Текст книги "Приключения 1968"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Жемайтис,Борис Сопельняк,Роман Ким,Владимир Понизовский,Валентин Иванов-Леонов,Юрий Сбитнев,Аркадий Локерман,Георгий Шилин,Александр Поляков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

– Передай Конраду – я все так же люблю его. Передай! И верю в него…

– Для этого ты и пришла?

– Нет.

– Не ври. Смешно! Среди этой крови и грязи ты еще можешь любить и верить… Хорошо, я передам.

Бланка достала ключ, протянула.

– И вот… От моей комнаты. Авенида Уна, тридцать семь. Если он вернется… Когда бы он ни вернулся…

Мерильда взяла ключ, спрятала.

– Хорошо. Ты останешься ночевать?

Бланка заторопилась, одернула блузу.

– Не могу, в полночь заступать на дежурство. Боюсь, не смогу и проводить – меня сменят на посту только на рассвете, и я сейчас же уеду.

– Какое дежурство, какие посты? Что ты вообще сейчас делаешь?

Мерильда отступила на несколько шагов и впервые внимательно оглядела подругу. На Бланке была голубая блуза, зеленые брюки с накладными карманами, высокие ботинки на толстой подошве – форма милисианы.

– Что это за маскарад?

– Я работаю на радиостанции «Патриа».

– Поешь?

– Пишу репортажи.

– Кому это нужно?

– Прежде всего – мне.

– За это платят деньги?

– Немного… Дело не в деньгах.

– А-а, понимаю…

– Я работаю целые дни, а иногда и ночи. Сейчас пойду на пост, а утром уезжаю в Лас-Вильяс. Я устаю, как мул, никогда в жизни так не уставала. Но мне это нужно!

Мерильда покачала головой.

– Ох, Бланка, не кончится это добром! Ты суешь глупую романтическую башку в самую пасть.

– Что же мне еще остается? Я же должна…

– Как я рада, что уезжаю из этого ада! – перебила Мерильда.

– Счастливого тебе пути!

Они обнялись, поцеловались.

– Жду тебя в Штатах, – сказала Мерильда. – Братцу все передам. Береги себя.

Бланка отошла к дверям, в последний раз обвела взглядом комнату.

– Адиос, Мери…

Вышла.

– Ох, как стучат твои ботинки! – бросила ей вдогонку Мерильда и снова склонилась над чемоданами.

Гулко хлопнула дверь. Бланка с минуту постояла в палисаднике. Воздух был густой и душистый. Горьковатый. Она поймала на циферблат часов луч света из окна. На посту ей надо быть через полчаса. Нога уже ныла меньше, и штанина высохла. Пора!..

Девушка пошла вниз по улице, к черному до горизонта, неугомонно грохочущему океану. «Да, как гулко стучат мои ботинки!..»

2

Капитан Обрагон встал из-за стола. Вытянул руки так, что хрустнуло в локтях. Прошел от стены к стене.

Ночь. Тишина. Только где-то за домом, внизу, глухо ворочается океан. По гравию перед домом скрипят шаги часовых. Обрагон подошел к койке. Увидел свое отражение в зеркале, вправленном в стену. Зеркало было обрамлено серебряными листьями. В этой вычурной раме его лицо было таким же неуместным, как койка – раскладная, солдатская, приткнувшаяся в углу этой роскошной комнаты с старомодной мебелью стиля ампир и абстрактными статуэтками на мраморных подставках. В зеркале на него глядело лицо старого человека с резкими и сухими чертами, с седеющей бородой и красным от давнего, не рассасывающегося кровоизлияния правым глазом. Угрюмое лицо солдата.

Он отстегнул пояс с «вильсоном», повесил у койки на спинку кресла. Тяжело сел в кресло, начал расшнуровывать ботинок.

В дверь постучали.

– Да?

В комнату вошла девушка-сержант из шифровального отдела. Остановилась в дверях.

– Что там еще? – проворчал Обрагон, встал и потянулся за поясом. Он очень устал. Но он знал: без срочного дела его бы не побеспокоили.

Девушка протянула бланк шифровки.

– Перехвачено и расшифровано радиосообщение из штаб-квартиры в Майами для подпольной организации «Белая роза» в Гаване.

Капитан взял бланк. Прочитал.

– Оставьте. Можете идти.

Подошел к столу, нажал кнопку звонка. Приказал появившемуся в дверях бойцу:

– Немедленно вызовите ко мне дежурных по оперативному, фототехническому и агентурному отделам.

Когда офицеры собрались, Обрагон пустил по рукам шифррвку. Подождал, пока они прочтут и продумают. По их лицам не увидел, что сообщение сколько-нибудь взволновало. Нахмурился.

– Это серьезно. Особенно учитывая предстоящий митинг. Сообщите нашим постам. Проверять все машины, въезжающие в Гавану.

Он открыл сейф, достал папку. Перебрал несколько фотографий. Одну отложил в сторону.

– Размножить эту фотографию и раздать оперативным работникам. Немедленно соберите, ко мне товарищей из районных комитетов защиты революции. А сейчас пусть приведут арестованного Карлоса Наварра. Вы свободны.

Офицеры вышли. Обрагон сел за стол, погрузился в бумаги досье. Об отдыхе он уже не думал, и сонливость рассеялась, лишь привычной тяжестью осев в висках. Итак, первый узелок нового дела…

В комнату в сопровождении бойца вошел Карлос, тридцатипятилетний мужчина с сумрачным тонкогубым лицом. Маскировочная, в зеленых и коричневых разводах, куртка висела на его худых плечах, как на вешалке.

– Хоть на ночь ты можешь оставить меня в покое? – Он угрюмо посмотрел из-под бровей и сел, отвалясь, в кресло.

Капитан кивнул бойцу. Тот вышел, плотно притворив за собой дверь.

– Извините. Вынужден был вас побеспокоить, чтобы уточнить некоторые детали, – холодно сказал он. – Кто из ваших носит кличку «Маэстро»?

– Не знаю, – буркнул арестованный.

Начиналось привычное единоборство следователя с подследственным. Обрагон любил эти поединки, в которых, как в любой схватке, побеждают выдержка и воля. Опыт и интуиция подсказывали капитану, как нужно вести себя с тем или другим арестованным. Этот старый знакомец был самолюбив, смел, но теперь растерян. Капитан стал раскуривать сигару.

– Могу подсказать: Конрад де ла Ронка. Теперь припоминаете?

– Пусть будет Конрад, – все так же хмуро отозвался Карлос.

– Какую должность он занимает у Кордоны?

Арестованный отрицательно качнул головой.

– Могу подсказать: командира особой группы террористов. Не так ли?

– Пусть будет так.

– Что он говорил вам при последней встрече?

– Ничего не говорил. Мы не встречались.

– Могу подсказать. – Обрагон замолчал, попыхтел сигарой. Между ним и Карлосом заколебалась сизая завеса. – Вы встретились в штаб-квартире в Майами за неделю до высадки вашей банды в Эскамбрае.

Карлос вскочил:

– Черт побери!..

Сел, устало спросил:

– Чего же ты от меня хочешь?

– Уточнить некоторые детали.

Капитан прищурил левый глаз, словно прицеливаясь, и посмотрел на арестованного красным глазом:

– Так что он говорил вам в последнюю встречу?

Карлос похлопал прямыми ладонями по подлокотникам кресла.

– Ничего существенного, – он колебался. – Встреча была случайной…

– Могу вам подсказать.

– Хватит! – взревел Карлос. – Меня бесит твое «вы»! Мы же два года!..

– Разве?

Да, два года они дрались вместе. Обрагон помнил, как однажды в лощине их настигли «каскитос», и рота Карлоса прикрывала отход. Его ребята и он сам яростно отстреливались до темноты и так и не дали батистовцам прорваться в лощину, и всем повстанцам удалось ночью уйти. Но сейчас на нем была маскировочная куртка, сшитая  т а м, и сам он пришел  о т т у д а. Тех двух лет не существовало.

Видимо, Карлос почувствовал это. Он обмяк, глухо проговорил:

– Конрад сказал: «Скоро встретимся в Гаване».

Капитан улыбнулся. Про себя, даже не дрогнули уголки губ: «Наконец-то!» И продолжил прежним спокойным и неторопливым тоном:

– Правильно, он сказал именно это. Где встретитесь? Адрес, дата?

– Он не уточнил.

«Опять заводим канитель…»

За дверью кабинета послышались голоса и шаги. Дверь резко распахнулась. Обрагон в досаде обернулся. На пороге стоял команданте.

Карлос вскочил, привычно вытянул руки по швам.

– Сиди, – бросил ему команданте и направился к Обрагону: – Салуд, Феликс!

Он дружески похлопал капитана по спине.

– Салуд, команданте! – улыбнулся капитан.

Команданте оглядел комнату мельком, как на одной из вещей обстановки, задержался на лице Карлоса. Прошел в угол, сел, широко расставив ноги, опершись на колени локтями и наклонив голову.

– Продолжайте.

Многолетняя жестокая работа Обрагона повлияла на его характер: сделала его угрюмым и сухим. Было очень мало людей, к которым он испытывал чувства, относящиеся к сфере тонких движений души. А команданте он любил. Он знал это, хотя и глубоко скрывал. Это была отцовская любовь – грубоватая, требовательная, с долей восхищения: «Каков он у меня!..» Ему нравилось наблюдать за ним со стороны. Большой, мужественный, с широкими покатыми плечами. Под клочковатой вьющейся бородой совсем еще молодое, смуглое и бледное лицо – то гневное, то воодушевленное, то по-детски доброе: мысли, интенсивно пульсирующие за этим высоким выпуклым лбом, отражаются на выражении его лица, его глаз. Непосредственность? Да. Но наэлектризованная энергией, напором чувств и остротой мыслей, она, как электрическая искра, устанавливает контакт, передает заряд. Команданте был одним из руководителей республики, и одной из обязанностей Феликса Обрагона было охранять его безопасность. Команданте по возрасту вполне мог быть его сыном. И капитан гордился им, как своим сыном.

Но сейчас это не помешало ему почувствовать досаду: команданте мешал его работе, а капитан не любил, когда ему мешают.

Он повернулся к арестованному, попытался замкнуть оборванную цепь разговора:

– Итак, где именно вы должны были встретиться?

Карлос переводил взгляд с команданте на Обрагона и молчал.

– Где именно? – нетерпеливо повторил капитан.

– Не знаю, ничего не знаю! – воскликнул Наварра. – Я же сказал: встреча у Кордоны была случайной.

– А как дела у мистера Кордоны? – не вытерпел команданте.

– Так себе…

– Представляю! С такой компанией и такими перспективами. – Он брезгливо поморщился. – Зато первый. Президент совета «червей». Звучит, а?

– Возможно, он в чем-то ошибается. Но он – патриот, – хмуро отозвался арестованный.

– И притом пламенный, – кивнул команданте. – После победы революции он намекал нам, что не прочь принять на себя пост президента республики. Нет ни малейшего сомнения – если бы этот господин был назначен на пост президента, он бы тут же провозгласил себя марксистом, коммунистом.

– Ни за что!

– Ну, мы-то его знаем лучше. Больше всего на свете он любит быть на первом плане. За пост президента он заложил бы душу хоть дьяволу. Но, увы, ему не предложили пост президента. Тогда он быстренько разочаровался в революции и коммунизме и поспешил дезертировать с острова в Соединенные Штаты. Пламенный патриот!

– Не верю, – упрямо ответил Карлос.

Команданте встал, подошел к нему, наклонился и посмотрел в лицо:

– Ну, а ты на какой бы должности сторговался? Прокурора Верховного суда? Или министра культуры?

Наварра выдержал взгляд, только глубже вдавился в кресло.

– Нет, не оскорбленное самолюбие заставило меня…

– А что же? – Команданте смотрел все так же упорно.

– Ты же знаешь меня с университета. Мы же вместе выходили на демонстрации против Батисты. Два года я воевал бок о бок с тобой. Но я не знал в Сьерра-Маэстре, как далеко вы собираетесь зайти.

– А до какого переулка собирался идти ты?

– Я боролся за свободу Кубы, – с достоинством ответил Карлос.

– Ты один? – Команданте распрямился. Теперь он смотрел на него сверху вниз. – Какое самопожертвование! А за что же боролись все остальные? А наш лозунг: «Свобода или смерть!»?

– Значит, одно и то же слово мы понимаем по-разному, – устало проговорил Карлос. – Я тоже не из богатых, ты знаешь. Моя семья тоже натерпелась при Батисте.

– Да, – кивнул команданте. – И поэтому ты пришел к нам в горы. Но, – он выбросил вперед руку с нацеленным указательным пальцем, – во имя чего пришел? Чтобы драться за какую свободу ты пришел?

– Свободу простых кубинцев – таких, как я.

– И ты обманулся? – снова повторил движение команданте. – Революция не дала тебе этой свободы?

Наварра посмотрел исподлобья.

– Я буду честен: нет! Потому что она дала чересчур много свободы гуахиро и бродягам.

– Ах, вот ты какой хотел свободы! – воскликнул команданте и сгреб в кулак бороду, потрепал ее. – Наконец-то мы добрались до самой сути. «Бродягам» – все, а тебе, герою, ветерану, бородачу – ничего! Какая несправедливость!

Он презрительно рассмеялся.

– Зачем ты приехал? – устало спросил арестованный. – Насладиться своей властью над побежденным?

Команданте прикрыл глаза, крепкими пальцами потер лоб.

– Не такое уж это удовольствие… – Он поднял глаза и посмотрел на Наварру в упор. – Я приехал узнать, что может заставить кубинца предать родину. Узнать идеи, которые вами движут, идеи, за которые стоит умирать…

– Ты теперь знаешь.

– Но ты не сказал ничего нового. Обычная история. Обыкновенный предатель.

– Нет! Боль за судьбу родины и заставила меня порвать с вами. Что такое Куба? Сардинка у пасти кита. Стоит киту только открыть пасть… Выступив против Штатов, вы толкнули страну к гибели. Разве вы не понимаете этого?

Команданте прошел по ковру, кивнул.

– А ты, поняв, дезертировал. Но от дезертира до предателя – один шаг. Ты сделал его. И ты еще смеешь говорить о свободе Кубы!

Дискуссия затягивалась. Обрагон прервал:

– Команданте, мне нужно еще кое-что спросить у Карлоса.

– Продолжайте, – кивнул он, отошел к дальнему креслу, тяжело сел в него и отвернулся.

– Подожди, Обрагон, – остановил Наварра. – Ты и так все знаешь. А я… Я не знаю, что вы приготовили мне.

– Мы с тобой юристы, Карлос. Толкователи законов, – вновь повернулся к нему команданте.

– Значит?..

– И когда-то мы зубрили древних поэтов. Данте разделил свой ад на девять кругов. На седьмом круге он поместил преступников, на восьмом – воров, а на девятом – предателей.

– Значит: к стенке? – Наварра не выдержал и судорожно облизнул губы.

Команданте пожал плечами.

– Тебя будет судить Революционный трибунал.

– Понятно… – Карлос снова облизал губы. Поднял голову. Глаза его сухо горели. – Но и вам – недолго! Запомни: недолго!..

Наступила пауза. Стал отчетливо слышен шум океана и хруст гравия под ботинками часовых. Обрагон нажал кнопку звонка. Вошел боец.

– Уведите.

Когда они остались вдвоем с команданте, капитан сердито сказал:

– Ты поторопился. Мне нужны были от него важные сведения. Теперь он будет молчать.

– Извини, Феликс, – виновато посмотрел на него команданте. – Я только хотел заглянуть в его душу… Мне жаль Карлоса.

– Он бы тебя не пожалел.

– Ты черств, как кукурузная кочерыжка.

«Да, я черств, – с чувством обиды подумал Обрагон. – Я высохшая кочерыжка…» Он посмотрел на свои руки, на узловатые, морщинистые пальцы. «Я всю жизнь или копаюсь этими руками в человеческой грязи, или стреляю… Я жесток. Но я знаю, как революция и народы расплачиваются за жалость. Мы цацкались с теми, кто стрелял нам в спины, мы были благородны и великодушны с фашистами и фалангой. А потом не могли сосчитать наших павших… И обрекли родину на десятилетия слез и пыток… Нет, прав не ты, горячий и молодой человек, а я…»

Но Феликс понимал и команданте: легко быть правым, когда рассуждаешь отвлеченно. А когда перед тобой сидит человек, который был с тобой в горах, вместе с тобой мерз, голодал, воевал в конце концов… И все же есть дорого оплаченный опыт борьбы.

Феликс положил руку на плечо команданте и веско сказал:

– Мы не имеем права на жалость.

– О чем он не успел тебе рассказать?

Обрагон подошел к столу, взял папку досье.

– Вот, прочти радиоперехват.

– «На остров будет заброшен «Маэстро», – прочитал команданте. – Кто такой?

Капитан протянул фотографию.

– А, Конрад де ла Ронка! – узнал команданте. – Магистр искусств и тоже мой однокурсник. Зачем он хочет пожаловать на остров?

– Думаю: готовится опасная операция. – Обрагон пытливо посмотрел в лицо собеседника. – Наверное, покушение.

Команданте встал, поправил кобуру с тяжелым пистолетом, застегнул на «молнию» куртку. Протянул руку.

– Мне пора. Еду к крестьянам в Лас-Вильяс. Собрание в новом кооперативе. Салуд!

– Салуд, команданте!

Обрагон проводил его до двери. Потом вернулся к столу. «Продолжим…»

Вошел боец:

– Представители районных комитетов, капитан.

Он кивнул. Вызванные вошли, тесня друг друга. Он знал каждого из них – этих отважных людей, милисианос, руководителей комитетов защиты революции в районах столицы. Сколько на их счету опасных операций по обезвреживанию «гусанос» – гнезд контрреволюции: у этого толстяка – механика Лоренцо, у этого лысого старичка официанта, у остальных. Даже бесшабашный гаванский Гаврош – Хуанито и тот показал себя настоящим бойцом.

– Где ты так давно пропадал и где твои кудри? – спросил он мальчика.

– Я же, дядя Феликс, валялся в больнице – и там меня чик-чик! – Хуанито провел двумя пальцами, будто ножницами, по макушке. – Хорошо хоть вырвался оттуда!

Тут только капитан увидел, что мальчик очень похудел. Он перевел взгляд на остальных:

– Компаньерос, вам предстоит принять участие в операции особой важности. На остров с часу на час будет заброшен опасный преступник. Он обязательно попытается проникнуть в Гавану.

Обрагон показал фотографию:

– Посмотрите внимательно. Никому не знаком?

Старик официант узнал сразу:

– Как же, господин магистр! Имел столик в нашем ресторане.

Лоренцо прищурил глаз.

– Не знаком. Запомнил.

Фотография пошла по рукам.

– Задача районных комитетов – установить постоянное наблюдение за явками, – начал инструктировать капитан. – Ваши товарищи должны сообщать сюда о всем мало-мальски подозрительном в любое время.

– Каррамба! – прервал его Хуанито. – Так это же тот красавчик! Так и знал: контрик!

Он протиснулся к Обрагону.

– Дядя Феликс, я был только что у одной сеньоры и видел у нее такое же фото!

– Где это было?

– Авенида Квинта. Вилла сеньоры Перес.

Капитан перебрал бумаги в папке, нашел нужную.

– Да, сестра диверсанта, которого мы ждем, жена батистовца. Ну?

– Утром она сматывает удочки в Штаты, – продолжал мальчик. – В доме у нее все кувырком!

Обрагон задумался: «Сестра… вряд ли, если он серьезный человек… Тем более, она утром уезжает. А все же…»

– Молодец, – ободрил он мальчика. – Это важно.

Обернулся к остальным.

– Операция по обезвреживанию преступника возложена на батальон безопасности. Но ваша помощь нам тоже очень нужна. Копии фотографии этого магистра вам выдадут в фототехническом отделе. Кстати, кличка преступника – «Маэстро». Если что-нибудь узнаете, звоните прямо мне. Ваш пароль для телефона – «Виолетта». Жду сообщений. Все.

Когда все разошлись, капитан вызвал бойца.

– Позовите Хосе Васкеса.

Хосе вошел. Вытянулся, прищелкнул каблуками.

– Слушаю, капитан!

Обрагон помедлил. Хосе Васкес – новый человек в контрразведке. Прислан из армии. Капитан с недоверием относился к новым. Он привык полагаться на тех, с кем воевал еще в горах. Конечно, это несправедливо. Но даже и ветеранам не всем можно доверять… Однако Хосе исполнителен, подтянут. И надо его, наконец, пускать в дело. Но почему на этом молодом, розовощеком лице старые, без блеска глаза, в сетке мелких морщин? Пьет, что ли?.. «При чем тут морщины и блеск?» – одернул он себя. И сухо приказал:

– Вот адрес Мерильды Перес. Пригласите ее ко мне.

– Будет сделано, – многозначительно ответил Васкес.

– Нет, не арестовывать, – предупредил капитан. – Пока нет никаких оснований. Пригласите тактично и вежливо.

– Понял! – снова вытянулся Хосе.

– Выполняйте.

Капитан с досадой посмотрел ему вслед. Этот парень вызывал в нем неосознанное недоброжелательство. Впрочем, задание было пустяковым.

Вошел дежурный оперативного отдела, положил на стол донесение службы воздушного наблюдения:

«Неизвестный самолет пересек воздушную границу республики в секторе «Зет», прошел над горным массивом Сьерра-де-лос-Органос и ушел в сторону моря».

Обрагон подошел к стене, отдернул занавеску, прикрывавшую карту республики. Нашел указанные в донесении секторы. «Та-ак… Недалеко… Надо усилить посты на дорогах в этом районе. Прочесать леса…»

Он вернулся к столу. Перечитал донесение: «Визитная карточка? И на том спасибо».

Но через несколько минут поступило новое сообщение:

«Два неизвестных самолета пересекли воздушную границу республики в секторах «А-3» и «В-7», прошли над горными массивами Сьерра-де-лос-Баниос и Лас-Вильяс, затем ушли в сторону моря».

«А он не глуп, – подумал Обрагон, чувствуя холодок в груди, как охотник, который выходит на след. – Отвлекающий маневр. Нужно организовать облаву в лесах, во всех трех пунктах. Но главное внимание – на доступ в Гавану. Сеньор Маэстро уже прибыл!»

3

Бланка опаздывала. Автобусы по ее маршруту не шли, и ей пришлось добираться пешком. Она шагала быстро, временами бежала. Она представила лицо командира наряда, шофера Мануэля. Самодовольный и самоуверенный болван!..

Милисианос с других постов, уже передавшие оружие товарищам, толпились и смеялись на остановках.

Она перебежала улицу у ресторана «Полинезия». Вдоль подъезда приткнулись большие автомобили. Этот ресторан она прежде особенно любила. Стены обшиты бамбуком и циновками, низкий потолок из пальмовых листьев. К нему подвешены диковинные рыбы, черепахи, настоящая пирога, индейская утварь. Тут же в зале повара в высоких белых колпаках колдуют над чанами с каким-то невероятным варевом… А они собирались в таинственном сумраке и читали стихи, и будто бы рушилась связь времен, и можно было представить себя кем хочешь: туземкой на затерянных островах, миссионеркой, пришедшей из будущего… Однажды они были здесь с Конрадом. Ему очень понравилось…

Вот и радиостанция. Стеклянные двери ведут в полумрак вестибюля. Над входом неоновые буквы: «Radio Patria».

Остальные уже на посту: редактор ее отдела, пожилой и хромоногий испанец Педро Варрон и Мануэль. Варрон сидит в вестибюле в кресле, положив на колени автомат. Шофер стоит, подперев стенку, широко расставив ноги, и оглядывает ее с ног до головы. Неторопливо, будто раздевает.

– Ишь, штучка!.. – медленно говорит он. – Нагулялась?

И протягивает ей карабин.

Она входит в подъезд. Ночная Гавана остается за толстыми стеклами. В вестибюле у стены светится зеленый глазок поставленного прямо на пол радиоприемника. Передают какую-то беседу на политические темы. Время от времени в вестибюль спускаются с верхних этажей кабины лифтов. Раздвигаются двери. Полосы света прорезают вестибюль. Сотрудники бросают на ходу: «Салуд!», «Буэнас ночес!», торопливо проходят на улицу. Напротив радиостанции – ночной бар. Без устали кружится электрореклама. Доносятся обрывки музыки и голоса.

Бланка приладила карабин на плече, вышла из вестибюля, начала прохаживаться вдоль подъезда. Мануэль сделал несколько шагов следом за ней, но остановился, оперся о стену – высокий, с узкой талией и широкими, сильными плечами, пропахший бензином и маслом.

– Небось тянет туда? – кивнул он в сторону бара.

– А тебе не хочется потанцевать? – Бланка дробно постучала ботинками по камню. – Ча-ча-ча! Ча-ча-ча!..

– Ваш шик не на мой вкус, – сплюнул шофер. – В этот кабак раньше без галстука и не пускали. А мне галстук – как петля висельнику.

Он снова сплюнул:

– Ишь, веселятся, слизняки! Как будто ничего и не изменилось!

Девушка сняла с плеча карабин, обхватила его, как партнера:

– Люблю танцевать! Ча-ча-ча!..

– Смирно! – приказал Мануэль. – Карабин заряжен. И не забывайте, сеньорита, что вы на посту.

– Виновата, камарадо начальник! – козырнула она.

– Все кривляетесь, – сердито посмотрел на нее Мануэль. – Чувствую я, что вы за штучка.

Он передразнил:

– Ча-ча-ча!..

– Бланка была в Сьерра-Маэстре, – отозвался из темноты вестибюля Варрон.

Шофер стоял, раскачиваясь с пяток на носки.

– Когда мы уже оттуда спустились. – Он насмешливо хохотнул. – Много всяких хочет присосаться к революции после нашей победы.

Девушка вспыхнула:

– Я не хочу присасываться. Слышишь: не хочу!

– А чего вам хочется? – спросил шофер. – Мороженого с вафлями? Зачем вы пришли к нам? Я чую – не нашим пахнет.

Редактор засмеялся.

– На тебя надо надеть ошейник.

Мануэль бросился в вестибюль.

– Это шутка, амиго? Я не позволю называть себя собакой!

– Убери кулаки, – добродушно сказал Варрон. – Это шутка.

– Если так… – неохотно согласился шофер. И снова подступил к Бланке. – Так что же вы замолчали? Почему вы с нами, а не с ними? – Он показал на бар.

– Разве обязательно: «С нами – с ними»? – тихо спросила она.

– Вот видишь, Варрон! Выкручивается.

– Обязательно, компаньерита, – сказал редактор. – У баррикад только две стороны – или с той, или с другой, когда идет стрельба.

– А если посредине?

– Пустое. Никому не нужно. Снимут, даже не целясь.

– «С нами – с ними»! «Или – или!..» Как это плохо!..

Бланка замолчала, стала ходить вдоль подъезда.

Как плохо! Раньше ей ничего не надо было решать. Все было определенно. Она любила свой город, свой дом, отца, мать. И ей было этого вполне достаточно. Она писала стихи о луне, о любви, о море. Ее стихи печатали в журналах. Ею гордились родители и друзья. И ей больше ничего не было нужно. А потом все закружилось в каком-то сумасшедшем вихре, все смешалось. Будто на остров обрушился тайфун: студенческие демонстрации, расстрелы, солдаты, повстанцы… Горы Сьерра-Маэстры стали популярней самого модного курорта. Она с интересом следила за успехами повстанцев. Даже мать, даже отец сочувствовали им. Отец говорил: «Давно пора скинуть этого грязного выскочку!» Он сам терпеть не мог Батисту. И когда отряды повстанцев вошли в Гавану, Бланка вместе с подругами дарила бородачам цветы, танцевала и целовала победителей. Сколько было цветов, флагов и поцелуев!.. Бородачи были пропыленные, пропахшие дымом. Как тогда было хорошо!.. Казалось, наступает какое-то необыкновенное, замечательное время, с этого дня у всех будет только радостное настроение, все будут улыбаться и станут необыкновенно добрыми. И начнется жизнь, исполненная какого-то нового смысла…

Даже ее отец приколол к пиджаку черно-красный флажок «Движения 26 июля» и выступал на митингах. А потом началось непонятное. Новое правительство стало отбирать земли и раздавать их крестьянам, стало конфисковывать заводы, а в дома известных людей переселять бедноту. Однажды отец сказал, что он напрасно восторгался Фиделем. Он отколол от пиджака флажок и выбросил его в окно. Вскоре он умер от инфаркта. А мать, когда у них отобрали все, решила уехать к сестре в Бостон. Бланка в это время была в горах, в Сьерра-Маэстре. Многие ее друзья уехали в Майами или готовили заграничные паспорта. Звали ее с собой. А она все не решалась сделать выбор. Мучительные мысли не давали покоя: «Почему я должна уезжать? Почему я вдруг должна стать человеком без родины – как разбитая шлюпка, которую подхватил океан?..» Но что же тогда делать? Она не знала. Она осталась. Решила сама все увидеть и понять. Мерильда уверена, что она связана с подпольной «Белой розой». Эти – тоже: «С нами ты или с ними?» Баррикады! Две стороны! «Или – или!» Зачем заставлять ее сделать выбор? Она не хочет ожесточать свое сердце, не хочет быть на баррикадах. Но как объяснить вот этим людям, что ей так же дорога Куба, как дорога она им?.. Как объяснить: раньше она думала только о себе, о своих стихах, а теперь ей близка сердцу ее новая работа? И мил этот старик редактор Варрон. И волнует каждое событие, происходящее в ее стране.

Мысли ее прервал голос шофера:

– Непонятно, как вас взяли в милисианос?

– Я заслужила это в Сьерра-Маэстре, – тихо ответила Бланка.

Рядом с подъездом радиостанции, в лоджии соседнего дома была оборудована маленькая кофейня. Стойка кофейни выходила на улицу. За стеклами ее витрины громоздились ящички сигар, были рассыпаны цветные открытки. Тут же стоял телефон-автомат. За прилавком хозяйничала красивая мулатка лет восемнадцати. Она молола кофе, протирала чашки и все время внимательно наблюдала за Мануэлем. «Его подружка, что ли?» – подумала Бланка.

Мулатка перегнулась через стойку и пронзительно закричала:

– Мануэль! Мануэль!

Шофер поправил автомат, сплюнул, вразвалочку подошел к прилавку.

– Ну чего ты дерешь глотку на всю Гавану?

Девушка сверкнула глазами.

– Грубиян! А ты чего любезничаешь с этой рыжей?

Она говорила нарочито громко, чтобы Бланка ее слышала.

– Тебе-то какая забота? – ухмыльнулся парень.

– Ах, вот ты как заговорил! Тебе лишь бы новая юбка! – Девушка в сердцах так громыхнула чашками о стойку, что они чуть не слетели на тротуар.

– Дуреха, – примирительно сказал Мануэль. – Ты же знаешь…

– Что я знаю? – Грациэлла выскользнула из-за стойки, обняла его, прижалась щекой к куртке: – Говори.

Мануэль похлопал себя по лбу.

– Я уже забыл, что хотел сказать.

– Вот видишь! Тебе и сказать нечего – ведь я права. Ты втрескался в эту новенькую рыжую, хотя непонятно, что ты в ней нашел.

– Конечно же, ты права! – оттолкнул девушку шофер. – Права, права, права! Разве может быть иначе?

Девушка еще крепче обняла шофера, дотянулась до его подбородка, поцеловала. Мануэль сердито дернул плечом, пытаясь стряхнуть ее руки. Грациэлла обняла его крепче, примирительно прошептала:

– Все, все, больше я не буду! Хочешь баккарди?

– Нельзя, – неуверенно отозвался он. – Я на посту.

– Глоток не повредит революции. Для бдительности.

Девушка достала из-за стойки начатую бутылку.

– Разве что для бдительности, – согласился парень и отхлебнул из горлышка.

Бланка с интересом наблюдала за ними. «Вот и все конфликты… Быстро и просто. А после смены он придет к ней домой…» Она почувствовала щемящую тоску. Как она одинока! И как все сложно в ее жизни!..

И, словно бы услышав ее мысли, Грациэлла спросила:

– Когда придешь?

Мануэль задумался:

– Не знаю. На рассвете, как только сменюсь с поста, уезжаю.

– Надолго?

– Может – на день, может – на год. Я – солдат.

Он кивнул в сторону подъезда.

– В командировку с ней.

– С этой рыжей? – снова насторожилась девушка. – Ох, не нравится мне эта командировка!

– Обычная командировка, – равнодушно сказал Мануэль. – Можешь быть спокойна: я с нее глаз не спущу.

– То-то и оно!..

Шофер поставил на стойку полупустую бутылку.

– Пойду на пост.

– Здесь еще есть, – встряхнула Грациэлла бутылку. – Приходи!

Мануэль вернулся в вестибюль радиостанции. Старик редактор посапывал в кресле. Бланка все так же ходила вдоль подъезда.

Парень кивнул на Варрона.

– Вот так оставь хоть на минуту.

– Прикажете разбудить, камарадо начальник?

– Пусть спит…

Бланка уловила в голосе шофера теплоту.

– Пусть спит, – повторил Мануэль. – Устал. А вообще-то он что надо! Я познакомился с ним еще в Сьерре… Тогда у нас не было такого шика. Вся радиостанция – шалаш под соснами, а аппаратура – на двух мулах увезешь. Ничего, вся Куба слышала, и даже подальше! Да разве вам понять!..

– Куда уж мне… – устало отозвалась Бланка. – Вы все бородатые. А у меня почему-то борода не растет.

Мануэль погладил свою курчавую бороду:

– Ее заслужить надо. Это теперь пошла такая мода: каждый сопляк отпускает… Дохлому льву любой-то на хвост наступит.

– Конечно, несправедливо, – улыбнулась девушка. – Нужно бы на бороды специальные мандаты выдавать: у такого-то подлинно революционная борода, а у такого-то – контрреволюционная.

– Издеваетесь? – насторожился обидчивый шофер.