Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙII"
Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 69 страниц)
Стефан Мацуока, из Фукуока, пишет, между прочим, что за о. Павлом Савабе, пока он там обозревал Церкви, все время был неусыпный тайный надзор полиции. Уж не подозревают ли в нем тайного агента России! Это в Савабе–то, который когда–то озлился на меня за слово: «Иди на проповедь в Сендай»? – «Как! Русский дает приказание японцу!» И так далее; стара история, но она воскресает в памяти всегда, когда мелькает безобразное чудовище глупой и невоспитанной фантазии о политическом якобы значении православной проповеди.
9/21 июня 1897. Понедельник.
С девяти часов было отпеванье рабы Божией Ксении, матери о. Павла Сато. Пели оба хора. Со мной служили пять иереев и три диакона; поученьице сказано мною. На кладбище провожали в облачениях девять священников и три диакона с певчими и многими христианами, – всех до трехсот было; кстати, и погода была хорошая.
О. Иов Мидзуяма пишет о двух смежных катихизаторах: Спиридоне Оосима в Минато и Иоанне Иван в Исиномаки; Спиридону хочется в Исиномаки, и он всячески старается образовать партию там за себя, – его и желают, но меньше половины христиан; в Минато же желают Иван все; молод он, но безыскусствен, прост, потому и любезен. – На Соборе увидим, можно ли их поменять местами.
Из Хизен, близ Сага, один язычник просится в Катихизаторскую школу. Написано ему, чтобы до девятого месяца научился христианству у ближайшего катихизатора Ильи Яманоуци, в Карацу; и если получит потом доброе свидетельство катихизатора и местного священника, может явиться в школу, к первому числу девятого месяца.
Петр Ямбе, учитель церковного пения и причетник в Оосака, отвезши жену и троих детей в Сендай, возвращается в Оосака, но очень неохотно; сказал я ему, если до Собора будущего, 1898, года христиане Оосака не дадут ему никакой помощи в содержании от себя, то он свободен будет оставить Оосака, как бы ни желали христиане Оосака иметь его на службе там. – Впрочем, если верить Ямбе (а не верить ему я не имею причин), христиане и желали ему помочь, но он отверг.
– Почему? – спросил я.
– Как же я приму, когда катихизатор Яков Каяно не менее меня нуждается, а ему не дают.
По словам Ямбе, в Оосакской Церкви много не желающих иметь там священником о. Сергия Судзуки.
– Почему?
– Не сходятся в мнениях: христиане в прошлом году хотели просить о поставлении диакона в Оосакскую Церковь; о. Сергий сказал, что диакон совсем не нужен. (В чем он и прав.) Христиане хотели просить о построении храма, ибо церковный дом совсем обветшал, – о. Сергий не согласился. (Он и просил меня, и несколько раз, но, по моему же наставлению, не хотел делать шуму из мысли, что будет строиться храм.)
Илья Танака, семинарист из кончающих ныне курс, помешавшийся и отправленный на излечение домой, вернулся совсем выздоровевшим.
Павел Окамото, соборный чтец, приходил сказать, что женится, о чем я давно уже знал от начальницы Женской школы Анны, так как он высватал одну из кончающих ныне курс. Обещал ему четыре ены на квартиру, от себя частно, кроме десяти ен содержания от Церкви.
10/22 июня 1897. Вторник.
О. Николай Сакураи пишет, что убедил мужа жены, с которой соблудил Симон Тоокайрин, не разводиться с нею, но они переселяются в Хакодате из–за стыда перед всеми в Неморо. Такие–то тяжкие последствия оставляет за собой грех прелюбодеяния! Пишет еще о. Николай, что на нынешнем Соборе непременно должен быть найден человек для поставления священником в Неморо. Дай Бог!
О. Яков Такая прислал в пилюлях лекарство, составление которого составляет старинный секрет его дома. Лекарство от желудочных болей, от холерины, поноса и тому подобное; принимать – наскобливши из пилюли, довольно большой, в рассоленую воду. Посмотрим; может, и путное что – больных не занимать стать.
11/23 июня 1897. Среда.
С понедельника прекратились классы – ученики готовятся к экзаменам. Сегодня начались экзамены писанием сочинений.
Сегодня приходили мастера с инструментами испытать исправность громоотвода на Соборе, большом каменном доме и в Семинарии; все найдено в исправности. Каждый год в это время или несколько ранее делается это, и это необходимо, так как при порче громоотвода дом, на котором он устроен, скорее своих соседей будет поражен в грозу.
Петр Ока, что в Катихизаторской школе, приносил письмо Юлии Токухиро из Кобе: Юлия убедила жену Петра оставить теперешнего ее сожителя и вернуться к своему законному мужу; дело, кажется, окончательно состоится. Вот и служение диакониссы Юлии; насколько она там помогает по проповеди, это не всем видно, а что семейная жизнь Петра Ока попадает в обычную колею, и чрез то он сделается годным к катехизаторскому служению, это будет видная заслуга Юлии. Конечно, сам Ока будет не из видных катихизаторов, по всем своим обстоятельствам, и ни на какую, в собственном смысле, церковную должность годен не будет, но – авось – хоть несколько принесет пользы.
12/24 июня 1897. Четверг.
О. Алексей Савабе приходил просить восемь с половиной ен в месяц на квартиру катихизатору Саваде, до сих пор жившему в церковном доме.
– Цена–де высокая, но дом большой; удобно будет старшинам (сицудзи) собираться для совещаний.
– Так отчего же они сами с христианами не платят за квартиру?
– Не могут.
– Пусть хоть половину, или даже одну ену дают.
– Нисколько не могут.
Я рассердился на эту тупость священнослужителей. Сколько ни толкуешь им при каждом случае вызывать христиан на пожертвования, – к стене горох! И дождутся когда–нибудь, что разом рухнет все их благосостояние. Русскою Церковью теперь живут, но не вечно же это будет. Отнимет когда–нибудь она руку, и что тогда?
13/25 июня 1897. Пятница.
Фома Танака, из Вакаяма, пишет, что христиане там до него нисколько не соблюдали воскресного дня; ныне, наконец, убеждения его подействовали: почти все в воскресенье приходят к богослужению.
О. Метоки пишет из Таката, что Григория Котака, тамошнего катихизатора, застал имеющим школу аглицкого языка из восемнадцати учеников; надеется, что кое–кто чрез это привлечется и к христианству; избитая дорога всех протестантских миссионеров, противная проповедничеству православному; впрочем, хоть катихизатор занят, – не развратился от безделья, – и то польза.
Был я на экзамене по Священному писанию в Катихизаторской школе. Отвечали хорошо; лучше всех Илья Сато, старый катихизатор, – целую проповедь сказал на притчу о виноградаре.
14/26 июня 1897. Суббота.
На экзамене был в первом классе Семинарии; малыши все отлично отвечали по Священной истории, но учитель Марк Сайкайси, как видно, мало и плохо им дополняет к тому, что есть в учебнике Дмитрия Соколова.
О. Сергий Глебов лежит больной инфлуенцией, но Шпейер боится, не рак ли желудка это? Не дай–то Бог!
15/27 июня 1897. Воскресенье.
Согласно письменному приглашению, в три часа был в «Central Tabernacle, Hongo, 23 Haruhi Machi» на «Thanksgiving Service in Commemoration of the 60ty Years Reign of Queen Victoria». Пели три гимна, говорили две молитвы, была проповедь by Reverend Scott «The Divine Hand in the Reign of Our Queen». Богослужение англичан–диссентеров: простота до обнаженности и отсутствие всякого благоговения. В проповеди старик грозно потрясал кулаками и сейчас же вынимал часы из кармана взглянуть; тема о «divine hand» плохо согласовалась с выспренными похвалами правоте и всем возможным качествам Пальмерстона и Биконсфильда. Самое лучшее было, в заключение, обращение к японцам, – «боитесь–де, что христианство повредит патриотизму японцев, но кто же патриотичнее британцев, а они по преимуществу христиане? Разве не патриотичны американцы, русские и так далее?» В табернакле могут поместиться на простых стульях человек пятьсот, но она была на три четверти пустая; англичан что–то уж мало собралось; были и американские миссионеры и миссионерки; всего больше – японской учащейся молодежи (из–за аглицкого языка).
16/28 июня 1897. Понедельник.
Был на экзамене в младшем классе Катихизаторской школы; всего четыре ученика; сколько же кончит курс в будущем году? Отвечали по Основному Богословию хорошо; Петр Исигаме преподает разумно.
О. Павел Савабе пишет: хвалит Церковь в Миязаки; находит ее лучше. Из Церквей о. Якова по внутреннему благоустроению, особенно хвалит благочестие чиновника Курода. Но Церковь в Нобеока – совсем плоха: ни людей, ни духа христианского. (Не диво: катихизатора там долго не было; и ныне там – только для счета).
Матфей Юкава из Накацу пишет: там проповедники четырех Церквей: православной – он, католической – молодой патер, иностранец, пресвитерианской и методистской; и затеяли они вчетвером собираться поочередно друг у друга для религиозных словопрений, что и делают; причем всегда (будто бы) выходит, что католический патер соглашается с ним, Матфеем; протестанты тоже с ним, Матфеем, заодно; и в то же время они всегда против патера… Не объясняет он, как это у них выходит такой фокус; догадываться можно, что патер расставляет сети, но, при всем простодушии Матфея, чуть ли не запутывается сам в них; Матфей упоминает, что готовится к состязанию по Сравнительному Богословию (Хикакусингаку) Епифановича и по толкованиям на Евангелие.
17/29 июня 1897. Вторник.
О. Фаддей Осозава посетил Церковь в Циба и очень хвалит ее одушевление; пяти наученным преподал крещение, дальнейшие слушатели есть.
О. Борис Ямамура описывает свой объезд по Церквам: в Ханава просят переменить катихизатора, – Александр Хосокава ни к чему не годен. Кстати, его теперь и нет там: на родине, в Хацинохе, женился; быть может, сделается после этого годнее.
Из Оою сам катихизатор, Павел Ода, просится в другое место, хотя он и имел там большой успех в продолжение года. – У Иоанна Котера опять плохо, хотя прежде казалось хорошо, – слушателей ни одного; что за причина? Узнаем подробнее, когда о. Борис придет на Собор, – Илья Яци, катихизатор в Саннохе, ушел домой без всякого спроса, – и ничего ровно нет в Саннохе. Не лучше ли совсем из службы вон этого самопроизвольника и лентяя? – В Акита, у катихизатора Павла Кубота, также нет ни крещений, ни слушателей, и о. Борис прямо заявляет, что его оттуда нужно вывести. —
Пишет еще о. Борис, что Сергия Кобаяси просят перевести в Оода–те, где он принят в дом, и приемный отец его восьмидесятилетний старец, и так далее; Василий же Усуи, теперешний катихизатор, не может–де выносить, при своих ревматизмах, суровости тамошнего климата и просится в более теплое место. Это, вероятно, можно устроить на Соборе.
18/30 июня 1897. Среда.
Павел Косуги, катихизатор в Миязаки, в длинном и цветистом письме описывает пребывание там о. Павла Савабе: приготовлена была ко встрече его арка из зелени с приветственною надписью; выехали встретить его христиане за три мили; нанято было помещение ему в хорошей гостинице; встретив его и получив от него благословение, христиане проводили его туда, и, чтобы быть ему отдохнуть, никто не беспокоил его визитами на первое время, и так далее. Все это очень приятно, и я велел письмо напечатать в поучение другим.
Илья Накагава, катихизатор в Каннари и пр., сетует, между прочим, на все более и более возрастающую дороговизну, вследствие вводимой Правительством золотой валюты. «Если, – говорит, и нам, как бы ни экономить, нельзя прожить, чтобы ежемесячно не был дефицит, то бедному народу как же быть?»… Получает Илья – человек семейный и давний катихизатор – всего двенадцать ен в месяц. Конечно, как тут без дефицита, если местные христиане не помогают, о чем не имею сведений, и что едва ли есть. При всем том Илья сетует не о себе, а о бедном народе. Если это чистосердечно, без задней мысли, то нет цены Илье за бескорыстие и терпение; если это намек, то Илья – чистый японец по деликатности и вежливости, японец – старого закала.
19 июня/1 июля 1897. Четверг.
– Кто выше: Бог, или Его Величество Император?
– Бог выше Императора.
– Кто ниже поэтому: Бог или Император?
– По сравнению с Богом, царствующим над всем, Император ниже.
Этих ответов достаточно было, чтобы изгнать одного из лучших учеников из школы. Все ученики и учащие воздвиглись и изгнали. Случай был в Ямагуци Normal School. Всего один христианин и был там, протестант Оритаке Дзюро, и с ним так поступили, как описано в «Japan Daily News», July 1, 1897. Это напомнило мне следующий, еще лучший в сем отношении, случай. Пять лет тому назад, когда школа Ниицума, по снятии с него сана, поступила сюда и соединилась в Катихизаторской), в один вечер приходит ко мне один из учеников сей школы и говорит:
– Я выхожу из школы.
– Что так?
– Здесь учат, что Бог выше Императора.
– Но ведь это о едином боге, Творце и Промыслителе Вселенной. Ужели ваш Император выше Его?
– Для японца его Император выше Бога, и нет никого выше его.
И это говорил человек, уже несколько месяцев слушавший христианские уроки!
Я пристально посмотрел, не рехнулся ли он? Но он ясно и спокойно смотрел на меня. Я развел руками и распрощался с ним.
Был на экзамене в младшем классе Семинарии по Катехизису. Отвечали плоховато; учитель Петр Исигаме слаб с ними и плохо поясняет, что все и поставлено на вид.
20 июня/2 июля 1897. Пятница.
Утром был на экзамене в Катихизаторской школе по Нравственному Богословию. Профессор Иоанн Кавамото составляет и выдает свои записки, оттиски которых производит посредством очень дешевого инструмента в своей же комнате. Записки, конечно, – сколок с русских академических лекций, преимущественно Олесницкого, но, по крайней мере, изложены настоящим японским языком, весьма понятным, не то что наши переводы, или лучше – перетаскиванье с русского, никому в должной мере не понятные. Он еще в воскресенье представил мне экземпляр своих лекций, и я тогда же порадовался и поблагодарил его; сегодня пред всеми выразил тоже. Когда он изложит и преподаст так всю систему, ее можно будет напечатать, и это уже будет по языку настоящая японская книга.
Другой профессор, Емильян Хигуци, делает то же по толкованию Священного писания. Его изъяснения посланий к Коринфянам и Галатам, по которым на днях отвечали в Катихизаторской школе, также изложены хорошим японским языком, и я дал ему обещание напечатать их, когда он пересмотрит их и вполне приготовит к печати.
Таким образом хоть два профессора, воспитанные в России, являют признаки некоторой самодеятельности и, стало быть, вложения души в свое дело. Как не порадоваться!..
После экзамена мы с Павлом Накаи закончили исправление Деяний, чем и кончен труд по первое сентября, если Бог даст продолжить. Обещал Накаю двадцать ен, как в прошлом году, на путешествие и прожитие во время каникул, где хочет, для отдыха; когда будет отправляться, скажет.
О. Павел Савабе возвратился из путешествия по Церквам на Киусиу. Три часа рассказывал и не кончил. Вернулся здоровее, чем когда уехал. Это подает надежду, что он и вперед будет путешествовать. А это, несомненно, полезно для Церквей. Идеальность у него неиссякаемая. О. Петр Кавано, по его же наблюдениям и рассказам, лентяй во все сани, лентяй, по–моему, не исправимый; о. Павел же уверен, что он, после сделанных ему внушений, непременно исправится, поднимет к проповеди «хеймин» в Янагава, проживет месяц в Карацу и оживит там Церковь, и прочее подобное. Что ж, дай ему, Господи! Я просил о. Павла неустанно наблюдать, чтобы о. Петр не отступился от своих обещаний ему. —
Церкви о. Якова Такая нашел он в гораздо лучшем состоянии, чем Церкви о. Кавано: в Кагосима, Хитоёси, Миязаки наши Церкви положительно первенствуют сравнительно с инославными, тогда как в приходе о. Кавано нет у нас ни одной превосходящей их, хотя, где слышится православие, там оно тотчас привлекает; например, в Фукуока, кроме двоих, недавно присоединившихся из католичества, еще переходит оттуда к нам один девяностолетний старец; прислушался он как–то к проповеди катихизатора и по окончании ее воскликнул: «Теперь–то я узнал истину, – восемьдесят лет доселе (с открытия сознания) блуждал во мраке: сначала в языческом, потом католическом»…
На обратном пути о. Павел посетил Оосака: хвалит усердие к делу о. Сергия Судзуки и говорит, что христианам Оосака он нравится ныне более, чем в прошлом году; «только проповедей его выносить не могут; говорит за каждой всенощной и Обедней, и прескучно: за каждым словом тянет свое бесконечное „а… а…“».
– Так отчего ж вы ему не заметили это? Вероятно, он не сознает этого своего недостатка. Это с ним новое. Здесь, будучи диаконом, он всегда говорил превосходные проповеди.
– Действительно, следовало заметить, но я постеснялся.
Про о. Матфея также рассказал очень неприятное. Строг он, – об этом все знают. Но я вовсе не знал, что пред ним дрожат.
Многие приготовленные к крещению не просятся экзамена потому только, что смертельно боятся о. Кагета. Чуть не ладно, – он наповал разбранит экзаменуемого, катихизатора и представивших испытуемого поручителей – будущих восприемников. Павел Цуда (клеврет о. Матфея, вместе с ним когда–то сидевший в тюрьме за христианство) просится вон из его ведомства, другие катихизаторы тоже бежат, – никто не выносит суровости о. Матфея.
«Вам следовало, как другу о. Матфея, в уединенной интимной беседе все это поставить на вид о. Матфею и с любовью убеждать его исправить этот недостаток. Вероятно, семейное несчастие (многолетнее умопомешательство его старшей дочери) ожесточило его от природы серьезный характер, и он не сознает всех дурных последствий его суровости».
Тоже стеснился о. Павел послужить и в этом отношении, что обещал исправить при следующем, имеющим быть скоро, свидании с о. Матфеем Кагета.
Конечно, и я буду говорить о. Матфею о сем, равно как о. Сергию, о. Петру Кавано и прочим; но о. Павел Савабе может быть полезнее меня, как соотчич, как друг и сверстник, и подобное.
21 июня/3 июля 1897. Суббота.
Был на экзамене в пятом и четвертом курсах Семинарии; в пятом отвечали девять человек (двое больных в отсутствии) по Священному Писанию весьма удовлетворительно, так что похвалил их и преподавателя Пантелеймона Сато; в четвертом, у него же, по Церковной Истории отвечало четверо, пятый, по болезни груди, отправлен домой; вот и весь курс четвертый; сколько же дойдет до окончания всего семинарского курса? Вероятно, не более двоих. – А катихизаторы так нужны! Господи, что–то будет? Учеников так мало идет в духовные наши заведения!
22 июня/4 июля 1897. Воскресенье.
До Обедни было крещение человек десяти – взрослых и младенцев. За Обедней были две нерчинские купчихи, зашедшие пожертвовать на Миссию, что и исполнили, подписав двадцать ен. – О. Павел Савабе зашел после Обедни сказать, что неудобно ныне, до Собора, идти ему в Одавара исследовать об отношениях о. Петра Кано к тамошним христианам по недавней просьбе Матфея Кометани. Это правда. Лучше побыть ему там после Собора, – для о. Петра так будет лучше.
23 июня/5 июля 1897. Понедельник.
На экзамене был в Женской школе; отвечали, как и всегда, прекрасно, – все на полный балл. Во время экзамена приехали вчерашние две нерчинские купчихи, – посмотрели и послушали и они.
О. Андрей Метоки, вернувшись с обзора своих Церквей, давал отчет; разные соображения предлежат решению на Соборе; между прочим, его мысль поселиться ныне в Нагаока; побыть там года два, поднять Церковь, переселиться в другое место и так далее. Видно, что человек одушевлен, – это и нужно.
О. Симеон Мии приехал уже на Собор. В Кёото весь состав катихизаторов желает переменить. Об Исида рассказывает ужас, – это положительно негоднейший для служения Церкви: во всем и везде перечит о. Семену и злословит его пред христианами; помешан на самомнении и зависти: даже христианка, одетая лучше его жены, возбуждает его ненависть и злословие; все в Кёото отвратились от него. Нужно поместить его под руководство о. Павла Савабе, если и у этого не исправится, то вон его со службы; кстати же, он изрыгает хулы на катихизаторское служение, – «мало содержание; я пойду в чиновники, вдвое получу», и подобное; речи пустые, но молодого катихизатора Афанасия Такай отравили, – тоже смотрит вон, хоть и ненавидит Фому Исида.
Хвалит о. Семен Церковь в Нагоя; привез оттуда план церковного дома, предложенного к постройке на вновь купленной для того земле; привез благодарственное письмо за икону от Ильи Миясита; говорит, что вся Церковь чествовала получение Ильей этого подарка от меня, – был благодарственный молебен, угощение потом; словом, хотят получить в долг тысячу ен от Миссии на постройку церковного дома. Если можно будет, – это окажется по получении из России миссийской суммы (ныне же сама Миссия занимает), – и дам; усердие–то благочестивое, – как раз то, что требуется от христиан. – Многое и другое рассказывал о. Семен, но – до Собора.
Переводчик религиозных книг Алексей Китагава прислал прошение об отставке. Что ж, Бог с ним! Силою удержать не можем, хоть и жаль человека. Должно быть, переманивают на большое содержание, – русский язык начинают изучать (чтобы пользоваться выгодами от строящейся Сибирской железной дороги), хотя и здесь он получил двадцать ен и три от меня частно в месяц; больше мы дать не можем. Вероятно, покается потом, что оставлен верный кусок.
24 июня/6 июля 1897. Вторник.
На экзамене был сначала в третьем классе Семинарии по русскому языку; три года здесь, и почти совсем понимают русскую книгу, не имея то специальною целию, – это достаточно; и Емильян Хигуци преподает исправно. Потом в Женской школе по Закону Божию в третьем и первом классах, – отвечали почти все на десять с плюсом; недаром же бедные дети так бледны: готовятся с большим усердием и отвечать лучше нельзя. Младшие по Катехизису отвечали несравненно лучше, чем младшие в Семинарии, что и поставлено на вид в похвалу девочек и в возбуждение соревнования мальчиков.
Вечером, часов в шесть, была посланница Александра Эрастовна Шпейер сказать, что послезавтра утром они едут в горы и чтобы Катю (Маленду) утром выслать на станцию, чтобы им взять ее. Показал Анне Эрастовне Женскую школу, которую она еще до сих пор не видала. Хвалила экзаменские работы, порядок и чистоту и прочее. Бедный Александр Николаевич, ее муж, очень страдает нервами, – очень она плачет.
25 июня/7 июля 1897. Среда.
Утром на экзамене, сначала в Семинарии у выпускных, троих (четвертый, Михора, болен грудью; кажется, опасно), потом в Женской школе. Везде отвечали хорошо; видно, что юношество, серьезно смотрящее на дело учения и трудящееся от всего сердца; тринадцати–четырнадцатилетние девочки на экзамене по Географии сегодня, например, на память нарисовали карту Европы со всеми главными городами во всех отчетливо очерченных государствах с главными реками, горами и подобное, и это в полчаса, и почти все без ошибок (кроме, разве того, что Исландию иная начертила слишком большою, или Румынию несколько вдвинутою в пределы России), – чего же лучше? И где бы лучше ответили они?
После полдня сводили мы с Нумабе разные статистические данные о Церквах по «Кейкёохёо» к Собору. Результаты проповеди почти не хуже, чем в прошлом году. Прискорбно то, что нигде христиане не прибавляют на содержание служащим Церкви, хотя и не отнимают того, что давали доселе, но это – что же? Капля в море церковных нужд! И ужели вечно будет надежда на Русскую Церковь? —
26 июня/8 июля 1897. Четверг.
Вплоть до обеда были экзамены у выпускных в Семинарии и Катихизаторской школе по Катихизации (Ринкоо): говорят много, бойко, обильно, точно весенние ручьи с гор; могут быть порядочными катихизаторами; дай Бог, чтобы были! Потом по пению: поют почти все и плохо, отчасти по неприлежанию, больше по неспособности.
После обеда перечитал с Нумабе прошения к Собору, потом выслушал священников: Павла Кавано и Павла Морита. Последнему не хочется служить на Сикоку, но в сем он не хочет признаться, а старается доказать, что священник не нужен на Сикоку, – можно–де ездить на Оосака и Окуяма. Я предложил ему поговорить с товарищами, не поменяется ли кто местом с ним; если не найдется желающего, то изберем и поставим священника на Сикоку нового, но священник должен быть там; ему же, Морита, дадим место более нравящееся ему. Очень не нравится, однако, о. Морита, что я прямо ставлю вопрос, а не разыгрываю роль непонимающего его. Но дело в том, что вопрос–то старый: несколько Соборов рассуждали, нужен ли отдельный священник для Сикоку, и решили, что нужно. Мы теперь этого отменить не можем.
27 июня/9 июля 1897. Пятница.
В девять часов утра начался выпускной акт в Женской школе. Всех ныне учениц восемьдесят семь; выпускных было семь. Елисавета Котама прочитала список; выпускным даны дипломы и по целой охапке книг, то есть все главные религиозные сочинения Миссии. Первая из них прочитала благодарственное письмо; потом две партии остающихся пели выпускным свои приветствия, на которые сии отвечали благодарственным пением; все было в высшей степени мило и даже трогательно; но портил регент Кису, неистово размахивавший руками и свирепо тыкавший пальцем в воздух; может быть потому певшие почти не сразнили; но уж лучше бы сразнили, чем это обезображенье их милых и скромных групп. В заключение я сказал им простое и задушевное напутствие, дал Анне пять ен на ихний симбокквай и ушел, – было уже десять часов.
С десяти часов здесь акт: в нижней классной зале собрались мужские школы. Начальник их (Коочёо) Иоанн Кавамото прочитал списки, причем объявлены кончившими курс и выходящими на службу Церкви: четыре из Семинарии, восемь из Катихизаторской школы, один из певческой; прочие все переведены в высшие отделения.
Сущность моей речи: «Вас мало, – не смущайтесь, – скоро будет много. Народ – живой организм и дышит, как и отдельный человек, и чем моложе, тем чаще: я здесь менее сорока лет, но уже четыре раза явственно видел вдыхание и выдыхание: сначала открытие Японии, потом стремление узнать иностранцев, затем рабское подражание всему иностранному, ныне: „Христианство не нужно, – у нас своя религия, и мы особый народ: христианство–де вредно для Японии”… Но правда ли? В этих стенах, в двадцать пять лет, слышалось ли хоть слово непочтительное к Императору, не полезное для Японии? Нет! Напротив, не будет ли вредно учение, что Император – бог; учение это трудно обосновать, шатко оно. Иное дело, если сказать: „Бог велит: Царя чтите, за Царя молитеся, – несть власть, аще не от Бога“; этого никто не может поколебать, ибо это слово Всемогущего… Или: учащие, что японцы – не братья другим народам, а что–то особенное (Иноуе Мецугоро), – не опасное ли для японцев говорят?.. Все подобное ложь, а потому скоро рухнет, – и хлынет после отлива прилив; и вновь строющаяся наша Семинария, ныне столь обширная для вашего малого числа, когда войдете в нее после каникул, – не много лет пройдет, – окажется тесною для всех желающих поступить в нее».
Дал Кавамото и для учеников пять ен на симбокквай. А для наставников был чай в редакции Синкай. Начались акты пением «Царю небесный», кончились «Достойно есть». Я был в рясе и панагии.
В Женской школе симбокквай был вслед за актом; в Семинарии и Катихизаторской школе с первого часа пополудни, и проораторствовали почти до шести часов. Во время собрания пришли священники: Борис Ямамура, Николай Сакурай и Игнатий Мукояма, – которые тут же и засажены за стол с угощениями. Из речей особенно хороши были Фомы Михора, первого кончающего семинариста, к несчастию, больного грудью до того, что я боялся, что у него кровь хлынет горлом во время его с пафосом произносимой речи; с чувством благодарил он Семинарию за воспитание, за драгоценные сокровища, которые дала она. Хорошо говорил также выпускной катихизатор Иоанн Ямагуци, – о необходимости твердой и живой веры. Очень оригинальную речь произнес сорокалетний Петр Ока, прежде всего он описал, что во всю жизнь никогда не был так счастлив, как целый год был счастлив в Катихизаторской школе, и прочее. В заключение собрания семинаристы попросили пожаловавших священников сказать слово на пользу; они и не отказались; прежде о. Борис, потом о. Мукояма произнесли блестящие импровизации, в которых с опыта говорили очень ясно и подробно, – первый, что катихизатор должен проповедывать Христа распята, и только это всегда иметь целию, а не науку, не «го», не «сёоги», нужные якобы для начала сношений, второй, что катихизатор должен иметь неослабную надежду и постоянство в труде, иначе будет разбит и повержен в прах (как полковник Кимура, Такасакский, очень храбрившийся и оказавшийся потом, во время войны с Китаем, презренным трусом)…
28 июня/10 июля 1897. Суббота.
После Обедни, с восьми часов, вплоть до всенощной выслушивал отчеты священников. Мало нового, но немало неприятного, есть кое–что и приятное. Например, при разговоре с о. Николаем Сакурай спрашиваю:
– Пришла ли жена к Моисею Симотомае, катихизатору в Саппоро?
– Отец не отпускает ее, хотя она просится к мужу.
– Почему до сих пор не отпускает? Недоволен был поведением Моисея; но он теперь не ленится и не пьет, а отлично служит вот уже более года.
– Говорит, что приемный сын нужен ему для дел домашних; Моисей же – на службе Церкви.
– Но он хотел в приемыши именно служащего Церкви; почему же теперь иначе? Впрочем, мы не станем держать на службе сына против воли его отца, тем более, что чрез это может нарушиться прямой закон Господа о браке. Пусть старый Симотомае возьмет Моисея домой, но не разлучает его с женой, от которой у него уже двое детей и с которой они живут в любви и согласии.
– Старый Симотомае говорит, что ни за что не примет Моисея, хотя бы даже и судом присудили ему это. И Моисей Хориу уже помирился с этим.
– Какой Хориу? Я не знаю Хориу на службе в Саппоро, а знаю Симотомае Моисея. Хориу – было прежним именем его, пока он вышел приемышем в дом Симотомае, – и так далее.
Оказывается, что отцы и дети распоряжаются по–старому, по–язычески, несмотря на то, что приняли – Бог весть когда – христианский закон! – Сказал я о. Сакураи, что после Собора должен он отправиться вместе с о. Борисом, священником старика (тоже Моисея) Симотомае, в Фукуока и убеждать всячески или отпустить дочь к мужу, или мужа призвать к дочери (хотя бы для того нам нужно было лишиться добре служащего катихизатора), но ни в каком случае не расторгать брак. Если старик не согласится, то объявить ему, что он вне Церкви, как нарушитель прямой заповеди Господа (к богослужению может приходить, но таинств будет лишен); Моисей же, катихизатор в Саппоро, может тогда принять прежнее имя фамильное Хориу и вновь жениться, если захочет.
Или: в Тооно, у Катакура, где катихизатор Павел Кацумата, двое еще не крещенных, хотя давно готовых к тому, Суганума и Хатаяма, не дают водвориться там ни католикам, ни протестантам. Как только явится с проповедию патер или пастор, они первые являются к слушанию и искренно слушают, долго, – несколько раз слушают, а затем, улучив время, когда особенно много свидетелей, с малых вопросов и возражений завязывают спор и в пух разбивают инославие; когда в пылу спора они начинают произносить по–православному «Христос, Петр, Павел» (не Христо, Петера, Пол), тогда инославные догадываются, с кем имеют дело, и спешат прекратить состязание, а вместе и свою проповедь в Тооно. О. Катакура же прост, только ревностен, и этого достаточно, чтобы (с знаньем, конечно, главных догматов) отражать и поражать лжу инославия.
