355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Князев » Владигор. Римская дорога » Текст книги (страница 16)
Владигор. Римская дорога
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 22:57

Текст книги "Владигор. Римская дорога"


Автор книги: Николай Князев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава 3
ВНЕ РИМА НЕТ МИРА

Человек в черной хламиде торопливо шагал по пыльной дороге. На горизонте медленно плыли горбы серых холмов. Острый глаз смог бы разглядеть стада овец и пастухов в степи. Но вряд ли путник хотел свернуть с дороги, чтобы пуститься в еще более неверный путь, не сулящий ничего, кроме жажды и сомнительного ночлега в глинобитной хижине. Двое крестьян, лениво погоняющие осликов, опасливо посмотрели на человека в черном, когда тот поравнялся с ними.

«Верно, маг, но не из важных, – подумал старик, глядя на странные амулеты на груди незнакомца. – Но если он свободный человек, то почему идет пешком?..»

Додумать свою мысль он не успел. Человек в черном шагнул к нему. Просунул длинные гибкие пальцы с острыми ногтями в ноздри осла и с силой рванул голову животного вверх. Шея с хрустом переломилась, и оторванная голова повисла на пальцах чародея. Из вен животного хлынула кровь. Еще живые, не успевшие подернуться смертной пеленой глаза осла смотрели с невыразимой мукой на своего мучителя. Копыта животного стали разъезжаться, и туловище повалилось на бок. Старик едва успел соскочить на землю. Не помня себя, он бросился в чахлые заросли. Его спутник ударил своего осла пятками, надеясь ускакать, но животное стояло неподвижно, прикованное к месту взглядом человека в черном. Нынче в Персии все подчиняется магам – даже ослы. Второй путник соскочил на землю и припустил вслед за стариком.

Зевулус, ибо это был он, отшвырнул ненужную ему более ослиную голову и рассмеялся.

– Никогда не удается захватить двух ослов разом, – пробормотал он, взбираясь на спину животного. – Одного надо непременно убить!

Осел, понурив голову, потрусил вперед.

Зевулус мог бы воспользоваться своей способностью мгновенно переноситься из одного места в другое и не тратить времени на дурацкую езду верхом на длинноухом упрямце, но после своего изгнания из Рима он старался понапрасну не прибегать к чародейству. Червь сомнения то и дело начинал точить чародея – неужто сила его отныне совсем не та, что прежде? Что остается магу, который не уверен в своих силах? Только черепашье продвижение верхом на осле – вперед, к намеченной цели… Среди пыли и смрада!.. Зевулус ожесточенно дергал повод, не давая усталому животному обгладывать придорожные колючки.

Но вскоре он свернул с дороги и поехал прямо по степи к одному из холмов, что маячили синими горбами вдалеке. Холм оказался творением человеческих рук. Причем трудились над его созданием много лет назад – террасы, сложенные из кирпича, теперь частью обрушились и лишь в некоторых местах сохраняли свою форму. Сомнительной округлости ступени, что спиралью вели к башне-зиккурату, то и дело пропадали, превращаясь в пологий склон. Но при этом на вершине башни высился в неприкосновенности сверкающий золотом храм. Его массивные каменные колонны подпирали плоскую крышу. Зевулус карабкался наверх, в любое мгновение рискуя сорваться. Своими длинными звериными когтями вцеплялся он в камни и полз все выше, пока наконец не достиг основания храма. Если он и замешкался на пороге – то не дольше двух-трех ударов сердца. А затем шагнул внутрь. Посредине храма стоял стол из чистого золота, а подле него – удобное ложе, покрытое черной тканью. Вдоль стен тянулись каменные скамьи, уставленные изображениями людей. Даже в камне они не утратили выражения самодовольства или презрения. На ложе расположился человек, его бледное лицо и длинный, будто прочерченный стилом, рот контрастировали с черной бородой и расчесанной на прямой пробор курчавой шевелюрой. На голове его была коническая золотая корона, худое тело покрывал длинный плащ. В первую минуту его одеяние показалось Зевулусу абсолютно черным, но, присмотревшись, он увидел, что плащ сшит из множества ярких разноцветных кусочков. Красный был красен как кровь, голубой – нежен как небо в полдень, розовый же напоминал облака на закате, зато уж желтый сверкал истинным золотом, но, сливаясь вместе, все это яркое великолепие меркло, оборачиваясь непроницаемой чернотою.

– Любуешься? – спросил хозяин, растягивая свой и без того длинный рот в странной улыбке. – Поражаешься, как может такое великолепие превращаться в ничто?

Его голос звучал мягко и вкрадчиво, так мог бы звучать голос кошки, если бы она заговорила.

– Нет, – отрицательно покачал головой Зевулус. – Как раз это меня не удивляет.

– Долго же ты добирался сюда. Слишком долго для бога. Даже самого жалкого!

Зевулус опустился на колени и ткнулся лбом в зеленый мрамор пола. Пол был холоден как лед, и Зевулус подумал, что, может быть, под ним вовсе не камень, а огромная ледяная глыба. А если хозяин храма растопит этот лед своей волей!..

– Не бойся. Это в самом деле камень, – засмеялся хозяин. – Ну и как тебе роль божка, самого слабого в семействе, которого все попирают ногами? Не лучше ли быть могущественным средь людей?

Зевулус усмехнулся – он оценил, как ловко перефразировал хозяин знаменитую фразу Юлия Цезаря.

– Я терпеть не могу Цезаря, – заметил он вслух. – А тебе замечу, Ахриман, что лучше всего быть повелителем, а не подчиняться.

– Отчего же тебе так не нравится Цезарь? Некоторые его деяния заслуживают поощрения со стороны таких божеств, как я и ты. Во время испанской кампании он приступом брал города, которые были согласны сдаться, – и все лишь затем, чтобы иметь возможность их разграбить. Жаль, что римляне не обожествляют зло – они лишь творят его. Недаром они изгнали тебя, Зевулус.

– Мне еще удастся вернуться, Ахриман.

– Как ты узнал меня, Зевулус, если никто меня никогда не видел? Люди полагают, что у меня вообще нет телесной оболочки.

– Потому и узнал… Я же вижу, что на самом деле ты бестелесен.

Ахриман вновь улыбнулся, стараясь скрыть раздражение, – Зевулус оказался куда увертливее, чем он думал поначалу.

– Занятно было смотреть, как ты вылетел из Рима вверх тормашками. А ведь ты чуть-чуть не воцарился на форуме. Ха-ха, мы могли бы с тобой поделить мир. Тебе – Рим, мне – восточные земли.

– Именно так мы его и поделим, – сказал Зевулус.

– Разве у тебя еще что-нибудь осталось?

– Знания.

– И что же знаешь такого ты, чего не знаю я?

– Тайну ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ.

– А, эти камешки, раскиданные неведомыми богами, которые одному даются в руки, а другой гоняется за ними всю жизнь и никак не может их заполучить. Я тоже одно время ими интересовался. Пока не понял, что они не стоят тех сил, что тратятся на их поиски. Так что я не вижу причины, по которой должен считаться с тобой хоть одно мгновение, нелепый мой гость.

– И все же одну причину я назову тебе, – проговорил Зевулус, хитро прищурившись. – Тебе не нужен Рим могущественный, тебе нужен Рим павший.

– Он и так падет. И я не слышал, чтобы в Риме был кто-то, способный этому помешать. Уж не намекаешь ли ты на мальчишку, обряженного в пурпур?

– Нет, я имею в виду одного варвара, которого называют Архмонт Меций Гордиан. И одного хитреца, которого стоит опасаться. Пока что он всего лишь учитель риторики, но постепенно обретает удивительную силу.

– Его зовут…

– Гай Фурий Мизифей.

– Мизифей… – задумчиво повторил Ахриман. – Это имя говорит мне больше, чем ты думаешь, Зевулус. Бог Зевулус… – поправил он себя и одарил собеседника ядовитой усмешкой. – Ну что ж, я, пожалуй, подарю тебе Рим, бог Зевулус.

– Но пока этот старикашка Юпитер имеет изрядную силу. И мы не можем сунуться за границы Рима.

– К чему нам с тобой, бог Зевулус, принимать во внимание какие-то границы? – засмеялся Ахриман. – Горам и рекам, ураганам и штормам плевать на границы. А именно боги повелевают стихиями, не так ли, бог Зевулус? Кстати… ты знаешь, бог Зевулус, что зеленым нумидийским мрамором выложены дворы в Палатинском дворце? И именно на таком же зеленом мраморе стоишь ты сейчас. Это значит, что отсюда наша власть простирается до самого Палатина.

Зевулус огляделся.

– Поразительно, что храм уцелел после того, как бесконечные волны завоевателей прокатились по этим землям?

– Просто мне понравился этот храм. Разумеется, прежде он принадлежал не мне. Но я сохранил его для себя с помощью небольшой хитрости. Нет ничего приятнее, чем поселиться в жилище божества, выбросив его пинком под зад из собственного святилища. Когда будешь обосновываться в храме Юпитера Капитолийского, не забудь мои слова и оцени их верность! – Ахриман рассмеялся.

Пока он смеялся, его огромный рот делался все шире и шире, потом этот черный овал поглотил лицо, потом все туловище, и вот в нем уже исчез весь храм вместе с золотым столом, удивительными статуями и удобным ложем. Не осталось ничего, кроме бесформенной площадки и стекающих вниз струек сизого песка. Зевулус не стал рисковать и спускаться с холма по ступеням. Возле ослика он очутился с помощью своей магической силы и пожалел, что наверх не забрался столь же быстро, хотя вряд ли Ахримана можно было поразить таким простеньким фокусом.

Кожаные футляры расставляли в нишах бережно, как драгоценные сосуды. Мизифей лично наблюдал за работой, указывая рабам, что и куда следует ставить. Шедший за ним вольноотпущенник-грек прикреплял под нишами глиняные таблички, на которых были нацарапаны названия сочинений, хранящихся в футлярах.

– Что здесь происходит? – спросил Владигор.

– Из Тисдры прибыла библиотека божественного Гордиана Второго. Шестьдесят две тысяч свитков. Их собирал его учитель и в знак привязанности к своему ученику завещал ему это сокровище. Гордиан Второй пробыл императором тридцать шесть дней, но от него осталось великолепное наследство – прекрасная библиотека и множество детей, правда, все от разных женщин. – Мизифей лукаво улыбнулся. – Зимой, пока море было неспокойно, я опасался переправлять библиотеку из Африки. Но нынче она займет достойное место в этих нишах. Когда я смотрю на все это, я думаю, что сведения, записанные в свитках, могут потягаться с твоим ВЕЛИКИМ ХРАНИТЕЛЕМ, не так ли, Архмонт?

Владигор недоверчиво покачал головой:

– Эти свитки, к сожалению, не ведают одного – будущего. В отличие от ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ.

– Зато они знают прошлое. Иногда этого вполне достаточно… Не так редко приходят людям в голову мудрые мысли. Но со временем потомки их забывают. Поэтому приходится придумывать все заново. Это печально.

Однако договорить он не успел – в раскрытое окно влетел филин и, покружив над их головами, уселся на плечо Владигору. Пришлось спешно выйти в соседнюю комнату, служившую кабинетом Мизифею, где сейчас никого не было и где Филимон без посторонних глаз мог принять человеческий облик.

– Что за спешка? – воскликнул Владигор. – Не мог прийти сюда в человеческом обличье?

– Не мог, – с невозмутимым видом отвечал Филимон. – Спешу сообщить, что тебя дома дожидается некая молодая женщина. Она велела поторопиться, – уточнил Филимон. – Мне показалось, что эта госпожа не из тех, которых можно ослушаться.

Филимон говорил совершенно серьезно, что с ним случалось чрезвычайно редко.

– Госпожа? – Владигор нахмурился. Честно говоря, он не мог и предположить, кто бы это мог быть.

– Архмонт, ты уходишь? – спросил Мизифей, появляясь в дверях.

– Ага, – ответил вместо Владигора Филимон. – Нас ждет молодая женщина, и глазки у нее замечательной красоты. Светятся, будто два огонька.

– Глаза… светятся? – переспросил Мизифей, и лицо его из оливкового сделалось пепельно-серым.

– Ты ее знаешь?

– Мо-жет… быть… – Мизифей стиснул кулаки, чтобы унять дрожь в руках. – Иди быстрее, она не любит ждать.

Больше ничего не сказав, он повернулся и вышел из комнаты.

Владигор не стал садиться в носилки – он терпеть не мог, когда люди использовались как лошади или мулы, и всегда отправлялся домой пешком. Гордиан, подметивший привычку синегорца, как-то высказался, что эта добродетель абсолютна бессмысленна. На это Мизифей тут же назидательно ответил, что добродетель не может быть бессмысленной, ибо ценна сама по себе, безотносительно, приносит она пользу или нет… Впрочем, теперь Владигор жил поблизости от дворца – император подарил своему другу прекрасный дом в Каринах, недалеко от своего собственного.

Новое жилище Владигора ото всех соседних отличалось мрачной строгостью, которая была свойственна скорее Риму стоическому, нежели Риму эпикурейскому. В то время как соседи держали по нескольку сотен рабов для обслуживания своего хозяйства и исполнения малейших капризов, у Владигора было лишь трое слуг-вольноотпущенников – Филимон купил их на невольничьем рынке по приказу князя, и тут же им даровали свободу. Слуги посчитали своего нового хозяина эксцентричным и непрактичным – такого не грех надувать и обкрадывать. Они почти сразу начали обращаться к нему с некой долей фамильярности, которую он до поры до времени терпел. Правда, в своих ожиданиях им пришлось разочароваться – красть у Владигора было нечего, он не устраивал пиров, большую часть времени отсутствовал, а, находясь дома, ел то же, что и его слуги. Не тащить же из атрия мраморную статую Аполлона или тяжелый кипарисовый сундук.

Привратник, сидевший в своей нише у дверей и жующий кусок хлеба за неимением ничего более вкусного, сообщил Владигору, что женщина в самом деле его дожидается. Но как и когда она проникла в дом, привратнику было неведомо.

Владигор вошел в кабинет. В плетеном кресле, в котором обычно сиживал он сам, разбирая принесенные Филимоном из библиотеки свитки, теперь расположилась девушка с золотыми, уложенными в виде шлема волосами. На ней было длинное платье из волнистой мелкоскладчатой ткани, а на ногах – сандалии, украшенные самоцветами. Больше всего Владигора поразили ее глаза, совершенно прозрачные и неподвижные, – казалось, они светились изнутри странным светом.

«У смертных таких глаз не бывает», – подумал Владигор.

– Приветствую тебя, Ненареченный бог, – сказал незнакомка, продолжая пристально смотреть на Владигора. – Я пришла предостеречь тебя.

– Кто ты?..

– Если ты не знаешь, то незачем спрашивать, демонстрируя свое невежество, – отвечала странная гостья. – Ты полагаешь, что владеешь камнем, которому известно кое-что, и потому ты – мудрец. Но скажу тебе – твоя мудрость поверхностна, так же как и твои знания.

– Ты говоришь дерзко, – заметил Владигор.

– Я говорю справедливо, и не советую тебе меня перебивать. Я пришла сюда, чтобы лично сообщить тебе мою волю: уничтожь ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ.

– Ты смеешься?.. – пробормотал Владигор, хотя губы девушки были плотно сомкнуты, а в глазах не было и намека на улыбку.

– Нет. Моя забота – сохранение Рима. И ради этого повелеваю уничтожить камень.

– Я не могу вернуться в Синегорье без ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ. Этот камень – из моего мира.

– Именно поэтому он должен быть немедленно разбит.

– Это невозможно.

– Как ты упрям! – в гневе воскликнула девушка и поднялась с кресла. – Неужели ты не знаешь, что ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ не только хранит, но и разрушает?!

– Послушай, если тебя так волнует судьба Рима, то позаботься о Вечном городе сама, а я позабочусь о своем Синегорье.

– Ненареченный бог, ты – Хранитель времени. Неужели ты не знаешь, что твое появление нарушило течение истории Рима? Уничтожь камень – в который раз говорю тебе!

– Не вздумай этого делать, – раздался за спиной Владигора голос Мизифея.

Владигор обернулся – ритор вошел в кабинет. Он так запыхался, будто бежал всю дорогу от Палатинского дворца, хотя, скорее всего, бежали рабы, неся его носилки.

– А, это ты, Мизифей, – сказала гостья и добавила равнодушно: – Рада тебя видеть…

Владигору показалось, что Мизифей когда-то очень провинился перед этой госпожой и никак не может загладить свою вину, ибо она не из тех, кто принимает извинения.

– Я… – Впервые Мизифей не находил нужных слов. Лицо его опять побледнело. Неужели ритор просто-напросто боится золотоволосой красавицы?

– Ты что-то придумал, Мизифей? – спросила она снисходительно, но ритора не удивил и не оскорбил ее тон. – Интересно послушать… ты же знаешь, мне всегда интересно тебя слушать.

Мизифей взглянул на Владигора, будто просил у него помощи, и проговорил без обычной уверенности в голосе:

– С помощью этого камня мы создадим Хранителя времени и спасем Рим.

– Создадим Хранителя времени! – передразнила гостья и расхохоталась. – Из чего вы его создадите? Из грязи? Из глины? Палладий даруется небом, а не выстругивается из дерева. Или ты позабыл об этом, мудрец, возомнивший себя мудрее богов?

– Я всегда думал, что ты покровительствуешь мудрецам, а не насмехаешься над ними, о Минерва! – отвечал Мизифей почтительно, но с достоинством.

Смех гостьи обидел Мизифея, но в то же время придал ему уверенности. Минерва? Богиня мудрости – эта юная девушка? Владигор недоверчиво оглядел ее с ног до головы. Гостья прекрасно заметила его взгляд, но не подала виду.

– О да, я покровительствую мудрецам, – кивнула богиня и при этом капризно надула губы. – Но их день ото дня становится все меньше, так что, боюсь, мне станет вскоре некому помогать. Ибо мудрость подразумевает еще и смелость в отстаивании своих взглядов. Недаром я покровительствую не только умным, но и героям. Греки почитали меня богиней войны. Ну а римляне оставили мудрость без защиты. Чего же она стоит после этого? Недаром мудрецов нынче мало, а остряков и пошляков – хоть отбавляй. Мизифей, ответь мне на один вопрос…

– О да, Минерва…

– Сражающаяся мудрость – это звучит глупо?

– О нет, богиня.

– Значит, ты решил сражаться. И ты не уничтожишь камень, Мизифей?

– Ни за что! – Первый раз Мизифей осмелился взглянуть ей в глаза.

– А ты? – повернулась она к Владигору.

– Никогда.

Она нахмурилась, готовясь произнести нечто роковое, но тут в разговор вновь вступил Мизифей.

– ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ разрушает, когда находится в бездействии или в руках разрушителя. Мы же с его помощью обучим нового Хранителя времени, так что камень из другого мира принесет Риму только пользу, как и всегда ему приносили пользу чужие страны.

– Польза чужого, – пожала плечами Минерва. – Рабы и военная добыча… А ты знаешь, как пользоваться камнем? – обратилась она к Владигору.

Тот отрицательно покачал головой.

– И что же ты намерен делать?

– Я разгадаю его тайну.

– Твое намерение похвально, – рассмеялась Минерва. – Но только я сомневаюсь, что тебе хватит на это жизни. Но ты герой, Архмонт, а мне нравится покровительствовать героям. Так что я подскажу тебе, что делать. Ты слышал, надеюсь, что змеи мудры. Ну конечно же, слышал. Так вот, ступай по следу змеи, и ты узнаешь тайну своего ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ. Если сможешь. – Она вновь рассмеялась и покачала головой. – Занятно смотреть на вас. Вы оба знаете так мало, но при этом пытаетесь обучить третьего, который не знает ничего. Что получится в итоге? Три глупца, вообразившие, что их усилиями можно спасти Рим. Хорошо, пусть даже ты создашь Хранителя времени. Но где ты возьмешь для него ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ? Ибо Хранитель времени без ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ – ничто. От него останется одно слово «великий», которое, спору нет, звучит приятно, но совершенно бессмысленно.

– В этом мире должен существовать свой камень, и мы найдем его.

– Кто это «мы»? Ты не найдешь. И он тоже, – она кивнула в сторону Владигора. – Мальчишка Гордиан, сколько бы он ни учился, все равно ничего не отыщет. ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ может открыться лишь избраннику богов или… – Она замолчала на полуслове. – Ах вот оно что! Ты не посмеешь этого сделать, Мизифей!

– Дело уже сделано…

Глаза Минервы сверкнули так, что оба достойных мужа отшатнулись.

– Где она? – спросила Минерва едва слышно.

– В Палатинском дворце. Я привез ее, чтобы она осмотрела библиотеку, прибывшую из Тисдры. Она обожает книги, что не удивительно.

Минерва не отвечала и пристально смотрела на Мизифея.

«Она решает его судьбу, – пронеслось в голове Владигора. – Убить или позволить жить и исполнить задуманное…»

И по тому, как богиня едва заметно кивнула и отвела взгляд, стало ясно – карать она пока не станет.

– Ты так мудр, Мизифей, что с тобой даже неинтересно говорить, – такое впечатление, что находишься среди Олимпийцев и слышишь их мудрые речи. Неужели в тебе нет ни капли человеческой глупости? – Гнев Минервы то ли прошел, то ли она просто делала вид, что более не злится.

– Ее предостаточно, светлоокая богиня. Я плохо разбираюсь в людях, и мне свойственно в них обманываться.

– Я рада слышать, что ты сам ведаешь о своих недостатках. – Голос Минервы звучал уже не снисходительно, а почти дружественно. – Ну что ж, Мизифей, если ты будешь остерегаться предателей, то исполнишь задуманное. Ты знаешь, как был ниспослан Юпитером царю Нуме медный щит, сверкающий как солнце?

– Разумеется, светлоокая богиня. Каждый гражданин Рима знает об этом.

– Сегодня вечером вели жрецам забрать все двенадцать щитов из Регии, где они хранятся, пусть отнесут их в храм Юпитера Капитолийского. И будь там вместе с Гордианом и Архмонтом всю ночь. Может быть, твоя мудрость сослужит тебе добрую службу.

Она поднялась и неторопливо вышла из кабинета. Владигор хотел последовать за ней, но Мизифей остановил его:

– Не вздумай этого делать.

В этот момент в кабинет заглянул Филимон:

– Я видел, как из дома вышла какая-то древняя старушонка в ужасном тряпье и, стуча клюкой, поплелась в сторону Капитолия.

– Это она… – прошептал Мизифей.

– На что она намекала, когда говорила о змеиной мудрости? – спросил Владигор.

Мизифей задумался, но лишь на мгновение.

– Недалеко от Рима живет племя марсов, они все сплошь считаются колдунами и обладают удивительной способностью ловить змей. Элагабал во время своего правления заставил их поймать тысячи и тысячи змей и выпустил тварей до рассвета в цирке. Когда же собрался народ, то они многих покусали, началась паника, сотни человек погибли. Так что когда говорят о змеях, говорят о марсах. Тут иного толкования быть не может.

– Какая удача, что ты никогда не ошибаешься, Мизифей! – радостно воскликнул Филимон.

Ритор вздохнул в ответ:

– Один раз я ошибся, и Минерва до сих не может мне этого простить.

Она сидела в библиотеке Палатинского дворца и читала привезенный из Тисдры свиток. Спереди ее густые темные волосы мягкими волнами спадали почти до плеч, а сзади были уложены в сетку – по моде, которую ввела еще Юлия Домна. Эта прическа сирийских женщин уже несколько вышла из моды, но темноволосой девушке она необыкновенно шла. Древний желтый пергамент лежал у нее на коленях. Гордиан смотрел на девушку и не мог отвести взгляда. Она читала свиток из библиотеки его отца.

– Тебе интересно? – заговорил он с ней несколько бесцеремонно.

Как император и как хозяин библиотеки он считал, что имеет право на такой тон, – она не спросила у него позволения здесь быть.

От неожиданности она едва не выронила свиток и вскочила со складного стула с пурпурной подушкой.

Она нарушила еще один пункт этикета – уселась на стул самого императора. Хотя это нарушение можно было бы истолковать как некое знамение.

У нее было круглое лицо, розовое, чуть тронутое загаром, а глаза прозрачные, как вода горного ручья. Он не знал, почему возникло именно это сравнение, – он был уверен, что сначала ему на ум пришло какое-то другое, более подходящее слово. Но в последний момент он спешно изменил свои мысли – будто чего-то испугался.

Нет, нет, о глазах ее лучше не думать и не искать сравнения. Это опасно. Совсем другое дело – волосы. Ему хотелось раскидать ее густые черные пряди по плечам, чтобы они упали в беспорядке.

– Я не хотела этого делать, Август… свиток лежал на столе… – Она замолчала, ожидая от него слов прощения.

Но Гордиан медлил, ему нравилось ее замешательство.

– Кто ты? – просил он.

– Юлия Сабиния Транквиллина, дочь твоего учителя Гая Фурия Мизифея. Я узнала, что сегодня в библиотеку привезут новые свитки, и мне так захотелось на них взглянуть. – Она говорила о книгах как об изысканных лакомствах.

– Мизифей, верно, и тебя многому научил?

– О да, Август…

– Называй меня Гордиан.

– Гордиан Август?

– Нет, просто Гордиан. Или нет… называй меня Марк.

Этим именем называли его лишь близкие, и ему захотелось услышать, как она произнесет его имя.

– Отец твой чрезвычайно умен. А ты умна, Юлия?

– Умна, но не умнее себя самой, Марк.

– Мне нравится, как ты ответила, – с улыбкой произнес Гордиан, не отрывая взгляда от полных ярких губ девушки. – Твой отец говорит, что время от времени людям в голову приходят одни и те же мысли, мудрецы заново открывают старые истины и произносят сказанные кем-то фразы. Как ты думаешь, твоя мысль будет повторена вновь?

– Не знаю, Август. Вряд ли она столь глубока, чтобы еще раз повториться.

– Марк, – поправил он ее. – А я думаю, что будет. Через тысячу лет. Или более того. Кто-нибудь непременно произнесет ее заново, не ведая, что ты ее уже когда-то сказала. Вылетев из твоих уст, она превратилась в невидимую птицу и теперь долго– долго будет летать над землей. Но однажды присядет на плечо какому-нибудь человеку, склонившемуся над пустым пергаментом. И он напишет ее заново… она будет звучать немного иначе, но это будет твоя мысль, Юлия.

– Ты так красиво говоришь, Марк… – Она улыбнулась, открывая белые ровные зубы.

Он был уверен, что в Риме не найдется второй женщины столь же красивой. Год от года лица женщин становятся все более уродливы, тела мужчин – все более немощны. Коренные латиняне почти вымерли. Но красота Юлии была совершенной.

– Я просто рассказал тебе о том, что будет, – сказал он после долгой паузы.

– Что будет… – повторила она как эхо.

Свиток выскользнул из ее рук и покатился, разворачиваясь, по мозаичному полу, в центре которого в шестигранном медальоне был изображен Диоген, а вокруг, в рамках черного с золотом орнамента и стилизованных цветов, еще шесть философов. Гордиан подхватил извивающуюся змеей полосу пергамента и поднял. А свиток докатился до стены и остановился. Но по-прежнему он не развернулся до конца. Никогда Гордиан не видел свитка такой длины. Гордиан прочел то, что было написано:

«…Ненареченный бог явится из потока, подняв бурю, возмутившую пустыню. Минует тысячелетие, и врата откроются. Но прежде, чем смогут открыться врата, человек, носящий третье имя, превзойдет себя или снизойдет в небытие…»

Гордиан так побледнел, что Юлия невольно спросила:

– Что случилось, Марк?

Он не ответил, бросил свиток на землю, и тот, по-змеиному шурша у его ног, сам стал сворачиваться. Гордиан стоял не двигаясь. Свиток свернулся полностью, и теперь ничто не намекало на его чудовищную длину. Гордиан, поколебавшись, вновь поднял его и размотал. Таинственные предсказания исчезли – перед ним были стихи, хорошо знакомые каждому повесе. Гордиан неодобрительно покачал головой:

– «Наука любви» Овидия – это вовсе не та книга, которую я бы посоветовал читать юной девушке.

Юлия покраснела до корней волос.

– Разве ты сам никогда не вел себя дурно?

– Да, прежде. Но я стараюсь исправиться.

– Ты знаешь, что римляне называют тебя Гордиан Благочестивый? – Она посмотрела на него в упор.

В ее поведении было что-то вызывающее. Но он не мог понять что. Ему хотелось спросить, видела ли она лишь текст Овидия или свиток и перед нею разворачивался бесконечной лентой, сообщая и ей удивительные, тревожащие душу предсказания. Но он боялся спросить. Ибо был почти уверен, что она знает тайну свитка. Он почувствовал, что щеки его горят и он вслед за Юлией краснеет, как мальчишка, сам не зная почему.

А она как будто не замечала его смущения. Или ей нравилось, что он так неловок и смущается при каждом слове? Зато она так уверена в себе.

Столько лет Мизифей старался не вспоминать об этом…

После воцарения Элагабала Мизифей спешно уехал из Рима. Лишь только он увидел выставленный на алтаре Победы портрет нового императора, так сразу и понял, какие несчастья ожидают Рим. Элагабал был изображен в шелковом, расшитом золотом жреческом одеянии, доходящем до пят, по финикийской моде, в высокой золотой короне, на шее висело множество ожерелий, лицо было набелено, щеки нарумянены. Черные насурьмленные брови приподняты, как у женщины, что стремится очаровать мужчину. Отъезд Мизифея напоминал бегство. Сидя на своей маленькой вилле в Кампании и получая из Рима сведения о безумствах нового императора, он мог бы радоваться своей предусмотрительности, если бы эти известия не свидетельствовали об отсутствии всякой меры в разврате и глупости властителя. Даже сообщение о смерти Элагабала не принесло радости. Преторианские гвардейцы убили его, швырнули тело в клоаку и возвели на трон другого. Не понравится новый – убьют и его и отдадут власть следующему кандидату, который пообещает им более щедрые подарки и более высокое жалованье.

Мизифей хотел возвратиться в Рим, затем раздумал. Хотел написать письмо новому императору и опять же раздумал. Целыми днями бродил он по окружающим виллу оливковым рощам или между бесконечных грядок фиалок и роз. Но в этом благоухающем огромном саду Мизифей не находил себе места. Ему хотелось сделать что-нибудь важное, но он не ведал что…

Однажды утром он проснулся с ощущением, что решение найдено. Оно было простым и ясным, как глоток воды или глубокий вздох во время пробуждения. Мизифей облачился в белую тогу и велел рабу вести за ним шесть белых ягнят, предназначенных для жертвоприношения. Храм Минервы располагался на горе, и в этот час в нем никого не было, кроме жреца, который совершил жертвоприношение и сообщил Мизифею, что его жертва угодна богине. Тогда ему было дозволено войти внутрь. Мизифей накрыл тогой голову и предстал перед золоченой статуей. Вслух, как и положено римлянину произносить молитву, он попросил богиню о сокровенном. Пусть она сделает так, чтобы Римом отныне правили умные и добродетельные правители, которые бы жаждали мудрости, а не крови.

Он вышел из храма с сознанием исполненного долга. Всю дорогу было легко ему идти, будто летел он на крыльях, не касаясь земли… Но лишь переступил порог своего дома, как понял, что его просьба – глупость, ребячество, боги не обязаны устраивать дела смертных… Надо было бы попросить что-то иное. Но что – он так и не смог придумать. Последовавшие за жертвоприношением дни он провел в странной тоске и смятении, ждал чего-то и в то же время ни на что не надеялся. Наполовину грек, он был склонен к фантазиям, наполовину латинянин, он тут же в этих фантазиях сомневался.

Однажды, возвращаясь из Неаполя с новыми свитками, присланными из Рима, он увидел сидящую на придорожном камне женщину, – бросив на нее взгляд, он заметил, что она молода и красива и что ее стола из тончайшей белой ткани, которая очень дорога и редка и которую привозят издалека, с Востока. Поверх столы была накинута легкая бледно-голубая палла, прикрывавшая ее чудесные золотые волосы. Поначалу он подумал, что женщина, должно быть, чужеземка, ибо такие золотые волосы среди итальянок – большая редкость, но, присмотревшись, решил, что ошибся. Черты ее лица были абсолютно правильные, будто выточенные резцом совершенного мастера, и казались такими знакомыми. Может быть, он видел прежде мраморный портрет этой женщины, а теперь она сама сидит на придорожном камне, дожидаясь его, Мизифея. Что незнакомка ждала именно его, у Мизифея не было никакого сомнения. Он остановился. Она смотрела на него странными светлыми глазами, которые слегка светились изнутри. Эти глаза его просто околдовали.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю