Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙII"
Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 69 страниц)
20 сентября/2 октября 1895. Среда.
После обеда приходили пять миссионеров баптистов, из которых один – Barton, десять лет миссионерствовавший в Армении и бывший свидетелем того, как в последнее время мусульмане резали там христиан. Завтра будет читать о сем лекцию на Цукидзи, на каковую и меня приглашали. Если здоровье позволит, буду; лекция в удобное время, в четыре часа. Dr. Green просил и меня дать им лекцию; просит уже второй раз; я тотчас же было согласился тогда, если на японском языке; но это нельзя – большая половина слушателей, мол, не поймет, хотя слушатели все – миссионеры обоих полов, обязанные знать японский язык. На аглицком же языке мне трудно: нужно написать и перевести, на что требуется время, а времени, к сожалению, мало. Пусть бы ожидалась польза, тогда все можно бы бросить и заняться, но ведь только чесанию языка и слуха; у них от избытка сил это благородное препровождение времени похвально; для меня было бы захерено. Dr. Green не настаивал на времени, а дал свободу: не нынешним, так следующим летом или осенью. На это я вполне согласился. За год можно найти досуг для сего, хотя мало полезного, упражнения. Я и думал было в прошедшие каникулы приготовить что–нибудь о православии, да устройство библиотеки помешало.
Инфлюэнца, приостановленная горячей ванной, усиливает нападение: горлу сегодня плохо.
С июня сегодня в первый раз доктор Кёбер дал урок на фортепьяно нашим учительницам в Женской школе, и как же он и я удивлены были их успехами! Едва только начали и уже в состоянии, хоть с грехом пополам, по незнанью правил, разучивать серьезную пьесу (хотя два месяца каникул, будучи в Тоносава, не могли упражняться). Учатся три: Надежда Такахаси, Елена Ямада и Раиса Ито; другие три перестали, мол, не нужно – на короткое время здесь, пока выйдем замуж. Но тоже можно сказать и о Елене и Раисе, зато они, в случае нужды, будут в состоянии потом зарабатывать себе хлеб, как учительницы фортепьянной игры, которых в Токио еще почти совсем нет.
21 сентября/3 октября 1895. Четверг.
О. Сегрий Судзуки из Оосака пишет, что отлучился он в Кёото посоветоваться о церковных делах с о. Мии, и немедленно вернулся, но без него уже умерла от холеры Вера, жена катихизатора Марка Одагири, живущего там в церковном доме; в продолжение шести часов унесла ее болезнь, а молодая, полная сил женщина, в прошедшем году вышедшая замуж и недавно родившая первого ребенка, бывшая воспитанница Миссийской школы. Жаль очень! Теперь там, в Оосака, церковный дом на карантином положении: никого не выпускают и никого не впускают, пока произведена будет дезинфекция. Послана бедному Марку помощь на погребение жены – шесть ен.
22 сентября/4 октября 1895. Пятница.
Месяца два–три тому назад Василий Усуи, катихизатор в Оодате, в Акита, стал жаловаться, что враги христианства мешают ему: во время проповеди бросают камнями в дом, разбивают сёодзи и тому подобное. Наконец известил, что не может долее из–за врагов оставаться в теперешнем своем месте жительства и переходит в другое; плата за наем нового помещения, мол, та же – две с половиною ены в месяц. Странным мне казалось это запоздалое гонение, и особенно в Оодате, где никогда никакой неприязненности к христианству не высказывалось. Подивился я, но так и оставил – больше ничего нельзя было сделать. Сегодня, между тем, получено письмо, которое все показало в другом свете. Жалуется бывший хозяин дома церковного, язычник, и просит возмещения убытков. Василий Усуи, когда два года тому назад прибыл в Оодате на проповедь, нанял у него дом, но так как дом был неудобен для него с семейством и для собрания христиан на молитву, для чего требовалась особая комната, то Усуи убедил хозяина произвести значительный ремонт дома, обязавшись за то нанимать его не менее пяти лет; в таком смысле заключен и подписан был ими контракт, копию которого хозяин прислал ныне мне. По контракту ежемесячно Усуи обязался платить за дом один ен семьдесят пять сен. В письме хозяина говорится, что сначала был договор на две ены, но потом Усуи выторговал двадцать пять сен. «Ныне же, – жалуется хозяин, – Усуи без всяких побудительных причин, вопреки контракту, бросил мою квартиру и перешел на другую. Прошу–де возместить мне, что было затрачено на приспособление дома для вашего проповедника, имея в виду пятилетнее пребывание его в нем». Итак, катихизатор Василий Усуи лгал, что платит за церковный дом два с половиною ен, платил только одну ену семьдесят пять сен; лгал, что язычники нападали на него, просто хотелось перейти на еще более дешевую квартиру. (Да, лгал и в обстоятельствах времени: перешел он от ныне жалующегося хозяина вовсе не два месяца назад, а 2–го января 1895 года, заплатив хозяину за декабрь 1894 года одну ену семьдесят пять сен и за 1–е января 1895 года шесть сен, как все ясно обозначено хозяином в жалобе). [Зачеркнуто автором – ред.] Грустно очень иметь личностей такой нравственности на проповеднической службе! Но из–за чего все это лганье Усуи? Из–за бедности. У него четверо детей и отец в параличе, а получал до Собора: десять ен содержания и две ены пятьдесят сен на квартиру, две ены на воспитание детей и две ены на отца; после Собора ему прибавлено две ены, с возведением на степень сейденкёося, и на отца одну ену. Вот и выгадывал человек от квартирных семьдесят пять сен; да, вероятно, нашел квартиру не более пятидесяти сен в месяц; тут и взяло его искушение – выгадать еще одну ену двадцать пять сен; оттого и все лганье и бессовестное нарушение контракта. Продиктовал я написать ему, что письмом бывшего его хозяина разоблачена вся его ложь, но принимая во внимание его бедность, из–за которой, вероятно, он и впал в грех, не обнаружу я греха его даже пред его священником, пред которым предоставляю ему покаяться и получить отпущение на исповеди; не приму и сам во внимание его греха в смысле какого бы то ни было казания; напротив, дам ему все, что он мог выгадать от своей лжи, то есть не менее двух ен в месяц прибавки к его содержанию, только пусть он восстановит честность своего имени пред хозяином, с которым заключил контракт, пусть перейдет на прежнюю квартиру и живет там не менее времени, условленного в контракте; ежемесячно одну и три четверти ены за квартиру отсюда будут высылаться – Если человек прямо ответит добрым чувством на это письмо, то, значит, спасен катихизатор, а нет, – Господь с ним!
Но вот кого не пожалел я сегодня, а чуть не выключил из списка служащих Церкви: Варнаву Симидзу; мальчишка едва поступил на службу, по окончании Семинарии, и решительно не слушается ни священника, ни меня. Сдержавши гнев, написал ему и сегодня по–русски, чтобы он изложил мне все, что имеет сказать, почему не слушается.
23 сентября/5 октября 1895. Суббота.
Варнава Симидзу прислал покорное письмо: «Напишите, нужно ли мне отправиться в Татебаяси», а уже ему два раза велено было отправиться туда.
Впрочем, можно помириться с тем, что он не отправился туда раньше. Есть Церковь поважнее, где он может служить: в Хацивоодзи; Илья Яци просится отсюда в Хацинохе на место умершего Иоанна Ито. Написано Варнаве, чтобы он прибыл сюда, а отсюда с о. Фаддеем пойдет в Хацивоодзи водвориться там.
В Немуро третьего дня сгорело 1334 дома; вероятно, в том числе немало пострадало наших христиан. Вчера вечером получена была телеграмма, что «погорели», но кто и что нельзя было разобрать.
Болезнь горла усиливается, хотя общее простудное состояние прошло.
Анна Кванно сегодня рассказала о горькой доле Дарьи Кикуци: живет где–то на чердаке, а муж под арестом; прачечная его прекратила существование: пропало несколько десятков белья военных, быть может, просто по недосмотру его, полковое начальство простило ему; но полиция не прощает и разыскивает, и сидит Петр Кикуци в карцере. Младший брат его, который собственно и обладал прачечными знаниями, уехал на Формозу. Итак, мужу Дарьи, если он и выпущен будет, предстоит банкротство в жизни, ибо он не знает никакого ремесла. Бедная Дарья! Для того ли Женская школа столько лет воспитывала ее?
Марья Касукабе приходила сказать, что выходит за Георгия Абе; Абе же предупредил об этом меня еще ранее. Вот уже пара! Он был самым нетерпимым в Катихизаторской школе, она таковой же в Женской, и по одной и той же причине: она собирала и подговаривала товарок на что–нибудь, и он составлял заговоры; об ней ясно не знаю, вреда от ее заговорщицких наклонностей не могло быть, ибо в Женской школе надзор строг; Абе же порядочно намучил, разведши вражду с наставником Даниилом Кониси за то, что этот дурно отозвался об учениках Катихизаторской школы («вся голь, живущая здесь только для пропитания»). Абе, впрочем, не ложно верующий человек, оттого он и удержался, и ныне – катихизатором в приходе о. Павла Савабе; Мария тоже во всех других отношениях неиспорченная девушка. И дай Бог им счастья! Просил я Анну Кванно присмотреть, найдется ли у ее родителей на подвенечное платье ей, – кажется, очень они бедные ныне; если нет, то чтобы «дзизенквай» позаботилась о сем; с моей стороны может быть рассчитано на десять ен.
24 сентября/6 октября 1895. Воскресенье.
После обедни был христианин из Фурукава; новых слушателей там нет, ибо доселе время очень недосужее; христиане держат веру неуклонно. В городе есть немного и протестантов; были и католики, но они совсем исчезли, ныне ни одного нет.
Тимофей Секи, помощник редактора «Синкай» и учитель Семинарии сильно захворал «какке»; едва притащился ко мне попроситься в Тоносава для поправления. Господь с ним! Пусть поскорее едет и поправляется.
Утром Анна Кванно приходила сказать, что завтра будет венчание Марии Касукабе, значит, подвенечное платье готово; послал пять ен на расходы. Потом заявился жених Георгий Абе; по обычаю, дал десять ен на платье, или семейное обзаведение.
25 сентября/7 октября 1895. Понедельник.
Приходил епископальный катихизатор по имени Оокура. Родом из Бизен; наставлен бишопом Вильямсом и другими, но чрез школу не прошел; человек, как видно, религиозный. «Хочу в беседе с вами получить пользу, как пользовался от Вильямса».
– О чем же вы хотите побеседовать?
– Смущает меня нынешнее состояние христианства в Японии – это множество разделений и сект.
– У нас, слава Богу, их нет. А у вас, протестантов, секты самая натуральная вещь, и странно было бы, если бы их не было. Вы понимаете слово Божие так, другой иначе, третий, четвертый еще иначе и так далее. Все вы видите в Слове Божием уже не Глагол Бога, а ваше собственное разумение, и все тем более стоите за свое, как свое родное. Вот вам и секты. У нас не так. Кроме Священного Писания, мы имеем еще Священное Предание, то есть живой голос Церкви от времен Апостольских до ныне и во все века вперед. Если мы чего не понимаем в Писании, мы спрашиваем у Церкви, как это должно понимать, то есть как понимали это ученики Апостолов, ученики учеников их и так далее. Так–то мы и не заблуждаемся и не можем заблудиться; и мы радостны, спокойны в уверенности, что мы знаем истину и обладаем ею; это и делает нас свободными от заблуждений; по Слову Спасителя – «Истина свободит ны». Вы же, напротив, в оковах самомнения, или сомнений, недоумений, исканий, во всяком случае – несчастное состояние!
И так далее, объяснил я ему разность с ними в понимании мест, на которых зиждутся семь таинств, указал, что не законно у них священство, коли не признают его таинством, что нет поэтому у них и таинства Евхаристии. На вопрос признаю ли я возможность спасения в протестантстве? Отвечал: «Как же я могу решить это?» Мне сказано: «Не суди чужому рабу, сам он стоит пред Господом», и я поэтому предоставляю суд о том, спасутся ли протестанты, католики и прочие Богу, не дерзая и коснуться сего моею мыслью и словом. Одно могу сказать, что протестанты в большой опасности. Мы стоим на прямой и верной дороге к Небу, а протестант пробирается трущобами и всякими окольными путями; разумеется, что ему заблудиться (и распутаться в своих или чужих измышлениях) весьма легко… Много и других вопросов задавал он, обличающих у протестантов весьма поверхностное научение. О православии ровно ничего не знает, хотя и говорит, что бишоп McKim очень хвалил ему православие. Наши катихизаторы не такие невежды касательно протестантства.
26 сентября/8 октября 1895. Вторник.
Получено письмо от Марка Сайкайси, уведомляющее, что он и Хигуци на пароходе Добровольного Флота выедут в августе из Одессы и 12 октября будут в Нагасаки, вероятно, по нашему старому стилю.
Был опять генерал Соломко с супругой, француженкой, католичкой; видно, что дама добрая и благочестивая; молится всегда по–православному, и только мать мешает ей совсем сделаться православной. Двадцать лет за генералом, бойко говорит по–русски и без всякой застенчивости коверкает русскую грамматику и слова, произнося, например, «питушественник», вместо «путешественник». Генерал здесь заключает контракт с капиталистом Асано, чтобы пользоваться его пароходами. Только выйдет ли что путное? Без коммерческой опытности с генеральскими замашками не прогореть бы!
27 сентября/9 октября 1895. Среда.
Игнатий Мукояма, катихизатор в Такасаки, извещает, что отец помер; послано три ены помощи на похороны; больше не заслуживает – очень уж обленился, притом же там богатая Церковь: христиане помогут, если стяжал любовь, а не стяжал – сам виноват.
Игнатий Мацумото, прежде чем отправиться в Уцуномия, требует, чтобы преемник ему прибыл в Татебаяси, чтобы сдать ему церковные дела. Написано, чтобы оставил, что есть по Церкви, врачу Секигуци, который собственно и виною, что Игнатий поселен был в Татебаяси, но который не оправдал того, что обещал: не было слушателей у катихизатора, и не умножилась там Церковь. Едва ли теперь удастся кого послать туда, ибо Варнава Симидзу предназначен для другой Церкви, более важной. Несчастная эта Церковь в Татебаяси! Она теперь нисколько не лучше того, как была четырнадцать лет назад, когда я в первый раз посетил ее. А была она в таком состоянии. Нашел я семейства три–четыре христиан порядочных (впрочем смотри дневник того времени; теперь писать мешают, да и было бы повторение).
28 сентября/10 октября 1895. Четверг.
Окончили перевод Евангелия от Матфея и принялись за Марка. Значительно помогал перевод Матфея Уеда; фразировка у него очень удачная, так что наполовину приходилось просто списывать его; жаль, что он перевел только одно Евангелие; дальше придется самим вытачивать каждую фразу, что при вялости и медленности Накая просто мучение: переворачиваешь – переворачиваешь фразу на сотню ладов, пока он раздумывает и решится принять что–либо; оттого, должно быть, и горло не поправляется, что семь с половиной часов в сутки в безостановочной работе – луженое нужно.
29 сентября/11 октября 1895. Пятница.
Из церковных писем сегодня в одном, между прочим, извещается о чудесном исцелении, именно в письме из Накацу тамошнего катихизатора Матфея Юкава.
Есть в Накацу Ной и Любовь Мисебаяси, люди бедные, живущие дневным трудом; родился у них ребенок, но скоро помер, ибо у Любови испортилось молоко, и на груди появились нарывы; расхворалась и вся она, так что отнялись у нее ноги; лечили ее, но безуспешно; врачи признали, что какой–то неизлечимый ревматизм лишил ее ног. Долго лежала она, крайне обременяя мужа, который без устали должен был работать, чтобы прокормить ее, больного отца и себя. К прошедшему празднику Воздвижения Креста Господня прибыл в Накацу о. Петр Кавано. Христиане, по обычаю, собрались на исповедь. Принес на спине и Ной свою жену Любовь в церковный дом, чтобы исповедаться. Но в этот вечер, накануне праздника, о. Петр не мог всех поисповедать и оставшимся сказал, чтобы завтра утром собрались; в том числе была и Любовь; Ной опять понес ее на спине домой, а на Воздвижение, рано утром, принес обратно в церковный дом. О. Петр исповедал ее и вместе с другими приобщил, после чего Ной отнес ее домой и уложил в постель. Уставшая Любовь проспала часа два, но, проснувшись, почувствовала силу в ногах; она попробовала протянуть их, потом встать на них, потом пойти – и какова же была радость ее, когда увидела, что все это может, что ноги ее как будто никогда не были больны! В восторге, возблагодарив Господа, она отправилась к доктору, который лечил ее грудь. Дорогой встретил ее христианин, который вчера и сегодня видел ее без ног; он зазвал ее к себе в дом; потом все вместе пошли в церковный дом, откуда оповестили катихизатора и христиан – и все, собравшись, принесли благодарность Господу за это явное чудо милосердия Его.
О. Петр Кавано после богослужения отправился в Кокурай, ему туда христиане сообщили о чуде, прося его благодарственной молитвы. – И все это описывается так просто, среди сетования, что нет новых слушателей, и других малосодержательных речей, – между прочим просьбою переместить его – Матфея Юкава – в другое место, ибо ему совестно служить здесь без всякого успеха.
30 сентября/12 октября 1895. Суббота.
О. Петр Сасагава просит катихизатора для Ивадеяма: католики–де прислали туда проповедника, который, по католическому обычаю, употребит все силы – прежде всего для совращения православных, так, чтобы не случилось греха с неопытными христианами, нужен им хранитель. К сожалению, некого послать; написано, чтобы из подручных ему проповедников уделил кого–нибудь; мог бы, например, пойти туда на время катихизатор Фурукава–кёоквай Елисей Кадо, который и основал христианскую общину в Ивадеяма, тем более что у него, по известиям, нет ныне новых слушателей в Фурукава.
О. Петр Яманака из Хакодате извещает, что в школе у него ныне 67 учащихся и 27 в школе шитья, где он тоже учит христианству, всего 94 человека. С развитием правительственного учебного дела и умножением разных частных школ в Хакодате наша церковная школа теряет все более и более учащихся. Что ж, мы можем и совсем прекратить этот наш труд и расход, тем более что он для Церкви непроизводителен.
Бонза из Исе просится в Катихизаторскую школу; пишет, что слушал Олькота и аглицкого капитана – завзятого буддиста; думал, что – вот воскресает буддизм, обманулся, и ныне сознал, что только христианская вера имеет будущность, поэтому хочет быть проповедником ее; оттого и просится в школу. Так как он просит притом и Священное Писание, то послан ему Новый Завет и написано, что если он будет в Токио (а он пишет, что скоро будет), чтобы побыл в Миссии; касательно же школы положительно заявлено, что только христиане поступают в нее.
На всенощной ныне, накануне Покрова Пресвятой Богородицы, не мог выйти на литию и величание – кашель одолевал. Оо. Павел Сато, Роман Циба и Семен Юкава отправили торжественное богослужение. Только вперед нужно наблюсти, чтобы облачение было праздничное; сегодня Кавамура положил простое воскресное, которое очень уж истерлось и неблагообразно.
1/13 октября 1895. Воскресенье.
После обедни зашел христианин из Сукагава Василий Миезава; говорил, что катихизатор их, Савва Эндо, исчез куда–то; сказал, что в Такасаки отправляется по неотложному делу; но в Такасаки его нет. В краткую свою бытность в Сукагава ничего доброго не сделал и ничем не заявил себя, кроме того, что пьет. Недаром на минувшем Соборе священники совсем было порешили исключить его из числа катихизаторов; о. Тит взял его еще раз попытать, и неудачно.
Был потом мужичок из Гундоо. Христиане там хранят веру; по субботам и воскресеньям собираются на молитву человек пятнадцать–двадцать; малыши поют. Но катихизатор Илья Яци ни разу еще не удостоил их посещением, хотя и в Хацивоодзи ему не много дела. Плох этот Яци, вечно воображающий себя больным, хотя врачи смеются над этим его предрассудком, когда он показывает себя им! Но вот и таких людей приходится Церкви употреблять на службу за неимением лучших!
Вечером приходил о. Роман Циба, нынешний инспектор Семинарии:
– Яков Сабинай (3–го класса) просит увольнения из Семинарии.
– Это почему? Он был всегда таким усердным, особенно по пению.
– Товарищи принуждают. На каникулах дома, в Мориока, соблудил. Товарищи узнали об этом и очень напали на него; он дал им обещание вперед никогда этим не погрешить; но здесь недавно нарушил свое обещание, и товарищи изгоняют его. Вот прошение Сабанай, написанное по требованию их.
И о. Роман показал мне прошение.
Значит, семинаристы довольно нравственны. Мне приятно было убедиться в этом, хотя жаль было терять одного из них, – После Яков Сабанай приходил просить на дорогу до Мориока; лицо его совсем не было печальное, и я заподозрил, что он собирается туда, где нарушил свое обещание, поэтому обещал ему дать завтра перед самым отправлением на станцию, туда же надо будет послать человека с ним купить ему билет, чтобы не остался здесь с выпрошенными дорожными, что часто случается.
2/14 октября 1895. Понедельник.
Василий Усуи, из Оодате, пишет, и с ним пишут два христианина из Церкви. Оказывается, что он не так виноват, как представил его прежний квартирный хозяин: контракт на пять лет на занятие квартиры Василием подписан не был; хоть врагов христианства там и нет, но мальчишки часто бросали камешки в дом во время молитвы или катихизации, ибо дом стоит на очень юрком и шумном месте; уличный шум тоже много мешал; неудобно было и подниматься для молитвы по узкой и утлой лестнице во второй этаж. По всем этим причинам и переменен церковный дом на нынешний – удобный по местоположению, с молитвенной комнатой внизу. Сделано это по совету со всеми христианами и по желанию всех, и прежний хозяин тогда не возражал и не имел ничего возразить. Нынешняя же его жалоба в Миссию – дело какого–нибудь дешевого сутяги–адвоката. Хотели христиане видеться и говорить с ним – хозяином, но нет его дома; он по ремеслу плотник – в отлучке; совсем безграмотный и неспособный сам собою на кляузы. Излишек квартирных поступал–де всегда в церковную кассу, о чем и свидетельствует сей казначей собственноручным письмом. Значит, Василий Усуи восстановил свое честное имя. Весьма рад! Дай Бог только, чтобы все в сегодняшней корреспонденции оказалось верным.
3/15 октября 1895. Вторник.
Варнава Симидзу, из Уцуномия, прибыл. Стал я слушать его, ни слова не вымолвив, целый час слушал. По письмам его ждал узнать Бог весть какие дурные поступки о. Тита Комацу. Но оказалось следующее: о. Тит сватал Варнаве невесту в Уцуномия, находя, что катихизатору лучше быть женатым; сватовство началось в третьем месяце, и Варнава не говорил ни «да» ни «нет» до восьмого месяца. Наконец, как видно, о. Титу стало стыдно перед семьей, где сватал, и он вместо Варнавы предложил в женихи своего собственного сына Романа. В этом и состояла вся вина о. Тита. Перестал слушаться его, возмутил многих христиан в Уцуномия против него, гневался–де (икатта) на него, как не раз в рассказе высказался. Я очень осердился на Варнаву и сильно выговорил ему, результатом чего было, что он расплакался, добровольно вызвался написать извинительное письмо о. Титу и обещался вперед так не провиняться.
Так как вызван был к этому времени и о. Фаддей Осозава для поручения в его ведение Варнавы, то он тут же и передан о. Фаддею с тем, чтобы завтра же отвезли его в Хацивоодзи для служения катихизатором в этой Церкви с увольнением Яци в Хацинохе.
4/16 октября 1895. Среда.
О. Симеон Мии начинает письмо: «Благодарение Господу! По его милости наша Церковь в Кёото благоденствует»; и затем радужными красками расписывает своих катихизаторов и свою Церковь в Кёото. Но фактов особенно приятных никаких нет. Видно только, что человек сам в радужном настроении и полон жизни и надежд. И на том спасибо!
Иоанн Судзуки, катихизатор Оцу, в провинции Мито, просит на погорелое. Домов шестьсот сгорело, значит, большая часть города. Христиан погорело семь домов, между ними тамошние богачи – два дома Саймару. Церковь только что выстроили, с большой натугой, не успели еще освятить – сгорела; погорели и иконы – полный иконостас, написанный в Миссии и давно туда отправленный. Теперь уж там едва ли быть Церкви. Послано сегодня: десять ен катихизатору Судзуки, по одной ене семи погоревшим домам, не в виде помощи, а как «мимай» и по иконам погоревшим, ибо у них и иконы сгорели.
5/ 17 октября 1895. Четверг.
Японский праздник, занятий не было, между прочим, и у меня с Накаем, почему я целый день с Моисеем Кавамура разбирал церковные вещи на чердаке для перемещения, что заслуживает того, в соборную ризницу.
Собрали большой трехсвечник, который по вычищении его будет поставлен в Соборе пред плащаницей; как раз идет к тому.
6/18 октября 1895. Пятница.
В сегодняшнем номере «Japan Daily Mail» передовая статья «The Problem of High Class Education by Missionaries» (contributed) гласит следующее. Христианский Университет в Кёото, основанный японцем Ниидзима на американские деньги, выпрошенные им, обратился в светское учебное заведение. Если и преподается там христианство, то наравне с ним и буддизм, по которому также читаются лекции–проповеди. Но содержится этот университет все–таки на американские миссийские деньги, которыми уплачивается жалованье всем иностранным и почти всем туземным учителям. Заведуют им японцы. В учащихся религиозного направления никакого, учатся для получения общего образования. Родилось сомнение, и появились жалобы: позволительно ли деньги, жертвуемые для миссионерского дела, употреблять для общеобразовательного дела? Из Америки прислана сюда комиссия, во главе которой Dr. Barton, недавно бывший у меня с визитом вместе с Грином, исследовать, полезен ли Университет «Доосися» (Конгрегационалов) в Кёото в смысле распространения христианства? Неизвестно, к какому заключению она придет. Во всяком случае дилемма: «помогать или нет». «Помогать» – значит оставить дело, как есть, согласиться – кровью и потом американских христиан – питать светское образование японцев; «не помогать» – обречь Университет на голодную смерть, ибо где же японцам содержать его, хоть и возвысились некоторые до пожертвований на него, как на «не конфессиональное заведение». При «помощи» хотелось бы, быть может, иметь заведение под своим главным надзором – нельзя – опустеет заведение, ибо уже опытом дознано, что лучшие ученики оставляют заведение, где водворяется миссионерское верховодство. Печальная для протестантов статья, но для нас ни чуть. Считаю я (сам про себя) своих учеников отбросами, но ведь и цель же у нас поставлена прямо и ясно – чисто религиозное служение Церкви. Стремящиеся к мирским выгодам не идут к нам, но идущие все же не очень плохие – таких бы мы и не приняли, – Но не взять ли из текущих обстоятельств урок? Кстати, он нам ничего не стоит; платятся пока одни протестанты. Лелею я мысль, лишь только окажется у нас хоть мало–мальски сносный педагог (какого я надеюсь получить в Кавамото), расширить Семинарию, открыв ее для язычников. При этом, конечно, Семинария ни на йоту не должна утратить своего специально–церковного назначения. Для язычников было бы только объявлено, что желающие воспитать своих детей нравственно–религиозными могут определять их, на полном своем содержании, в Семинарию; здесь дети язычников первее всего непременно должны сделаться христианами; затем, по окончании курса, они свободны идти на свои пути, причем желающие продолжать образование в высших заведениях всюду будут приняты (если только хорошо учились в Семинарии), ибо образование семинарское вполне равняется, если не выше, – высшему гимназическому (коо–тоо–циугакко). Мечтаю я же, что найдутся родители–язычники, которые с радостью воспользуются нашими услугами. Но так ли? Несомненно одно: в Семинарию станут присылать детей испорченных, воришек, завзятых лентяев и сорванцов, и тому подобных, вроде бывшего Василия Катаока, сына нынешнего Камергера Катаока. Несомненно и то, что если не все, то некоторые из них исправятся у нас, как исправлен был Катаока (к сожалению, ныне умерший, – хотя исправление его стоило больших хлопот и тревог). Но испорченные, даже и те, которые исправятся, успеют привить свои болячки немалому числу здоровых детей; так что в этом отношении – плюс за минус, в результате – нуль. А здоровых нравственно детей язычники будут ли посылать в нашу Семинарию? Сомнительно. Это же и есть то, о чем говорит статья: «Where the Japanese are not allowed to take the lead in the management of school, it is alleged that the best class of students carefully avoid them». A у нас хоть и японец (педагог) будет начальником школы и японцы учителя, но школа определенно и неуклонно конфессиональная – духовное заведение для воспитания служащих Церкви; ни малейшей уступки никакому влиянию мирскому, ни малейшей подделки под чей–либо тон зазывания в школу; значит, «lead» (руководство) будет отнюдь не японское, а общеправославное. Поймут ли это японцы? Да и кто же из язычников в состоянии понять это? Итак, не праздная ли и грозящая только неудачами моя мечта о расширении Семинарии? Подумать, вновь все обдумать и не дай Бог ошибиться! Не поздно еще. Никто почти и не знает о моих мечтах (продолжение на следующей странице).
7/19 октября 1895. Суббота.
Илья Яци сдал Церковь в Хацивоодзи Варнаве Симидзу и пришел сюда по пути в Хацивоодзи и Санбонги. Говорит, что на богослужение в Хацивоодзи, когда он впервые пришел туда, являлось не более трех человек – так Стефан Тадзима опустил Церковь! Ныне собираются больше двадцати, есть новые слушатели – люди очень надежные. Сам Яци, несмотря на краткое свое служение в Хацивоодзи, успел привязаться к тамошним христианам, так что с большим сожалением расстался с ними, хоть и просился сам же в Хацинохе, и надеется со временем опять поселиться катихизатором в Хацивоодзи. Из всех объяснений его видно, что он человек очень добрый и привязчивый, только не крепкий волею.
Продолжаю о Семинарии. Главный наш элемент в Семинарии, если и расширить ее, будет тот же, что и ныне: довольно плохой народ, самая заурядная посредственность и ниже ее; но все же из этих людей – те, которые дотаскиваются до окончания семилетнего курса, делаются порядочными служителями Церкви; замечательных людей они из себя еще не выделили, но, смотря на них, мне, тем не менее, иногда приходит мысль о «худородных, буиих и немощных» Апостола Павла. Итак, поступающие к нам юнцы без развлечения, прямо и неуклонно влекутся к цели заведения – воспитанию служащих Церкви, и лучшие из них этой цели не минуют.
Будет ли так, когда в Семинарию войдут и язычники, наметившие себе разные жизненные пути, но не церковные? Не мечтать ли, что наши воспитанники будут влиять на них и перетягивать на свой путь? Нет; за такую мечту я уже поплатился когда–то, платя года два по двадцать пять ен в месяц учителю–христианину, заведшему китайскую школу именно с тем, чтобы лучших учеников перемечивать в христианство для воспитания из них проповедников; не только лучших, но и ни одного не добыл он, ибо учившиеся у него учились китайскому языку (кангаку) и знать ничего не хотели больше. Напротив, влияния обратного нужно опасаться; и оно, несомненно, будет, ибо за спиною у мирских воспитанников будет стоять целый светский мир с бесчисленными служебными путями, один другого выгоднее и заманчивее, а у наших бедных питомцев что? Восемь–двенадцать ен жалованья в месяц и какое–то неясное для японца дело. Возвышенность, идеальность этого дела многих ли завлечет? Самородки для этого нужны; но их еще пока нет. Простых же наших воспитанников с мало–мальскими порядочными способностями будут похищать у нас; и мы будем догадываться об этом только тогда, когда они похищены, ибо медленной, долбящей, как капля камень, работы отвлечения, производимой ежедневною товарищескую беседою, мы не можем ни видеть, ни предупредить. И теперь бывают случаи с поступившими в Семинарию воспитанниками, что чуть только обнаружил незаурядные способности – глядь, его уж нет у нас, а торчит в каком–нибудь морском заведении – это, значит, родные спохватились – может–де впоследствии быть более выгодною дойною коровою? Итак, открыть двери Семинарии для язычников – значило бы поставить наших церковных воспитанников среди двух батарей: с одной – порченые будут обдавать картечью дрянных поступков и слов, с другой – непорченые палить бездымным и бесшумным порохом ласк, зазываний и отвлечений. Благоразумно ль с нашей стороны употребить такую тактику, самим врага звать и принять в свою крепость? Ныне пусть в Японии переменится ветер; теперь он совсем неблагоприятен для дела, о котором я думал; пусть пойдет на прилив – теперь еще отлив. Авось настанет и такое время, когда язычники станут сами стучаться в нашу дверь; тогда будет время для других мыслей и планов. А теперь – идти скромно тем путем, которым, видимо, Господь указывает нам…
