни, я уже насмотрелся. Достаточно хотя бы того, что мне рассказали о Калигуле и Элагабале, чтобы не испытывать к этому миру особого почтения.
– Подумаешь, Элагабал… Скор ты, однако, на суд. Может быть, мы прибыли просто не в те времена. Я полагаю, что во времена республики это общество вело себя куда приличнее. Недаром Зевулус не стал забираться так глубоко, а выпрыгнул здесь, прямо в объятия Максимина.
– Что ты предлагаешь? Отправиться назад в потоке времени – во времена республики?
– А почему бы и нет? По-моему, стоит довести начатое до конца…
В это время дверь в комнату распахнулась и вошел Антоний. Белая тога старого жреца была забрызгана кровью и испачкана жертвенной мукой.
– Архмонт, я говорил с Беленом от твоего имени. И он, памятуя твои заслуги, дал мне ответ.
– Я слушаю тебя, доминус, – отвечал Владигор, поднимаясь навстречу старику.
– Я знаю, ты прибыл из другого мира, столь же далекого и недоступного, как царство Плутона. Не всегда найдется перевозчик, чтобы соединить миры. Ладья Харона ждет каждого, кто погребен с соблюдением обрядов. Но тебя, Архмонт, ладья больше не ждет…
– Что ты имеешь в виду, Антоний?
– То, что дорога между мирами закрыта.
Владигор похолодел.
– Ты хочешь сказать, что Перун, отправляя меня сюда, знал, что мне не вернуться назад?
– О нет, ты можешь вернуться! Но не сейчас.
– Когда же? – нетерпеливо воскликнул Владигор.
– На этот вопрос Белен не ответил. Надо полагать, твое возвращение не должно было быть столь скорым.
– Ну да, – поддакнул Филимон. – Он собирался поучиться в Риме. Но как нерадивый ученик решил сбежать, едва дошел до дверей школы.
– Вот видишь… – кивнул жрец. – Зачем тебе торопиться? В твой мир ты вернешься в тот самый миг, когда покинул его. Останься с нами, Риму грозят неисчислимые беды. Мой бог Белен сообщил мне, что ты являешься Хранителем времени и в твоих руках чудесный камень – ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ. Два хранителя сойдутся вместе, чтобы спасти Рим, – вот пророчество Белена, услышанное мною сегодня во время благодарственного жертвоприношения. Ты должен спасти Рим, Ненареченный бог!
– Ты хитришь, старик! Ты не спросил Белена о моем пути. Ты толковал со своим патроном о Риме и его спасении. Какое мне дело до Рима? – в гневе воскликнул Владигор. – Я должен вернуться в свою страну. И…
– Ты многое сделал для нас, победив Максимина. Но мог бы сделать еще больше. Гораздо больше. Подумай об этом.
– Я думаю о Синегорье!
Старый жрец гневно сдвинул брови – так хозяин глядит на провинившегося раба.
– Ты упрям. Но неужели ты надеешься, что у тебя достанет сил перечить богам? Бойся гнева богов. Ибо тогда врата времени не откроются перед тобой и ты никогда не вернешься назад.
И жрец с видом победителя вышел из комнаты. Владигор не мог опомниться от подобной наглости.
– Я был им как друг! Что друг!.. Я сражался за них! – Владигор в ярости ударил кулаком по столу так, что инкрустированная слоновой костью столешница треснула надвое. – И что я слышу в ответ – продолжай в том же духе, парень! Будто я им раб!
– Рим признает только один вид отношений – беспрекословное подчинение, – заметил Филимон. – Одно я понял точно: путешествие в потоке времени назад, в республику, отменяется. Да уж, вляпались мы с тобой, князь. Как бы не пришлось нам закончить свой век в этом странном мире.
– Насколько я знаю, ты у нас долгожитель, Филимон. Живешь больше ста лет, и впереди тебя ожидает еще не одна сотня.
– Ха-ха… В этом мире никто не может поручиться за завтрашний день, князь. Здесь с такой же легкостью режут горло себе и соседу, как у нас в Синегорье рубят дрова.
– Одно ясно: они не хотят меня отпускать назад… – пробормотал Владигор. – Вот она, людская благодарность… Переплут их подери…
– Клянусь Геркулесом, мне эта история тоже не особенно нравится. Что мы будем делать?
Владигор на минуту задумался.
– Вернемся в Рим, а там что-нибудь придумаем. Должен же быть какой-то выход. Потолкуем еще раз с Юпитером, в конце концов. И пусть Антоний провалится в Тартар…
А ведь он относился к старому жрецу как к наставнику своему Белуну – с таким же почтением и доверием. Глупец! Что у них общего?! Лишь белая борода…
Глава 12
СИВИЛЛА
Владигор, двигаясь по узкому проходу, вырубленному в скалах, старался держать светильник над головой. Шел он медленно – пол галереи, ведущей к центральной пещере, был залит чем-то скользким и жирным, как будто кто-то когда-то разбил здесь несколько амфор с маслом. Хотя, если судить по запаху, это была та черная жидкость, которую в Ливии иногда добывают прямо из земли. Жидкость эта вспыхивает, едва соприкоснувшись с огнем. Владигор подумал, что если с его светильника хоть одна искра упадет вниз, то он окажется посреди огненного озера. Предназначалась эта ловушка лично для Владигора или кого-то другого хотели здесь испепелить – неизвестно. В любом случае Владигор не собирался отступать. Наконец жирная черная лужа кончилась, и Владигор зашагал быстрее, хотя его солдатские, подбитые гвоздями башмаки, испачканные в масле, продолжали то и дело скользить.
Наконец впереди замаячил свет, и он очутился в небольшом круглом помещении, которое вполне можно было назвать комнатой. В кресле, вырубленном прямо в скале, сидела старуха с распущенными седыми волосами. На ней был плащ из некрашеной ткани, а сухие руки унизаны множеством серебряных браслетов, которые при каждом движении звенели. На каменной прямоугольной глыбе, которая вполне могла сойти за стол, чадило несколько светильников. Обрывки пергамента были разбросаны не только по столу, но и по полу. Посреди на камне – огромная бронзовая чаша, инкрустированная крупными осколками синих прозрачных камней. В полумраке пещеры камни светились своим, незаемным светом. Запах горячего масла смешивался с ароматом каких-то благовоний. Несмотря на то что в пещеру постоянно попадал проточный воздух и пламя в светильниках колебалось, тяжелый дух из пещеры не выветривался.
– Это оттого, что она здесь со мною… – смеясь, сказала старуха и указала на нишу, в которой покоились тело ее предшественницы.
Владигор поклонился и проговорил:
– Приветствую тебя, о Сивилла.
– И я тебя приветствую, Архмонт. Или ты хочешь, чтобы тебя называли твоим новым именем – «Меций Гордиан»? Как тебе нравится быть римским гражданином?
– Я должен отвечать на этот вопрос?
– Разумеется, нет. Здесь на вопросы отвечаю я, если захочу. – Старуха захихикала, найдя свою шутку удачной. – Я и так знаю, что тебе больше нравится, когда тебя называют Владигор.
Она произнесла его имя на чистейшем синегорском. Причем на ладорском диалекте, с четким «л» и звонким «р». Князь невольно вздрогнул, ибо в этом мире так его называл только Филимон.
– Так о чем же ты пришел меня спросить, Архмонт? – продолжала старуха.
– Боги открыли передо мной поток времени, чтобы я мог проникнуть в этот мир. Но мне неведомо, как вернуться обратно.
– Что ж тут сложного, – пожала плечами старуха. – Боги отправили тебя, значит, они и вернут обратно. Или ты не доверяешь богам?
– Боги нередко забывают о смертных, если те не отваживаются напомнить о себе.
– Ты прав, юноша. Боги забывчивы. Они слишком заняты собой и своими делами. Но если бы это было не так, нам бы всем было скучно жить…
Старуха взяла двумя руками чашу, отпила глоток и поставила ее обратно на стол. Сплела руки в замок, закрыла глаза и принялась раскачиваться на своем каменном сиденье. Браслеты негромко звенели. Поначалу губы ее были плотно стиснуты. Потом послышалось невнятное мычание, и наконец Владигор услышал:
Двери времен открывает последний
живущий смертью своею.
Никто из римлян благородных не увидит,
что зрел его глаз.
Но каждый узрит, что доступно живущим с ним вместе.
Третий день, наступив, отворит временные врата.
Помни, открытыми быть им до восхода
Луны бледноликой.
Владигор мало что понял из бормотания старухи, но переспросить не посмел. Повернулся и двинулся назад той же дорогой, что пришел. Во всяком случае, это было больше, чем ничего. Он так задумался над словами Сивиллы, что не обратил внимания на скользнувшую под потолком черную тень. Лишь когда летучая мышь коснулась его своим крылом, он очнулся. Поганая тварь не только ударила его крылом по щеке, но и задела светильник. Искры посыпались вниз. Владигор сейчас находился как раз посреди лужи «масла»…
– Время, остановись! – выкрикнул Владигор, и эхо заметалось в бесчисленных галереях пещеры.
Внезапно все звуки смолкли. Исчезло всякое дуновение воздуха, ледяной холод мгновенно наполнил пещеру. Зеленоватый призрачный свет тонкими лучами пронзил воздух. Владигор понял, что не дышит и… не хочет дышать. Он наклонился. Время не текло – сочилось неспешно. Искры, слетающие вниз, не падали, а кружились в задумчивости, как стая сверкающих бабочек. Владигор успел подставить ладонь и собрать их все до единой, – касаясь его кожи, они несильно жалили и гасли. Затем он выпрямился и протянул руку к зависшей в воздухе твари. Крылья ее колебались, она силилась сделать спасительный взмах, но не могла. Владигор схватил ее, но толку от этого было мало – тварь тут же превратилась в комок теплой грязи, растекшейся по пальцам. В то же мгновение время вновь потекло как обычно, и сердце Владигора застучало как бешеное, торопясь сделать недостающие удары. А по галереям пещеры пронесся вихрь, поднимая неведомо откуда взявшиеся прошлогодние листья, сломанные ветки и прочий сор, накопленный годами. Пламя в светильнике погасло, и назад Владигору пришлось двигаться уже на ощупь.
Две каморки располагались на самом верхнем, четвертом, этаже. На первом была таверна и лавка торговца тканями. На втором жил разбогатевший вольноотпущенник, на третьем – два брата, свободнорожденные граждане, клиенты богатого патрона. Каждое утро, надев ветхие тоги, торопились они на раздачу даров к своему патрону и возвращались назад, чтобы переодеться и отправиться в таверну, а затем на форум или в цирк. Или в Колизей. Больше никуда эти паразиты не ходили. Иногда им везло и они выигрывали несколько сестерциев, поставив на удачливого возничего в цирке. Тогда домой они возвращались после третьей стражи ночи, горланя пьяные песни и выблевывая на деревянные ступени обильный ужин. Старуха рабыня, единственная их прислужница, бранясь, мыла потом лестницу. А утром эта парочка, держась за раскалывающиеся от боли головы, вновь отправлялась к патрону за милостыней. Стук их сандалий возвещал, что настало утро.
Меций Гордиан, или, как он по-прежнему себя называл, Архмонт, и Филимон занимали самые верхние комнаты. Подойдя к дому, Владигор едва увернулся от помоев, которые выплеснули на улицу с третьего этажа. Вонючая жидкость, пенясь, потекла к стоку канализации. Владигор поднял голову. Из окна выглядывала голова старухи с крючковатым носом и всклокоченными седыми волосами. Владигор погрозил ей кулаком, но старуха только презрительно фыркнула и скрылась в окне. На стене возле дверей лавки за время отсутствия Владигора появилась новая надпись: «Луций, все девушки от тебя без ума…»
Внизу же какой-то остряк, уж не Филимон ли, приписал: «Жаль, что я не Луций…»
Владигор стал подниматься наверх. До второго этажа лестница была каменной, так же как и сам дом. В квартире вольноотпущенника слышались веселые голоса и треньканье кифар – там, как всегда, пировали. На третий и четвертый этаж вела деревянная лестница, да и сами эти два этажа, предназначенные для бедноты, были деревянными. Две комнатушки, снятые Филимоном, не имели даже двери, а только лаз в полу, к которому вела лестница, на ночь он закрывался крышкой с замком. Мебели почти не было, если не считать двух кроватей, шаткого трехногого столика, деревянной скамьи и громоздкого сундука, разумеется пустого, но который вряд ли смогли бы сдвинуть с места трое здоровенных мужчин. Судя по резьбе, украшавшей стенки и крышку, прежде он стоял в доме куда более богатом. Сейчас сундук этот весь был завален свитками пергамента. Филимон, уже успевший перенять римские обычаи, возлежал на кровати и читал свиток, пользуясь тем, что западное солнце светило в окна. Ах да, в углу еще стоял ларарий – шкафчик на резных ножках с облупившейся росписью на дверцах и резным бордюром, хранящим следы позолоты. В ларарии обитали боги-покровители их скромного жилища – две терракотовые статуэтки, чем-то очень похожие на самих Владигора и Фильку. Каждый вечер Филимон складывал перед ними объедки, чтобы покровителям было чем перекусить, а в нижнее отделение прятал грязную посуду, когда ленился в темноте спускаться к фонтану. Надо сказать, что сухие корки к утру непременно исчезали – терракотовые божки были необыкновенно прожорливы.
– Не мог нанять комнаты получше? – в который раз спросил Владигор, усаживаясь на свою кровать.
Он взял со столика глиняный кувшин и разом выпил половину – дешевое кислое вино, изрядно разбавленное водой, хорошо утоляло жажду.
– Очень милое местечко. Чем тебе не нравится? – пожал плечами Филимон. – Близко и до Па– латина, и до Капитолия. Учитывая дорогую квартплату, мы не можем позволить себе большего. А если у нас заведутся лишние сестерции, то их лучше истратить на вещи куда более приятные, чем наем никому не нужных роскошных апартаментов. Я, разумеется, понимаю, что синегорскому князю не пристало ютиться в подобном месте. Но ведь сейчас ты – Меций Гордиан, римский гражданин, которому пожаловали гражданство за оказанные государству услуги и наградили небольшой суммой денег и родовым именем самого Цезаря… По-моему, эта квартира вполне подходит Мецию Гордиану и его преданному слуге.
Филька прекрасно знал, что синегорцу вовсе не льстили оказанные ему почести, но напоминал о них, чтобы позлить Владигора. У римлян такие издевки в виде приторной лести были доведены до совершенства. Владигор подумал, что порой вместо того, чтобы перенять что-нибудь полезное, люди заимствуют лишь обезьяньи ужимки.
– Так ты что-нибудь узнал от Сивиллы? – спросил Филимон, скрутил прочитанный свиток, засунул его в футляр и собрался взять следующий.
– Да, она была так любезна, что сообщила мне свое пророчество, – стараясь подражать саркастическому тону Филимона, проговорил Владигор. – Целых пять строчек. – И он повторил пророчество слово в слово. – Ты можешь сказать, что это значит?
– Все не так плохо, как кажется на первый взгляд, – приняв глубокомысленный вид, принялся разглагольствовать Филимон. – Судя по всему, нам дозволено будет вернуться. И хотя очень многие при этом умрут, мы-то с тобой наверняка останемся живы.
– Весь вопрос, когда это случится!
– Почему бы тебе не обратиться за помощью к жрецу в храме Юпитера Капитолийского, тому самому, который назвал тебя Ненареченным богом? – предложил Филимон.
– Представь, столь же мудрая мысль пришла в голову и мне. Вот только одна незадача – жрец этот шесть дней как умер. Лег вечером спать совершенно здоровым, а утром нашли его почерневший раздувшийся труп.
– Думаешь, это… убийство?
– Не удивлюсь, если так… А что за свитки ты читаешь?
– Позаимствовал кое-что из трудов по истории из Аполлоновой библиотеки. Разумеется, мне пришлось залететь туда в моем птичьем обличье. Я брал только то, что успело изрядно запылиться, – обычно такие свитки самые любопытные. И не волнуйся, мой честный друг: когда мы все с тобой изучим, я верну их на место. Кстати, я тут выписал на память несколько интересных фраз.
Филимон ткнул пальцем в стену, на которой только что нацарапал стилом: «Что есть добро? Понимание реальности. Что есть зло? Неразумение. Сенека». Надпись эта была сделана рядом с другой, оставленной прежним жильцом: «Попка у Фаустины самая аппетитная в Риме…» Филимон фривольную надпись пытался соскоблить, однако не очень старательно…
– Ну и как тебе изречение? По-моему, в истинно римском духе…
Владигор не успел ответить, потому что в этот момент на деревянной лестнице послышались шаги. Гость уже миновал третий этаж и поднимался к ним, на четвертый. Владигор положил ладонь на рукоять меча, а Филимон спешно сгреб свитки в сундук – благо внутри ничего не было – и, откашлявшись, сказал важным голосом:
– Кто это к нам пожаловал?..
Из лаза высунулась голова мальчика с грубо накрашенным лицом и завитыми волосами, на которых увядал пышный венок. Потом появилось тщедушное тело в ярко-розовой тунике.
– Доминус Квинт просит доминуса Меция Гордиана и доминуса Филимона пожаловать к нему в дом на пир, – сообщил мальчик.
Доминус Квинт – так звали вольноотпущенника, жившего двумя этажами ниже. Бывший хозяин его два года как помер, и теперь Квинт наслаждался всеми радостями жизни подлинно свободного человека. За эти два года он успел изрядно разбогатеть торговлей.
– У него в квартире своя кухня, и готовят изрядно, – шепнул Филимон, облизывая губы. – Передай своему хозяину, что мы сейчас придем.
– У доминуса Квинта одна просьба к доминусу Мецию, – пробормотал раб. – Просьба, дабы сей славный муж присутствовал на пиру в тоге.
– «Новые люди» обожают тоги, – хмыкнул Филимон.
Надо сказать, что это одеяние чрезвычайно не нравилось Владигору – «хвост» тоги постоянно норовил соскользнуть с левой руки, а сама ткань, вместо того чтобы лежать красивыми складками, свисала пузырем. Поскольку рабов у синегорца не было, то роль специального слуги, укладывавшего складки тоги, приходилось выполнять Филимону, а человек-филин был в этом занятии совсем не искусен. Филимону, однако, так хотелось отведать тех неведомых яств, запахи которых постоянно дразнили в вечернее время их ноздри, что на сей раз он превзошел самого себя – складки на тоге Владигора легли надлежащим образом. Сам же Филимон, не удостоенный чести сделаться римским гражданином, надел тунику из тонкой белой шерсти.
Наконец друзья спустились вниз.
– Кто к нам пожаловал! – радостно воскликнул Квинт. – Сам Меций Гордиан! Это герой, – повернулся он к своему соседу, судя по тоге – римскому гражданину. – За особые заслуги Цезарь даровал ему свое родовое имя. Плавт! Омой дорогим гостям ноги, – приказал Квинт рабу.
Владигор уселся на скамью, и раб, тощий, весь в веснушках с головы до пят, с лысым черепом, на котором темнело огромное родимое пятно, поставил перед Владигором медный таз с водой. Вода была почти черной – наверняка все другие гости уже помыли в ней ноги.
– Слушай-ка, Плавт, – похлопал раба по плечу Филимон, – выплесни-ка эти помои на улицу и принеси из фонтана чистой водички. Мы же не свиньи, чтобы плескаться в подобной грязи!
– Ах ты, подонок, лентяй! – закричал в напускном гневе Квинт. – Быстро беги за водой! Теперь понимаете, господа, что значит быть человеком тонкой души? Все стараются обмануть меня, даже собственные слуги.
Плавт, бормоча что-то себе под нос, выплеснул воду прямо с балкона и, судя по возмущенным воплям снизу, на голову какому-то невезучему прохожему. Но этот факт ничуть не смутил старика Плавта.
– Вергилий! – обратился хозяин к виночерпию. – Подай гостям вина, пока этот лодырь бегает за водой!
Виночерпий уже собирался исполнить приказ хозяина, но Квинт его остановил.
– Погоди, это же новый кувшин! А ну-ка плесни мне, да и сам не забудь попробовать… – Квинт отхлебнул из своей синей стеклянной чаши и остался доволен. – Я сам когда-то был виночерпием и знаю все уловки этих мерзавцев. Чтобы самому урвать чашу фалернского вина, они льют побольше воды или добавляют уксусу. Я с одного глотка могу определить, в самый раз разбавлено вино водою или нет… Вот это в самый раз…
– Э, что уксус! – вступил в разговор сосед хозяина, пожилой мужчина в парике и просторной тунике из белого далматинского шелка, называемую далматиком, – в таких обычно щеголяли изнеженные юнцы, стараясь подчеркнуть свой изысканный вкус. – Я тоже был виночерпием в богатом доме. Так мы разбавляли хозяйское вино уриной. И, представь, господам это нравилось. Они даже жаловались, что вино без урины кажется им недостаточно ядреным. – Вольноотпущенник в далматике захихикал.
Тут наконец вернулся Плавт с тазиком чистой воды, и Владигор после процедуры омовения смог занять место за столом. Третьим на ложе оказался римлянин в тоге, на которого Владигор сразу обратил внимание, это был человек лет сорока, с правильным, красивым лицом. Его черные волосы изрядно тронула седина, зато глаза были живые и блестящие, как у молодого человека. Тонкие пальцы, отправлявшие в рот кусочки жаркого, вряд ли были приучены к обращению с мечом или копьем, но, глядя на его руки, Владигор подумал, что не хотел бы встретиться с ним на поле боя, ибо в этом человеке чувствовалась скрытая сила.
Меж тем сосед обратился к нему совершенно непринужденно:
– Скорее всего, ты принял меня за какого-нибудь обедневшего и залезшего в долги гражданина, который не гнушается подобным обществом, лишь бы иметь возможность вкушать обильную пищу. Ты ошибся, если подумал так. С другой стороны, меня можно счесть за одного из тех развращенных богачей, которые переодеваются в простую одежду и в обществе самом низком рыщут по притонам, находя особое удовольствие в общении с «новыми людьми», разбогатевшими в одночасье. И если ты так подумал, то опять ошибся. Потому что я явился в этот дом с определенной целью. Я надеялся встретить здесь тебя, Архмонт Меций Гордиан, чтобы поговорить о вещах чрезвычайно важных. Я – ритор Гай Фурий Мизифей, у меня своя школа в Риме, и ты наверняка слышал мое имя.
Владигор не счел нужным сказать «нет».
– Ты хочешь давать мне уроки риторики, Мизифей?
– Тебе – с радостью. Я уверен, ты умеешь учиться.
Владигор улыбнулся, польщенный словами ритора.
– Так что же тебя интересует?
Мизифей не торопился отвечать. Знаком он подозвал раба и велел наполнить свою чашу. Владигор последовал его примеру. Тем временем слуги принесли блюда с жирной рыбой и пряными соусами.
– Эй, Вергилий! – заорал хозяин, призывая раба, который был обязан подносить чашу с водой для омовения рук во время пира.
Но раб убежал на кухню. Квинт огляделся и, приметив, что сосед его успел задремать и даже начал негромко похрапывать, отер жирные ладони о роскошный далматинский шелк.
– Нечего так наряжаться, – хитро подмигнув Владигору, хихикнул он. – Я люблю свинину пожирнее. Пища телесная должна быть обильной и тяжелой. А пища духовная – возвышенной и эфемерной. Надеюсь, гости заметили, сколь знаменательны имена, которыми я нарек своих рабов? – самодовольно выпятив губы, спросил Квинт.
– О да, исключительно поэтично! – кивнул Филимон. – Вергилий! Овидий! Плавт! Надеюсь, в вашем доме можно сыскать и Гомера?
– Продал месяц назад, – вздохнул хозяин. – Парень оказался чересчур прыткий – лапал всех баб в доме без разбору. Между прочим, настоящий грек. Торговец на невольничьем рынке клялся, что этот Гомер сложит в мою честь эпическую поэму не хуже «Энеиды». Я истратил кучу денег на пергамент для лоботряса, и что же вышло? Он намарал всего четыре или пять строчек… Где же они? Ах, вот… – Квинт извлек из-под своей туники клочок пергамента и прочел, страшно коверкая греческие слова:
Здорово, правда? Жаль только, что не написал больше, мерзавец… А то бы уже Сатурналии, мой любимый праздник, он встретил в шапочке вольноотпущенника…
Мизифей не смог сдержать усмешки.
– Чего ты смеешься? – пожал плечами Филимон. – Это же подлинный Гомер.
Чтобы не оскорбить Квинта, Мизифей сделал вид, что поперхнулся рыбьей костью и закашлялся.
Услужливый хозяин тут же заорал:
– Эй, Вергилий, где тебя носит?! Принеси-ка поскорее перьев! Да медный таз побольше. Доминусу Мизифею поблевать охота!
– Нет, нет. – Ритор замахал в воздухе рукой. – Я просто подавился. Рыба чересчур вкусна.
– Да, рыба отменная, – кивнул хозяин. – Наверняка питалась мертвецами с затонувших кораблей. Я давно приметил – самая жирная и вкусная рыба водится в тех местах, где произошло большое сражение и утонуло много моряков и солдат.
Двое рабов, оба со страшенными физиономиями, – ясно, что хозяин покупал их потому, что они были дешевы, – принялись осыпать пирующих пригоршнями фиалок и розовых лепестков. Делали они это так неуклюже, что фиалки сыпались в вино и рыбу в таком количестве, что нельзя было после этого ни есть, ни пить.
– Как у тебя с аппетитом, Архмонт? – спросил Филимон, морщась.
– Нормально. А что?
– Пожалуй, в другой раз я пообедаю в таверне, – буркнул Филимон.
– Итак, продолжим нашу беседу, Архмонт, – предложил Мизифей, осушив свою чашу. – Я могу называть тебя этим именем?
– Да, честно говоря, оно мне больше по душе, чем то, которое мне пожаловали за заслуги в Аквилее.
– Ты непочтительно отзываешься о милости Цезаря, – заметил Мизифей. – Теперь, конечно, не времена Максимина, но все равно не следует забывать о доносчиках.
– Не думаю, что Марк будет их слушать.
– Возможно, юному Гордиану это и неинтересно. Но другие сумеют истолковать твои слова как изменнические. Но поговорим о Гордиане. Насколько я знаю, этот юноша многим тебе обязан.
– Пожалуй… – кивнул Владигор, не зная пока, к чему клонит его собеседник. – Но мы с ним давно не виделись…
– Он плохо наградил тебя за оказанные услуги?
Владигор отрицательно покачал головой. После возвращения из Аквилеи он видел Марка один-единственный раз, у него в доме. Разговор шел о наградах, постах и должностях, но от всего этого Владигор отказался. Юный Цезарь предлагал ему не только дружбу, но и службу, а СЛУЖИТЬ синегорский князь никому не собирался – ни римским богам, ни римским правителям. С богом Беленом и его жрецом вышла промашка, второй раз Владигор повторять ту же ошибку не хотел. Гордиан получил желаемое, он теперь Цезарь, наследник престарелых императоров, и жизнь его вне опасности. Марк сразу заметил, что Архмонт держится как-то натянуто.
«Ты как будто не рад нашей встрече? – спросил он, надеясь, что Владигор опровергнет его слова, но этого не последовало. – А я надеялся, что у меня есть верный друг…» – «Римляне не дружат, а лишь используют…» – отвечал Владигор резко. «Да, я был слишком слаб и слишком молод, чтобы защитить себя… Но почему ты попрекаешь меня этим?» Краска залила лицо Гордиана, он хотел добавить еще что-то, но потом передумал и лишь надменно сжал губы.
Всякий раз, вспоминая этот краткий разговор, Владигор был уверен, что поступил верно, и все же на сердце у него было тяжело. Никакие самооправдания не помогали. И была еще одна вещь, которая его тяготила. Это странное «поведение» аметиста. Едва он приблизился к Гордиану, как камень начал мерцать. Но не красным блеском тревоги, нет, камень то вспыхивал ярким, режущим глаза светом, то медленно гас, чтобы тут же вспыхнуть вновь. Прежде ничего подобного Владигор за ним не замечал. И что означало это мерцание, не мог понять. Он даже подумал, нет ли поблизости другого ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ, более слабого, но потом отбросил эту мысль. Камень реагировал на Гордиана…
– Ты о чем-то задумался, Архмонт? – вернул его к действительности голос Мизифея. – Гордиан оскорбил тебя?
– Нет… – сказал Владигор. – Но теперь вряд ли ему нужна моя дружба. – Ему было неприятно произносить эти слова.
– И все же я надеюсь, что Гордиан прислушается к твоему мнению. Скажу честно, я бы мог явиться к Цезарю лично и поговорить с ним об интересующем меня предмете. Увы, я опасаюсь, что не смогу получить нужный мне ответ.
– Какой же ответ ты хочешь услышать?
– Я хочу сделаться учителем юного Цезаря.
Владигору показалось, что он ослышался.
– Учителем? Ты думаешь, ему теперь это нужно?
– Именно это нужно ему сейчас!.. Правителю вообще никогда не поздно учиться, а особенно тому, кто так молод. С юными Августами порой случаются странные и страшные вещи. Они как безумные влюбляются в порок, вид крови приводит их в неистовство, а власть буквально лишает разума. Калигула, Элагабал… В таком возрасте пурпур действует на юный мозг как отрава.
Говоря это, Мизифей пристально смотрел в лицо Владигору своими черными блестящими глазами. Синегорцу на мгновение почудилось, что ритор прекрасно знает, кто он такой, знает, что совсем мальчишкой он сделался князем и что у него тоже был свой мудрый учитель.
– Гордиан не таков… – сказал он сухо.
– Ты прав, я слышал его выступление вечером на Рострах, в тот вечер, когда пришло известие о смерти Гордианов. Поэтому я и хочу быть рядом с ним. Если ты рекомендуешь меня Цезарю, он отнесется к твоим словам с вниманием.
