Текст книги "Кордон"

Автор книги: Николай Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Не перестарайся, служивый, а то весло сломается в работе, – наставительно говорил Арбузов и шел дальше. Увидев цепочку солдат, несущих листы старой жести, интересовался:

– Куда несете? Для какой надобности?

– Сюды, ваше высокородие, – слышал в ответ, – в избы. Для обогреву, стало быть…

–: В какие избы?

– В энти, которые на плотах будут.

Так Александр Павлович узнал, что солдаты, сооружая плавучие настилы с легкими деревянными домиками, по своей охоте, без подсказки командиров, решили соорудить переносные печки. Они делали все возможное, чтобы уберечь себя и коней от ветра, холода и дождей.

– Жесть-то где взяли? Не того?..

– Не сумлевайтесь, высокородие, – заверил сухощавый солдат. – Сам хозяин велел содрать с амбарной крыши. Я, грит, новую приобрету, а эта вам на печки пригодится. А без обогреву на воде окочуриться можно.

– Плоты с теплыми каютами – это хорошо, – сказал Александр Павлович. – Но ведь через неделю отправляемся в путь. Уложимся в срок?

– Так точно! – ответил за всех сухощавый. – Чай, для себя стараемся.

Арбузов пошел дальше, придирчиво осматривая все, что сделано его сводным батальоном. И вдруг остановился. Как это понимать? Огромные плоты лежали намертво скрепленные на суше в двух саженях от кромки воды. Вот где грубый просчет прапорщика. Есть ли у него на плечах голова!

Вызванный прапорщик испуганно смотрел на взволнованное лицо капитана 1 ранга, стараясь догадаться, что так обеспокоило командира.

– Поясните, господин Глен, – потребовал Арбузов, – каким образом вы думаете спустить с берега эти махины?

Прапорщик не понял вопроса. Спускать плоты на воду он не собирался. Недогадливость Глена бросила Александра Павловича в краску.

– Идти по реке собираемся?

– Так точно. По ней и поплывем.

– Чтобы стащить эту громадину на воду, – со значением проговорил Арбузов, – у нас не хватит никаких сил. Животы надорвем, а плот на дюйм не сдвинем.

Прапорщик, поняв в чем заблуждается командир, облегченно вздохнул:

– Так точно, не сдвинем, – согласился он, чувствуя неловкость за старшего морского офицера, и поспешил добавить – Все будет, как надо. Вскроется Шилка, и в нее с сопок хлынут талые воды. Река быстро выйдет из берегов и сама поднимет наши плоты.

– Гм… А она нас долго не задержит? – подавив смущение, спросил Арбузов. – Отсиживаться без дела нам надобности нет.

– В два-три дня после ледохода река подберется под пло^ы, – со знанием дела сказал Глен. – Мы угадаем тютелька в тютельку. Раньше садиться на плоты смысла нет и опаздывать, разумеется, нельзя. Бог поможет, выйдем вовремя.

– Не просчитаемся? – для верности спросил Александр Павлович.

– Никак нет, не обмишулимся, – твердо пообещал прапорщик. – Я хорошо знаю сибирские реки. Они капризные, своенравные, но когда изучишь их повадки, приноровиться можно.

Шмыгнул Арбузов носом – ничего не поделаешь: невежда он в этой области. Однако достоинство терять никак нельзя.

– Поторапливайтесь! – приказал он прапорщику. Медленно идет работа…

За несколько дней до ледохода в Лончаково снова зазвенели бубенцы лихих троек промышленника Соловьева.

Найдя Арбузова на берегу Шилки, Степан Федорович обнял его, как давнего друга, прогудел:

– Сумлевался, поди, чертяга, что приеду? Думал, что болтун Степан Соловьев? Нет, паря, плохо ты нас знаешь. Сибиряки – народ верный: сказал – связал! Хотел санным путем успеть, да дела закрутили, не удержал время – развезло. Подводы следом ползут, грязь по колесные оси. Подарок тебе небольшой привез, прибери к месту: тут полпуда золотишка…

Удивил Соловьев Арбузова, ох, удивил! Ни одному ведь слову владельцу приисков он тогда не поверил, считая, что кто богаче, тот жаднее. А «баламут и пустозвон» оказался человеком правильным. Полпуда золота – это же богатство! Мало того, позже с подвод промышленника солдаты сгрузили больше сотни пудов кирпичного чая, на целую роту кунгуровских сапог, пять десятков неподъемных тюков грубого холста, бочку нашатырного спирту, для «нати-ру тела, когда человек шибко прозябнет», рогожные кули с мылом.

– Чем же, Степан Федорович, я с вами расплачиваться буду? – смущенно спросил Арбузов.

– Верным служением Богу, престолу и отечеству, – солидно ответил Соловьев. – Армия – наша гордость, надежда и защитница. Вам в трудную годину нужно будет стоять за народ и, может, головы буйные за него положить придется…

– Спасибо! – душевно поблагодарил Александр Павлович и заверил – Будьте спокойны, Степан Федорович. Коль выпадет на нашу долю суровый час, мы не посрамим земли русской…

Вечером, сидя в доме старосты за обильно накрытым столом, Соловьев шутил, смеялся, много пил, но пьянел медленно.

– Об армии, Саня, я тебе говорил от всего русского сердца, – г высказался он. – Люблю я ее, родную. Это ты мне поверь. А за товары должником себя не считай. Я в накладе не останусь. У меня родной брат Серафим – купец первой гильдии. Я за него доволен. Думаешь, он в чем-то прогадает? Ни в коем разе. Торговый люд, заметь, расчетлив и корыстен. А в чем, спросишь, моя корысть? Да в том, что я хочу, чтобы ты благополучно прошел весь Амур. Потом до нас дойдут слухи, как он велик, как труден но нему, батюшке, путь, мимо каких селений и народов протекает и где кончается. А может, не зря купеческий

люд разговоры разговаривает, что Амур протянулся аж до самого моря-океяна? – Соловьев пьяно помотал головой и сам же с сожалением ответил – Просто так они хотят. А Амур не достал, сказывают, его маленько.

Арбузов согласно кивнул и сказал то, о чем туманно знал сам:

– В устье перед полуостровом Сахалином Амур на мелкие рукава разветвился и мелководьем идет в Татарский залив.

Соловьев вздохнул: он понял главное – на судах по Амуру в океан не попасть.

– Жалко…

Смотря на расстроенного золотоискателя, Александр Павлович полюбопытствовал:

– А какая, Степан Федорович, вам польза от того, что мы пройдем Амур?

– О-о! – Соловьев многозначительно поднял указательный палец. – Золото вдоль реки искать буду. Прииски новые открою. А брат Серафим и прочие местные купцы, как только узнают, что по Амуру можно пройти на судах, а на его берегах селения имеются, да еще с нерусским народом, считай, они нашли богатство несметное. Серафим следом за тобой поведет по Амуру баркас с товарами и торговлю развернет небывалую. Соображаешь? – Соловьев поднял стакан с водкой. – Счастливого тебе пути, Саня! – Он звучно стукнул стеклом о стакан собеседника и крупными глотками опустошил посуду. – Об одном сожалею: как это наш Амур в океан не вышел?

– Ну, а если бы вышел, что тогда? – спросил Арбузов.

Промышленник тупо уставился на собеседника.

– Как что? По военной линии об этом подумай сам. Людей и грузы разные перевозить отсюда на самый край России – дело чрезвычайно важное. Это по державной линии. И чисто по коммерческой вижу выгоду…

Соловьев разоткровенничался:

– По Амуру дошел бы мой брат Серафим до водного простора, а там – хошь вправо, хошь влево сворачивай и плавай вдоль океянского берега. Народ в тех местах, поди, темный, туземный, нашим братом необласканный…

Арбузов улыбнулся: он понял последнее слово в значении «необворованный».

– Серафим развернул бы там торговлю во всю ширь, – продолжал Степан Федорович. – У них же, туземцев энтих, ничего нет, окромя шкур, мяса и рыбы. Что ни привезут купцы, все в ход пойдет: ружья, порох, свинец, ситец, посуда фаянсовая и стеклянная, безделушки разные– бусы, брошки, сережки, пуговицы медные…

– А что у них взамен брать будем? – хитро поинтересовался Арбузов.

Соловьев рассмеялся. Вопрос морского офицера ему показался наивным.

– А что с них взять? – Степан Федорович сделал озорное лицо. – Разве только пушнину: соболей, куниц, горностаев…

– Н-да! – Арбузов сокрушенно покачал головой. – По-моему, не торговля, а грабеж.

Соловьев не обиделся, но от его веселости не осталось и следа.

– Нет, паря, не грабеж, а помощь, – насупленно сказал он. – Куды им девать пушнину? Ну, окутались в нее с головы до ног, а дальше что? Подъезда к ним никакого. А тут приехал русский купец, как с неба свалился, привез товары. Для них это радость непередаваемая. Насилия никакого: хошь – бери, не хошь – не бери. Туземцы с великой охотой приобретут невиданные вещи, а за них без сожаления отдадут то, чего у себя в избытке. Кому от такого обмена убыток? Да никому. – Соловьев помолчал. – Я так, Саня, разумею. Коль мы до своих туземцев не доберемся, чужеземцы к ним прибудут и к рукам темный народ приберут. Вот тогда они устроют там и грабеж, и разбой. Обманут, как детей малых, за копеечную водку все добро у них вывезут.

– А русские купцы разве водкой не торгуют? – спросил Александр Павлович.

– Нёт, – уверенно ответил Соловьев и, подумав, пространно высказался – Строга, сказывают, была у нас императрица Екатерина II. А вот к туземцам и прочим темным азиатам по-особому велела относиться. Она повелительную грамоту для купцов и других русских странствен-ников сочинила. Добром да лаской, мол, надо привечать их, не обижать и зельем не спаивать. Эта бумага и до сих пор силу имеет. Да кто ж супротив императорской воли пойдет?

– Понятно, – кивнул Арбузов. О «Запретном указе» Екатерины II по поводу малых азиатских и северных народов он слышал раньше. – И все-таки несправедливо за посуду и безделушки брать у них дорогую пушнину.

– Не согласен! – замотал косматой головой Соловьев. – Для нас безделушки, а для них, может, самые роскошные украшения. А возьми ружья, порох, картечь, дробь. Да что есть для охотника ценнее? Ты смотри, паря, на такие вещи шире. Я соображаю так. Не зря тебя в Камчатку направляют. Это для того, чтобы русские купцы, а не какие-нибудь английские торговцы, могли безопасно добираться до наших дальних земель. Может, о прибылях-то я не так толкую. Барыши после торговли надо считать. За морем телушка – полушка, дорог перевоз. Но ты все-таки, Саня, получше разведай Амур…

Утром капитан 1 ранга и золотопромышленник тепло распрощались. Соловьев заторопился куда-то по своим делам. Арбузов направился к реке.

Через двое-трое суток сводный сибирский батальон оставит деревню Лончаково с ее гостеприимными жителями. Солдат ждут трудная дорога, неизведанные дали. На самодельных плотах за пароходом и баржами они проплывут по студеной речной воде почти до самого океана. Это, по слухам, без малого четыре тысячи верст. В такой дальний вояж еще никто плотами не хаживал. А Амур, солдаты-сибиряки знают, в весеньем половодье поднимается и затапливает все окрест. Когда же будет преодолен путь по Амуру, путешествие на этом не кончится: солдаты пойдут по суше до океана, а потом кто-то из них морским путем направится до незнакомых далеких земель Русской Америки и Камчатки. Бывалые люди сказывали, что Камчатка сверху студеная, внутри жаркая. Там климат отличный от сибирского – даже непривередливые воробьи не приживаются, змеи, ящерицы и лягушки не водятся. Земля горячим паром дышит, а в высоких горах сам Бог устроил огромную кузню. Она огнем палит и искры пудовые из нее летят на многие версты. От мощных ударов господнего молота вся Камчатка трясется и вода морская дыбом взметается. Вот где страсти страшные и диво дивное!

Арбузов готовил людей к дальнему походу, тяжелым испытаниям.

ПИЛА-ПАЛИ ДЖАНГАН

Беспокойное и опасное путешествие по Амуру подходило к концу. Маленький пароход «Аргунь», на который еще в Усть-Стрелецке по приглашению Муравьева переселился

Арбузов, резво двигался впереди сплава. Он то удалялся от него, делая промеры глубины, то возвращался к каравану, чтобы вести за собой по разведанному пути. Баржи, а за ними плоты растянулись в пути версты на три-четыре.

Муравьев часто покидал теплую каюту парохода, увлекая за собой офицеров на «воздух». Он увлеченно обозревал скалистые и лесные берега, огромные равнины, заросшие высокими травами.

– Кедры-то какие! Сосны! – восхищался он. – Прямо-таки готовые корабельные мачты. А сколько земли даром пропадает! Плугов в России не хватит, чтобы ее распахать. Обживать, как можно скорее обживать нам надо этот благодатный и дикий край…

Когда пароход подплыл к месту слияния Амура с Уссури, Муравьев оживленно произнес:

– Вот где будет город! {В 1858 году на этом месте был заложен город Хабаровск} – Он показал рукой на правый берег, поросший вековым лесом.

Любознательный губернатор несколько раз останавливал «Аргунь» против малых селений и с небольшой свитой подплывал к ним на шлюпке. От общения с местными жителями Николай Николаевич получал особое удовлетворение. Однажды он затянул в их жилище-фанзу Арбузова. Впечатление, которое вынес оттуда морской офицер, было удручающим.

Глинобитная фанза без окон напоминала большой сарай. В ней жило, не менее семидесяти человек. Внутри помещения вдоль стен пристроены широкие нары. Под них проведены глиняные трубы, подающие тепло от очагов. Посредине фанзы вылеплено возвышение для собак. Их было более пяти десятков. Чуть поодаль от собак лежал привязанный к столбу медведь. Его палками донимали голые дети. По помещению безбоязненно, как домашние кошки, сновали крупные и сытые крысы. Под потолком пристроены длинные жерди. На них висели одежда, шкуры, какие-то тряпки, веревки. У входа в фанзу, справа и слева, возвышались очаги, смахивающие на русские банные печи. В них вмазаны емкие котлы с толстым слоем жира внутри. Арбузов так и не понял – чугунные они или из глины. В котлах гиляки готовили общую пищу – для себя, собак и медведя. Из них же, надо полагать, питались и крысы. В непроветриваемой фанзе пахло нерпичьим жиром, псиной, потом не знавших бани людей, травами,

тухлым мясом, порченой рыбой. От густого зловония у Александра Павловича сперло дыхание. Он почувствовал себя дурно. А гостеприимные хозяева бесцеремонно тянули их куда-то внутрь помещения, желая угостить вареной едой. Наверное, Арбузов сделал плохо, но иначе поступить не смог: он вырвался из грязных, измазанных жиром липких рук и ретировался задом. Через минуту фанза пружинисто вытолкнула Муравьева. Однако губернатор оказался хитрее Арбузова. Он не сбежал один, а манил за собой хозяев. Вырвавшись на свежий воздух, Николай Николаевич показал гилякам на провяленную на солнце рыбу: эта еда, мол, нам нравится и хотим ее попробовать – нашел же выход! А иначе, зная, как обидчивы малые народы, можно попасть впросак, так рассердить, что потом никогда не помиришь с русскими людьми.

Муравьеву подали несколько рыбин. Он тотчас же развел маленький костер из сухих веток. Опалив тушки, чтобы уничтожить микробы, он разделил их на кусочки и раздал всем, кто был рядом. Рыба оказалась удивительно вкусной. Арбузов съел свою долю с удовольствием, пожалев только о том, что не было соли – гиляки ею не пользовались. Знать, недаром провяленная на чистом воздухе рыба – по-тунгусски юкола – считается основной пищей жителей Приамурья…

Сплав приближался к Мариинскому посту, расположенному недалеко от озера Кизи. Тут заканчивалось путешествие отряда по Амуру, ибо река в этом месте круто сворачивала на север. А от озера до залива Де-Кастри по суше – рукой подать, двадцать пять верст. От Мариинского поста отряду во главе с Арбузовым предстояло преодолеть на плотах и баржах узкую протоку, озеро Кизи, потом высадиться на берег и двигаться до залива. Муравьев же намеревался на пароходе «Аргунь» пройти реку до конца. Он верил Невельскому, утверждавшему, что Амур впадает в Татарский пролив. Если это так, то военный губернатор Восточной Сибири прибудет в порт Де-Кастри, не выходя из теплой каюты парохода. Муравьев пожелал лично удостовериться, что из себя представляет устье восточной реки, как убедительны заявления Невельского, чтобы без колебаний заверить Санкт-Петер-бург: «Амур судоходен. Из него есть выход в Великий океан». Николай Николаевич стремился до конца развеять всякие сомнения, делом подкрепить новое отечественное открытие.

«Аргунь» остановилась у Мариинской протоки. Утомленные пассажиры вышли на берег. Никакого поста поблизости не было видно. Однако откуда-то появились молодой мичман и казачий унтер-офицер средних лет. Рассмотрев, кто есть кто, мичман подошел к военному губернатору, бойко отрапортовал:

– На Мариинском его императорского величества посту все обстоит благополучно…

Это был начальник над Мариинским постом Григорий Данилович Разградский. Он сообщил Муравьеву, что капитан 1 ранга Невельской прибыть в Кизи не сумел – встречает фрегат «Паллада», на котором находится вице-адмирал Путятин,

Муравьев пригласил мичмана к себе в каюту. Ему не терпелось узнать, как идут дела на «его императорского пеличества посту» и другие новости дальнего края.

– Так уж все и благополучно? – на ходу интересовался губернатор, испытывающе смотря на мичмана.

– Так точно!..

Арбузов от нечего делать поднялся на крутой берег. С высоты хорошо просматривалась местность. Александр Павлович окинул взглядом растянувшиеся по Амуру плоты и понял, что последние из них причалятся не ранее, как часа через полтора. Время позволяло отдохнуть, и он решил прогуляться по берегу. Пройдя саженей двести, остановился в недоумении. Навстречу ему с криком, размахивая руками, бежала толпа местных жителей. «Почему бегут? Что им надо?» – с тревогой подумал Александр Павлович. Он читал и слышал множество рассказов от моряков о каннибализме диких племен. Одни с удовольствием съедают печень врага, другие сжирают человека целиком. По вкусу южных каннибалов, мясо белого обитателя планеты пахнет бананами. «А если и у этих жителей существует ритуальное людоедство? – со страхом подумал Александр Павлович. – Съедят неотмытого за милую душу и не поморщатся…»

Арбузов передернул кобуру на живот и взялся за рукоятку двуствольного пистолета. Толпа остановилась, сгрудилась саженях в пятнадцати. «Неужели поняли, что Луду стрелять? – подумал Александр Павлович. – Любопытно, что же дикари сделают дальше?»

Толпа стояла в нерешительности, ничего не предпринимал и Арбузов. О чем-то посовещавшись, туземцы вы-юлкнули вперед маленького старичка с тугой косичкой на

затылке: ты, мол, пожил, тебе и умирать не страшно. Тот не очень уверенно пошел к морскому офицеру, ища что-то под немыслимо грязной и рваной одеждой. К удивлению Александра Павловича, «парламентер» вытащил бумажку и, развернув ее, стал показывать издали. Это Арбузова немного успокоило: там, где предъявляют документы, силу сразу не применяют.

– Иди, иди смелее! – воспрянув духом, подбодрил он старика. – Что это у тебя за мандат? Покажи.

Посланец толпы тоже, видимо, понял, что белый человек в черной одежде злых намерений не имеет. Мелко ступая в обуви из рыбьей кожи, старик подошел почти вплотную и, обнажая в улыбке гнилые, съеденные зубы, протянул засаленную, как и его руки, бумажку, хрипло проговорил:

– Пила-пали джанган! Пила-пали джанган!

Любопытство подавило брезгливость. Арбузов взял ее

двумя пальцами за уголок, приблизил к глазам и удивился еще больше: текст был написан по-русски.

– Изволь, голубчик, подождать, – сказал он старику. – Я познакомлюсь с твоей депешей. А что такое «Пила-пали джанган», я не знаю.

«Парламентер» издал радостные звуки и опять дважды выкрикнул «Пила-пали джанган!».

Пробежав глазами по первым строчкам, Александр Павлович улыбнулся: «Вот теперь и я понял, что такое «Пила-пали джанган». Это – «большой начальник».

Текст начинался длинным предложением:

«От имени Российского правительства, от имени Великого царя (Пила-пали джангана) сим объявляется всем инностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край, до корейской границы, с Сахалином составляют Российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим племенам не могут быть допустимы…»

Александр Павлович слеповато всматривался в текст, с трудом разбирая слова на сгибах:

«Для этого поставлены Российские военные посты, в заливе Искай (Счастья) и в устье реки Амур. В случае каких-либо нужд или столкновений с местным населением нижеподписавшийся, посланный от правительства уполномоченным, предлагает обращаться к начальникам этих постов…»

Арбузов расплылся в улыбке, прочитав подпись: «Начальник Амурской экспедиции капитан 1 ранга Г. И. Невельской».

– Какая приятная встреча! – вслух произнес Александр Павлович и возвратил бумажку. – Спасибо! Ты меня порадовал: Геннадий Иванович Невельской – большой человек! Он тоже – Пила-пали джанган!

Старик, услышав знакомые слова, изобразил пляску орла. Повернувшись к морскому офицеру боком и с приседом расставив ноги, он ждал решения: куда, мол, начальник, прикажешь, туда и полечу.

Арбузов понял все. Невельской, взяв под защиту местных жителей, написал и размножил этот текст, чтобы иностранцы знали, в чьи владения они попали и помнили о русских военных постах.

– Молодец! – похвалил он Невельского, а абориген принял это на свой счет, повернул к Арбузову радостное лицо. – Что ж, старик, я догадываюсь, что вы мирные люди. Скажи своим соплеменникам, что я, – Александр Павлович положил ладонь на грудь, – тоже в какой-то степени Пила-пали джанган.

«Парламентер» расставил руки для объятий и пошел на новообъявленного Пила-пали джангана. «Целоваться хочет!» – со страхом подумал Александр Павлович и предупредительно выставил ладони. Старик приостановился, сдерживая душевный порыв обнять большого начальника.

– Ступай, ступай! – Арбузов показал на толпу. – Тебя ждут твои дикари.

Старик обернулся, прокричал:

– Лоча! Мама!

Толпа с торжественными выкриками сорвалась с места и пронеслась мимо Арбузова, обдав его зловонным запахом. Только теперь, когда туземцы побежали вниз по откосу, Александр Павлович понял, что они, влекомые любопытством, неудержимо рвались к воде, чтобы посмотреть на невидимого ранее «железного оленя» – пароход «Аргунь». Позже ему пояснили и слова старика, обращенные к соплеменникам. «Лоча» в переводе с местного языка означает «люди», а «Мамой» аборигены нарекли Амур. Арбузову понравилось интересное совпадение слов: сибиряки называют Амур батюшкой. Он посмотрел на удалявшуюся толпу и покачал головой.

«Сколько еще потребуется времени, – с грустью по-

думал Александр Павлович, – чтобы этих грязных и невежественных, полудиких обитателей превратить в цивилизованных людей? Много, очень много…» Он вспомнил золотопромышленника Степана Федоровича Соловьева. Тому очень хочется, чтобы Амур на всем своем протяжении оказался судоходным. Владелец приисков искренне сожалел, что сибирская река «не достает маленько до моря-окияна».

Теперь, когда трудный путь по Амуру проделан – не прошли до его устья только каких-то сто двадцать миль, – Арбузову особенно очевидно стала огромная польза большой реки. Она на своей спине легко перенесла мимо непроходимых таежных лесов, высоких гор, бесчисленных сопйк, минуя бесконечные ровные угодья, множество озер и речек, одновременно тысячу человек и сотню коней, тяжелые, емкие военные грузы. В этом нельзя не видеть победу участников первого сплава по сибирской реке. «Правильно поступаешь, Степан Федорович, что так печешься об Амуре, – размышлял Александр Павлович. – Просторно мыслишь, патриот земли русской, по-государ-ственному». В то же время Арбузов знал, что есть один человек, который все свои силы отдает исследованию Амура – это только что напомнивший о себе капитан 1 ранга Геннадий Иванович Невельской. Он находится где-то поблизости – встречает фрегат «Паллада». О неугомонной натуре первого начальника Амурской экспедиции, его энтузиазме и самоотверженности Александр Павлович не однажды слышал от Муравьева. Многолетняя упорная борьба Невельского за Амур, по словам военного губернатора, дала благодатные результаты. Сказав, что пароход «Аргунь», благодаря Невельскому, при желании может из Амура выйти в Охотское или Японское море, Николай Николаевич расхохотался: так, видимо, смешон был в своем удивлении он, Арбузов.

– Правда, не веритвя? – весело спросил Муравьев.

– Не верится, – признался Арбузов.

– И я до сих пор не могу смириться, что Невельской опроверг вековые понятия о нашем Приморье. Он, подумайте только, осмелился поставить под сомнение исследования мореплавателей с мировыми именами и блестяще доказал свою правоту. С русским Колумбом, Геннадием Ивановичем, мы скоро встретимся.

Арбузов пошел к месту стоянки парохода. На берегу толпились люди. Аборигены, быстро освоившись с обстановкой, поняли, что на большом «железном олене» припыли добрые и приветливые сородичи самого Пила-пали джангана. Они, смешавшись с матросами и солдатами, ч чотно брали из подставляемых кисетов табак и с помощью нсселых гостей сворачивали цигарки, с чиханьем и кашлем 1ииули из них дым. «Ну вот, – с улыбкой подумал Александр Павлович, – и началось приобщение дикарей к ци-нплизации».

Плоты медленно подтягивались к Мариинской протоке. Делались последние сотни метров по Амуру.

Трудности, которые человек перенес недавно, память запечатлевает четко, и они до какой-то поры остаются самыми яркими и волнующими. Возможно, с ним нечто подобное случалось и раньше, но время, если не стерло совсем, то постепенно притупило остроту прежних переживаний и минувшее воспринимается не таким уж тяжким, трагическим по сравнению с новыми испытаниями. Арбузов, не однажды бывавший в дальних походах, участвовавший во многих сражениях, давно убедился, что все гораздо легче познается в сравнении – размеры, тяжесть перенесенного, расстояние, поступки, характеры людей и т. д.

Переход от озера Кизи до порта Де-Кастри Александру Павловичу представился венцом солдатских мучений. И хотя этому предшествовало тяжелейшее путешествие отряда по Амуру, путь по топким болотам моряку показался намного опаснее и тягостнее, чем передвижение по сибирской реке. В плавучей экспедиции он, как и все офицеры, находился в несколько привилегированном в отличие от солдат положении. В каюте парохода «Аргунь» было тепло п уютно, не то что на плотах с легкими деревянными надстройками. Офицеры руководили людьми, давали им распоряжения и приказы, не выходя порой из теплого помещения, а те трудились, несли вахты, выполняли наряды, стояли на постах под пронизывающими ветрами и проливными дождями. Конечно, управлять солдатской массой надо уметь, и успех дела во многом зависит от командира, его разумных указаний и приказов. И все-таки всю основную тяжесть путешествия несли на себе низшие чины. Арбузов во время сплава по Амуру большой физической усталости не испытывал. Легким ему показался и путь через озеро Кизи. Но вот отряд двинулся через топкое Полото, и морской офицер вынужденно превратился в оПыкновенного пехотинца. Утопая по колени в вонючей и

липкой жиже, он двигался вперед, отчаянно отмахиваясь от комаров. Как и иные офицеры, капитан 1 ранга двигался без какой-либо поклажи – его вещи несли на носилках солдаты. Беспощадное вязкое болото отняло у Арбузова, отвыкшего от физического труда, все силы. Он завидовал лошадиной выносливости солдат, а на гольда-проводника смотрел с открытой неприязнью: все идут пешком, а этот желтолицый едет на олене!

– А ну-ка, господин абориген, слезай с рогатого рысака, промнись немножко, – сказал он проводнику. – Дай командиру чуть-чуть отдохнуть.

Смешон моряк на коне, еще смешнее на олене. Через несколько минут Александр Павлович понял, что поступил опрометчиво. Ездить на олене верхом, не зная повадок животного и не умея им управлять, совсем непросто. Олень не понимал седока, седок – оленя. Неудобное маленькое седло, порывистые взмахи животного при шенкелях (Арбузов управлял им как лошадью), бег трусцой на спусках и резвые порывы на подъемах вскоре убедили моряка, что никогда в жизни ему не овладеть сложным искусством верховой езды на олене. Намучавшись вдоволь сам и сделав мокрым животное, Александр Павлович досадно плюнул и поманил к себе гольда.

– Садись, кавалерист! – с откровенным недовольством сказал он проводнику. – И никому рогатого не предлагай. На нем только дикарям и ездить.

– Несево, несево, насальник! – Гольд улыбнулся, обнажая гнилые зубы, – Езай сама, моя нога ходи мозна.

– Садись, холерный! – прикрикнул на него Арбузов и передразнил – Езай сама! – Он слез с оленя и молча пошлепал по болотистой жиже…

На четвертые сутки проводник вывел отряд к заливу. Александр Павлович, оказавшись у морского простора, повеселел – родная стихия вдохнула в него свежие силы, вселила надежду, что дойдет до порта Де-Кастри на своих ногах. Однако усталость давала себя знать. Оставшиеся десять верст до пункта назначения по песчаному берегу ему показались невыносимой мукой…