Текст книги "Кордон"

Автор книги: Николай Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Ура-а! – закричали моряки, словно после длительного плавания увидели землю. В воздух полетели бескозырки.

Посвежело, зарябило воду. Определив силу и направление ветра, авроровцы закрепили нужные паруса, и фрегат, к всеобщему удовлетворению экипажа, медленно двинулся на северо-запад, к заливу Де-Кастри.

Сутки, вторые, третьи шел корабль. Вокруг был тот же утомительный простор, скучное однообразие. Где же ты желанный берег? Сколько до тебя осталось тысяч миль? И вдруг веселое оживление: авроровцы увидели стадо усатых китов. Запросы и потребности людей в пище и зрелищах от пещерного бытия до последнего времени не утратили своего первоначального значения. Влекомые любопытством, авроровцы высыпали на палубу.

Могучие животные появились недалеко от фрегата.

Видимо, еще не пуганные китобоями, пять серых морских гигантов спокойно взирали на пересекающий им путь парусник, не погружаясь в воду. Приблизившись к кораблю не далее двух кабельтовых, киты замедлили движение, дожидаясь, когда он пройдет мимо. Поняв, что им не грозит опасность, гиганты продолжили путь, заметно увеличивая скорость. Самый крупный кит (по предположению моряков, «хозяин гарема»), плывший впереди, погрузил тело в воду, оставив над поверхностью моря только громадную голову. Повернув сетчатую пасть к сородичам, исполин издал пронзительный звук и, помедлив, словно соображая, все ли поняли его «команду», исчез под волнами. Через секунды над водой показался его хвостовой плавник с широкими – не менее трех саженей– лопастями. Гигант, как догадывались моряки, осознанно держал плавник против ветра. Следом за вожаком то же самое проделали остальные киты. Полосатики, удивительно, но факт, использовали хвосты в качестве парусов. Прошли минуты, и киты, вспенив воду, одновременно высунули головы, брызнули вверх мощными двойными фонтанами. Набрав воздуха, исполины снова исчезли под водой, неподвижно держа над ней свои лопасти-паруса. Авроровцы, шутя и смеясь, наблюдали за забавными животными до тех пор, пока те не скрылись из вида…

Несмотря на то, что корабль довольно-таки далеко ушел от берегов Америки и опасность погони стала маловероятной, Изыльметьев не отменил своего распоряжения – на фрегате продолжали нести усиленную вахту, орудия стояли расчехленными. Сигнальщики, вахтенные офицеры, не выпуская из рук подзорные трубы, до боли в глазах всматривались в серую даль, стараясь обнаружить судно. Увы! Круговое пустынное безмолвие – никаких признаков жизни.

В полночь, с ударом склянок, лейтенант Константин Пилкин заступил вахтенным офицером. Он сменил Александра Максутова.

– Нудно, Константин Павлович, все-таки нести вахту ночью, – пожаловался Максутов, снимая с рукава повязку. – Ни зги не видно. Мгла, не за что зацепиться глазу. Дремота одолевает. Идем без огней, крадемся, как пираты. Кому нужна сейчас усиленная вахта? Переборщил Старик!

Последняя фраза насторожила степенного и рассудительного Пилкина. Он ее не однажды слышал на фрега-

те. Старик – это командир корабля. Так его за глаза – кто уважительно, кто пренебрежительно, а кто просто по привычке – зовет весь экипаж. Вроде бы фраза «переборщил Старик» и безобидная, но это, как понимал Пил-кин, только на первый взгляд. Если ее повторять часто, увязывая с ней промахи Изыльметьева, иногда и не промахи, то она получается обличительной, как бы во всех неудачах экипажа виноват командир корабля. Так ли это на самом деле? А разве порядочно осуждать действия командира за его спиной, сочувственно поддакивать неудачникам, подбадривать обиженных на Изыльметьева? Кое-кто из молодых офицеров недопонимает, почему так, а не по-другому поступил опытный моряк. Вот и лейтенант Максутов подхватил фразу «переборщил Старик». Пилкин старше князя на два года. Он не разделяет его мнение об Изыльметьеве. Командир корабля, введя строгие меры на фрегате, не хочет, чтобы экипаж ослабил бдительность и осторожность в чужих водах, Иван Николаевич знает лучше других, что беспечность людей может привести к неприятностям. Хорошо бы, если это осознал и двадцатидвухлетний лейтенант Максутов.

– А ты, Александр Петрович, на Старика не обижайся, – сказал Пилкин. – Он за наши грешные души беспокоится. Может, война с Англией уже началась. Русских кораблей мы в этих водах не встретим, их тут просто нет, а «владычица морей» наверняка во все концы своих акул разослала… Зря Ивана Николаевича не кори – осторожность никогда никому не вредила…

– Да у нас же сорок четыре ствола! – горячо возразил Максутов. – Это тебе не фунт изюма.

– А если нас встретят два, три фрегата? – в пику спросил Пилкин. – У англичан, будь здоров, оружие не хуже нашего.

– А-а! – Максутов капризно поморщился. – Часовой у флагштока, вахтенный у склянок, дневальный на шканцах, сигнальщики… Все равно от усиленной вахты проку нет, только зря людей мучаем. Что в два глаза смотри, что в четыре, – один черт. Ночь как сажа, и в ушах только шум моря…

Пилкин с улыбкой покачал головой.

– Тебя послушаешь, совсем вахту отменить надо, – незлобно сказал он. – Зря ты, князь, так настроен сегодня. Это нас не видно и не слышно. Пусть враг идет с огнями. Мы его за пять миль приметим и решим тогда, как действовать. Нет, нам демаскироваться в таком положении никак нельзя. А торосы, ропаки {Ропак – торосистая льдина}, айсберги? Не одна, так другая опасность подстерегает. Моргни, и в беду попадем.

– Трусоваты мы, лейтенант, как я погляжу, – по-приятельски необидчиво произнес Маскутов. – Волков бояться, в лесть входить. Ну, ладно, пойду спать. Доброй тебе, Константин Павлович, вахты.

– Спокойной ночи.

Лейтенанты пожали друг другу руки.

Ночь действительно была спокойной и удивительно тихой. Мягкая густая мгла легла на ровную водную гладь, слив воедино небо и море. В какую сторону ни посмотри, – чернота: ни луны, ни звезд, а стало быть, ни серебристожелтого перелива волн.

Пилкин, коротая время, зашел в рубку. Там, кроме рулевого матроса Матренина, находился вахтенный помощник старший боцман Заборов. Моряки о чем-то беседовали, но с появлением лейтенанта замолчали.

– Как настроение? – спросил Пилкин.

Рулевой не повернулся, словно его вопрос не касался, а Заборов бойко ответил:

– Нормальное, ваше благородие. Подтверждаю с матросом Матрениным учение по безопасности судоходства. Разрешите продолжать?

– Да-да, конечно.

– Стало быть так, – сказал старший боцман. – Ты, Матренин, вдруг почувствовал, что тебя стужей с носа корабля обдало. Сразу соображай, отчего это бывает. От холода, стало быть. Значит, где-то недалече льды. Они прут на тебя. Для верности глянь получше на воду: волны стихают. Но ты не слепой – флаг и гюйс полощутся от ветра, а на море гладенько. Тут и дураку ясно, что волну что-то сдерживает. Вот это и есть самая верная примета – льды ползут. А дальше сам знаешь, что делать, поскольку и у тебя какая-то сообразительность имеется: проворно докладываешь об энтом вахтенному офицеру. – Заборов льстиво покосился на лейтенанта. – Уразумел, Матренин?

– Так точно.

Пилкин догадывался, что вахтенный помощник подслушал его разговор с Максутовым и после этого стал подтверждать учение с матросом.

– А в светлое время еще по каким признакам можно определить приближение торосов? – спросил Пилкин.

– А Матренин? – Заборов хитро переадресовал вопрос, притворяясь знающим.

Матрос, не отрываясь от штурвала, молчал.

– По облакам, – подсказал Пилкин. – Торосы или айсберг на низких облаках создают ледяной отблеск, белесоватое отсвечивание. Опытным морякам нетрудно по ним определить близость ледового покрова.

– Уразумел, Матренин? – спросил Заборов.

– Так точно.

Поговорив еще минут пятнадцать, лейтенант оставил рубку. Заложив руки за спину, он, тихо насвистывая мелодии любимых романсов, начал неторопливо прогуливаться по фрегату.

Это случилось через два часа с минутами после того, как Пилкин принял вахту. Он стоял около рубки, прислонившись к ней плечом и думал о чем-то своем. Фрегат шел левым галсом. К однообразному плеску волн слух вахтенного офицера привык, как привыкают уши к тиканью домашних часов: звуки есть и в то же время их не замечаешь. Идут часы, ну и пусть идут – нет человеку до них никакого дела. Но стоит курантам изменить ход или остановиться, уши это моментально уловят. Нечто подобное произошло и в ту ночь с Пилкиным. В однообразный всплеск волн за бортом вплелись еле уловимые встречные звуки, похожие на отдаленное шипение воды. Лейтенант навострил слух и убедился, что море шумело иначе, чем минуту назад. Шипенье нарастало. Пилкин подошел к правому борту и начал всматриваться вперед, туда, откуда доносились непривычные для этой ночи звуки. И вдруг замер: в полутора кабельтовых от носа корабля он увидел белесые пятна парусов. Неизвестное судно без огней двигалось прямо на «Аврору». Как и многие моряки мира, Пилкин не был лишен предрассудков. «Летучий голландец!» – мелькнула парализующая мысль.

…О, сколько увлекательных и страшных рассказов слышали люди от бывалых мореплавателей, которые в разных широтах «своими глазами» видели блуждающее судно злого косматого колдуна-голландца! Белый призрачный корабль, наводящий ужас на моряков всех стран мира, всегда появлялся бесшумно и неожиданно. Он то плавно скользил по морской глади, то, словно огромная птица, парил над океаном.

Белый парусник «Летучий голландец», по мнению

моряков, верящих в его существование, – предвестник черной беды. В нем, по рассказам, есть все от настоящего судна – корпус, бушприт, кливера и всегда полные ветра упруго выгнутые паруса. Издалека он изящен, по-облачному легок и восторженно красив; вблизи же загадочный корабль мифически страшен своей таинственностью. «Летучий голландец» по-морскому дерзок и призрачно манящ. Появившись в поле зрения во всей натуральной красе, он, по-воздушному невесомый, на глазах моряков растворялся в небесной синеве или исчезал в лазурной пучине морских вод. Судно-загадка не менее столетия жило в рассказах мореплавателей. Это – пиратский корабль с вымершей от холеры и скорбута командой и управляемый одним злым, упрямым и расторопным, как черт, капитаном морских разбойников, колдуном. Обиженный на небеса (остался по их вине без команды), но не в силах бороться со святым духом, косматый волшебник с громким хохотом обрушивал свой гнев на безобидных, простых и грешных людей. Ходили среди моряков робкие слухи и о якобы добрых делах «Летучего голландца», но они блекли по сравнению с рассказами о злодеяниях мирового флибустьера. Бессмертный колдун, изощренный в своем коварстве, напуская на суда холодные ветры, грозные бури, хохотал на весь океан. Есть, по утверждению «очевидцев», священное магическое слово против силы проклятья свирепого пирата. Но кто владеет этим словом, держит его в строжайшем секрете до предсмертного часа, ибо человека, разгласившего тайну, неминуемо постигнет несчастье. Беда для моряков неотвратима, если призрачное судно окажется поблизости…

Пилкин завороженно смотрел на приближающийся корабль. Надо что-то незамедлительно предпринимать, но он не мог открыть рта.

Не по возрасту дробно простучал обувью по крутому трапу Заборов. Он пытался что-то доложить, но его язык не повиновался.

– Лево руля! – сорванным ‘голосом подростка выкрикнул лейтенант и в этот момент почувствовал, как палуба покосилась и его прижало к борту, затем потянуло в сторону. Это «Аврора» сделала резкий крен влево. Таинственное судно, вспенивая воду и шурша парусами, прошло в пяти саженях от «Авроры» и растворилось во мгле. По-змеиному шипя, навалились друг на друга волны и все стихло.

– Уф-ф! – шумно выдохнул Заборов и медленно перекрестился. – Пронесло нечистую силу! – Он потоптался на месте. – Разрешите осмотреть гальюн-с?

– Что? Да, да, как угодно.

Пилкин побежал в рубку.

– Молодец, Матренин! – Он обнял рулевого.

– Рад стараться! – Матрос вытер рукавом потное лицо.

А к рубке уже спешили командир фрегата, его помощник и кто-то еще.

– Что произошло? – не дожидаясь доклада вахтенного офицера, издали спросил Изыльметьев.

Пилкин, находясь под свежим впечатлением происшедшего, открыл было рот, чтобы доложить о внезапном появлении «Летучего голландца», как вдруг осекся. Напросившееся пояснение о призрачном корабле ему показалось нелепым. Он на секунды представил нахмуренное лицо Изыльметьева. «Вздор несете! – осуждающе сказал бы командир фрегата. – Это у вас с перепугу, господин лейтенант». И Пилкину стало стыдно за свои мысли. Он начал возвращать память к реальным обстоятельствам. «Аврора» чуть не столкнулась не с мифическим парусником, а с натуральным кораблем, вооруженным современными орудиями. Беда была рядом. Она миновала благодаря смелым и решительным действиям рулевого Матренина. Матрос спас фрегат, казалось, от неминуемого столкновения.

– Что за судно? Чье? – потребовал объяснения Изыльметьев. И Пилкин доложил все, как было, умолчав о своих эмоциях.

– Большой двухдечный парусник, – сообщил лейтенант, – шел без огней прямо на фрегат. Замечен был в полутора кабельтовых. Мою команду «Лево руля!» матрос Матренин выполнил мгновенно. Иностранное судно проследовало в пяти саженях от фрегата… – И тут перед глазами вахтенного офицера стали вырисовываться запечатленные памятью и зрением детали неизвестного парусника. – На его правом борту установлено не менее дюжины орудий среднего калибра. На этом основании заключаю, что нам встретился военный корвет.

Изыльметьев остался доволен действиями вахты и докладом лейтенанта: офицер и матрос несли службу бдительно, предотвратили бедствие. Поблагодарив обоих за примерные действия, командир фрегата спросил:

3—274

65

– Под чьим флагом корвет?

Пилкин ни флага, ни гюйса не видел, но заметил на корпусе судна большие латинские буквы. Они проплыли перед глазами лейтенанта справа налево. Офицер зрительно восстановил их так, как запечатлела память, и мысленно прочитал слово слева направо.

– Это был английский корвет, – уверенно ответил Пилкин. – «Тринкомали».

– Двадцатишестипушечный, – уточнил Изыльметьев. О существовании английского корвета «Тринкомали» он знал раньше, но его появление в водах Тихого океана для командира «Авроры» было полной неожиданностью. Первая мысль Ивана Николаевича – поднять экипаж по боевой тревоге и дать команду «Корабль – к бою!» Однако он ее отклонил, отклонил потому, что разминувшимся кораблям в океане теперь долго не найти друг друга, если бы даже командиры этого пожелали. К тому же, англичане не так смелы, чтобы их корвет навязал бой русскому фрегату.

Изыльметьев, постояв в раздумье, с расстановкой произнес:

– Господа, полагаю, что война России с Англией и Францией началась…

РАЗНОГЛАСИЯ

Дэвид Прайс отправлять объединенную эскадру из порта Калао не торопился. Пароход «Вираго» прибыл из Панамского залива с важным сообщением через три недели после ухода от берегов Перу «Авроры». Случись такое полмесяцем раньше, командующий эскадрой (теперь укрупненной) может, и рискнул бы устроить погоню. Седьмого же мая он считал, что русский корабль находится далеко в открытом океане и догнать его невозможно. А когда французский адмирал все-таки предложил выйти на поиски «Авроры», Дэвид Прайс ответил с холодком:

– Поздно, господин де Пуант, очень поздно.

И это прозвучало так, словно в уходе русских моряков из порта Калао виноват только он, французский адмирал.

– Предлагаю мое предложение обсудить на военном совете, – не уступил Фебрие де Пуант.

– Обсудим, обязательно обсудим, – пообещал Дэвид Прайс и в голосе его прозвучала безысходная нотка:

обсуждай, мол, теперь, не обсуждай, а русский корабль улизнул.

7 мая, в день прибытия «Вираго», новый командующий эскадрой военный совет не собрал. Не упомянул он о сборе и на следующий день. О чем думал Дэвид Прайс, какие строил прожекты, пока в эскадре никто не знал. Когда же Фебрие де Пуант проявил нетерпение – нельзя, дескать, действовать так медлительно, – английский адмирал поучительно сказал:

– Торопливость – черта несолидных людей. Запомните это, господин де Пуант, и никогда не спешите. Поспешность нередко порождала непоправимые ошибки. Степенность – подруга разума.

– Время для военных людей – фактор немаловажный, – отпарировал Фебрие де Пуант.

На первом объединенном совете (он проходил 10 мая на английском флагманском корабле) было много разногласий. Основной спор разгорелся о предстоящем путешествии к берегам Дальнего Востока. Теперь, когда официально стало известно, что Англия и Франция объявили войну России, путь союзных кораблей по Тихому океану членам военного совета представлялся принципиально иным. Он должен в корне отличаться от всех предыдущих рейсов с момента ухода английской и французской эскадр от берегов Европы. Одно дело следовать к месту назначения в мирное время и совершенно другое – в войну. Недавно рядом стояла «Аврора», а тронуть ее не посмели. Теперь же все будет иначе.

Подвел союзных моряков пароход «Вираго». Медленно, очень медленно добирался он от Панамского залива с такой чрезвычайно важной депешей. И вот результат: русский военный фрегат ушел в океан целехоньким.

В чилийском порту Вальпараисо предусмотрительно, под видом ремонта, адмиралы еще в марте оставили два корвета – английский «Амфитрида» и французский «Ар-темиз». Они там караулят 60-пушечный русский фрегат «Диана». Но ни Дэвид Прайс, ни Фебрие де Пуант не были уверены, что и этот русский военный корабль не уйдет из-под надзора союзных корветов. На «Амфитриде» и «Арте-мизе» позднее, чем в эскадре, узнают об объявленной войне. А пока там, в Вальпараисо, (если, конечно, «Диана» не покинула порт) моряки обмениваются визитами «дружбы».

На военном совете Дэвид Прайс отклонил предложение

послать вдогонку за «Авророй» два-три корабля. У него на этот счет были свои соображения: он не хотел, чтобы объединенная эскадра вышла из Калао разрозненно. Океан есть океан, рассуждал Дэвид Прайс, и те корабли, которые покинут порт раньше, могут затеряться в необъятных водных просторах, и мощная эскадра окажется раздробленной, а стало быть, и менее сильной. Рано или поздно английским и французским кораблям придется принять сражение с русской эскадрой вице-адмирала Путятина. Победа над российскими моряками на Дальнем Востоке, говорил Дэвид Прайс, будет достигнута в короткий срок и без потерь, если союзная эскадра ударит по ним мощными залпами всех кораблей. Может, конечно, случиться и по-другому. Вице-адмирал Путятин, увидя приближавшуюся эскадру противника, готовую уничтожить его корабли, прикажет спустить флаги…

Из высказывания Дэвида Прайса выходило, что он тоже за уничтожение «Авроры» и «Дианы» до присоединения фрегатов к русской эскадре. Но для этого не обязательно распылять собственные силы. Командующий последовательно и непреклонно утверждал, что объединенная эскадра должна выйти в океан в полном составе кораблей и одновременно. Однако тут же, на военном совете, стало понятно, что выход откладывается еще на несколько суток. К нему эскадра будет готова, скорее всего, через неделю: на одном корабле не закончен ремонт такелажа, на другом не заготовлена полностью провизия, на пароходе надо латать или менять цистерну для воды.

– Время уходит, – с сожалением сказал Фебрие де Пуант – «Аврору» и «Диану», можно сказать, упустили. Это корабли скоро укрепят эскадру Путятина.

– Раньше нас русские фрегаты до нее не дойдут, – неожиданно заверил Дэвид Прайс. – «Диану» расстреля ют «Артемиз» и «Амфитрида» в Вальпараисо, а чуть позже мы уничтожим «Аврору», у Сандвичевых островов. Она ушла из Калао, не закончив ремонта, с больным экипажем Океан ее дотреплет. Стоянка у островов ей просто необходима. Мы потопим или пленим «Аврору» без особых усилий, не подвергая себя опасности…

Английские офицеры довольно заулыбались, французские недоверчиво покачали головами.

– Впрочем, – поправил себя Дэвид Прайс, – может случиться такое, что мы настигнем «Аврору» ближе Сандвичевых островов.

Члены военного совета вопросительно уставились на командующего: возможно ли, мол, такое? Дэвид Прайс пояснил, когда и как, по его мнению, может быть настигнут русский фрегат:

– В это время года в океане неизбежны долгие мертвые штили. «Аврора» вынуждена будет стоять. А у нас есть пароход. Он незаменим при штиле. «Вираго» потянет за собой караван парусников. Вот в этом и есть наше бесспорное преимущество перед капитаном Изыльметьевым.

– Но русских хитрецов легко в океане не сыщешь, – проговорил французский адмирал. – Чем дальше они от нас уходят, тем больше у них возможностей маневрировать. Изыльметьев, как мы заметили, враг осторожный и умный. Он понимает, что мы погонимся за ним и, конечно же, свернет с проторенного пути, рекомендованного лоциями мира. А куда свернет, ему только одному известно.

– Пойдем за «Авророй» не караваном, а развернутым фронтом с интервалами предельной видимости, – терпеливо пояснил Дэвид Прайс. – Ширину фронта наших кораблей можно при ясной погоде увеличить до двадцати миль. Заметит русских, скажем, правофланговый, выстрелом из пушки предупредит о жертве ближайший к нему корабль; тот таким же образом известит соседа, и так, по цепочке, сигнал дойдет до левофлангового. Вся эскадра направляется к цели…

– Однако в штиль пароход сумеет тянуть корабли только караваном, – заметил Фебрие де Пуант. – Наша скорость не превысит и трех узлов. А как пойдем в туман, когда видимость не более двух кабельтовых?

– Будем действовать по обстановке, – ответил Дэвид Прайс.

По пристальным взглядам командиров кораблей, ожидавших более обстоятельного ответа, командующий понял, что их не удовлетворяет такая неопределенность действий в океане. Однако он не собирался отступать от своего намерения, выношенное им решение считал единственно верным: корабли в океан должны выйти одновременно, действовать совместно. Но Дэвид Прайс понимал и другое – оттягивать выход эскадры смысла нет, и в то же время не мог дать команду отправиться в путь: три английских судна не готовы к путешествию. Будь это французские корабли, командующий сумел бы тактично высказаться не в пользу союзников: я, мол, рад бы снять эскадру с якорей сегодня же, но кое у кого не хватает растороп-

ности, чтобы не отстать от других. Признаться же на военном совете в том, что не может дать команду поднять паруса из-за неорганизованности, а скорее, неоправданной беспечности командиров английских кораблей, было выше его сил: соотечественников конфузить в присутствии французов – непозволительная оплошность.

Дэвид Прайс хмуро обвел взглядом офицеров. Вот они, голубчики, Ричард Барриджи, Фредерик Никольсон и Джон Маршалл, полные достоинства, сидят рядом, убеленные сединами командиры фрегатов «Президент», «Пайке» и парохода «Вираго». Разные по взглядам на жизнь, уму, характеру и темпераменту, эти люди дружно поддерживают своего адмирала в решении не торопиться с выходом в долгое и опасное путешествие. Их взгляды, кивки, улыбки, ухмылки и реплики – все в пользу командующего эскадрой. А что им остается делать? По их вине оттягивается выход эскадры в океан.

Французские командиры кораблей – Этьен Бурассэ, Л а Грандьер и Паскье Гужон – ведут себя с не меньшим достоинством, чем английские офицеры. Не признающие превосходства другого в опыте морской службы и боевых действиях, союзники, словно противники, сидят напротив. Французы мимикой, жестами, с места брошенными фразами временами выражают несогласие с командующим объединенной эскадрой и поддерживают адмирала Фебрие де Пуанта – медлить с выходом в океан не следует.

Дэвид Прайс видел, что обстановка на военном совете накалялась. Нужно было внести какую-то разрядку, найти умное компромиссное решение. Не сделай командующий этого, и упрямцы с золотыми аксельбантами поссорятся. Раскол же между членами военного совета принесет эскадре только вред. Беспокойство Дэвида Прайса начал разделять и Фебрие де Пуант. Он почувствовал, что французские командиры кораблей уж очень ретиво настроены против союзников, что может помешать совету прийти к разумному решению. «Во всем должна быть мера, – мыслил Фебрие де Пуант. – Распри к добру не приведут. За разногласия в эскадре в конце концов могут спросить с обоих, как с командующего, так и с меня, его помощника». Трогая пальцами золотой луидор, он пристально всматривался в своих командиров кораблей, готовый любого из них придержать от запальчивости. Двадцатифранковая монета, выпущенная еще Людовиком XIII, была его постоянным спутником и надежным талисманом. Луи-

дор как бы придавал французскому адмиралу спокойствие и уверенность в принятии того или другого решения. «Дэвид Прайс высказывает военному совету свои суждения, – размышлял далее Фебрие де Пуант. – У него есть весомые доводы и их, пожалуй, можно считать резонными. В амбицию французам лезть не следует, ибо можно вызвать недовольство человека, который в первую очередь в ответе за все дела в эскадре. Разве Дэвид Прайс виноват, что властолюбивая королева Виктория продиктовала малодушному Луи Наполеону свою волю и тот согласился объединить союзные эскадры и назначить командующим англичанина? Коль так случилось, нельзя не считаться с мнением командующего, нельзя подрывать его авторитет. Он может выслушать всех, а поступить по-своему, издать такой приказ, какой не приходил в голову никому из подчиненных. Приказ не обсуждается, а выполняется». В Фебрие де Пуанте в это время брало верх чувство ответственности и чинопочитания военного человека, отдавшего службе не один десяток лет.

Однако Дэвид Прайс волевого решения не принял. Он хотел логичными доводами убедить союзников согласиться с его мнением, ибо понимал, что сознательное выполнение приказа даст лучшую пользу, чем действия, вызванные волюнтаризмом.

– Полагаю, господа, вы меня поймете правильно, – после непродолжительной паузы заговорил Дэвид Пр айс. – Если черноморский флот – сторожевой пес юга России, то эскадра адмирала Путятина – караульная собака на восточных задворках. Я, как и все вы, за то, чтобы от нас не ушло ни одно русское судно в бассейне Восточного океана. Давайте же сообща хорошенько подумаем, как это сделать. Меня все же волнует рассредоточенность кораблей. «Артемиз» и «Амфитрида» могут долго оставаться в порту Вальпараисо, не зная последних важных событий. Пароход «Ла Прони», пребывая где-то у берегов Северной Америки, также находится в неведении. Не соединись они с нами, действуя поодиночке и не зная, что идет война, эти корабли могут неожиданно попасть в беду. Мы выполняем одно общее дело, и мне одинаково дороги как английские, так и французские корабли и их экипажи. Я прошу, господа, – Дэвид Прайс уже не приказывал и не требовал, – набраться терпения. Несколько суток нам надо постоять в Калао, – подождем

наши корветы из Вальпараисо. И тогда мы дружно и подготовленно выйдем в океан.

Один из французских офицеров привстал, чтобы возразить, но осекся под строгим взглядом Фебрие де Пуанта. Командующий вознаградил помощника одобрительным кивком: вот так, дескать, нам надо и действовать впредь, поддерживать друг друга и пресекать ретивых офицеров.

– А теперь позвольте высказать свои соображения о предстоящем пути. – Дэвид Прайс взял указку и повернулся к большой карте Тихого океана, висящей на переборке. – Пусть теперь для вас не будет секретом: несколько английских кораблей раньше нас проследовало к восточным берегам России. Они проводят там рекогносцировку, ждут нас с последним важным сообщением. А пока, не зная, или почти не зная, расположения кораблей эскадры Путятина, нам трудно разрешить вопрос о будущих действиях неприятеля. Можно предположить, что Путятин сосредоточил свои корабли у восточных берегов Азии… Но, господа, обратите внимание, как они велики, – Дэвид Прайс провел указкой сверху вниз. – Эскадра может быть здесь, – указка обвела Авачинскую губу. – Здесь, – острый деревянный кончик замер у Татарского залива. – Или в одной из этих бухт, – адмирал обвел берега Охотского моря. – Однако не следует исключать, что эскадра Путятина может с целью прикрытия судов Российско-американской компании стоять тут, – указка отыскала у западного берега Северной Америки остров Ситха. – Да, господа, на этой маленькой земле построен порт Ново-Архангельск. Россияне называют его столицей Русской Америки.

Дэвид Прайс сделал короткую паузу и продолжил:

– Если не встретим эскадру адмирала Путятина у восточных берегов Азии, тогда рандеву с ней следует ожидать тут, около Аляски. Наша главная цель – сжечь, потопить на Тихом океане русские военные корабли, перекрыть пути торговым судам Российско-американской компании. А когда уничтожим в этом океане русский флот, можно считать, что Россия на Востоке не защищена. Мы можем беспрепятственно высадиться в любом месте восточного побережья воющей с нами страны, занять, на наш выбор, удобные бухты. А потом нам подскажут, как действовать дальше…

Дэвид Прайс замолчал, желая знать, какое впечатление произвела его речь. Увидя вопросительную мину командира французского фрегата «Форт», спросил:

Вы, господин Бурассэ, что-то хотите сказать?

Офицер согласно кивнул и поднялся.

Мне показалось верным ваше предложение о том, – медленно начал он, – что суда Российско-американской компании могут оказаться под прикрытием военной эскадры русских.

Могут, – подтвердил Дэвид Прайс.

Вот видите, – ухватился за слово француз.. – В Тихом океане вдоль берегов Америки, от Сан-Франциско до мыса Горн, ходит множество английских и французских коммерческих судов. С нашим уходом отсюда они окажутся беззащитными. А не оставить ли нам «Артемиза» и «Амфитриду» у этих берегов?

– Понимаю, – сказал командующий. – Вы, господин Бурассэ, допускаете мысль, что корабли Путятина могут подойти к берегам Америки? – Дэвид Прайс снисходительно улыбнулся. – Возможно, думаете, что русские моряки даже будут охотиться за нашим торговым флотом?

Ироническая улыбка командующего не смутила Этьена Бурассэ.

– Да, я так думаю, – ответил он, не отводя глаз. – История помнит знаменитое крейсерство американского капитана Дэвида Портера на фрегате «Эссекс». Во время; шгло-американской войны этот капитан в Атлантическом океане только в 1812 году захватил семь английских бригов, фрегат и военный шлюп «Алерт». На следующий год Портер перешел в Тихий океан и захватил еще несколько английских китобойных судов…

– Что вы хотите этим сказать? – Дэвид Прайс был явно недоволен упоминанием об отважном американце 11ортере, который действительно нанес своими дерзкими вылазками ощутимый урон и позор «владычице морей», о чем сам и поведал всему свету в книжке «Essex in 1812-1813-1814».