Текст книги "Кордон"

Автор книги: Николай Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

НЕОБЫЧНЫЙ ВОЛОНТЕР

Капитан-лейтенант Изыльметьев, услышав выкрик «Господа офицеры!», вышел из каюты. Вахтенный начальник прапорщик Николай Можайский, придерживая кортик, спешил к боковому трапу, по которому поднимался помощник губернатора. Не дослушав рапорт прапорщика, Арбузов вяло козырнул и пошел навстречу командиру корабля.

– Господин капитан 1 ранга! – начал было докладывать Изыльметьев, но помощник губернатора прервал его небрежным жестом руки.

– Пройдемте в каюту, – предложил он. – Есть разговор.

Сев друг против друга, офицеры молчали. Изыльметьев приготовился слушать, а Арбузов не торопился говорить.

– Отныне я, Иван Николаевич не помощник губернатора, – наконец произнес он.

Изыльметьев удивленно посмотрел на собеседника, но промолчал, ожидая, что скажет капитан 1 ранга дальше.

– Я и не капитан над портом, – продолжил Арбузов. – И, к вашему сведению, не командир флотского экипажа…

Изыльметьев непонимающе помотал головой: по тону сказанного Арбузов не шутил.

– Поясните, пожалуйста, Александр Павлович, доходчивее, – попросил он. – Как воспринимать ваши слова?

– В прямом смысле, Иван Николаевич, – ответил Арбузов и рассказал о последней встрече с губернатором.

– Поразительно! – искренне изумился командир корабля. – Да как же это так? Отрешить от всех должностей сразу? В такое-то время! – Изыльметьев не находил слов.

– Сам диву даюсь, но такое произошло, – сокрушенно проговорил Арбузов.

Изыльметьев смотрел на расстроенного капитана 1 ранга и не знал, как и чем ему помочь. Положение, в каком оказался собеседник, Ивану Николаевичу чудилось недоразумением, которое будет поправлено самим же губернатором.

– Возьмите меня на корабль, – попросился Арбузов. – Я постараюсь быть вам полезным.

– Кем? – тихо спросил Изыльметьев, понимая, что самостоятельно решить такой вопрос не может.

– Вижу ваше затруднение, – сказал Арбузов, угадывая мысли командира корабля. – Не согласовав мое назначение с вице-адмиралом Путятиным, а здесь с губернатором, вам на офицерскую должность ставить меня нельзя. Но, учитывая исключительные обстоятельства, я имею в виду подход к Петропавловску вражеских кораблей, не осудительно взять меня на фрегат волонтером…

– Да как же это так, Александр Павлович? – смущенно проговорил Изыльметьев. – Капитан 1 ранга, и вдруг на корабле – волонтер! Подобного случая история русского флота не знает.

– К сожалению, ничего другого я ныне предпринять не могу, – извиняюще сказал Арбузов. – Я – моряк и мне

удобнее быть на корабле, чем проситься скажем, в пожарную команду. Не у дел сейчас быть нельзя. Порт готовится к сражению…

Изыльметьев задумался.

– Может, Александр Павлович, мне поговорить с губернатором? – предложил он. – Василий Степанович явно погорячился. Возможно, и сам об этом уже сожалеет

– Не следует, – не согласился Арбузов. – При удобном случае я сам к нему обращусь. Сегодня же он зол, как черт.

– Ну что ж, быть посему, – ответил Изыльметьев, – Коль другого выхода у вас нет, не смею, Александр Павлович, отказать. Будем считать, что «Авроре» повезло. – И уже шутливо добавил – С сего часу у нее два командира. Расположитесь в каюте моего помощника, господина Тироля. Она временно пустует. Ее хозяин эти дни неотлучно находится при губернаторе. А сейчас давайте посмотрим, как фрегат готовится к бою.

Перед выходом и? каюты Изыльметьев придержал собеседника.

– Надо, Александр Павлович, сделать так, чтобы на корабле никто не знал, что с вами произошло, – дружески посоветовал он. – Вы, экипажу известно, – помощник губернатора. Им для моряков фрегата и оставайтесь. Где вам быть во время сражения, – на берегу или на корабле, – пусть считают, что это дело вашего выбора. Василий Степанович нашел нужным особноваться на Сигнальном мысе, а вы облюбовали наш фрегат. И то, что вы избрали себе место для сражения с врагом на «Авроре», морякам будет весьма приятно. И вообще, может, все обойдется благополучно – вы по-прежнему останетесь при своих должностях.

– Договорились, – согласился Арбузов. – Я действительно сам избрал ваш корабль.

Люди на фрегате находились под впечатлением только что случившегося. Моряки с мачт и вант полчаса назад с нескрываемым любопытством рассматривали чужеземный пароход. То, что «американец» поспешил удалиться от посланной к нему шлюпки, авроровцам говорило о многом. Моряки бурно обсуждали этот факт.

Арбузов и Изыльметьев поднялись на шканцы. Палуба, еще не просохшая от недавней приборки, была безукоризненно чистой. Командир корабля, уловив одобрительный кивок капитана 1 ранга, не преминул упомянуть стар-

шего боцмана Заборова как человека безукоризненно выполняющего свои обязанности.

Словно подслушав разговор, на шканцах, переваливаясь с боку на бок, появился старший боцман. Завидев офицеров, остановился, дожидаясь пока сравняются с ним.

– В порядке содержите фрегат, – похвалил Заборова Арбузов, козырнув на его приветствие, – Молодец!

– Рад стараться; ваше высокородие! – бодро ответил старший боцман, польщенный похвалой высокого начальника.

– Определились? – спросил Заборова Изыльметьев.

– Так точно, ваше благородие! – не меняя тона, отозвался старший боцман. – Определился к господину лейтенанту Пилкину.

Командир корабля посмотрел вопросительно:

– Так вы, вроде, хотели пойти к мичману Фесуну?

– Так точно! Хотел.

– Что помешало? Господин Фесун хороший командир.

– Так точно! Хороший, – подтвердил Заборов. – Но у него батарея на нижнем деке, а у господина Пилкина на верхнем. Сверху, разумею, стрелять удобнее. Так что к господину Пилкину прошу шения. – Последнее слово надо было понимать как «разрешения».

– Хорошо, согласился командир корабля. – Передайте Константину Павловичу, что я не возражаю.

Заборов с исполнительным видом ответил:

– Есть!

Обойдя верхнюю палубу, офицеры спустились на нижнюю. Тут и там орудия левого борта были готовы к бою. Рядом с пушками стояли зарядные ящики, на видном месте лежали прибойники и пальники, футляры с пали-тельными свечами. Вокруг орудий был насыпан песок.

Изыльметьев рассказал, как на время предполагаемого сражения распределен экипаж «Авроры». Из офицеров, кроме командиров батарей левого борта, на фрегате остались капитан-лейтенант Федоровский, лейтенанты Анкудинов и Скандраков, корпуса морской артиллерии прапорщик Можайский и поручик Дьяков. В обязанности последних входили исправления выбывших из строя орудий. Все гардемарины расписаны по береговым и корабельным батареям. Из моряков «Авроры» созданы семь партий по двадцать – тридцать человек на случай, если противник высадится на берег. Две стрелковых и одну пожарную партии отправили на сушу. Командирами оставленных на

корабле групп назначены лейтенанты Пилкин, Анкудинов, Скандраков и мичман Фесун.

– А ведь прав старший боцман, – сказал Арбузов после осмотра нижнего дека. – С верхней палубы стрелять удобнее. Правда, на ней будет и опаснее. А с нижней палить мешает коса.

«Аврора», поставленная поперек гавани, с юга прикрывалась Кошечной косой так, что со стороны Авачинской губы не было видно ее ватерлинии. Коса, по мнению Арбузова, не позволит лететь ядрам низом как с одной, так и с другой стороны. Об этом Изыльметьев знал с момента, когда корабль начали изготовлять к бою, но тактично слушал капитана 1 ранга и не перебивал.

В том, что коса на две трети перегораживала гавань, было заметным преимуществом моряков фрегата. Есть оно и в том, что «Аврора» прикрыта с запада сопками. Кораблям противника, прежде чем ударить по фрегату, надо пройти мимо Сигнального мыса и приблизиться к Кошечной батарее. Это им под артиллерийским огнем будет сделать нелегко. Стволы левого борта «Авроры» нацелены в промежуток между берегом порта и Сигнальным мысом, в коем обязательно окажутся вражеские корабли, если зададутся целью открыть огонь по гавани. Но и тут во всех случаях первыми начнут стрельбу поджидавшие врага «Аврора» и «Двина».

Иное смущало Изыльметьева. Его фрегат и военный трацспорт «Двина» открытыми стоят против перешейка Сигнальной и Никольской сопок. Межсопочный прогал – самое уязвимое место для русских кораблей. Поставить бы их чуть правее, в глубь гавани, и были бы укрыты за Никольской сопкой от глаз и орудий противника. Но этого сделать нельзя – мешают спрятанные в безопасном углу гавани американский и германский торговые суда «Но-убль» и «Магдалина». Они прижались друг к другу в укромном месте. Чужеземные коммерсанты ведут себя тише воды, ниже травы. Иностранцы со страхом ждут, чем все это кончится, боятся как бы ненароком не пострадать.

– Как думаете, Александр Павлович, вернется сюда пароход? – спросил Изыльметьев, почти уверенный, что паровой корабль вошел в бухту не под своим флагом для рекогносцировки Авачинской губы и теперь обязательно приведет за собой остальные корабли. Командир фрегата хотел услышать мнение капитана 1 ранга.

– Если верить сигналам с обсервационного поста, то у Камчатки стоят еще пять кораблей, – обеспокоенно ответил Арбузов. – Не для того, полагаю, эскадра бороздила океан, чтобы издали взглянуть на русский полуостров и уйти обратно. Готовься, брат, к жаркой встрече. Боеприпасов потребуется много, а наши запасы скромны…

– По тридцать семь картузов на орудие, – напомнил Изыльметьев. – Коль зря палить не будем, для шести кораблей хватит.

Арбузов высказал сомнение: какие, мол, корабли да еще и неизвестно как они вооружены, сколько на бортах живой силы.

– Оно, конечно, так, – проговорил Изыльметьев. – Думаю, что с малыми силами на нас не полезут. Важно нам свои распределить правильно, каждый человек должен быть на учете.

И он невольно вспомнил о ссоре, происшедшей между Арбузовым и Завойко. Иван Николаевич считал ее нелепостью, вздором. Как могло случиться, что человек, дослужив до капитана 1 ранга, вдруг в один момент стал никуда не пригодным? Да и служит Арбузов в Петропавловске какие-то недели. «Погорячился Василий Степанович, – мыслил Изыльметьев. – Остынет, одумается и отменит абсурдное решение. Иначе не может быть».

На фрегате раздались зычные звуки горнов и барабанный бой, выговаривая знакомую мелодию. И тут же донеслась громкая команда.:

– На молитву! Шапки долой!

Вслед за псаломщиком на верхнюю палубу медленно и важно поднимался по внутреннему трапу иеромонах Иона.

– Пройдемте в каюту, – пригласил Изыльсметьев Арбузова.

День клонился к вечеру. На батареях горели костры. С разных сторон разносились многоголосые песни. У берега мальчишки-кантонисты пускали игрушечные кораблики, играли с собаками.

«Удивительное дело! – подумал Изыльметьев. – Над портом висит страшная опасность, а народ ведет себя как на празднике. Вот и пойми, враг, нас, русских людей!»

– И обережет Господь, Бог твой, сердце твое и сердце потомства твоего, – загудел сверху иеромонах Иона. – И обратит он проклятия на врагов твоих…

Изыльметьев плотнее прикрыл дверь каюты. К нему с необычной просьбой обратился старший морской офицер. Командир корабля был готов сделать все, чтобы облегчить положение неоправданно, по его мнению, униженного человека.

ПЛЕТЬЮ ОБУХА НЕ ПЕРЕШИБЕШЬ

Фельдфебель Спылихин, посланный в полдень к воротам Авачинской губы разобраться, что за корабли подошли к Камчатке, вернулся в порт с тревожным сообщением. Он, версты три не дойдя до обсервационного поста, с вершины горы в подзорную трубу рассмотрел пять военных чужеземных кораблей – три больших фрегата, бриг и корвет. Они стояли на южном рейде без флагов, в полутора милях от Бабушкина мыса и, видимо, поджидали пароход, который в это время находился в Авачинской губе.

Сомнений не оставалось – к Камчатке подошел враг и очень сильный. Сражение за Петропавловск неизбежно. Над маленьким российским портом реально нависала смертельная опасность. Теперь петропавловцм важно’ задействовать все свои силы, использовать против неприятеля всякие возможности.

Завойко еще и еще раз разыгрывал на бумаге предстоящий бой, предполагая различные маневры противника. Губернатор надеялся, что до нападения врага в порт успеют возвратиться люди, которые находятся поблизости на хозяйственных работах. Десять моряков флотского экипажа ушли на ловлю рыбы, пятнадцать солдат заготовляют лес, шесть матросов отправились с унтер-офицером Усовым на плашкоуте через Тарьинскую бухту за кирпичом, пять человек собирают смолу. А все они расписаны губернатором по командам. Услышав выстрелы, люди поспешат вернуться в Петропавловск. По два-три человека подходят охотники-качадалы. Местные зверобои очень пригодятся в ближнем бою, если такой завяжется.

Василий Степанович, скрипя гусиным пером, быстро набрасывал на бумаге распоряжения: «Казарму флотского экипажа – под лазарет. Купальню – под перевязочный пункт. Туда и сюда поставить по бочке уксуса с пенной водой. Из аптеки раздать по батареям для прижигания ран медный купорос, адские камни, мускусные порошки и пр. Лекарям и аптекарям велю нащипать не

менее двух пудов корпии, изготовить до сотни бинтов и компрессов, также запастись сеном для подстилок и тюфяков». Подумав, губернатор продолжил перечень неотложных мер: «Часовню – под мертвецкую. У обывателей забрать лошадей и использовать по надобности для подвоза зарядов, перевоза раненых, пищи, воды и на пр. нужды. Нестроевой люд – писарей, артельщиков, каптенармусов, смольщиков, портных и др. – пристроить к тушильной команде и сработниками к лекарям, фурштат-ских солдат и волонтеров по выбору – в стрелки…»

Губернатор, узнав, что на гарнизонной гауптвахте содержится семь человек, распорядился немедленно выпустить их. Этот факт навел его и на другие мысли.

В петропавловском остроге сидело десятка полтора арестантов. «Люди они, конечно, порочные, ущербные, – думал Завойко, – насильники, воры, убийцы. Но среди них найдутся такие, кто попросит ружье, чтобы встать против чужеземца». И он на свой страх и риск распорядился временно выпустить арестантов из острога, «освободить от железа», то есть снять с них кандалы и предложить им идти в волонтеры. Губернатор в своем предположении не ошибся. Арестанты, услышав, что тем, кто из них молодецки будет драться против врагов Отечества, даруют «волю вольную», согласились стать волонтерами; Василий Степанович выбрал минуты взглянуть на временно освобожденных им людей. Наголо стреженные, в полосатой одежде, серых суконных бескозырках, грязные и обросшие они вызывали у него одновременно жалость и брезгливость.

– Не разбегутся? – осторожно спросил он у полицмейстера Губарева. – Не поведут себя скверно?

– Да кто ж им в душу-то влезет? – неопределенно ответил полицмейстер. – Говорил я с ними. Сейчас еще послушаем, вот этого. – Михаил Дмитриевич кивнул на рыжебородого здоровяка. – Скажи, Бугор, его превосходительству, можно ли надеяться на тебя и твоих друж-ков-невольников?

Здоровяк недовольно покосился на Завойко.

– Бугра не знает твой начальник, да? – сказал он полицмейстеру так, чтобы слышал губернатор. – Скажи ему, что мое слово – оковы. Коль среди нас появится гнида, мы ее – к ногтю. Я с любой скверны сам, как с овцы, косырем сниму шкуру. С чужеземцем будут драться все.

Арестанты дружно закивали.

Полицмейстер повернулся к губернатору. Тот дал знак, что все понял и можно разводить арестантов по местам, кои определит им Губарев – кого в стрелки, кого в тушильную команду.

Удивился Василий Степанович, когда к нему подошли три красивые девицы и предложили свои услуги.

– Я – Катя Кукушкина, – представилась смуглая, тонкобровая девица, сделав книксен. – А это мои сработ-ницы, Маня и Женя Безродные. – Она кивнула на своих подруг, очень похожих друг на друга, голубоглазых, льноволосых. Те также сделали почтительный поклон с приседанием. – Фамилия у них такая – Безродные. Они сестры. В городе говорят, что вы собираете народ. Так вот мы тоже готовы помочь.

– Что, сударыни, умеете делать? – спросил Завойко, стараясь припомнить, где видел этих девиц.

Они премило улыбались.

– Мы из заведения мадам Зигерман, – лукаво сказала Кукушкина. – Содержанки. Наше дело, сами понимаете, ласкать и ублажать мужчин. Отныне мы это готовы делать без оплаты, за одни харчи.

Василий Степанович смутился. Да, он их видел в порту, в трактире. Этих девиц заманивающих в свое заведение русских офицеров и иностранных моряков стандартными улыбками, губернатор приказывал гнать с территории порта в три шеи.

– Ну что ж, – подавив неловкость, произнес Василий Степанович, – подберем и для вас посильное занятие, но более полезное, чем вас занимала госпожа Зигерман.

– Какое? – Девицы заинтересованно уставились на губернатора: что предложит?

– Всех можно пристроить в аптеку, – сказал Завойко. – Будете с фармацевтом готовить лекарство, щипать корпию.

К предложению губернатора девицы отнеслись по-разному: сестры Безродные удовлетворенно кивнули, Кукушкина отрицательно помотала головой:

– Я не согласна.

– Почему, мадам?

– Мадемуазель, – поправила она.

– Pardon! {Pardon – извините, простите (франц.)} – извинился губернатор.

– Я очень люблю духи, – кокетливо призналась Кукушкина, – но не терплю запаха лекарств. У меня от них кружится голова.

– Куда же вас, уважаемая, пристроить? – озабоченно спросил Василий Степанович. – Может, помощницей к повару или коку на корабль?

– Перебирать крупы, чистить картошку? – Кукушкина капризно поморщилась. – Не подходит мне это. Терпеть не могу стряпух в штанах. От них по-бабьи пахнет постным маслом и дрожжами. Мне что-нибудь придумайте другое.

– Не на батарею же вас, мадемуазель, в конце концов направить, – проговорил Завойко, начиная тяготиться выбором занятий разборчивой девицы. – Там, полагаю, будут раненые, убитые.

– Нет-нет! – запротестовала Кукушкина. – На батарею мне, миленький, идти страшно. Я дурно переношу кровь. Жанны д’Арк из меня не получится.

Василий Степанович несколько удивленно посмотрел на собеседницу – упоминание об орлеанской героине ему подсказало, что госпожа Зигерман не без вкуса подбирала девиц в свое заведение.

– Может, вас определить баталером? – осторожно спросил Завойко. – Скажем, разливалыцицей вина?

– Mon cher! {Mon cher! – Мой милый! (франц.)} – воскликнула Кукушкина. – Вот это занятие мне по душе. Я люблю сама открывать бутылки с шипучим вином. Бах! Пробка – хлоп пьяному блуднику в лысину! Вы, касатик, понимающий человек! – Она коснулась пальцами крашеных губ и послала губернатору воздушный поцелуй.

– Боюсь, разочаруетесь, – предупредил ее Василий Степанович. – Никаких бутылок не будет. Вам придется разливать вино из ендовы меркой в матросские или солдатские кружки.

Кукушкина, поняв, что капризничать не время и не место, весело махнула рукой:

– Вино в любом виде – вино! Согласна я, красавчик, быть баталером.

– Вот и хорошо, – сказал губернатор. – Найдите капитан-лейтенанта Тироля Михаила Петровича, передайте ему мое согласие пристроить вас к выбранным занятиям.

Девицы с обворожительными улыбками попрощались с губернатором.

Завойко задумался. «Невероятно! Вроде и невелико пополнение, – мыслил он, – три женщины. Но они высвободят троих мужчин, солдат или матросов. И это уже кое-что». Не появись в канцелярии эти девицы, губернатору никогда не пришло бы в голову, что в заведении госпожи Зигерман могут оказаться охотницы помочь гарнизону в суровый час. Как потом узнал Завойко, Кукушкина и сестры Безродные сбежали из заведения тайком от хозяйки…

– Обижают меня, ваше превосходство, – пожаловался Василию Степановичу хриплым, прокуренным голосом пожилой отставной кондуктор Петр Белокопытов. – В ту-шильники огня насмешники определили. Ты, грят, Крапива, прозвище, вы знаете, у меня такое, при пожаре больше пользы принесешь. Смеются, зубоскалы. А как я с моей бородищей в огонь-то полезу? Спалю ее разом. Прикажите, ваша милость, в стрелки меня определить.

– Такую прекрасную бороду надо беречь, – подавив улыбку, ответил губернатор. – Скажи капитан-лейтенанту Тиролю, что я велю тебя, Белокопытов, в караул поставить, к пороховому погребу. Такой важный пост можно доверить только солидным служивым. А когда порох кончится, в стрелки пойдешь.

– Слушаюсь, ваше превосходство!

Кондуктор Петр Белокопытов выпятил грудь и ладонями погладил пышную бороду: губернатор – понимающий человек!

И вконец Василий Степанович был обескуражен, когда полицмейстер Губарев втащил к нему в канцелярию плачущего мальчишку лет тринадцати.

– Полюбуйтесь, ваше превосходительство, на этого постреленка, – растерянно проговорил он. – К вам бежал, у самой канцелярии его поймал. Интернат, как вы приказали, мы эвакуировали в Сероглазку. А этот кантонист по дороге уговорил десяток старших мальчишек и прибежал с ними в порт…

– Незамедлительно возвратить несмышленышей в Сероглазку! – распорядился губернатор. Считая, что с недоразумением покончено, он потянулся за гусиным пером, но тут же вздрогнул от пронзительного крика. Мальчишка, с плачем вырываясь из рук полицмейстера, закричал:

– Не трожь! Ваше превосходительство, велите оставить нас тут. Не выгоняйте!

Губарев вопросительно уставился на губернатора.

– Как сказал! – строго произнес Завойко. – Без промедления отправить детей в безопасное место.

– Дядя, вы умный? – с плачем спросил мальчишка. – Все равно ведь прибежим назад. Не отправляйте…

Губарев всплеснул руками.

– Да ты понимаешь ли, что мы остаемся в порту не на примерные стрельбы, – втолковывал он маленькому упрямцу. – Тут будет война. Настоящая война, на которой убивают людей!

– А то нет! – огрызнулся мальчишка. – Чай, не маленький.

– Пойдем! – Полицмейстер взял его выше локтя, потянул за собой, но тот вырвал руку, подбежал к столу, ища защиты у губернатора.

– Ваша милость! – голосом, полным отчаяния, проговорил малец. – Ради бога не отсылайте! Оставьте нас с солдатами. Мы все умеем делать, мы поможем…

Василий Степанович пристально посмотрел на мальчишку. «Как мой Жорик, не старше», – подумал он и тотчас же вспомнил слова старого Кирилла: «Мальчишка старшой шибко просился остаться…» И губернатор заколебался в своем решении: «А если на самом деле эти подростки еще раз прибегут в порт? Вдруг такое случится в разгар сражения? Тогда их труднее будет уберечь от беды…»

– Как тебя звать? – по-отцовски мягко спросил Завойко.

– Федькой, Матросов моё фамилиё.

– Сколько тебе годков?

– Четырнадцать, – явно соврал мальчишка, прибавив себе не менее года. – Я картузы на примерных стрельбах к пушкам подносил.

– Верю, Федя, что ты видел, как проводят примерные стрельбы, – мягко сказал губернатор, – и, возможно, грома пушек не боишься. Но сегодня будут стрелять и чужие орудия. Их ядра и бомбы полетят на город.

– Понимаем, – вставил Федька, – потому и просимся.

– Твои товарищи тоже это понимают?

– Еще как!

1 Картузы – t мешочки с порохом.

– Ну и что вы тут собираетесь делать?

– А что скажут. Побежать куда или принести чего. Мы прыткие, мигом обернемся.

Василий Степанович задумался. Мальчишка смотрел на него затравленным волчонком. «Этот наверняка сбежит из Сероглазки, – понял губернатор, – и, возможно, опять не один. Может, мальчишек на самом деле оставить в порту и держать под надзором в безопасном месте. Но где оно будет, это безопасное место?» И ему показалось, что таковым может стать самая прочная батарея Дмитрия Петровича Максутова, ее тыловое отделение.

– Упрямый ты, Федя, мальчик, – укоризненно сказал Василий Степанович. – Понапрасну беспокоишь взрослых. Но уж коль сильно хочешь быть с нами, оставайся. Определим охотников на батарею. Будете носить артиллеристам воду.

– Спаси вас Бог! – торопливо поблагодарил Федька. Его глаза загорелись радостью. Будем носить воду, чтоб горячие орудия пробанивать.

– Ишь ты! – удивился полицмейстер. – Как настоящий артиллерист рассуждает.

– Поговори, Федя, с товарищами, – наставительно сказал Василий Степанович. – Может, кто раздумает оставаться в порту, сразу же отправим в Сероглазку.

– Не раздумают, – убежденно ответил Федька. – Они все, как я, помогать солдатам хотят: кто попить принесет, кто картузы подавать будет…

Губернатор смотрел на Федьку и думал: «Милый мальчик! Да тебе цены нет, маленький упрямец! Из тебя вырастет достойный сын своего отечества».

Детей-кантонистов, на основе крепостного права с самого рождения принадлежащих военному ведомству, не баловала жизнь. Одевали их в солдатские обноски, перешитые на малые размеры, кормили скудно. Однако кантонисты голодными не были. Они, как умели, приспосабливались к портовой жизни. Летом пацаны ватагами бродили по лесу, вдоволь наедались ягод и приносили их в порт, щедро делясь с солдатами и моряками, помня, как не однажды те сажали их с собой за стол и угощали вкусной горячей кашей. Мальчишки проворнее взрослых ловили руками рыбу и несли ее тем же служивым, вместе готовили с ароматными травами уху. Портовые оборвыши крутились около солдатской кухни, навязывая свою дружбу поварам и кокам, а те, накормив похлебкой или

кашей, небескорыстно использовали детский труд: мальчишки наполняли емкие котлы водой, приносили из леса валежник, рубили хворост, кололи дрова, разжигали печи и поддерживали в них огонь. Проводя в казарме больше времени, чем в интернате, они тянулись к солдатам и морякам, находя у них добрые слова и ласку. Мальчишки восторженно, до визга, любили военные учения, особенно артиллерийские стрельбы. Подростки, несмотря на запреты командиров, подкрадывались близко к батареям и, закрывая ладонями уши, с замиранием сердца ждали выстрела. Самым храбрым, достойным всяческого уважения, по общему признанию пацанов, считался тот, кто меньше других боялся грома пушек. Таким был Федька Матросов. Это он по дороге в Сероглазку тихонько собрал вокруг себя сверстников и сказал: «В порту будет настоящая война, а нас уводят оттудова, как девчонок. Такой конфуз! Я пойду назад. Кто со мной?» И двенадцать звонких голосов ответили: «Я!»

– Поговорите, Михаил Дмитриевич, получше с этими юными гражданами, – сказал Завойко Губареву. – Кто настойчиво, как Федя, будет проситься остаться в порту, определите на вторую батарею. Остальных поторопитесь отправить в тыл.

– Слушаюсь.

Проводив взглядом полицмейстера и мальчишку до дверей, губернатор склонился над бумагами. Нужно было учесть многое, о чем он не думал до появления эскадры. Вертя в руке карандаш в серебряной вставочке, Василий Степанович мучительно разгадывал виды и намерения противника при взятии порта. Не исключая для Петропавловска самого трагичного исхода сражения, губернатор начал готовить распоряжения командирам кораблей:

«Коль противник приблизится к фрегату и транспорту на ружейный выстрел с намерением покуситься на них, и поймете, что отбить врага уже не в силах, и ввиду безысходного положения, на этот случай приказываю – в минуты прорубить отверстия в подводных частях корабля, ниже ватерлинии, открыть кингстоны».

Василий Степанович вспомнил, что глубина гавани не позволит кораблям полностью погрузиться в воду, зачеркнул последние строчки и продолжил: «Орудия сбросить за борт, корабли предать огню – поджечь просмоленные кранцы, заранее подведенные к крюйт-камерам».

Губернатор оторвался от бумаги. «А как быть с берего-

выми батареями, если настанет критический момент? – подумал он. – Противник непременно постарается овладеть ими». Тут, как понимал Завойко, общего указания командирам батарей не дашь. На Сигнальном мысе и на перешейке перед ретирадой орудия можно столкнуть в воду. Однако на Кошечной косе и Красном Яре нужны другие меры, чтобы не оставить исправными орудия врагу. Прежде чем отойти прислуге от батарей, надо у пушек заклепать запальные отверстия и разбить лафеты. «А уж коль останемся без кораблей и основных батарей, – развивал мысли Василий Степанович, – порт придется покинуть… Но перед этим необходимо будет вывести из строя северные батареи, поджечь склады, взорвать пороховой погреб…»

Завойко помотал головой. Ему до конца не верилось, не хотелось верить, что враг может ворваться в Петропавловск. «Сколько тут вложено человеческого труда! – думал он. – И вдруг случится такая беда!» Однако надо было мыслить реально. По его подсчетам, противник втрое превышал силы защитников Петропавловска. Плетью обуха, как знал Василий Степанович, не перешибешь… Но в первую очередь нужно думать об обороне, активной защите порта.

А где же враг? Почему не появляется? Пароход сделал рекогносцировку. С него, конечно же, видели три батареи. Их скрыть ни от каких глаз невозможно. Противник, по мнению губернатора, не должен сразу приступить к штурму Петропавловска. Он сперва попытается вызвать огонь на себя, чтобы определить все огневые точки порта. Это старый, отработанный принцип армии и флота: «Не лезь в воду, не зная броду».

Над портом нависали сумерки. Становилось понятно, что с орудийным обстрелом противник в этот день опоздал – в темноте бесприцельно палить смысла нет. Однако не исключена другая опасность: корабли под покровом ночи могут подойти близко к берегу и на малых гребных судах высадить большой десант. Это сделать врагу не помешает даже штиль – у него есть пароход. Важно, очень важно, чтобы противник никого не застал врасплох.

Губернатор приказал выставить на берегу и у батарей усиленные караулы с собаками.

– Когда-то гуси Рим спасли, – напомнил он. – А нас лайки предупредят о подходе неприятеля…

Наступала тревожная ночь.