Текст книги "Владигор. Римская дорога"

Автор книги: Николай Князев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– Ой ли? – перебил его Вирем и зло сощурился. – Коли занемог, как за людьми своими смотрел? Может, скажешь еще, что заплатишь князю виру тем добром, что в руднике нашел? Так вирой тебе не отделаться, только кровь будет платой.

По всему выходило, что виноват Доброд, но Владигору почему-то в его вину не верилось. Темное дело, неразрешимое…

Тем временем один из дружинников внес на помост кожаный мешок с тем самым добром, из-за которого спор вышел. Владигор сделал знак, завязки мешка распустили, прямо на помост высыпали найденные сокровища. Те, кто стоял ближе, ахнули, разглядев находки. Задние же, ничего не видя издалека, стали напирать, надеясь поглядеть диковинки. Вещи в мешке были удивительные – бусы с изумрудами, золотые браслеты и серьги, подвески с резными камеями из бледно-голубого оникса и кубки золотые с рельефным изображением людей и странных созданий с козлиными ногами и рогами на голове. Кубков было шесть, и каждый из них был наполнен золотыми монетами и изумрудами. Монеты эти никто не чеканил в Поднебесном мире. Взяв одну, Владигор отчетливо почувствовал идущий от нее холод, – Хранитель времени узнал пришельца из других времен…

– Кто мог положить эти вещи в мешок? – спросил Владигор, переводя взгляд с одного вотчинника на другого.

Вирем пожал плечами, а Доброд ответил:

– Верно, кто-нибудь из борейских наемников награбил, спрятал, а взять забыл.

– Может, и так, – кивнул головой Владигор, не отрывая взгляда от лица Доброда, и тот смутился, потупился. – Да только неудобное место он выбрал награбленное прятать – возвращаться за ним несподручно…

Вирем кивнул согласно словам князя, но опять же молча.

– Может, кто из вас видел какого-нибудь незнакомца, показавшегося ему странным?..

– Да многих видали… – неопределенно пробормотал Доброд. – Нищие проходили, беглые от прислужников Климоги прятались… Купцы даже заезжали. Любой мог оставить…

И все же кто-то из них двоих что-то знал, но вот что?..

Если бы Владигор мог читать мысли, дело сильно упростилось бы. Но такое доступно лишь чародейской братии, да и то с согласия друг друга. А что, если бы эти двое согласились?.. Владигор не отрываясь смотрел на спорщиков. Невольно они смутились, поникли головами. И говор толпы умолк, на площади сделалось необычайно тихо – лишь изредка звякнет оружие в руке стражника. И в этой вязкой тишине послышался Владигору чей-то голос, неведомо чей, и молвил этот неведомый одно-единственное слово: «Оба»… А вот что «оба» – невиновны или виновны, – того голос не досказал.

– Судный поединок! – приговорил князь.

И Доброд, и Вирем вздрогнули, услышав приговор, хотя и ждали от князя именно этого слова…

Дружинники расчистили в толпе круг для спорщиков. Послали отроков за оружием – пусть выбирают, какое кому по руке. Спорщики выбрали добрые кольчуги, шлемы да щиты. Меч у каждого был свой. Встали друг против друга, и пошла рубка. Без затей рубились – силой каждый взять хотел. Один замахнется – другой щит подставит. Другой мечом рубит – опять по щиту клинок бьет. Слышно было, как дружинники меж собой фыркают – «я бы так ударил… да этак»… Вирем все же исхитрился – черкнуло самое острие по щеке Доброда, кровь брызнула, но устоял Доброд, стер кровь с лица и вновь пошел на друга-врага своего. Так яростно, что тот обороняться только успевал. Справа ударит, потом слева. Потом опять справа… И вдруг крутанулся на месте, сделал полный оборот и опять справа ударил. Вирем, ожидавший удар слева, не успел щитом прикрыться, и клинок Доброда рассек ему плечо и грудь. Рассудил Перун, за кем правда.

Рассудил Перун, за кем правда. Вирем умер прямо на площади перед дворцом. Последнего слова предсмертного молвить не успел. А Доброд поехал к себе в вотчину, и там рана у него на лице воспалилась, будто от внутреннего огня, в три дня он от горячки в могилу сошел. И его Перун не пощадил. Неужто оба были виноваты? Или каждый невинен? Может, надо было послать кого из старейшин учинить допрос всем родственникам, заставить на капище Перуновом клясться? Может, в самом деле кто-то третий виноват, а двое невинных в землю полегли? Остались дети без отцов сиротами. Захиреют вотчины, станут легкой добычей разбойников или соседей. А ведь ты их, князь, судил. Что ж так рассудил плохо? Найденное добро ты велел оставить себе, – правда, сполна отсыпал вдовам погибших золотых монет поровну за ту находку. Да что с того? Это даже не твоя вира, князь, это малость, о которой и вспоминать-то стыд. Да только что себя казнить попусту? Сколько людей за тебя погибло и еще погибнет?! О каждой душе печалиться – слез не хватит. А не печалиться – станешь как Климога…

Известие о смерти Доброда принес ему Филька, объявившийся во дворце по своему обыкновению внезапно. Прилетел филином, ударился об пол, обернулся человеком и вот теперь сидел за столом, ел холодное мясо, попивал вино таврийское.

– Видишь, как вышло, – проговорил Владигор. – Я – Хранитель времени, а своих людей уберечь друг от друга не умею. Начнут злые языки болтать – молод князь, не умеет людей рассудить.

– Не казни себя, в судном бою промашки не бывает, – поддакнул Филька. – Коли двое погибли, выходит, оба и были виноваты…

От этого «оба» Владигор невольно передернулся. Вновь вспомнил неведомый голос, прошептавший: «оба».

– Мешок с добром нашли, а поделить не сумели – жадность одолела. Поступили бы по-братски, не было бы меж ними ссоры. И сами бы на суд не ходили, и меч друг против друга не поднимали… Логично? – вставил Филька книжное слово и подмигнул Владигору: мол, и я в Белуновы книги заглядывал.

– Но ведь я не за мешок их судил, – отвечал, хмурясь, Владигор. – По Совести они виноваты. Ну а по Правде?

Филька захохотал:

– Да, князь, ты загадки задаешь не хуже старого скомороха.

– Что ты смеешься? Или ответ знаешь?

Филька замотал головой:

– Другое ведаю: каждая из вдов положит сыну в колыбель перепачканную в крови мужнину рубаху и будет колыбельные песни ему напевать все про месть да про голову врага, которую надо бросить возле отчего порога. Не будет между этими семьями мира.

– Легко было бы сказать, что Злыдень их попутал… – проговорил тихо Владигор и осушил свой кубок до дна. Но не легче сделалось у него на сердце, а, напротив, куда тяжелее.

– Может статься и так… заполз змеёю-завистью в сердце одному, опоил другого отравой-ненавистью. Тут мечом не поможешь…

– Не о том разговор… Знать-то надо было всего лишь, кто отрока убил…

– Да если о том спор, что ж ты мучаешься, князь? Ты же чародей, неужто ответ на такой простенький вопрос найти не мог?..

Владигор хмуро взглянул на Филимона и вновь наполнил свой кубок.

– Был мне ответ…

– Каков, если можешь сказать?..

– «Оба»…

Филимон расхохотался:

– Вишь, как я угадал…

Владигор стукнул кубком по столу так, что расплескал вино.

– Ответ плох. Да и судья сплоховал. Три человека за мешок золота сгинули.

– Что ж странного, – пожал плечами Филимон, – видал я, как за один золотой сотня людей пропадала…

– Мне одна мысль покоя не дает: может, я не вину их искал, а того, кто этот мешок в старый рудник кинул?.. – Владигор встал, снял с полки золотой кубок, найденный в кожаном мешке, и поставил его на стол перед Филимоном. – Что скажешь? Видел ли ты когда что-нибудь подобное?

Филимон на мгновение задумался, разглядывая хитро усмехающиеся мордочки козлоногих людей, играющих на свирели…

– Ага, видел… – кивнул он наконец. – В библиотеке у Белуна в одной книге был нарисован точь– в-точь такой же…

Глава 3
СНОВА В ПУТИ

Мрачен был лес. Березы тлели белыми свечками меж темных, почти черных, елей. Стоило вековым великанам потесниться – тут же, извиваясь тощим телом, ползла вверх молоденькая рябинка, всю недолгую свою жизнь проведшая в лесном полумраке, как девица в заточении. Ей бы на облака посмотреть, на синее небо полюбоваться, да куда там – огромные ветви застилают небо. В лесной чащобе старому, отжившему свое дереву упасть некуда – стоит оно, наклонясь, опираясь на ветви и стволы соседей, будто дружинник в бою, сраженный каленой стрелою, упал на руки своих товарищей и, мнится, мертвый, все еще хочет бороться и взмахнуть мечом.

И все же в этой стене нашлась брешь. Протоптала людская нога тропку через Заморочный лес, едва нечисть покинула здешние места. И хотя по ночам никто не осмеливается преклонить голову на густой серый мох, в дневную пору непременно наведывается сюда народ из окрестных деревень. Неожиданно проглянул меж деревьями свет. Лиходей запрядал ушами, заржал, свернул с тропинки и, ведомый безошибочным чутьем, двинулся сквозь заросли высоких папоротников. Расступились деревья, и Владигор выехал на поляну, посреди которой стояла избушка, черная, покосившаяся, хотя и не столь древняя, как могло показаться сначала. На пригорке торчал деревянный истукан, высотою в два человеческих роста с огромным, грубо вырубленным лицом, на губах и волосах еще сохранились следы красной охры – совсем недавно подкрашивала истукана не слишком умелая рука, мазки легли вкривь и вкось. Вместо глаз вставлены были в отверстия два белых камня.

Лиходей снова испуганно заржал и попятился. Владигор соскочил на землю, подхватил коня под уздцы и повел за собою. Лиходей не сопротивлялся, лишь укоряюще фыркнул: мол, я тебя предупредил, князь, а теперь поступай как знаешь, – ежели любопытство твое столь велико, что голову не боишься сложить, кто же тебя задержать может?

Изгородь вокруг избушки была тоже старая, тонкие жерди успели кое-где обломиться, а ворота, если таковые когда-то и были, – исчезли. Владигор подошел к избушке. Истукан смотрел на него своими белыми глазами. Владигор взглянул на перстень, – впервые с того момента, как въехал он в Заморочный лес, камень светился тревожным красным светом. Невольно князь положил руку на рукоять меча. Однако если кто и обитал в потаенной избушке, было это давно – по всему двору успела подняться густая трава, а золотая листва, которой лес щедро успел насыпать поверх муравы, лежала ровным ковром. Владигор отпустил повод и, пригнувшись, шагнул за порог. Внутри царило такое же запустение, как и снаружи. Ставен на окне не было, и на земляном полу золотым платком лежал блик солнечного света. Все углы избушки покосились, бревна то и дело поскрипывали – видно, держались из последних сил. Очаг, давно не топленный, источал холод. Никакой рухляди в избушке не было, а из посуды – несколько битых горшков да миска на полу с засохшими остатками какой-то еды.

«А ведь из миски этой не так давно ели…» – отметил про себя князь.

Но тут другое привлекло его внимание – на единственной уцелевшей лавке лежала деревянная табличка, покрытая, как ему показалось, воском. А на воске – царапины. Взяв дощечку в руку, Владигор понял, что не ошибся. Она в самом деле была покрыта какими-то надписями, но какими-, разобрать было нельзя. Ясно было только – не синегорское это письмо, другие буквы. Большая часть текста была сцарапана острыми когтями так, что воск сошел, а дерево сделалось лохматым, будто поросло шерстью. Владигору показалось, что когда-то он видел подобные буквы… Ну да, в библиотеке Белуна!.. Чародейские заклинания писались именно таким письмом…

Шагов он не слышал – так бесшумно двигался неведомый зверь за спиной, – но почувствовал дыхание – едва уловимый вздох твари, изготовившейся к прыжку. Обнажать меч в избушке не имело смысла – тесно. Владигор обернулся, правой рукою выхватил нож, на левую одним махом намотал, срывая фибулы, плащ. Мгновенно отпрыгнул. Серая тень мелькнула справа, но волк промахнулся. Зато князь угадал – нож встречным движением рассек звериное брюхо, и волчар сам в яростном порыве насадил себя на клинок. Клубки окровавленных внутренностей вывалились на земляной пол. Лапы заскребли по земле и замерли бессильно. Зверь оскалил ослепительно белые клыки, но тотчас глаза его помутнели, струйка кровавой слюны побежала по вывалившемуся языку. Владигор отер лезвие ножа. Странно было, что зверь напал на него в избушке, напал сейчас, по осени, когда, сытые после лета, волки стараются обходить человечье жилье и людей не трогать. Может, это оборотень, волкодлак, каких прежде было немало в Заморочном лесу? Владигор наклонился и оглядел убитого зверя. Никакой это не оборотень, а волк, настоящий волк… Вот только на шее у него шерсть стерта. Будто не вольным зверем бегал он по лесу, а кто-то держал его здесь на привязи, наливал ему пойло в миску…

Владигор вышел из избушки… И тут вспомнил о дощечке. Вернулся, принялся искать… Дощечка исчезла, как сквозь землю провалилась. Она должна быть здесь – он бросил ее на пол, прежде чем схватиться за нож… Владигор обернулся и только теперь заметил, что мертвый зверь лежит не так, как прежде, – князь бросил его тело головой к двери, а теперь волк лежал головою к окну. Владигор шагнул к зверю. Меж сомкнутых клыков торчали щепки. Зверь из последних сил дополз до странного послания и изгрыз его. Владигор ударил мертвого волка ножом в шею, но тело не шелохнулось, – волк издох и тайну свою утянул с собой.

Перстень по-прежнему светился нехорошим красным светом, предупреждая о неведомой опасности. Владигор поспешно вскочил в седло. Лес вокруг избушки был странно тих – не слышно было голосов птиц, деревья не шевелили кронами, стояли молча, будто ожидали чего-то. Нечисть обитала здесь, но пока затаилась, не давала о себе знать. Владигору пришла в голову мысль подпалить поганое логово, но он тотчас передумал: погода стояла сухая – огонь вмиг перекинется на остальной лес…

Лиходей несся вперед – лес хвостом заметал, через ручьи перескакивал одним скоком, – и вскоре поредели стволы и отступили темные ели, пошла все белая береза, начавшая ронять летнее убранство. Тропинка сделалась шире, послышались людские голоса. Лиходей помчался еще шибче – будто и не скакал целый день через лес, а стоял в княжеской конюшне да хрупал овес.

Деревушка выросла посреди леса. Домов было не более десятка, они плотно лепились друг к другу, сверкая новым тесом. Серебрилась на крышах свежая дранка. А на пригорке, где обычно устраивают капище бога-покровителя, столпились жители деревеньки. Сначала почудилось Владигору – для праздника. Но нет, ошибся князь. На пригорке сложен был костер, и к вбитому в землю столбу привязана была молодая женщина. Рубаха на ней была порвана, лицо покрыто синяками. Селяне что-то кричали, каждый свое, – не разобрать было, в чем дело. Одно ясно – жертву свою они ненавидели люто.

– Эй, что тут у вас приключилось? – крикнул Владигор, подъезжая.

Все обернулись к нему, крики и говор разом смолкли – люди смотрели настороженно. Кто его знает, зачем пожаловал одинокий конник с длинным мечом на боку и в кольчуге. Заметили и кровь у него на правом рукаве – так ведь волчья кровь от человечьей неотличима.

Вперед выступил старик с круглым румяным лицом, в шапке, отороченной лисьим мехом. Пояс, обтягивающий дородный живот, был шит золотой нитью, а в руке старик держал резной посох, чтобы ни у кого не вызывало сомнения – перед ним старейшина.

«На сожжение как на праздник принарядился», – неприязненно подумал о нем Владигор.

– Ведьма она, господин, – сказал старейшина, низко кланяясь. – Чужая, прибилась к нам весной. Мы к ней со всею душой, а она нам злом отплатила. Душа у нее черная…

– Какое же зло она вам учинила, люди добрые? – спросил Владигор, разглядывая колдунью.

Женщина была молода и красива. Она заметила интерес к себе неведомо откуда взявшегося конного и попыталась ему улыбнуться. Подивился Владигор ее бесстрашию. На костре стоит, а улыбка-то не жалобная, а дерзкая.

Владигор повернулся к старейшине:

– В чем же вина ее?

– Скот нам весь извела… – отвечал тот.

Бабы и мужики за его спиной зашумели.

– Тихо! – прикрикнул на них князь, и они разом смолкли, чуя, что перед ними человек, привыкший приказывать. – Сказывай, как извела она вашу скотину…

– Червей подкидывала… зайдет на двор – якобы хозяйку проведать, а сама – шасть к скотине и ну сыпать червей из рукава. Купава видела…

– Видела… – поддакнула молодая бойкая девка, выступая вперед.

– А ты что скажешь? – оборотился князь к пленнице.

Женщина хотела ответить, да не успела – один из парней, видя, что добыча может ускользнуть, схватил заранее приготовленный горшок с углями и швырнул в хворост – сухие ветки вмиг полыхнули. Только ветер гнал огонь в сторону, и до жертвы пламя не достало. Случай этот так напомнил Владигору прошлое – как гнались за Лерией сельчане, как кидали в нее камни, что почудилось ему на мгновение – это Лерию на костре собираются сжечь. Мигом двинул он Лиходея на толпу. С визгом крестьяне бросились врассыпную. Один из мужиков попытался ткнуть князя в бок вилами – да куда ему было, неумехе, – меч молниеносно перерубил древко, и обезоруженный смерд пустился наутек. Владигор спрыгнул с коня прямо на поленья, разрезал веревки, обвивавшие стан женщины, и, по– прежнему держа меч обнаженным, помог ей спуститься на землю. Пламя, будто только и дожидалось этого мгновения, поднялось вверх столбом, загудело.

– Век не забуду, милый… – прошептала женщина разбитыми в кровь губами. – Придет время – отплачу…

Тут Владигор почувствовал, как женский стан ускользает у него из рук, и увидел, что вокруг его руки обвилась толстенная черная змея. Мгновение – она шлепнулась на землю, свернулась кольцом, распрямилась и… Староста попытался ударить змею посохом и уж наверняка пригвоздил бы ее к земле, да не успел – гадина увернулась и, взвившись в воздух, вонзила зубы в живот старику. Тот завизжал, замолотил по воздуху посохом, а змея уже нырнула в высокую траву и скрылась из глаз. Купава кинулась к оседавшему на землю старику.

– Деда, не помирай, – запричитала она. – На кого ж ты меня оставишь…

Бабы все разом завыли. Мужики молчали – смотрели хмуро.

– Погодите выть! – прикрикнул на них Владигор. – Дайте поглядеть. Наверняка его вылечить можно.

Он склонился над стариком, задрал рубаху и тут же почувствовал, как чья-то тень упала на него сверху.

– Ударишь ножом – изувечу, – предупредил он, не оборачиваясь.

– Не трожь его! – закричала Купава. – Может, в самом деле поможет!

– Поможет, как же… – процедил стоящий за спиной, но все же нехотя отступил.

Владигор стал рассматривать укус. На белой коже старика, чуть повыше пупка, чернели две крошечные ранки. А вокруг них, вспухая, наливалось красным пятно. Владигор накрыл его ладонью. Почувствовал, как яд хочет разлиться дальше, разбежаться вместе с кровью по всему телу и остановить сердце. Только не выйдет из этого ничего. Владигор стал медленно сжимать пальцы, выгоняя яд наружу. Из ранки по капле стала точиться черная жидкость. От усилия пальцы сделались непослушными, и рука онемела. И весь правый бок. Силен яд. Да не просто яд – в самом деле колдовская зараза. Не ошибся старик, когда хотел ведьму сжечь… А ведь как была похожа на Лерию… Может, притворилась?.. Может, знала, кто перед ней, и нарочно приняла схожий облик? Владигора била крупная дрожь. Рубаха и кожаная куртка под кольчугой сделались мокрыми от пота. Неужто не осилит?.. Красное пятно уже сошлось вокруг ранки – не ладонью, пальцем можно прикрыть… Выльются последние ядовитые капли, и минует лихо. Но эти-то последние капли никак и не желали выливаться – катались под кожей под нажимом пальцев туда-сюда, будто надеялись ускользнуть. Владигор изо всей силы сдавил пальцы. Брызнуло во все стороны черным ядом, будто лопнул гнойник, старик охнул и обмяк… А ранка сделалась чистой, красной – два крошечных пореза на коже. И все.

– Ну вот… теперь чистой тряпицей перевяжи, до свадьбы и заживет… – улыбнулся Владигор, распрямляясь.

Деревенские стояли вокруг молча и во все глаза смотрели на него.

– Колдун небось… – шепнул кто-то.

– Да нет, молод больно…

– Так ведь это же князь… – крикнул один из парней то ли испуганно, то ли радостно. – Я в Удоке слыхал, что ему всякая чародейская сила подвластна…

– Владигор… – зашумели смерды и разом попадали на колени, в пыль лицом, точно так, как представлял он тогда на площади и чего не желал. Не желал, а увидеть пришлось. Струхнули селяне не на шутку – вынет князь меч да порубает мужикам головы за то, что осмелились его ослушаться… Да что ослушаться! Сказать страшно – Тишка-то с ножом к нему со спины заходил. «Выдать Тишку!.. Голову ему с плеч!..» Каждый, выкрикнув свое, вновь падал лицом в пыль.

– Будет вам! Встаньте! – приказал Владигор. – Не за что мне вас казнить. Лучше б накормили с дороги.

– Ко мне пожалуй, князь, ко мне! – завопил тонким срывающимся голосом старейшина и, тут же вскочив на ноги, будто не лежал минуту назад при смерти, засеменил вперед, одной рукой придерживая живот, а другой указывая князю дорогу.

Изба у старейшины была ладная – на подклети, крыльцо со срубным рундучком, засыпанным для устойчивости песком. В углу избы у входа – печь с дымницей. По стенам – лавки из ровного белого бруса, широкие и ровно обделанные. На полках – горшки и корзины с припасами.

– Как погляжу я, у тебя тут не изба, а настоящий дворец, – улыбнулся Владигор.

Старейшина суетился. И хотя рана еще давала о себе знать и старик то и дело хватался за живот, тихо постанывая, но присесть он все же не осмеливался.

– Будет тебе чиниться, – сказал Владигор. – Я перед тобою виноват. Сядь.

Старик присел на край лавки. Присели и его сыновья – два ладных парня с мягкими, несколько бабьими лицами. Жены их и внучка Купава жались к стене возле двери. А ребятню вообще не пустили в горницу.

– Давно здесь живете? – спросил Владигор.

– Вторую зиму зимовать будем, – отвечал старик.

– Далековато от реки забрались, торг вести несподручно…

– Тут до Удока тропа имеется, – встрял в разговор младший из сыновей. – Зимой на лыжах-то пушнину вмиг можно домчать.

– Молчи, Тихоня, – шикнул на него старик.

Парень стрельнул глазами и примолк.

«А ведь и впрямь мог бы меня зарезать. Или не хватило бы силы ножом кольчугу пробить?» – подумал Владигор беззлобно.

– Небось от дани здесь хоронитесь? – спросил он.

– Как можно, князь… Дань платим исправно. У наместника в Удоке на то запись имеется.

– Ладно, проверю, – небрежно кивнул Владигор. – А кто этой вотчиной тебя, старик, пожаловал? Небось сам?

Старейшина заерзал на лавке.

– Так ведь… нечисть тут жила… а мы ее понемножку изводить стали… Чародей приходил, мы ему всякого добра надавали. Так он на эту поляну заклятие наложил – никакая гадость из лесу сюда проскочить не может… В толк не возьму, как эта ведьма его заговор обошла.

– Потому как идола надо было деревянного ставить… – крикнула от дверей Купава. – А не амбар новый рубить.

– Цыц, девка!.. – прикрикнул на нее старик да еще кулаком стукнул по лавке. – Главное – дом есть… И идола срубим. А пока у нас оберег имеется, чародеем оставленный… Принеси!

Купава выскочила из горницы и вскоре вернулась с небольшой костяной фигуркой. С ладонь величиной. Из своих рук показала князю.

– Чародей никому в руки не велел тот оберег давать… Только девки до него могут коснуться, а мужики или бабы – ни-ни.

Фигурка изображала козлоногого человечка с крошечными рожками на голове и хитрой ухмылкой на губах. Два черных камешка были вставлены в глазницы, – «глаза» полузверя-получеловека хитро посверкивали…

– И как тот чародей выглядел? – спросил Владигор – его так и подмывало взять странный оберег в руки, но, помня о прежней своей вине перед стариком, он сдерживал себя.

– Да как все чародеи – лицо худое, желтое. И бородка длинная, черная, курчавая…

– И откуда же он явился?

– Да неведомо… Мы как раз ворота ладили, а он раз – и выскочил, словно из-под земли… И ушел так же – шагнул и растаял в воздухе, а вокруг туман сизый заклубился. Дело понятное, чародейское…

– Он как-нибудь называл себя? – допытывался Владигор. – Кому молился?

– Молился… – Старик задумался. – Зевулусу какому-то вроде… Но я о таком боге не слыхал. Мы Перуну поклоняемся… А больше – Велесу.

«Кто ж это по моей земле ходит и своими, ЧУЖДЫМИ, знаками метит, будто пес окаянный?» – хмурясь, подумал князь.

Слушая торопливую речь старика, Владигор невольно морщился – что-то было не так в его словах: как они могли так скоро обжиться здесь на новом месте, и скотиной обзавестись, и поля расчистить – не говоря о том, чтобы такие хоромы срубить? В подобных домах в Ладоре богатые горожане живут, а эти селяне… Да тут от зари до зари топором маши – не поспеешь поставить домину к зиме. А ведь надо еще поле пахать и в лес за дичью ходить…

– Спасибо за хлеб-соль, хозяин добрый… – поднялся князь. – В путь пора.

Вышел во двор. Огляделся. Лиходей, не привязанный, шумно пил из колоды воду. Отрок, внучок хозяйский, пытался похлопать жеребца по крутой шее, но тот фыркал и отступал в сторону.

«Амбар»… Что-то заставило Владигора повернуть в эту сторону.

Ворота замкнуты двумя жердями, неведомо, от каких воров. Коли они все тут родня, то кого бояться? Князь скинул засов, шагнул внутрь. Со света не сразу разглядел их – человек восемь мужчин, сидевших на прелой соломе, в лохмотьях, с деревянными колодками на шее…

– Помилуй! – пискнул здоровенный парень, на четвереньках спешно убежал в угол и залег там, прикрылся ладонями.

Вот и разгадка. Вот они, руки, ладившие все эти хоромы. А старик, пыхтя, уже поспешает сзади.

– Кто они? – повернулся Владигор к хозяину.

Старик сладко улыбнулся. Какая милая улыбочка – ну просто мед.

– Пленники, князь. Из разбойного племени. Прежнюю избу мою пожгли. Ноне долг свой отрабатывают.

– Князь… – прошептал едва слышно кто-то за его спиной в амбаре.

– Точно… похож… На Светозора похож…

Парень тот, что прежде на четвереньках уполз в угол, теперь кинулся в ноги Владигору:

– Спаси, князь! Никакие мы не разбойники!.. Беглые мы… От Климоги бежали из самого Ладора… По лесам хоронились… А этот…

Досказать не успел. Свистнула в воздухе каленая стрела. И если бы не отскочил Владигор в сторону, как раз бы угодила ему в глаз – верная рука была у стрелка, должно быть, и в самом деле ходил на охоту в Заморочный лес.

– А ну уймитесь! – крикнул Владигор, обнажая меч и глядя вокруг, – уже никого не было возле амбара – схоронились и старик, и его сынки. – Отпустите пленников с наградой за труд – разойдемся миром… – Напрасно он кричал – никто не отозвался.

На свой манер истолковали сказанное – решили, трусит князь, испугался каленых стрел, – и вновь, уже в две руки, принялись стрелять. Наконечники у стрел – узкие, граненые, чтобы разом броню пробить. Верно, не только на зверей охотились лесные мужички. Но опять не поспели – перевернулся князь через голову и вмиг очутился за высоким стволом одинокой сосны. Отсюда не достать было его стрелкам, а сам он засаду их видел. Возле крыльца присел Тихоня. Братец его старший за углом сеней притаился. Владигор выхватил нож. Бить насмерть не стал – в плечо метнул. Тихоня негромко охнул и сполз на землю. Второй нож впился старшему в ногу.

На том сражение и кончилось. Заголосили бабы, заорал старик, прося пощады.

– Пощажу… – пообещал Владигор. – Но пленников своих отпустишь.

Вывел парней из амбара на двор, сам принялся сбивать с них деревянных колодки.

– Да что ж я без них делать стану – скотина вся пала, сынов ты моих покалечил, меня ведьма проклятая искусала. Сведешь работников со двора – мы к весне с голоду помрем с детьми малыми, князь.

– Как же ты помрешь, коли жатва уже закончена. У тебя, поди, зерна на три зимы припасено. А ты все воешь. Завтра на рассвете они уйдут.

– Как же, помрет он… – хмуро поддакнул один из пленников, уже немолодой, худой, как щепка. – А вот мы помрем, это точно. Зима впереди… Куда пойдем без жита?.. Разве что медвежонка поймать и ходить по деревням людям на потеху. Да уж поздно медвежат ловить, выросли с весны…

– Правду говорит. Незачем им со двора идти, – закивал старик. – Пусть остаются, я их в подклети поселю. Кормить за одним столом с домочадцами буду.

Бывшие пленники, отступая от князя, поближе к старику жались, будто был он им защитником, а князь – ворогом.

– Брешет, два дня покормит, а на третий опять одной похлебкой потчевать станет, – сказал молодой здоровяк с длинным, от брови до самого подбородка, шрамом через все лицо. От этого удара и глаз не уцелел, вытек.

«Верно, кличут его Одноглазом», – подумал Владигор.

– Да неужто никто не уйдет? – спросил князь.

Опять выходило, что ссора затеяна зря. Не надобно было за этих людей вступаться. Нравилось им голодными на старика спину гнуть – пусть бы дальше в амбаре сидели, похлебку жидкую хлебали, да хворостиной их бы хозяин по спине охаживал.

«Нет уж, надобно, по Правде и по Совести надобно…» – злился теперь Владигор не только на себя, но и на этих здоровенных восьмерых мужиков, согласных до скончания дней своих сидеть в амбаре.

– Я уйду, – сказал Одноглаз. – Прежде в Ладоре я кольчуги ковал. Мне в том мастерстве равных не было. Может, и вспомнят еще руки прежнюю работу.

– До утра погоди, – стал упрашивать его старейшина. – Куда ты на ночь глядя через лес побежишь?

– Да после тебя я никакой нечисти не боюсь, – усмехнулся Одноглаз. – Был бы нож вострый, а рука и так сильна.

Владигор отдал бывшему пленнику нож Тихони.

– Благодарствую, князь, – сказал тот, кланяясь низко, до земли. – Век не забуду твоего дара…

Старик поглядел на бывшего пленника с тоскою – пес цепной так глядит на брошенную вдалеке кость. Охота хватить зубами, а не достать. Не удержать ему Одноглаза – Владигор не позволит его и пальцем тронуть. А уйдет – некого в погоню пустить – сам стар, а сыновья, как щенята побитые, в избе лежат, Купава раны им перевязывает.

– Прощай, старик, – сказал князь, уже сидя на Лиходее. – Зимой наведаюсь, погляжу, как живешь, не терпишь ли в чем нужды…. Может, и загладишь свою вину, коли услугу мне окажешь…

– Какую? – навострил уши старик, хитро прищурил и без того узкие глаза.

– Знаешь место, где Доброд с Виремом себе надел расчищали?

– Как не знать… – засуетился старик. – Недалече будет. Я внучонка в провожатые дам…

– Не надо внучонка, – оборвал его Одноглаз. – Я дорогу туда знаю. Я и покажу…

Лаз был так узок, что поначалу казалось – в эту щель человеку ни за что не протиснуться. Смолистую ветку запалив, сунулся Владигор в нору. Хлопьями посыпалась на плечи сажа, глаза и нос запорошила. Верно, изо дня в день кто-то жег здесь костер. Ничего примечательного не было в этой норе, вот только, присмотревшись, приметил Владигор: в щели между камнями что-то блестит… Нагнулся, поднял… монета… такая же, какими кубки наполнены, которые Доброд нашел. Вынес монету на свет, стер грязь. Стал разглядывать.

Монета была золотой, с изображением лежащей женщины в странном головном уборе, одной рукой она ласково трепала по гриве льва. Надпись – теми буквами, что заклинания пишутся, – гласила: «AFRICA». Почти все монеты, найденные Добродом, были такими же. Хотя попадались меж ними и другие – серебряные, с надписями: «AEGYPTUS» и «ASIA». Владигор никогда не слышал подобных слов.