355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Данилов » Кордон » Текст книги (страница 21)
Кордон
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 06:37

Текст книги "Кордон"


Автор книги: Николай Данилов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Позови своего внука, – велел Завойко камчадалу.

На окрик старика в канцелярии появился щуплый

черноглазый паренек лет пятнадцати-шестнадцати. За его спиной висели два ружья-кремневки, на поясе, как и у деда, – большой охотничий нож в берестяной ножов-нице.

– Как звать? – спросил Василий Степанович.

Паренек молчал.

– Убогий он, немой, – ответил за него старик, снимая с внука свое ружье. – Слышит, все понимает, а язык не ворочается. С малолетства так.

– Тогда скажи ему сам, что письмо очень важное и ни в чьи посторонние руки попасть не должно? Завтра вернется?

– К утру.

Завойко кивнул. Когда паренек, выслушав напутствие деда, ушел, Василий Степанович спросил:

– Не мал мальчишка воевать?

– Что ты! – возразил старик. – Моей крови парень. Отца его задрал медведь. С того дня мальчонка и онемел. Но вырос не робкий. Пять раз ходил со мной на косолапого.

– Может, в пожарную команду вас пристроить? – осторожно спросил Завойко.

Старик запротестовал:

– Не обижай, начальник. Я сорок медведей взял. Рука у меня тверда еще и зрением Бог не обидел: прицелюсь в глаз, в него и влеплю. Аль не слыхал о Степане Дуры-нине? Вот он я, медвежатник, перед тобой.

– Покажи свою пушку, – пожелал губернатор посмотреть старинное ружье.

– Глянь. Таких ноне мало.

Василий Степанович с интересом рассматривал полупудовое ружье. К самодельной березовой ложе был добротно прикреплен металлическими скобами полуторааршинный шестигранный ствол с широким раструбом.

– Заряжено? – спросил Завойко и, получив отрицательный ответ, с трудом оттянул тугой курок. – Есть, Степан, у тебя порох, свинец?

– А то как же? – Дурынин вытащил из кожаного мешочка свинцовый орех. – Вот этим двуногого зверя бить будем. Из фунта осемь штук получается.

Василий Степанович, держа ствол кверху, нажал ла спусковой крючок. Курок щелкнул, как сломанный сук.

– На какой дальности ружье достает цель? – поинтересовался Завойко.

– Саженей на тридцать сваливал крупного зверя наверняка, – уведомил старик. – А уж коль объявится ближе, и разговаривать нечего.

– Значит, повоюем! – бодро сказал губернатор и с улыбкой передал ружье хозяину. – Определяйся, Степан, с внуком в команду волонтеров, к поручику Губареву. – Он посмотрел в сторону вражьего стана. – Вон где притаились теперь ваши медведи.

– Это волки, – поправил губернатора старик. Он имел к серым хищникам отвращение. – Далековато притаились. Вот я и не возьму в разум: как доставать из ружья их будем?

– Рано или поздно завоеватели на берег высаживаться начнут, – убежденно произнес Завойко. – Тут уж, Степан, не оплошай – дело до рукопашной может дойти.

– Не оплошаем, – заверил Дурынин.

Василий Степанович, растолковав камчадалу, как найти команду волонтеров, пошел на Сигнальный мыс. Губернатор считал, что в опасное для петропавловцев время его место на аванпосту.

Нависала ночь. Темная, тихая, таинственная…

ПЛЕНЕНИЕ

Утро, медленно растворяя ночную темень, постепенно высвечивало на рейде бухты силуэты неподвижных кораблей. Эскадра стояла в прежней, вечерней, диспозиции. Иностранцы, словно находясь в родном порту, спокойно несли свою службу. На кораблях аккуратно, через каждые полчаса, отбивали время склянки, посвистывали боцманские дудки, точно в срок менялись вахтенные. С подчеркнутой педантичностью, свойственной европейцам, в обозначенный час горны известили моряков о завтраке.

– Да что ж они, мать их так, душу у нас выматывают! – нервно высказался бородатый унтер-офицер. – Драться так драться, а коль нет, так пусть убираются ко всем чертям!

Мнение бородатого артиллериста разделяли многие защитники порта. Однако иностранцы не спешили. Они, видимо, считали, что с полными желудками вредно делать резкие движения. А Петропавловск вот он, никуда не денется. Спустя час после завтрака на кораблях началось заметное оживление. Моряки сняли с ростров и спустили

Hit воду несколько гребных судов. Три из них направились к Раковому перешейку для промера глубины, остальные засновали между кораблями. Загремели якорные цепи. Все говорило о том, что эскадра вот-вот снимется с места, и корабли, развернувшись в боевые порядки, двинутся к берегу. Гребные суда, делавшие промер глубины, держались от порта на расстоянии, не доступном пушкам береговых батарей. Вскоре они возвратились к эскадре.

Петропавловцы, давно заняв места у орудий, ждали, казалось, неотвратимого нападения. Сейчас корабли приблизятся, и начнется батальное сражение. Но что это? Вспенили воду снова спущенные якоря на английском флагманском фрегате. Минутами позже повторилось такое же на французском. Почти в одно и то же время спустили якоря и на других парусниках. Опять наступило затишье. Что за чертовщина? В эскадре происходило что-то непонятное…

Спустя какое-то время, на пароходе, лежащем в дрейфе, заработали колеса. «Вираго», направляясь на юг, скрылся за Раковым перешейком. «Ушел проверить тыл, – понял Завойко. – Предусмотрительные и осторожные завоеватели опасаются неожиданного удара с юга эскадры Путятина».

Часа через полтора у Бабушкина мыса завязалась перестрелка. Три раза тявкнул фальконет поста, четырьмя глухими выстрелами отозвался пароход.

«Бедный Яблоков! – с щемящей сердце грустью подумал Завойко. – Ядра твоей пушки – киту игольные уколы. Он боли не почувствует».

Ближе к обеду пароход вернулся к эскадре. Видимо получив указание, он через некоторое время направился к порту. Встав на «почтительном» расстоянии против Сигнальной сопки, «Вираго» долго примерялся к стрельбе. Наконец тяжелые мортиры извергли огонь и дым. Бомбы, со свистом пролетев над батареей, разорвались в густой зелени сопки. Петропавловцы не ответили – они берегли боезапасы. Пароход сделал еще несколько бесполезных выстрелов. Не сумев поразить цели издалека и не решаясь приблизиться к порту, неудачник зашлепал к своей эскадре.

– Ну разве так воюют! – возмущались артиллеристы. – О чем они там думают? Злят, да и только!

И тут же среди них нашелся шутник.

– Сегодня настоящего боя не будет, – заявил он и,

дождавшись, когда спросят «почему?», степенно ответил: – Ноне царственный день – празднование святого благоверного князя Александра Невского.

– А чужеземцы тут при чем?

– Примазываются, чтоб мы их шибко не били.

Вскоре перед защитниками порта развернулось трагическое и в то же время забавное зрелище…

Унтер-офицер Николай Усов, худенький и седенький, несмотря на свои тридцать пять лет, выглядел старичком. Метис по происхождению, он ни внешне, ни по характеру не пошел в отцовскую родню казаков, а перенял черты родственников по материнской линии, у которых столетием раньше ительменская кровь смешалась с русской.

Когда-то, еще в XVII веке, появились на полуострове первопроходцы с материка. Это были русские люди – казаки, моряки, путешественники и беженцы. Не имея сил и возможности возвратиться назад или не желая этого, прибывшие оседали на новом месте, в основном в южной части полуострова. Жизнь породнила переселенцев с местным населением. Их женами стали ительменки. Шло время. Аборигены постепенно обрусели, а русские кое-что переняли из обычаев и нравов ительменов. Небогатый местный гортанный язык претерпел основательные изменения, русский смешался с ительменским. Взаимное влияние двух народов сказывалось во многом. Совместные дети уже не были ительменами, но и не считались русскими. Давно придуманное кем-то слово «камчадалы», коим называли ительменов, утвердилось за метисами. Новое потомство приняло христианство. Метисы уже не отдавали, как это делали ительмены, мертвецов собакам, не употребляли одурманивающий напиток – отвар мухомора. Многие из них освоили огородничество. Однако немало было и таких, кто утратил ремесла русских дедов и отцов – ковку железа, бондарное и гончарное мастерство, шорничество, чеботарное дело, не умели пахать и сеять. Мужчины-камчадалы занимались охотой и рыболовством, женщины – сбором ягод, грибов, домашним хозяйством.

В конце XVIII века население южной части острова постигла ужасная беда – гнилая горячка и оспа унесли в могилу пять тысяч жителей. Вскоре после жестокой эпидемии, в 1799 году, якутский воевода распорядился переписать население южной Камчатки с целью обложения выживших ясаком (налогом). Перепись показала, что мужчин осталось 1339 человек.

Николаю Усову повезло: его родители выжили. Уже служа в армии, он женился на миловидной камчадалке Пелагее, у которой, как и у него, был русский дед. Невысокие ростом, смуглые, с серыми глазами, абсолютно обрусевшие супруги Усовы родили двоих детей. Николай был доволен своей жизнью. Он один из камчадалов дослужился (шутка ли!) до унтер-офицера. Его оДевали и кормили за казенный счет, давали жалование. И в то же время он, служащий Сорок седьмого флотского экипажа, был при доме, жил вместе с семьей. Это ли не счастье! Усова использовали в порту в основном на хозяйственных работах. Вот и последний раз, 16 августа, ему приказали взять с гарнизонной гауптвахты шесть матросов и привезти с ними на плашкоуте тысяч пять кирпича. Маленький кирпичный завод располагался в лесу, за Тарьинской бухтой. Перед самым отходом плашкоута в порту появилась Пелагея с детьми. Она попросила мужа взять ее с собой, просто так, на прогулку, за ягодами: чего дома скучать без супруга! Желание Пелагеи усилилось, когда увидела, что среди матросов, приведенных с гауптвахты, был и ее родной брат, Иван Киселев. Шурин поддержал сестру, и Николай Усов махнул рукой:

– Садитесь!

Плашкоут и шлюпка-шестерка под парусами при малом ветре ушла в Тарьинскую бухту. Через трое суток, во второй половине дня 19 августа, груженный кирпичом плашкоут и прицепленная к нему шлюпка медленно отошли от берега. Люди, еще будучи в лесу, слышали накануне и в день отбытия с кирпичного завода глухие отдаленные выстрелы. Стрельба в порту – дело обычное и привычное. «Идут артиллерийские примерные занятия», – поняли они.

Выходя из Тарьинской бухты, обогнули Раковый перешеек и увидели эскадру кораблей. Она кучно стояла против Петропавловска. Усов порадовался:

– Сам адмирал Путятин прибыл к нам в гости!

Ой ли! – усомнился кто-то.

– Командующий, – заверил унтер-офицер. – Кому другому тут быть? Он, говорю.

На кораблях люди забегали. Они что-то кричали, махали руками. Усов и матросы сняли головные уборы, потрясли ими в воздухе. Пелагея платком поприветствовала моряков. Смотря на повеселевших взрослых, радостно завизжали, запрыгали дети.

С кораблей стали спускать гребные суда. Семь катеров под флагами направились к плашкоуту.

– Не велика ли нам почесть? – недоуменно сказал Усов. – Не к себе ли хотят пригласить? А мы в гоязной робе…

– Братцы! – вдруг выкрикнул матрос Семен Удалов, известный в порту по прозвищу Удалой. – Это чужие корабли! Смотрите на флаги – английские и французские!

Оплошность поняли все.

– Разворачивайте! – прокричал Усов. – Меняйте паруса!

Матросы метнулись к полотнищам. Их ловкие, сильные руки заработали лихорадочно. Однако уходить назад было поздно. Гребные суда, набрав скорость, сокращали расстояние.

– Братцы! Слушайте меня! – обратился ко всем Удалов, видя, что унтер-офицер сильно растерялся. С волевым лицом, сильный и стройный, матрос обвел всех строгим взглядом. – От погони не уйти, а драться с врагом нечем. Нас пленят, а посему набирайтесь духу, чтобы ничего не сказать. Мы – русские люди и нам непристойно склонять колени перед чужеземцами. Всем молчать. Помните присягу…

– Правильно Семен говорит, – поддержал матроса Усов. – Скажем, мы артельщики, необученные, нам ничего неизвестно. Все прикидываемся простачками..

– Что же будет, Коленька? – испуганно запричитала Пелагея. – Куда ж я с ними-то? – Она в страхе прижима ла к себе детей.

– Пашка, молчать! – прикрикнул муж. – Проглоти язык! Ты для ворогов немая.

Гребные суда окружили плашкоут…

Момент пленения наблюдали из порта со всех батарей. Семь катеров, на которых было не менее двухсот вооруженных человек, окружили семерых безоружных моряков. Суда сгрудились у плашкоута. Какая-то заминка. Видимо соображали, как буксировать груженый бот. Потом суда разделились. Четыре катера, взяв на буксир плашкоут и шлюпку, потянули их к эскадре, два пристроились с боков, седьмой замыкал шествие.

– Мыши кота на расправу потащили, – бросил кто-то грустную шутку.

С берега было видно, как по трапу поднялись на «Форт» семь пленных моряков, женщина и двое детей…

Забегая вперед, скажем, что одному из них, матросу Семену Удалову, выпадет счастливая доля быть незабытым потомками. Сами враги назовут его русским Курцием.

ЗАТИШЬЕ

Гардемарин Гавриил Токарев, труднее других моряков переносивший корабельную качку вплоть до порта Калао, к своему удивлению, в последующем путешествии стал чувствовать себя лучше. Как ребенок, переболевший корью, он, кажется, преодолел морскую болезнь, чтобы к ней не возвращаться.

– Это потому, что я своевременно и неоднократно пускал кровь, – отнес выздоровление Токарева к своим заслугам корабельный доктор Вильчковский.

– Несомненно, – согласился Гавриил. – Премного благодарен за заботу. Беспомощность в плавании грозила мне списанием с корабля. Я мог навсегда расстаться с морем, жизнь без которого не мыслю.

Гардемарин Владимир Давыдов по этому поводу не без свойственного ему юмора сказал:

– Преклоняюсь перед умением господина Вильчковско-го оставлять в строю лучших моряков Российского Императорского флота. Правда, ему помогали в этом благородном деле не только медики. Кое-кому из воспитанников Морского кадетского корпуса с друзьями повезло. А лучший друг – залог здоровья.

– Льстец! – прервал его Гавриил. – Надеюсь, всем понятно, почему ты до сих пор на ногах?

– Не мог, не имел права болеть. Кто бы тогда выходил моего друга?

Однако на полном серьезе Токарев признался Давыдову, что болезнью был напуган не на шутку. Были моменты, когда он прощался не только с морской службой: казалось, что никогда не вернется домой, не увидит стариков, не встретится с любимой Ольгой, с которой перед отбытием в кругосветное путешествие у него состоялась помолвка. Под впечатлением удручающих мыслей Гавриил и сочинил тогда пессимистическую «Березку», изображая в белоствольном деревце Ольгу, себя – в Тополе. Но молодость тем и хороша, что способна бороться и с тяжелыми недугами. Юноша не расслабился до конца, не поддался унынию. Его сильный организм отчаянно сопро-

тивлялся и победил. Гавриил, поднявшись с постели, быстро восстановил свой вес, к нему вернулись аппетит и хорошее настроение. Преодолев морскую болезнь, Токарев за время похода от перуанских берегов не поддался простуде, миновали его скорбут и прочая хворь, свалившие в койки к концу путешествия многих моряков. Долго и стойко держался на ногах и Давыдов. Однако дурно пахнувшая «гнилая» вода с густым слизистым осадком на дне последнего чана расстроила животы обоих гардемаринов.

– Дизентерия! – поставил безошибчный диагноз доктор Вильчковский.

Неразлучных друзей поместили в тесный лазарет. С прибытием «Авроры» в Камчатку гардемаринов с большой группой больных перевезли на хутор Старый Острог.

Само селение со странным название авроровцы в первые дни пребывания на новом месте не видели. Их разместили под открытым небом на берегу небольшого озера, обрамленного лесом. Во вновь созданном лазарете все было сделано на скорую руку, но со старанием и доброжелательностью к морякам. Поверх низких жестких настилов, сколоченных в порту из корабельного теса, местные жители положили мягкие перины и пуховые подушки (благо в Камчатке много пернатой дичи), одеяла. На случай ненастной погоды петропавловцы доставили к лазарету парусиновые палатки, а чтобы больных не одолевали комары, мошки и прочий гнус, повесили над «койками» на коротких жердях полотна из легкой мягкой ткани. Моряки лежали под тенистыми деревьями в высокой ароматной траве рядом с прозрачным и необычно теплым водоемом, над которым по прохладным утрам поднимался пар. Берег круглого озера был плотно выложен гладким камнем-валуном. Водоем беспрерывно пополнялся влагой из-под-земли. Воздушные пузырьки в нескольких местах столбиками поднимались со дна, серебряными буравчиками сверля голубоватую толщу. Благодаря выдолбленным в грунте желобам, вода в озере постоянно удерживалась на одном уровне.

– Водоем целебный, – пояснил пациентам Вильчковский, сам едва оклемавшийся от болезни. – Воды в нем термальные, температура устойчивая – двадцать пять градусов. Купаться будем строго по моему разрешению и под моим надзором. Помните, пребывание в этой воде допустимо с хорошим сердцем не более четверти часа. Свыше – губительно для любого организма.

Доктору поверили не все – медики любят стращать! Крупного сложения моряк, выписываясь из лазарета, на спор, тайно от Вильчковского, залез в озеро и около получаса резво барахтался в теплой воде. Довольный, что выиграл в споре, он уже вылезал на берег, как ног. и неожиданно подкосились и «здоровяк» снова оказался в водоеме. Вытащили бедолагу едва живого.

От корабельного доктора авроровцы узнали, что в густой траве можно лежать без опаски, ибо змеи, ящерицы, тритоны и даже лягушки в Камчатке не водятся. Нет на полуострове, в отличие от жарких стран, тарантулов, каракуртов, скорпионов, фаланг и прочих ядовитых пауков и им образных.

Давыдов и Токарев, попав под опеку молодых, услужливых миловидных женщин, устыдились своей болезни и, как могли, пытались скрыть диагноз медика. Но не тут-то было. Вильчковский назвал поведение гардемаринов мальчишеским и без обиняков разоблачил их притворство казаться здоровыми.

– У этих юношей опасное инфекционное заболевание – дизентерия, – во всеуслышание огласил он. И чтобы понятнее было хуторянкам, что это за болезнь, пространно пояснил – Расстройство кишечника, которое сопровождается жидкими испражнениями, а иногда и с кровыо.

– Кровавым поносом зовется у нас такая заразная болезнь, – ответила розовощекая девушка. – Найдем сушеной черемухи, сделаем отвар.

– Сухариков нажарим, густым настоем дубовой коры напоим, – вторила ей полнолицая подруга. – Бог даст, выходим.

– В портовой аптеке, возможно, есть медный купорос, – предположил доктор. – Его и другие лекарства неплохо бы приобрести для нашего лазарета.

– Узнаем, – пообещали сестры милосердия.

Гардемарины обиделись на Вильчковского: какая беспардонность! Надо же так опозорить дворян-моряков перед крестьянскими женщинами! Не ради же кокетства они скрывали «непрестижную» болезнь, а чтобы как-то уберечь мужское достоинство и честь мореплавателей. Корабельному же эскулапу все нипочем.

– Невежды вы, господа пациенты, в области медицины, невежды! – укорил их Вильчковский. – Извольте подчиняться до полного выздоровления.

Народные средства борьбы с тяжкими недугами оказались весьма действенными. Лечебные травы, настои, отборное питание и покой поднимали одного за другим моряков с постели. Вскоре лучше себя стали чувствовать и гардемарины.

Но вот в хутор Старый Острог пришла тревожная весть: уже несколько месяцев идет война России с Англией и Францией. У Сандвичевых островов скапливается много чужеземных кораблей. Вполне возможно нападение неприятеля на Камчатку. Генерал-майор Завойко обратился к населению полуострова и призвал всех здоровых мужчин пробираться в Петропавловск, чтобы вступить в волонтеры.

Капитан-лейтенант Изыльметьев заторопился из лазарета. Гардемарины слышали, как он коротко, но довольно-таки резко поспорил с Вильчковским: не время, мол, теперь мне, командиру корабля, валяться в постели. Доктор запротестовал, но этот пацент оказался настой чивее медика. Вот такой у них он, командир «Авроры» если надо – уступит, а когда не захочет – ему не возражай. Ну а они, гардемарины Российского Императорского флота, разве не могут последовать примеру своего командира? Непозволительно им, почти здоровым, оставаться волынить в лазарете, когда есть вероятная угроза нападения неприятеля на русский порт.

– Выписывайте нас, господин Вильчковский, – настойчиво попросил Токарев. – Нас ждут на фрегате.

Врач в ответ только ухмыльнулся.

– Мы себя чувствуем вполне сносно, – поддержал приятеля Давыдов. – Не принуждайте нас к праздному безделию. Не заниматься же нам с сестрами милосердия кустотерапией.

– Вот именно, – вставил Токарев. – Не вынуждайте!

– Раньше, как через неделю, никто вас отсюда не выпустит, – неуступчиво ответил медик.

– А в порядке исключения? – попробовал уговорить несговорчивого врача Давыдов. – Ввиду особых обстоятельств?

– Никому никаких исключений! – сказал, как отрезал, Вильчковский.

– Капитан-лейтенанту Изыльметьеву можно, – уел доктора Токарев, – а нам, гардемаринам, нельзя?

– А вам возбраняется! – с вызовом ответил он. – Болезнь болезни – рознь. У вас она инфекционная!

Понимать это надо. Уйдете самовольно, возвратят сюда под конвоем.

Гардемарины сникли. Ну как тут возразишь? Поразмыслив, они пришли к выводу, что корабельный эскулап в чем-то прав. Человеку с инфекционным заболеванием возбраняется общаться со здоровыми людьми. Никуда не денешься – надо как-то коротать время в лазарете до полного выздоровления. У Давыдова и Токарева есть с собой карандаш и записные книжки. Оба балуются стихами – это ли не увлекательнейшее занятие! За несколько часов у Гавриила в творческих муках родились два разнотемных– четверостишия:

Что бы мне сказала мать? —

Мучаюсь вопросом.

«Хворь старайся, сын, унять Медным купоросом…»

С чужестранцем наша рать В бой вступить готова.

Где, кому, как умирать —

Воля есть Христова.

– Посмотри, Володя, оцени. – Токарев показал приятелю свое творение.

– Вирши скушноваты, – без промедления отозвался Давыдов. – Юморка, Гаврюша, не хватает. Он сюда просится. По его, понимаю, как здоровье, на базаре не купить и в карты не выиграть.

– Тоже мне нашелся юморист с прыткой походкой! – отпарировал Гавриил. – В такой обстановке могут шутить разве только скоморохи.

– В какой? – не согласился Владимир. – Да мы же на курорте находимся. В райском уголке земли пристроены. Впрочем, нытикам ничем не угодишь.

На следующий день Давыдов передал Токареву листок со словами:

– Развлекись, пессимистическая инфекция!

– С удовольствием покритикую натужные труды оптимистической бактерии, – без улыбки отозвался Гавриил. – Потом, если не буду смеяться, пощекоти.

– Только кулаками.

– У кого интеллекта маловато, в ход пускает руки. Итак, с упоением читаю:

Правды пусть не знает мать.

Повторю с прононсом:

Лучше Syphilus поймать,

Чем болеть поносом…

Панихиду рано петь.

В схватке с чежестранцем Рад мужчиной умереть,

Только – не з…….м.

Гавриил хмыкнул.

– Жаль, старшего боцмана с нами нет, – иронически произнес он. – Ему бы твои вирши, Володя, «очень даже дюже», понравились, несмотря на сомнительный юморок.

Владимир отрицательно покачал головой:

– Нет, Гаврюша, ты себя недооцениваешь. Уверяю: Заборов твои бы стихи похвалил взахлеб. Вспомни, как он собственноручно перекаракулевал в тетрадь твою сентиментальную «Березку». Обрати внимание – вношу в лексикон русского языка новое слово: перекаракулевал!

Каждый из гардемаринов посчитал бы за хулу одобрительный отзыв о своих стихах уже известного «ценителя» поэзии. Давыдова и Токарева Вильчковский, как и обещал, выписал из лазарета через неделю после ухода оттуда Изыльметьева. Свой фрегат гардемарины застали уже в раскуроченном виде – с невооруженным правым бортом. Но йменно к этим, ичезнувшим куда-то орудиям верхнего дека, были в походе приписаны Владимир и Гавриил. Лейтенант Александр Максутов коротко пояснил, на какое примерно время и для какой цели сняли с «Авроры» пушки. Потом была беседа с командиром корабля. Оказалось, что Изыльметьев рекомендовал генерал-майору Завойко назначить обоих гардемаринов помощниками командиров береговых батарей. Губернатор внял словам опытного моряка и определил будущих офицеров1 на эти должности, выбрав боевые объекты по своему усмотрению. Давыдов попал на Кошечную, одиннадцатипушечную, батарею в подчинение лейтенанту Дмитрию Максутову; Токарев – на Красноярскую (Кладбищенскую), трехпушечную, которой командовал мичман Василий Попов.

– Продуманно, по солидности, Гаврюша, нас распределили, – с нарочитой серьезностью произнес Владимир. – У кого-то на батарее больше десятка орудий, соответственно

1 Гардемаринам В. А. Давыдову и Г. Н. Токареву в апреле 1854 года было присвоено офицерское звание «мичман». Об этом они узнают в октябре.

столько и прислуги к ним, а кому-то достаточно и трех.

– Справедливо подмечено, – согласно кивнул Токарев. – Маломощные батареи, как и следовало ожидать, в порядке пополнения недостающих сил, укрепили солидными и храбрыми помощниками командиров.

– Растешь, Гаврюша! – похвалил Владимир. – В твоих суждениях стали проявляться проблески мышления мужа. Впрочем, с кем поведешься…

Разойдясь по батареям, друзья виделись редко. Августовские события, захлестнувшие петропавловцев, разбросали половину авроровцев по разным местам, всех вовлекли в главное дело – оборону порта.

Меньше версты разделяет Кошечную косу от Красного Яра, но никак не могли помощники командиров батарей встретиться – угрожающая обстановка не позволяла им хотя бы на час оторваться от дел. Там и тут работы людям было невпроворот. В последнее время артиллеристы центрального и южного боевых объектов не оставляли постов ни днем, ни ночью.

18 августа Давыдов и Токарев, в силу обстоятельств, оказались прямыми участниками артиллерийского сражения. О, сколько у каждого впечатлений от первого в жизни боя! Как хотелось гардемаринам поделиться ими между собой. И вот прошла ночь, клонился к вечеру следующий день, а противник не предпринимал новых устрашающих действий. Помыкался по губе пароход, пострелял издалека для острастки, повыпускал пар и притих. Захват плашкоута с кирпичом и шлюпки-шестерки вызвал у петропавловцев чувство неловкости за английских и французских моряков. «Зачем сильному противнику было пленять невооруженных матросов и женщину с детьми? – с неприязнью подумал Гавриил. – Сей поступок отвратителен». Токареву стало понятно, что в этот день, 19 августа, штурма порта не будет. Он попросился у мичмана Попова отлучиться до наступления темноты – ему не терпелось навестить на Кошечной косе друга, побывать на «Авроре».

Двадцатичетырехлетний командир батареи на просьбу помощника отозвался с веселой легкостью:

– Погуляй, Гавриил Николаевич, развей пороховую гарь. Поделись с друзьями нашим боевым опытом, а они пусть поведают о своем. До ночи, полагаю, ничего опасного не произойдет. Зайди в аптеку, поторопи, чтобы обе-

щанную корпию поднесли. А если что, сам понимаешь, сюда без задержки.

– Прытью скакуна.

– Счастливо.

Давыдов, узнав в спускавшемся с пологой горы Поганки Токарева и уяснив, что друг не намерен миновать их батарею, заспешил навстречу.

По – мальчишески азартно обменявшись первыми впечатлениями о минувшем сражении, гардемарины вспомнили о своих солидных должностях и сменили тон беседы. Они на полном серьезе поговорили о вчерашних действиях артиллеристов и командиров своих батарей, настроении людей, собственном самочувствии. Вначале Давыдов, а потом Токарев неохотно признались, что с появлением в Авачинской губе вражеских кораблей и во время сражения они испытывали такое чувство, которое не назовешь храбростью. Авроровцы, вроде бы, действовали четко и осознанно, но оказалось, оба не все помнили, что делали в короткой перестрелке. Конечно, упрекнуть в трусости помощников командиров батарей они никакого повода не дали, однако и к первому десятку смельчаков себя не относили.

– А вот лейтенант Максутов человек исключительной храбрости! – восторженно сказал Владимир. – У него завидная выдержка, редкое хладнокровие. Дмитрий Петрович распоряжался в бою, как на примерных стрельбах.

– И мой командир, мичман Попов, – вторил приятелю Гавриил, – не показал себя робким и суетливым. У Василия Ивановича удивительное самообладание. Его уверенность в поступках и врожденная веселость взбадривает людей. Это он подсказал, чтобы на жести дегтем намалевали «приветствие» и повесили у входа на кладбище.

– Какое там может быть приветствие?

– «Добро пожаловать»!

Давыдов улыбнулся.

– Недурненько! – оценил он выдумку командира соседней батареи. – Для кого-то хихи-хахи, а кому-то охи-ухи. Ну что, заглянем в нашу крепость?

– Пошли, – согласился Токарев. – Хороша твердыня! Но продувать ее необходимо. Отсюда гарь слышу.

– Нет слов, под открытым небом воздух чище, – сказал Давыдов. – Однако у вас ядрам нет преграды; у нас дымно, зато безопаснее. Из двух зол выбирай лучшее.

На Кошечной батарее, в отличие от Красноярской,

люди после боя не томились от безделия. Общую занятость придал им накануне неприятель. Артиллеристы залатыва-ли с наружной стороны следы ядерных ударов, на внутренних стенах восстанавливали разрушенную штукатурку. Кто-то в центральном отсеке звучно бил молотком о железо, во фланговых – стучали топоры, визжали пилы. В узких проходах мельтешили мальчишки-кантонисты. Лейтенант Дмитрий Максутов сидел на лафете крупного орудия и что-то писал, пристроив на колени дощечку с бумагой. Давыдов подошел к нему один, чтобы отпроситься в порт. Князь поднял на него глаза, что-то коротко сказал и, услышав ответ, одобрительно кивнул. «Разрешил», – догадался Токарев.

Гардемарины, не спеша, направились вдоль берега Малой губы. Впереди слева, за боном, соединяющим Кошечную косу с межсопочным перешейком, видны были фрегат «Аврора» и транспорт «Двина». За ними притаились коммерческие иностранные суда «Ноубль» и «Магдалина». На перешейке копошились люди – артиллеристы открытой пятипушечной батареи. Моряков среди них было мало, больше солдат-сибиряков. Командует ими авроровец лейтенант Александр Максутов. Напротив Малой губы, на склоне невысоких гор, притих Петропавловск. Гардемарины знают, что если идти вдоль берега не сворачивая, то придешь к просторному, но мелкому Култушному озеру, недалеко от которого находился секретный объект – гарнизонный пороховой погреб. Но разве можно на полном серьезе подземное сооружение считать секретным, если в порту о его существовании знают и стар и мал? Спроси любого жителя, как пройти к Култушному озеру, махнет в нужном направлении: «Оно там, подальше порохового погреба». На предозерной площади сооружены две батареи. Для какой цели они, удаленные от других боевых объектов, находятся на северной окраине порта, не трудно догадаться: на случай, если неприятель обнаружит между озером и мысом Никольской сопки дефиле и высадит десант…

Важных дел у гардемаринов в порту нет. Они идут на «Аврору», чтобы пообщаться с сослуживцами, посмотреть на них, показать себя. Со вчерашнего дня между авроровцами появилось существенное различие: одни, находясь на береговых батареях, участвовали в бою, другие только наблюдали с фрегата за артиллерийской перестрелкой, не подвергаясь, как первые, смертельной опасности.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю