Текст книги "Литература мятежного века"

Автор книги: Николай Федь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 50 страниц)

Развалины погибшей цивилизации в ее старой столице Нью-Йорке... хранилище старых московских документов в Пекине... погибшая могущественная империя Михея-Михаила Меченого... Как много этим сказано, если вдуматься.

Несомненно, повесть "Тройка, семерка, туз" принадлежит к высоким образцам политической сатиры. Редкая по силе сатирического воодушевления и мощи творческого воображения, она в с е ц е л о ф о р м а и с о д е р ж а н и е, реальное и фантастическое.

Такие произведения редкость, да и рождаются они во времена исторических катаклизмов, в моменты перехода от мрака к свету, от зла к добру и милосердию, наконец от затухания к ликующему торжеству жизни. Они как бы в сгущенном виде отражают трагизм социального и индивидуального бытия. В их ряду – такие шедевры малого жанра, как "Судьба человека" М.А. Шолохова, "Сорок первый" Б.А. Лавренева, "Враги сожгли родную хату" М.И. Исаковского, "Без покаяния" А.Д. Знаменского, "Тройка, семерка, туз" П.Л. Проскурина.

...В знаменитой речи о Пушкине Достоевский ставил ему в особую заслугу то, что, оставаясь русским писателем, он вместе с тем проявил редкостную отзывчивость к культурам многих и многих эпох и народов. Это утверждение, будучи глубоко справедливым, выходит далеко за пределы оценки творчества конкретной личности. Отечественная словесность сочетает в себе национальное своеобразие с общечеловеческим началом. Россия имеет свое предназначение и, естественно, ее культура занимает особое, только ей принадлежащее место. Разумеется, ее исторический путь во многом пересекался с искусством стран Европы: от эпоса к роману, от умозрения к эмпиризму, от мифа к научному миросозерцанию.

Но по сравнению с другими в русской культуре и литературе более устойчивы этические и гуманистические тенденции, ибо на каждой ступени развития они отличаются присущей ей любовью к человеку, что выражается в сострадательной интонации и утонченности духа.

Русская литература была верна этой высокой традиции, особенно ярко проявившейся в творчестве Петра Проскурина. В его сочинениях тесно переплетались реалистическое и фантастическое, порою как бы меняясь местами под напором задыхающейся от безмыслия и абсурда действительности. Своеобразие его художественной палитры состоит в единении личного, насыщенного острым чувством восприятия мира, и спокойной, сосредоточенной манеры, мажорный тон коей в последнее двадцатилетие то и дело заглушается минорными интонациями.

Дело тут не только в правдивом воспроизведении зыбкости сущего, но и в форме выражении, в умении схватывать и отражать характерное. Погружаясь в народную стихию, которая несет в себе драматизм бытия, равно как и творчество созидательных начал, он не изолирует литературу от политики, не отделяет жизнь и судьбу русского народа от истории и государства, ставя интересы России превыше всего.

Сочинения этого художника обладают неоспоримыми достоинствами и не сводятся лишь к новизне изобразительных средств и приемов. Их достоинство заключается прежде всего в истинной народности, в речевом богатстве, в освоении тех областей жизни, которые недоступны традиционному реализму. Для проскуринского письма характерно слияние видимого, ощущаемого, узнаваемого с идеальным, мистическим, порою ирреальным. Там (в мире фантазии) – все изящно, спокойно и стройно; здесь (в реальном мире) в движении, – все изменчиво, беспокойно; там – царит фантазия и блистает мир, сотканный из воображения и мечты; здесь же, в жизни – все зримо, грубо, опредмечено.

Но мир фантазии и мир реальности, как единство противоположностей, воплощает в себе народ. Посему у Проскурина трагическое и комическое, высокое и низкое, правда и ложь, жизнь и смерть пребывают в причудливом сплетении и взаимосвязи.

Но вот что следует особо подчеркнуть: в художественном своеобразии палитры художника – как ни у кого из советских писателей – герои живут по нравственным законам, по совести, а не по официальным предписаниям по существу далеким, отторгнутым от глубинных корней природы человека.

Чувство тревоги, надежды и горечи источают последние произведения художника. Между тем они, по сути, являются продолжением написанных ранее вещей, пронизанных острым ощущением надвигающихся трагических потрясений. Недаром здесь корректируются, переосмысливаются многие явления и события недавнего прошлого, делается попытка по-новому взглянуть на многие современные (да и не только современные) проблемы. При этом он стремится не только разглядеть истоки происходящих событий в России в конце ХХ столетия, но и найти ответы на такие, всю жизнь мучившие его вопросы, как: в чем же в конце концов суть жизни и зачем приходит человек в этот мир? Что, далее, есть истина, добро и зло, надежда и вера? И вообще – зачем Бог затевал всю эту канитель с человеком, мятущимся, непостоянным, сомневающимся – и несчастным? Или, напротив, неукротимым и великим в своих помыслах и деяниях?

Мятежная, ищущая мысль Петра Проскурина подвергает бесстрашному анализу состояние современного мира, не останавливаясь перед самыми суровыми выводами. Поэтому необходимо проникнуться пафосом его творчества и почувствовать то, на что он лишь намекает, в некотором роде утаивает.

"– Я не пессимист. Предостережение о возможной трагедии необходимо, но я верю в творческие силы русского народа и в его бессмертие... Мир будет развиваться, следуя своим изначальным законам. И писатель будет исследовать эти законы, чтобы понять огромный мир", – скажет он. Петру Лукичу Проскурину, пожалуй, с полным правом можно переадресовать слова Тургенева о Гоголе: "Трагическая судьба России отражается на тех из русских, кои ближе других стоят к ее недрам – ни одному человеку, самому сильному духу, не выдержать в себе борьбу целого народа – и Гоголь погиб!"

...Тяга к познанию, к показу глубинных истоков жизни народа и тайн бытия – вот источник его вдохновения и сложных переживаний, связывающих в единый узел духовное и социальное, равно как и выражающих истинную содержательность мироощущения художника. Именно таким образом он приобщается к лучшему, что создано гением национального духа, и стремится постичь состояние мятежного столетия...

"– Самый раз оглянуться и хотя бы ненадолго задуматься, что оставлено нами в минувшей эпохе и что перекочевало с нами в новое столетие, – говорил он в августе 2001 года. – Приходится констатировать горький факт, что пока в борьбе за природу человека торжествуют силы нагативные, темные, что неопровержимо доказали коммунисты, принявшиеся было за дело переустройства мира и человека с самыми гуманными и, несомненно, прогрессивными побуждениями и намерениями, – они не учли опыта Христа, потерпевшего сокрушительное поражение прежде всего в борьбе не светхозаветной иудейской тьмой и не с властью Рима, а с темной, звериной строной природы самого человека, и закончили тем же. Оказались оплеванными и распятыми... Несомненно, двадцатый век был не только мученическим, трагическим, но и звездным веком России, трудом, потом и кровью нарабатывавший принципы и законы нового социалистического общжития для всего человечества, и весь мир начинал меняться именно под воздействием советского строительства в национальных и социальных сферах. Но кто же теперь открыто признает подобные азбучные истины, когда движение России в поиске социального идеала было насильственно и подло оборвано... Но синдром душевного оцепенения и опустошения у народа начинает ослабевать. Уже и в новых, идущих на штурм очередного столетия российских поколениях, все ощутимее начинает пробуждаться и звучать ген социальной справедливости, издревле присущий русскому народу и неизмеримо окрепший в советский период... Да, Россия, народ уходит в новое тысячеление, в неизвестность, осиянные вновь взметнувшимися в небо в самом сердце Москвы куполами Христа Спасителя, унося в душе живительное зерно неуспокоенности в поисках истины, в жажде нового созидания, – может быть, как никогда мучимые властным зовом еще неведомых вершин. А это и есть сакральный русский путь от самой ее космической природы и предназначения – этого никуда не денешь..."

Да,да, тысячу раз прав Марк Аврелий утверждая, что каждый стоит ровно столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.

В настоящем искусстве, как в пламени, сгорает все уродливое, суетное, низкое. И торжествует Истина, Вера, Красота. Это те вершины, к коим устремляется мировой человеческий дух, который рождается каждый раз заново в процессе художества и живет в культурно-духовной атмосфере, независимо от смут, политических, идеологических и прочих социальных катаклизмов. Так было всегда и, быть может, будет длиться до тех пор, пока останется хоть один человек, которого радостно взволнует смех ребенка, заворожит шелест зеленой листвы, плеск волн на рассвете, лунная дорожка в пруду и мелодичный звук, Бог весть откуда долетевший...

Способность творить и действовать позволила Петру Проскурину стать бесспорным главой русской литературы конца XX – начала XXI века.

Погружаясь в гущу народного бытия, которое несет в себе трагизм, равно как и торжество созидательных начал, он не изолирует литературу от политики, не отделяет жизнь и судьбу русского народа от истории и государства, ставя интересы России превыше всего и свято веря в ее возрождение и расцвет.

Высокую, чистую мечту вынашивал Проскурин скорбный.

Часть вторая

Опавшие листья

Молчи, прошу, не смей меня будить.

О, в этот век преступный и постыдный

Не жить, не чувствовать – удел завидный...

Отрадно спать, отрадней камнем быть.

Микеланджело.

Библиография

Часть первая

Глава первая

1 Достоевский Ф. М. Письма. 1852-1881, под. ред. и с прим. А. С. Долинина. Т. 11. С. 365.

2 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 66. С. 366.

3 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 53. С. 69.

4 Короленко В. Г. О литературе. М.: Гослитиздат, 1957. С. 453.

5 Вл. Короленко. Дневник, т. 1. ГИЗ Украины, 1925. С. 99.

6 М. Горький. Собр. соч., т. 28. С. 199.

7 А. П. Чехов. Полн. собр. соч. и писем, т. XII. С. 234.

8 Ибсен Г. Собр. соч., т. 4. М., 1958. С. 726-727.

9 Год XIX (Альманах IX). М., 1936. С. 17.

10 Иностранная литература, 1961, № 11. С. 203.

11 Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13-ти томах, т. 1. М., 1955. С. 25.

12 Степанов Г. кн. А. С. Новиков – Прибой. С. Н. Сергеев-Ценский (Письма и встречи). Краснодар, 1963. С. 155.

13 Блок А. А. Интеллигенция и революция. – Собр. соч.: В 8-ми томах. Т. 6, М.-Л., 1962. С. 19-20.

14 Эйхенбаум Б. Лесков и современная проза. – В кн.: Литература. Теория. Критика. Полемика. 1927. С. 222.

15 Бунт декабристов. Юбилейный сборник. 1825-1925. Л., 1926. С. 371.

16 Советские писатели. Автобиографии. Т. 1. М., 1959. С. 619-620.

17 Там же.

18 Архив А. М. Горького. Т. XII, М., 1969. С. 248.

19 Литературная Россия. 03.06.1994.

20 Федин К. Горький среди нас. М., 1944. С. 123-124.

21 Устав Союза советских писателей СССР. М., 1934. С. 28.

22 Степун Ф. Встречи. Нью-Йорк, 1968. С. 189.

23 Анисимов И. И. Современные проблемы реализма. М., 1977. С. 312.

24 Идеологическая борьба в литературе и искусстве. М., 1972. С. 133.

25 Вопросы литературы. 1973, № 1. С. 16.

26 Роллан Ромен. Собр. соч.: В 14-ти томах. Т. 14. С. 570-571

27 Охрименко, П. П. И. И. Пильчук, Д. Н. Шлапак. История украинской литературы. М., 1970. С. 317.

28 Литература I мастацтво, 1939, № 8.

29 Вопросы литературы, 1975, № 12. С. 13.

30 Литературен фронт, № 40, 3 окт. 1957.

31 Бальзак О. Собр. соч. М., 1995, т. 15. С. 439.

32 Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14-ти томах. М., 1952, т. VIII. С. 293.

33 Колевски Васил. Социалистический реализм. Теория и творчество. София, 1985. С. 6.

34 Правда, 11 декабря 1965 год

35 XXII съезд КПСС. Стенографический отчет, т. II. М., 1962. С. 171.

36 Салтыков-Щедрин. М. Е. собр. соч.: В 20-ти томах. М., 1970, т. 9. С. 397.

37 Плеханов Г. В. Письма без адреса. Искусство и общественная жизнь. М., 1956. С. 188, 194.

38 Роллан Ромен. Собр. соч. М., 1958, т. 14. С. 577

39 Иностранная литература, 1959, № 3. С. 188.

40 Цит. по кн. Н. Федоренко. Советская литература в Китае. С. 175

41 Новый мир, 1954. № 12. С. 230.

42 Стефанович В. Зарубежные издания советской художественной литературы: Цифры и факты. – Иностранная литература, 1959, № 2. С. 199-200.

43 Новый мир, 1954 № 12. С. 225.

44 См. Стефанович В. Зарубежные издания советской художественной литературы. С. 199.

45 Второй Всесоюзный съезд советских писателей: 15-25 декабря 1954 года. Стенографический отчет. Советский писатель, 1956. С. 509.

46 Писатели мира: Октябрь и литература. М., 1978. С. 129.

47 Иностранная литература, 1959, № 1. С. 173.

Глава вторая

1 Бочаров В. Требовательная любовь. М., 1977. С. 154.

2 Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20-ти томах. М., 1970, т. 9. С. 23.

3 Герцен А. И. Собр. соч.: В 30-ти томах. Т. 20. С. 340.

4 Щедрин Н. (Салтыков М. Е.) О литературе. М., 1960. С. 216.

5 Достоевский Ф. М. Письма. М.-Л., 1930, т. 2. С. 71

6 Там же, С. 85.

7 Литгаз, 24 марта 1971 г.

8 Иностранная литература, 1961, № 10. С. 200-201.

9 Иностранная литература, 1966, № 9. С. 244.

10 Литературная газета, 2 июня, 1971 г.

11 Леонов Леонид. Литература и время. М., 1976. С. 271.

12 Литературен фронт. 1980, 2 октября.

Глава третья

1 Шолохов Михаил. Соч.: В 8-ми томах. М., 1986, т. 8. С. 361.

2 Гегель. Соч., т. XII, М., 1938. С. 279-280.

3 Наш современник. 1989, № 2. С. 187

4 Гете. Собр. соч. в переводе русских писателей. С.-Пб, т. 7. С. 380.

5 Наш современник. 1986, № 9. С. 87.

5а Наш современник. 1989, № 6. С. 55

6 Там же. С. 191.

7 Советский воин. 1986, № 16. С. 30-31

7а Лебедев В. Великий русский народ выдающаяся нация. М., 1948; Панкратова А. Великий русский народ выдающаяся нация и руководящая сила Советского Союза. М., 1947.

8 Лебедев В. Там же. С. 25.

9 Панкратова А. Там же. С. 28.

10 Колесникова С. О советском патриотизме. М., 1947, С. 56.

11 Борев Ю. Тоталитаризм и культура. Лит. форум, 1990, 13 сент. (брой 37. С. 6)

12 Наш современник, № 2, 1989. С. 186-187.

13 Там же, С. 70.

14 Наш современник, 1989, № 2. С. 188.

15 Федь Татьяна. В зеркале малой прозы. Болгария. Аксиос – Шумен. 1995. С. 59.

16 Слово о Шолохове. М., 1973. С. 144.

Глава четвертая

1 Овчаренко Александр. Большая литература. М., 1985. С. 251-252.

2 Достоевский об искусстве. М., 1973. С. 459.

3 Шпион. 1994, № 1(3). С. 1-3.

4 Иванов Виктор. Образ народа. – Слово, 2001, № 4. С. 1.

5 Слово, 1997, № 1-2. С. 72.

6 Гейзер М. М. Русско-еврейская литература XX века. М., 2001. С. 134.

7 Эренбург И. Собр. соч., М., 2000, т. 8. С. 482-483.

7а Литгаз, 1987, 28 янв.

8 Вопросы литературы, 1975, № 6. С. 110.

9 Литгаз, 1986, 10 дек.

10 Чаковский Александр. Литература, политика, жизнь. М., 1985. С. 70.

11-12 Бизе Жорж. Пневма. М., 1963. С. 177-178.

13 Храпченко М. Б. Литературные теории и творческий процесс. В кн.: Актуальные проблемы социалистического реализма. М., 1969. С. 457.

14 Шергин Борис. Дневники. Письма. – Слово, 1990, № 8. С. 17.

15 Леонов Леонид. Литература и время. М., 1976. С. 244-245.

16 Цит. по кн.: Сомерсет Моэм. Подводя итоги, М., 1991. С. 494.

Глава пятая

1 Литгаз, 1988, 27 янв.

2 Независимая газета, 1995, 22 янв.

Глава шестая

1 Глушкова Татьяна. Элита и "чернь" русского патриотизма. Авторитеты измены. – Молодая гвардия, 1995, № 1. С. 108.

2 Литературная Россия. 1999, 25 декабря.

3 Правда, 2001, 21-24 сентября.

4 Бушин В. С. Честь и бесчестье нации. М., 1999. С. 14-15.

5 Шедрин Н. (Салтыков М. Е.). Полн. собр. сочинений, М., 1937, т. V. С. 25.

6 Бушин В. С. Честь и бесчетье нации. М., 1999. С. 173.

7 См.: Сапрыкин В. А. Наинки. – Экономическая газета, 2001, декабрь

8 Бушин Владимир. Почему безмолствовал Шолохов. – Завтра, № 38 (355).

Глава седьмая

1 Медведев Юрий. У порога горчайшей любви – литературная Россия, 1987, 17 июля.

2 Проскурин Петр. Порог любви. – Москва, 1985, № 3. С. 127.

3 Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 87.

4 Герцен А. И. Соч.: В 30-ти томах. М., 1954, т. 3. С. 402

5 Литературная Россия. 2001, 2 ноября.

6 Кожинов Вадим. Россия, век XX, т. 2. С. 366.

7 Там же, С. 377.

8 Бушин Владимир. Прозревший и упертый. – Патриот, 2001, № 30.

9 Репин М. Давекое-близкое, М., 1953. С. 331.

10 Делакруа Э. Из дневника. – В кн.: Мастера искусства об искусстве. М.-Л., 1936, т. 2. С. 313.

11 Слово, 1998, № 2, интервью.

12 День литературы, 1998, июль (№ 7)

13 Проскурин Петр. Болезнь не может быть вечной. – Советская Россия, 1997, 24 июля.

14 Литгаз, 2001, 21-27 ноября.

15 Там же.

16 IV внеочередной съезд международного сообщества писательских союзов. 23 ноября 2000. Москва. Стенографический отчет. М., Советский писатель. 2001. С. 163.

17 Алферов Жорес. Мы должны винить сами себя. – Литгаз, 2001, 26 сентября – 2 октября.

18 См.: Борщевский С. Щедрин и Достоевский, М., 1956. С. 296.

19 Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 25, М., 1953. С. 111.

20 Пушкин – критик. М.-Л., 1934. С. 227.

Часть вторая

Изящная словесность смутного времени

Глава первая

ЛИТЕРАТУРНОЕ БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Вторая половина 80-х – 90-е годы войдет в нашу историю как смутное время, возведенное главными виновниками бед в принцип революционного "обновления" общества. Какие его главные признаки? Падение общественного самосознания, превращение высоких идеалов в свою противоположность и отсутствие великих животворных идей, торжество антиобщественного эгоизма и бездуховности. Все это сопровождалось попытками изобразить 70-летнюю советскую историю как "провалившийся эксперимент", "постфеодализм", "тоталитаризм", "систему для рабов" и прочее. В этом свете становится понятен вывод редакционной статьи ("Революция "500 дней") известной газеты США "Нью-Йорк тайме". "Этот план убьет социализм (...) Если этот план будет выполняться, он повлечет за собой 500 дней, которые потрясут весь мир". Буржуазный мир от этого потрясения обогатился и возликовал, а социалистическая цивилизация, Россия и родственные ей народы оказались у исторической пропасти. Близился черный передел мира, нарастала угроза заката великой славянской культуры.

I

Для выяснения истины важны факты, цифры, живые свидетельства. Их не счесть. Полистаем газеты, журналы, справочные пособия начала перестройки. Вчитаемся в выступления, статьи, интервью рабочих, крупных государственных деятелей, депутатов, ученых, писателей. У всех нескрываемая тревога, боль, поиск выхода из тупика, в котором оказалась держава, втягиваемая в воронку рыночно-демократических преобразований. Кризис в экономике продолжает углубляться. Осложняется криминогенная обстановка. Нарастает социальная напряженность, надвигается нравственная и психическая депрессия. Вместе с тем усиливается давление на Россию. Угрожающе ухудшается демографическая ситуация. Опустошенные преступным невниманием к судьбам России, исконно русские земли заселяются переселенцами из коренного населения среднеазиатских и других республик.

Эпидемия перестройки затуманила сознание некоторых мудрых и осторожных писателей. Леонид Леонов назвал ее начало "временем максимальной искренности" и только несколько лет спустя понял ее антинародную суть. "Нам предстоит необъятный труд по возвращению к жизни пошатнувшегося Отечества. Никакие предварительные сметы, планы, расчеты не могут охватить объем ожидающей нас деятельности: вернуть в урожайное состояние запущенные, зарастающие кустарником и сорняком, отравленные химией, все еще бездорожные, уже безлесные, зачастую даже безлюдные целые районы нашего некогда былинного Севера, ввиду бесперспективности именуемого нынче просто Нечерноземкой. Пребывают в полном запустении поля, оскверненные, обеспложенные, исполосованные самонадеянными фантастическими замыслами, которые стыдливо прячут у нас под маскировочными титлами вроде культа личности, волюнтаризма, застоя и, наконец, развитого социализма, позволяющего прикинуть в уме, во что выльется очередная, уже зловещая фаза нашего бытия (...)". И писатель продолжает: "После семидесяти лет пора и нам благоговейно, строго и вслух назвать свою путеводную и уже беззакатную звезду, единственно способную вдохновить наш народ на титанический подвиг воскрешенья бедствующей Отчизны – без чего охватившая нас апатия может последовательно переродиться в нетерпенье, отчаянье, в стихийные безрассудства и дальше по ступеням паденья. Священное, все еще полузапретное имя этой звезды давно на уме у всех – Россия".

Между тем по видеоканалу "Добрый вечер, Москва!" (28 октября 1989 г.) фантомы приплясывают:

Хорошо, что нет царя. Хорошо, что нет России. Хорошо, что Бога нет...

Стремительно нарастает кризис в духовной и культурной сферах. Один из основоположников советского кино Александр Зархи так характеризует современное кино: "Создатели фильмов разбежались в разные завлекательные зарубежно-кооперативные стороны, а уж тут каждый печется о себе, только о себе, и намертво заглох интерес друг к Другу, а главное, к общему делу. На "Мосфильме" воцарилась мертвечина губительной разобщенности, эгоистичной незаинтересованности в реанимации задыхающегося искусства кино". Вследствие этого кинозалы опустели. Пути оздоровления, или, точнее, оживления интереса к кино, начали искать в пропаганде низменных страстей, в сексе, потворствуя эпидемии безнравственности, щеголяя бездуховностью и аморальностью, унижением человеческого достоинства. "Что приносят зрителям фильмы хоть и снятые с добрыми намерениями, но эффектно демонстрирующие варианты насилия и издевательства над человеком? – восклицает Зархи. – Дурман беспредельного антигуманизма может стать не менее опасен, чем наркомания... Благотворная, наконец-то явленная свобода творчества унижается до удали вседозволенности, до предательства нравственности и любви... Подчас и серьезная, наболевшая тема пропитывается соусом порнографических забав, используя то, что давно заплесневело в западной кинематографии... А еще во многих фильмах – только бы не отстать от действительности, от улицы, от навыков молодежи – обильно смачно льется сквернословие... Это плевок на богатейшую выразительность и гибкость русского языка, на нашу культуру". Вывод кинорежиссера весьма неутешительный: "...грустно наблюдать, как, обретя с перестройкой свободу творчества, кинематографисты продают духовный мир зрителей, занимаясь кадроблудием. И в такой неблагополучный час!" Несомненно, драматизм окружающей обстановки как бы отторгнут от действия шустрых служителей кино.

Нищета духа, сексомания, скажем так, знаменующие собой распад человека, овладели умами не только режиссеров, но и критиков. Присутствие в кино секса является, по их мнению, свидетельством изящества и вкуса. Говоря о телевизионном фильме "Жизнь Клима Самгина", Л. Аннинский сокрушался: "У меня такое впечатление, что у Титова нет вкуса к эротике". "Теоретик" кино В. Дмитриев более категоричен и требователен к залихватскому торжеству плоти. "Нас (?) может ждать успех, если... отбросив трусость (!) и лицемерие, мы предложим зрителям высокий (?) эротизм, – вещает он. – Кино должно давать уроки... по одухотворению секса..." (Обратим внимание, как во всех этих высказываниях невинно путаются понятия "эротика" и "секс"!). Постепенно формируется "тонкий вкус", "высокий профессионализм" в трактовке подобных сцен. "...Чтобы владеть таким способом рассказа, – делится своим опытом актриса А. Плоткина, – нужно очень свободно ощущать себя по отношению к этой теме и знать ее... Но как для "наследников сталинской культуры", а если без шуток, то – русской православной, можно резко что-то открыть? Высветлить то, что всю жизнь считалось постыдным?.. Для эрот-актрисы необходим большой сексуальный опыт, без которого невозможна, по-моему, правдоподобная работа перед камерой..." Еще бы! Некто Т. Друбич глубокомысленно заключает: "Эротика, по-моему, очень детское и очень возвышенное чувство... Я думаю, что любая актриса может сняться в эротическом кино, если есть чувство вкуса, такта, а главное – талант..." Был бы спрос – "таланты" такого сорта найдутся. " точно – журнал "Смена" радостно оповещает юных читателей: героиня фильма "Маленькая Вера" – в исполнении молодой актрисы Наталии Негоды – "...отдается крупным планом со всем присущим ее характеру темпераментом и сексуальным опытом...". "Высокий" секс, пошлость, мат – разве это не удар по "наследникам сталинской культуры"? В сценарии по повести В. Кунина "Интердевочка" богатый набор похабщины. "Курочка в гнезде, а яйцо...", "пусть он... всех ленинградских потаскух перетрахает", "засранец", "затрахали, замучили, как Пол Пот Кампучию", "мне твои поздравления как зайцу триппер" и т. д.

В плачевном состоянии оказалась музыкальная культура, которую насилует рок. Растет тревога и за судьбу театра: катастрофически снижается профессиональный уровень театральных трупп. И не случайно. Отвергнув идеи большого искусства, унаследованного от XIX века, с его эстетическими и нравственными ценностями, нынешний театр встал на путь пропаганды физиологического натурализма и уступает только кинематографу. По части же духовной – он в глухом загоне. Главная причина скрыта глубоко – она в дефиците самого человека, отмечают искусствоведы, в распаде его цельности, в дегуманизации жизни... Это было начало разрушительного процесса.

* * *

И в этот период член Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлев торжественно заявляет: наступило "счастливое, неповторимо счастливое время"1. Это торжество человека, предвкушающего свой триумф, победу, приближению которой отдано им много энергии и времени: подготовлены надежные люди в государственном и партийном аппарате, ждет сигнала к действию поднаторевшая в зарубежных вояжах и спеццентрах радикальная интеллигенция. Теперь можно и покуражиться. 14 марта 1990 года он безбоязненно бросает в лицо отягощенному безмыслием Верховному Совету СССР: "Мы взялись за ломку тысячелетней российской парадигмы несвободы". Об истинном облике этой "самой гнусной личности в истории России" (А. Зиновьев) мир узнает позже, но уже к концу 80-х начинает проявляться ее суть. В 1989 году в американском издательстве "Либерти" вышли две книги: "Русская идея и 2000-й год" Александра Янова и "Большой провал" Збигнева Бжезинского. Первый – в прошлом активный советский журналист, а ныне один из ярых русофобов в Америке; второй – последовательный антикоммунист, проживающий в одной стране с А. Яновым. Оба не скрывают своих антирусских убеждений, хотя есть разница в форме высказывания. Если Янов скор на расправу (о русских он иначе не мыслит как о фашистах), то Бжезинский скорее сдержан, в некотором смысле академичен. "Моя книга – о последнем кризисе коммунизма, – вещает он. – В ней дается описание и анализ прогрессирующего разложения и все нарастающей агонии как его системы, так и самого учения (...) останется в памяти людей прежде всего как самое необычное политическое и интеллектуальное заблуждение XX века". Подобные прорицания не новость – вот уже более века их оракулы выдают желаемое за действительное.

Нас интересует другое: оба русофоба обращаются к одному и тому же лицу, связывая с ним различные этапы развития нашего общества. Этот деятель – А. Н. Яковлев. Янов так рисует его образ конца 60-х – начала 70-х годов: "Яковлев уже с 1968 г. пытался превратить русофильство в объект политической борьбы наверху... Это он стоял за статьей в "Коммунисте". И заседание Секретариата ЦК, обсуждавшее аскапады "Молодой гвардии", тоже было делом его рук". В другом месте: "Яковлев развернул огромную, поистине устрашающую панораму проникновения русофильства во все области литературы и общественных наук... Никто не осмелился полемизировать с Яковлевым". В книге Збигнева Бжезинского – Яковлев конца 80-х таков: "...по сообщению "Правды" от " августа 1988 года, Александр Яковлев – член Политбюро, ответственный за чистоту марксистско-ленинского учения, – заявил, что в наше время "господствующей должна стать идеология хозяина", присовокупив, что "основной вопрос теории и практики хозяйственной деятельности сегодня соединение интересов. Есть интерес – человек горы свернет, нет его останется равнодушным".

Но для понимания природы явления следует оглянуться назад, восстановить в памяти страницы прошлого, поразмыслить над некоторыми речениями идеологов-теоретиков, в частности над статьей того, же Яковлева "Против антиисторизма", посвященной литературе и опубликованной в "Литературной газете" за 1972 год. Именно 1972 год, когда был нанесен официальный удар по русской культуре, явился годом генеральной репетиции перед внедрением в сознание советского общества идеологии нового мышления, т. е. отказе от духовных, культурных, национальных и государственных ценностей в пользу космополитической доктрины. Это была первая официальная, исходящая с кремлевских "сиятельных вершин", попытка превратить русофильство в объект политической борьбы в высших эшелонах власти Советского Союза.

Восславив успехи развитого социализма, в недрах которого "могла сложиться новая историческая общность – советский народ", автор статьи "Против антиисторизма" обрушился на писателей по случаю их низкого классового самосознания, а именно: "отсутствие четких классовых ориентиров", "упускает главный – классовый – критерий и в результате неизбежно попадает под власть схоластики", "забвение социально-классовых критериев", "классовые корни... консервативной идеологии" и т. д. и т. п. Это в наши дни, в изменившейся ситуации, можно спокойно и по-разному относиться к подобным лицемерным утверждениям, а в 1972 году обвинение в игнорировании "классового подхода", к тому же предъявленное партийным функционером высокого ранга, звучало как приговор: издательства выбрасывали из своих планов рукописи, журналы отказывались печатать, по месту службы учинялись унизительные проработки – всего не перескажешь. (Впрочем, более впечатляюще мог бы рассказать большой искусник по этой части, а в ту пору один из подельников Яковлева, то бишь "прорабов перестройки" в сфере культуры – цековский деятель Альберт Беляев. Переложив старую колотушку из одной руки в другую, он со знанием дела гвоздил по головам тех же русских интеллигентов, что и в начале семидесятых... Благо была у него "крепкая рука в высокой инстанции": в начале семидесятых Беляев тоже беспощадно предавал анафеме еретиков, то бишь отступников от "классового подхода".) Яковлев решил приструнить тех, кто своей нерасторопностью, угловатостью, а то и строптивостью выламывался из этой "исторической общности" и, таким образом, грубо разрушал радостную перспективу всей парадной картины. А поскольку не укладывались в нее прежде всего культуры русского, украинского и белорусского народов, то на них и обрушил он свой гнев.