Текст книги "Владигор. Римская дорога"

Автор книги: Николай Князев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Глава 2
ИСПЫТАНИЯ

В январские календы Гордиан вступил в должность консула. Он вышел из Палатинского дворца в пурпурной тоге, расшитой золотым узором в виде пальмовых листьев, с золотым венком триумфатора на голове. Впереди двенадцать ликторов несли топорики-фасции, следом вышагивали представители всаднического сословия, потомки вольноотпущенников и полукровок, разбогатевшие на торговле и ростовщичестве. Рядом с Гордианом и позади него двигались сенаторы, за ними – толпа музыкантов. Все, кроме Гордиана, были в белых одеждах.

Они не прошли и сотни шагов, когда весь Рим среди бела дня погрузился в темноту. Срочно из Палатина прибежало несколько рабов с зажженными факелами, и при их красном дрожащем свете процессия двинулась дальше.

– Дурной знак, – пробормотал Векций, шедший рядом с императором, и Гордиан услышал его слова.

– Его можно толковать и по-другому, – раздался сзади голос Мизифея. – Мы должны пройти через полосу мрака, чтобы вновь к нам вернулся свет.

В окнах домов, мимо которых они проходили, тут и там за узорными решетками вспыхивали огоньки торопливо зажигаемых светильников. Горожане, высыпавшие на улицу, чтобы поглазеть на процессию, передавали друг другу факелы, и казалось, что пламя бежит по толпе, как огонь по вязанкам хвороста.

Процессия двинулась дальше.

Они еще не дошли до Капитолия, когда в черном небе появился золотой сверкающий серпик, он быстро увеличивался, и наконец свет вновь хлынул на землю.

– Ничего не получится, – вздохнул Владигор. – Какой из него Хранитель времени?.. Ему бы лежать на своем покрытом золотыми тряпками ложе и читать свитки!

– Порока в чтении нет. Перефразируя Аристотеля, скажу – самое главное, чтобы к человеку властвующему и чувствующему не присоединился еще и зверь, – ответил Мизифей. – Устрой ему испытание, Архмонт.

– Какое испытание? – пожал плечами Владигор. – Я был гораздо младше его, когда в одиночку прошел через Заморочный лес, сражался с оборотнями. Убежал от разбойников… а он? Не мог выгнать несколько десятков разжиревших евнухов!

Владигор злился, сам толком не понимая на кого. Может быть, в самом деле на Гордиана, на его непонятную мягкость, или на этот дворец с его кричащей роскошью, или на Мизифея с его удивительной способностью впутывать других в свои дела. А может быть, на самого себя – за то, что занимается неведомо чем…

– Чего ты добиваешься, Мизифей?

– Самой малости – чтобы власть в Риме передавалась по наследству. Сенат давно утратил свое влияние и уважение граждан. И хотя я всегда предпочитал республику, разум говорит мне, что к прежнему образу правления пока возврата нет. Рим на пути к гибели. Каждый может заявить о своем праве сделаться Августом лишь на основании личных достоинств. Достаточно храбростью завоевать уважение армии, а щедростью купить преданность солдат. Рим больше не защищен от опасности, что какой-нибудь честолюбивый варвар не займет Палатинский дворец и не перережет глотку половине сената, а вторую – отравит… Единственное спасение – это власть, передаваемая по наследству. Одновременно мы должны внушить солдатам мысль, что нарушить присягу – преступление, вернуть крестьян на землю, максимально сократить рабство, снизить налоги, усилить самоуправление провинций.

– Хороший план, но у него один недостаток. Он невыполним. Как ты заставишь в одночасье работать всех этих бездельников, которые шляются по улицам, осаждают богатых покровителей, все дни просиживают в цирке и купаются в роскошных термах почти задаром. Ни у одного человека не хватит на это воли.

– Человеческая воля здесь ни при чем, – отвечал Мизифей. – Нужна воля богов. Нам нужен избранник, который способен обратить на себя внимание надменных Олимпийцев.

И опять Владигору почудилось, что Мизифей чего-то не договаривает. Он приоткрывает лишь половину своего плана, оставляя вторую в тайне. Пока что задуманное Мизифеем казалось Владигору неисполнимым.

Они не успели договорить – в комнату ворвался Гордиан. Он был по-детски весел – точь-в-точь ребенок, которому удалось выбраться из жестокой переделки и миновать ожидаемой взбучки, и вот он уже уверен, что все остальные его проказы так же ловко сойдут ему с рук.

– Мизифей, ты приготовил мой эдикт об отмене права господ судить своих рабов за провинности и о передаче подобных дел в ведение магистратов?

– Да, Август, все готово.

– Я сдержал свое слово, Архмонт.

– Как и насчет Третьего Августова легиона? – поинтересовался Владигор.

– Разумеется, он расформирован. Я же говорил, что ничего не забываю.

– Это мелочи.

– Мелочи? Не понимаю… – Гордиан нахмурил густые, начинающие срастаться на переносице брови. – Что же тогда не мелочь?

– Эдикты после твоей смерти тут же утратят силу.

– Я еще не собираюсь умирать. Надеюсь, преторианцы смогут меня защитить. – После изгнания Сасония Гордиан неколебимо верил в силу своей гвардии.

Мизифей покачал головой:

– Как раз они-то и не смогут. Вернее, не захотят. Вспомни слова царя Нумы Помпилиума: «Охрана нужна только тому, кто не доверяет народу и боится его». В данном случае народ тебе доверяет. Но твоя охрана – самая большая опасность для императора.

– Распусти тогда преторианскую гвардию, – огрызнулся Гордиан.

– В этом случае ты не доживешь и до утра… Они же тебя и убьют.

– Чего ты от меня хочешь? Я проживу сколько смогу и сделаю то, что смогу! – воскликнул Гордиан тоном капризного ребенка.

– Ты должен сделать больше, чем можешь, – перебил его Владигор. – И для этого должен стать другим. Не таким, как сейчас.

– Кем же я должен стать? Небожителем?

– Почти. Хранителем времени.

Гордиан в растерянности посмотрел сначала на Владигора, потом на Мизифея.

– Прежде мне казалось, что самое трудное – быть императором. Теперь, когда благодаря тебе появилась надежда справиться с этой обязанностью, мне говорят, что я должен сделаться кем-то большим.

– Именно.

– Но это не в моей воле. Не могу же я вырасти еще на целую голову.

– Вырастешь. Не волнуйся, – совершенно серьезно заметил Мизифей.

– Риму обещано двенадцать веков, – сказал Владигор. – Если все будет оставаться по-прежнему, то недолго ждать, когда этот мир рухнет. Но что такое гибель? Всего лишь разрыв между прошлым и будущим. Искажения времени уже начались… Только Хранитель может их исправить.

Доводы Владигора звучали убедительно. Происходящее очень напоминало Гордиану то, что произошло год назад с его дедом, – явились чужие люди и стали требовать от старика провозгласить себя Августом. Тот не мог отказаться. Отказ означал смерть. И не только для него и всей его семьи, но еще для многих и многих… В такой ситуации можно ответить лишь «да» и заранее приготовить петлю.

– Что я должен сделать? – проговорил Гордиан наконец.

– Научиться тому, чему будет учить тебя Архмонт, – ответил Мизифей. – Пройти испытания. У тебя не так много времени. В год тысячелетия Рима ты должен сделаться Хранителем времени.

– А если я не смогу?

– Ты не должен задавать этот вопрос.

– Твой короткий меч против моего длинного, – посмотрим, что ты сможешь сделать, Марк, – сказал Владигор, становясь против императора.

– Посмотрим… – отвечал Гордиан.

С севера дул холодный ветер, серые тучи обложили небо, Рим был затянут сеткой мелкого дождя. Еще вчера было необыкновенно тепло, горожане расхаживали по улицам, вдыхая запахи цветения, принесенные ветром из многочисленных садов, и сам Гордиан думал о том, не поехать ли на свою виллу на Пре– нестинской дороге. Впрочем, он знал, что Мизифей не отпустит его. Если прежде Сасоний со своими дружками подчиняли его себе, то теперь Мизифей приобрел над ним странную магическую власть.

Сегодня ничто не предвещало весну – контуры зданий и храмов лишь угадывались за пеленой дождя. Несмотря на холод, на Гордиане была лишь пурпурная туника из тончайшей шерсти и легкие сандалии, украшенные золотыми пряжками.

Они вышли в открытый гимнасий, примыкающий к баням. Пол был выложен зеленым нумидийским мрамором, а ряды мраморных колонн с каннелюрами венчали тяжелые шапки золоченых капителей.

– Не боишься сражаться боевым оружием? – спросил Владигор.

– Но ты же не собираешься меня убивать? – засмеялся Гордиан, – происходящее казалось ему развлечением.

– Возможно, и убью, если ты будешь плохо защищаться…

– Никогда бы не подумал, что ты жесток, Архмонт.

– А с чего ты взял, что я добр? Я правитель и умею карать. И умею заставить…

– Тогда научи меня своему умению, – отвечал Гордиан. – И главное, научи, кого карать и кого заставлять. Читая книги о полководцах и правителях, я так ясно вижу их ошибки, но едва начинаю действовать сам, тут же теряюсь. Кто знает, что истинно, а что ложно?.. Никто…

– Поговори об этом с Мизифеем, он мудр.

– Его мудрость – особенная. Она пригодна лишь для него. Он как будто ходит по лабиринту и прекрасно ориентируется в его сложных ходах. А я? Тут же теряю нить и не знаю, куда ступить, если Мизифея нет рядом и он не указывает мне, куда идти.

Неожиданно Владигор сделал выпад. Рука Гордиана мгновенно взметнулась, чтобы отбить удар. Клинок синегорца отскочил от подставленного меча и, сделав пол-оборота, коснулся правого бедра Гордиана. Именно коснулся, ибо Владигор лишь обозначил удар, но не нанес его. Лезвие замерло, прорезав ткань туники.

– Ты хочешь меня убить? В самом деле? – Гордиан удивленно приподнял брови.

– Ты испугался?

– Не знаю… наверное… Мне приходилось глядеть в лицо смерти, но не могу сказать, что я к этому привык… Как нельзя привыкнуть к обжигающему раскаленному железу… или к холоду льда.

– Ты умеешь красиво рассуждать. Но умеешь ли ты анализировать происходящее?

Меч сделал оборот и вновь коснулся пурпурной туники. Теперь слева.

– Возможно, я смогу… – произнес Марк не особенно уверенно. – Тебе нет никакого смысла убивать меня. Ты два раза спасал мне жизнь.

Гордиан напал первым. Но Владигор даже не стал парировать удар. Вернее, и удара-то не было. Едва юноша замахнулся, как Владигор сделал мгновенный колющий выпад, и клинок вошел по самую рукоять Гордиану в живот. Марк ощутил противный холод стали, рассекающей внутренности. Несомненно, рана была смертельная. Гордиан стоял, покачиваясь, не понимая, что произошло. Он не испытывал боли, лишь невыносимую обиду, и едва не выкрикнул по-детски: «За что?» Потом хотел вытащить меч, но понял, что тут же умрет, если сделает это.

– Неважные рассуждения, – проговорил Владигор. – То, что я когда-то симпатизировал тебе, еще ни о чем не говорит. Особенно здесь, в Риме…

И он выдернул клинок. Все, смерть?.. Гордиан, не отрывая взгляда, смотрел, как стекает по лезвию ярко-алая кровь. Его кровь. А потом и меч, и дымящиеся пятна крови на клинке стали таять. И в руках Владигора не осталось ничего: он разжал ладонь – она была пуста. Гордиан в изумлении ощупал тунику, сдавил пальцами то место, где только что ощущал противный холод клинка. На теле не осталось даже царапины.

– Клянусь Геркулесом… невероятно… Как ты это сделал?!

– Очень просто. Могу и тебя научить защищаться голыми руками. Нападай!

Гордиан сделал выпад. Но в этот раз движения его были медлительны – любой бы без труда отбил его удар, – и он явственно ощутил, как металл его клинка ударился о другой – не менее прочный. Тем не менее в руках у Владигора не было ничего.

– Неважный удар, – заметил Владигор.

– Я только что умер, – напомнил ему Марк. – Не так-то просто пережить смерть.

Теперь Гордиан нанес удар снизу вверх, и если бы Владигор не парировал его (опять же голыми руками), меч рассек бы ему подбородок.

– Уже лучше! А сейчас твой черед. Вложи-ка свой меч в ножны.

Гордиан повиновался. В руках Владигора блеснула разящая сталь – длинный германский клинок, которым он орудовал с изумительной ловкостью.

– Как же я должен защищаться? – спросил Гордиан растерянно.

– Точно так же, как если бы в твоих руках был настоящий меч.

Движение Владигора было столь молниеносным, что и опытный боец вряд ли смог бы отбить его удар. Гордиан лишь беспомощно взмахнул руками. Острие меча уперлось точнехонько в яремную ямку, и если бы Владигор не погасил удар, Гордиан был бы уже мертв.

– Ты замешкался, – заметил учитель, насмешливо глядя на ученика. – Что ж, попробуем еще раз.

Второй выпад был так же пропущен, как и первый. Вновь и вновь размахивал Гордиан руками, но чуда не происходило – клинок всякий раз касался его груди и живота, метя точки, куда могли бы быть нанесены смертельные удары.

– Бейся! – приказал Владигор, неожиданно выходя из себя. – Бейся, коли жизнь тебе дорога и если ты император, а не изнеженный выскочка!

Краска залила лицо Гордиана. В ярости он сделал выпад и… увидел, что рукоять меча торчит из груди Владигора. В первое мгновение он подумал, что, не помня себя, выхватил настоящий клинок и поразил друга. Но его меч преспокойно висел в ножнах. А тот, что торчал из груди Владигора, взялся неизвестно откуда.

– Вытащи эту гадость, мне надоело изображать мертвеца… – заметил Владигор.

Гордиан извлек из его груди меч. И тот медленно растаял в воздухе.

Хотя весь дворец отапливался, рабы принесли в кабинет жаровню с углями, и в этой сравнительно небольшой комнате сделалось жарко, что было особенно приятно Гордиану после принятой ванны. Правда, ему почудилось, что в угли добавлено слишком много благовоний, и он поморщился: не любил ничего резкого – ни ярких красок, ни терпких запахов. Будь его воля, он бы велел не оттачивать слишком остро даже и мечи. Мысль о мечах показалась ему занятной – и совершенно не римской. Он даже хотел кликнуть писца и записать ее. Но передумал. Забавно, но незначительно. Зачем сохранять незначительное? Назавтра Гордиану предстояло выступать в сенате. Как у императора, у него было право пяти внеочередных докладов. Мизифей уже составил их – пять свитков лежали на столе перед Гордианом. Юноша не сомневался, что Мизифей всё написал правильно. Даже чересчур. Порой острота ума ритора его пугала. Он пытался отыскать какой– нибудь изъян в словах Мизифея, но это ему не удалось ни разу.

Гордиан взял первый свиток, развернул, но успел прочесть всего лишь несколько слов – дверь в комнату отворилась, и вошел Архмонт. Гордиан хотел сказать ему что-нибудь шутливое, но почему-то слова замерли на губах. Архмонт подошел к его ложу. В руках у него был камень, удивительно прозрачный, слегка светящийся изнутри. Владигор приложил камень к свитку, который держал в руках Гордиан.

– Читай… – услышал юноша повелительный голос.

Комната расплылась мутным пятном и исчезла. Исчез и Архмонт. И даже свиток…

Было холодно, и пылавшие в жаровне угли не давали тепла, хотя все окна в доме были закрыты обтянутыми кожей рамами. Он мерз… Потому что промок под дождем, и теперь, переодевшись в сухую тунику, тщетно пытался согреться. Промок же он потому, что долго стоял на площади и вместе с другими читал прибитую к столбу доску.

«Из проскрибированных по этому списку никто пусть не принимает никого. Не скрывает, не отсылает никуда, и пусть никто не позволит подкупить себя. Если же кто-то будет изобличен в спасении ли, в оказании помощи или в знании, то мы, не принимая во внимание ни оправданий, ни извинений, включаем его в число проскрибированных. Пусть приносят головы убившие к нам – свободный за двадцать пять тысяч аттических драхм за каждую, а раб за свободу личности, десять тысяч аттических драхм и гражданские права господина. То же пусть будет и доносчикам. А из получивших никто не будет записан в наши документы, чтобы он не был известен».

Текст этот был столь чудовищен, что Марк никак не мог уяснить его, все читал и перечитывал заново, и страх пропитывал его тело, как дождь – плащ и тунику…

Он очнулся, когда услышал торопливые шаги за дверью. Две фигуры, закутанные в плащи, с которых потоками струилась вода, вошли в кабинет. Марк поднялся им навстречу. Мужчина скинул плащ – и он узнал отца. Несмотря на одетые друг на друга три туники, тот дрожал от холода. Его полное лицо было бледным, а с мокрых волос стекали капли дождя. Женщина, бывшая с ним, не сняла накидки, а так и стояла, прижавшись к своему спутнику. Ее била дрожь.

Марк смотрел на мокрые следы, оставленные их сандалиями на мозаичном полу, и ничего не говорил.

– Ты читал списки проскрибированных? – спросил отец.

Марк кивнул – он видел имя отца сегодня на досках, развешанных ночью по всему Риму.

– Мне надо переждать здесь всего несколько часов. Вскоре приедет мой вольноотпущенник. У него есть повозка с двойным дном – он привезет в ней овощи. Он поможет нам выбраться из города.

– Да… – выдохнул Марк.

Это было первое слово, которое он смог произнести. Смиренный, просительный тон отца его смущал: отец, чья власть над сыном была сравнима с властью господина над рабом, заискивал сейчас перед ним. Марк решал его судьбу.

– Я… я сейчас принесу сухую одежду и подогретого вина, – проговорил он, отводя взгляд.

Уже на пороге он обернулся и спросил:

– Кто-нибудь видел, как ты вошел сюда?

– Нет… Такой сильный дождь… Нет, никто… я был осторожен.

Женщина опустилась прямо на пол и заплакала.

– Я так замерзла… – бормотала она.

– Она ждет ребенка, – сказал отец.

Марк вышел на кухню.

Старуха вольноотпущенница и ее дочь, пока еще рабыня, хлопотали у очага. Марк взял кувшин с вином и глиняную тарелку с хлебом.

– А где Публий? – спросил Марк, подозрительно оглядывая кухню.

Молодая демонстративно застучала пестиком в ступке, а старуха прошамкала беззубым ртом:

– Откуда мне знать?

Марк поспешно поставил назад вино и хлеб, схватил нож и побежал из кухни. В комнате прислуги тоже никого не было. Он выскочил в атрий. Дождевые струи лились в открытый бассейн. Следовало бы закрыть отверстие на зиму. Но почему-то этого не сделали. Он не знал почему. Пол в атрии весь был забрызган водой. Марк заметил скользнувшую по стене темную тень.

– Стой! – закричал он.

Еще не отвыкший повиноваться раб остановился. Даже в мутном предвечернем свете пасмурного дня он заметил – в руках Публия что-то блеснуло.

– Иди отсюда, Марк, – сказал Публий хриплым голосом, – если не хочешь завтра очутиться в новом списке приговоренных к смерти.

Марк изо всей силы стиснул рукоять ножа.

– Публий, он – мой отец. В конце концов, тебе-то ничего не грозит…

– Отец!.. – Раб захихикал. – Я умею читать, я знаю, что это не имеет значения. Сын не имеет права укрывать отца. А вот раб может получить свободу за голову приговоренного.

– Публий, мы росли вместе. Мы были друзьями… мы играли… – Марк медленно обходил бассейн, в который лилась дождевая вода. Пол был скользкий. Если он поскользнется – то проиграет.

– Друзья!.. – передразнил Публий. – Я – раб. Ты – господин. Ну ничего, завтра я стану свободным и полноправным гражданином, равным тебе. От моего слова и твоя жизнь зависит… Захочу – пощажу. – Марк видел, как рот Публия кривится в презрительной гримасе. Что может быть для раба слаще, чем власть над бывшим господином? – А могу и заявить, что ты укрывал отца и пытался мне помешать. Но если ты меня попросишь о милости… Попросишь меня о милости, а?

– Попрошу… Оставь моего отца в покое.

– Ну нет уж, о такой милости и не мечтай!

Марк приблизился к Публию уже на расстояние вытянутой руки. Хотя Публий на пять лет его старше, они почти одного роста. В руках у раба – меч. У него – нож… Они играли вместе… Отец с молодой женой, ждущей ребенка, там, в комнате… один удар ножа… смерть… испытание… глупость… выбор прост…

Он прыгнул вперед и погрузил нож в живот Публия…

Может, он неправильно выбрал?

Видение исчезло. Марк смотрел остановившимся взглядом на развернувшийся свиток.

«Тело убитого лежало на залитом водой мозаичном полу, и вокруг него растекалось кровавое пятно…»

– Я неправильно выбрал? – повторил Гордиан вслух мучивший его вопрос.

– Дело не в правильности выбора, это всего лишь пример того, как запоздалое зло уже невозможно искоренить. Когда вывешивают проскрипционные списки, слово «правильно» утрачивает смысл.

– Мне было больно его убивать… – сказал Гордиан тихо.

Задуманное Владигором удалось лишь с третьей попытки. На площади возле Колизея – благо места было много – он воздвиг каменную лестницу, похожую на ту, по которой карабкался когда-то в горах на пути к титулу Хранителя. У этой лестницы ступени тоже чередовались с фигурами женщин и мужчин, заключенных в мрамор, но при этом живых – едва нога человека касалась их тела, как они начинали корчиться от боли. Толпа зевак, которые с ночи толклись вокруг Колизея – некоторые так и спали в тени портиков, ожидая, когда откроют ворота и можно будет занять хорошие места на предстоящих гладиаторских боях, – собралась теперь посмотреть на «варварское» строение на краю площади. На другой стороне стояла огромная статуя Аполлона-Нерона.

Пройдя несколько ступеней и убедившись, что лестница действительно корчится от боли под его ногами, Владигор спрыгнул вниз. Даже теперь, создав из камня эту имитацию человеческой жизни, он испытывал неприятное чувство, наступая на чью-то склоненную голову или дрожащие от непереносимой боли плечи. Он с отвращением отметил, что никто в толпе не выказал жалости или сочувствия к заключенным в камень пленникам. Зато многие одобрительно кричали, увидев в происходящем еще одну забаву, столь удачно скрасившую ожидание гладиаторских боев. Да и странно было бы искать жалости у людей, которые привыкли глазеть на умирающих гладиаторов.

Владигор отправил посланца за Гордианом. Император прибыл, оглядел причудливое строение и спросил:

– И куда же ведет эта лестница?

Владигор пожал плечами:

– Это неважно. Ты просто должен по ней пройти.

– Зачем же я пойду по ней, если не знаю, куда она ведет? – настаивал Гордиан.

– Твоя задача – подняться.

– Это не задача, а прихоть.

– Это испытание.

– Ты хочешь сказать, что ты, как бог, скрываешь от меня истинный смысл и назначение своего творения? Ну что ж, надеюсь, я, когда поднимусь, не разочаруюсь…

И он зашагал наверх. Первый шаг – и Гордиан замычал от внезапной боли, ибо невидимые острые ножи разрезали его ступни даже сквозь кожу сандалий. Он ступил на каменное изваяние, и оно скорчилось, как живое… Гордиан сделал еще шаг, оступился и схватился рукой за ступеньку – незримое лезвие тут же разрезало его ладонь. Гордиан повернулся и спрыгнул на землю.

– Ты не хочешь подниматься? – спросил Владигор.

Гордиан вытер окровавленную ладонь о тунику и посмотрел вверх.

– Я поднимусь послезавтра… – сказал он. – Нет… Через пять дней… Пожалуй, пяти дней хватит.

– А сегодня?

– Сегодня во время жертвоприношения я не нашел у орла сердца. Это дурной знак. Сегодня – нет.

– Римлянам всегда кстати попадаются орлы без сердца, – заметил Владигор.

Явившись в назначенный срок к своей лестнице, Владигор остановился как вкопанный – рядом с ней поднималась вторая, почти такая же, но каменная, без какого-либо намека на чародейство. Обе лестницы сходились вершинами, образуя подобие арки. Гордиан стоял у ее подножия, ожидая прихода Владигора.

– Так не пойдет! Ты должен был подняться наверх именно по этой лестнице, – сказал синегорец.

– Нет, ты сказал: «Твоя задача – подняться наверх». И я это сделаю.

И он зашагал по вырезанным из камня головам, которые были столь же совершенны, как и их «живые» собратья. Через несколько мгновений он сбежал обратно вниз.

– Там наверху ничего нет. Жаль, что зря построили такую прекрасную лестницу. Но ничего, я найду ей применение – велю поставить наверху святилище Минервы-Эрганы, покровительницы всех работников, и назначу ей фламина.

– Ты не выдержал испытания, – хмуро сказал Владигор.

– Да? Разве моя задача была в том, чтобы изрезать себе ноги?