Текст книги "Литература мятежного века"

Автор книги: Николай Федь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 50 страниц)

Между тем Валентина Саввича привлекает становление национального характера, и он стремится осмыслить те причины и обстоятельства, которые формируют личность, основа коей зиждется на любви к родине, национальной гордости и человеколюбии. Именно характер – вот центральный нерв пикулевских произведений. Через него передаются важные приметы времени, колорит той или иной эпохи. Вместе с тем создаются диалектически сложные перепетии исторического периода, в котором соседствуют высокое и низкое, трагическое и комическое, достойное увековечивания или же обреченное на забвение. Здесь особую роль играют судьбы тех, о "которых все молчат", а "вокруг – нелюдимая тишина".

Стремлением к истине пропитано все существо Пикуля. К тому же он ничего в себе не приукрашивал и не приспосабливался, но всю жизнь работал, как пахарь, в страдную пору. Один из собеседников писателя высказал мнение, что его желание возродить на примерах прошлого национальное достоинство русских является главной причиной феноменального успеха среди широких народных масс, равно как источником ненависти со стороны выразителей преступной кремлевской идеологии последнего десятилетия. Он согласился с этим утверждением: "Я и сам считаю себя патриотом и не боюсь говорить об этом. К великому сожалению, сегодня и в жизни, и в литературе люди стали как-то сдержанно выражать свои чувства к Родине. Мне иногда мои товарищи, писатели, прямо говорят: "Ну зачем ты так открыто пишешь о патриотизме? У тебя герои сплошь и рядом заявляют: <Друзья, я очень люблю свою Родину>. Так в литературе сегодня не принято". А чего, спрашивается, стесняться? Между прочим, я прочитал уйму всяких дневников, мемуаров, воспоминаний. И вот что характерно: через все эти человеческие документы красной нитью проходит патриотическое чувство. Какие-то безвестные поручики, мелкие чиновники, горожане, крестьяне, именитые аристократы не стыдились открыто признаваться в любви а Отчизне. Думаю, что искусство наше должно говорить о любви к Родине во весь голос. Особенно сегодня, когда деформированы и продолжают деформироваться многие духовные ценности. История нашего народа богата примерами героизма, причем в ситуациях критических... А "железный канцлер" Бисмарк говорил о непобедимости России, которая зиждется на миллионах "собственно русских"... Екатерина II, будучи немкой, но женщиной дальновидной и умной, называла Россию Вселенной и прямо заявляла, что сама если и великая, то только благодаря русскому народу. А как созвучно этому сказанное И. В. Сталиным в своем знаменитом тосте в честь Победы, в честь русского народа! На протяжении многих веков русский народ был той цементирующей силой, которая скрепляла братскую дружбу народов нашей многонациональной страны".6

По справедливому убеждению писателя, тема патриотизма – важнейший признак национальной зрелости искусства, это своего рода культура духа, воспитывающегося на лучших традициях народа: "В моем представлении – это знание истории своего Отечества... Здесь должно быть свое: память о Куликовском поле и стремление узнать, откуда пошла и как стала земля русская, и как славяне пришли и разбили римские легионы, отчего летописец, над головой которого храпели татарские кони, старательно выводил старославянской вязью обращение к потомству... Сохранение памяти, восстановление исторической преемственности в качестве живого, вечного основания нашего бытия – в этом, мне думается, и заложен патриотизм".7

Сегодня это одна из наиболее актуальных проблем. Во второй половине XX века в общественном сознании заметно потускнели важнейшие исторические реалии, ощущение преемственности поколений, превращая русских в Иванов, не помнящих родства. На этом следует вкратце остановиться. Журнал "Агитатор и пропагандист Красной Армии" (19-20 октября 1944) отмечал, что патриотизм досоветского периода был исторически ограничен и только в послереволюционное время поднят на новую ступень. В этом же журнале в последних номерах за 1944 год опубликовано ряд статей о патриотизме татарского, узбекского и башкирского народов. К этому времени наметился переход к иным критериям: вместо подчеркивания русского патриотизма на первый план выходит советский патриотизм. Если речью Сталина 7 ноября 1941 года была открыта широкая дорога русскому патриотизму, то к концу войны появилось новое определение патриотизма. В передовой статье "Правды" (17.11.1944) под заголовком "Сила советского патриотизма" утверждалось, что суть нашего патриотизма состоит в том, что в его основе не расовые или националистические предрассудки, а глубокая преданность и верность народу своей социалистической родине и братскому сотрудничеству тружеников всех наций страны. Вместе с тем в нем гармонически сочетаются национальные традиции народов и общие интересы всех трудящихся СССР. Поэтому советский патриотизм объединяет нации и народности страны в единую братскую семью. После окончания войны, 24 мая, Сталин выступил с речью на приеме в честь командиров Красной Армии, в которой согласовал русский патриотизм с советским патриотизмом. Он отдал дань признания советскому народу, и, прежде всего русскому, как самой выдающейся нации, которая входит в состав Советского Союза. Русский народ, сказал Сталин, получил в этой войне всеобщее признание как руководящая сила страны. После признания Сталиным роли России появились работы, в которых снова прославлялся русский народ.7 В. Лебедев писал, что без его помощи ни один народ, входящий в состав СССР, не смог бы сохранить свою свободу и независимость, а народы Украины, Белоруссии, Прибалтики и Молдавии не смогли бы освободиться от немецко-фашистского рабства.8 А. Понкратова привела данные о том, что на 15 января 1945 года в Советской Армии было 10511 удостоенных высокого звания Героя Советского Союза, из которых 7 223 были русские.9

И вот что примечательно: почти одновременно с подобными публикациями появились брошюры, в которых делались попытки нивелировать заслуги и вклад русских в разгром немцев. С. Колесникова утверждала, что в Отечественной войне 1941-1945 годов "ярко проявился патриотизм народов Советского Союза в их общей борьбе против немецко-фашистских захватчиков, советские люди всех национальностей самоотверженно боролись, защищая каждую пядь родной советской земли". В подтверждение своей идеи она ссылалась на национальный состав Героев Советского Союза Первого Украинского фронта: русских – 586, украинцев – 146, белорусов – 18, татар – 15, евреев – 11, мордва – 7, узбеков – 6, казахов – 6, грузин – 5, чувашей – 4, башкир – 2.10

Так, была свернута пропаганда русской национальной гордости и патриотизма как источник высокой морали, мужества и самоотверженности. Пройдет немного времени, и русскому народу поставят в вину и его неисчислимые жертвы во имя победы над фашизмом, и его бескорыстие, и доверчивость.

***

Валентину Пикулю пришлось заплатить высокую цену за свои патриотические убеждения. Очень высокую. Прежде всего, партийные бонзы и их зубодробительная литературная обслуга не обходили романиста своим заинтересованным вниманием. Договаривались до абсурда, относя творчество Пикуля к "антикультуре, проникающей, как вирус в культуру", в противовес с нетленным "общечеловеческим ценностям прозаиков Гроссмана, Домбровского, Юрия Давыдова".11 Если много лет (после выхода "Из тупика" в 1968 году) длилось упорное замалчивание его творчества, то после публикации изуродованного романа "Нечистая сила" (вариант "У последней черты" в "Нашем современнике") прокремлевская литкритическая оскотско-суровцевская свора просто взбеленилась, – в каких только грехах она не обвиняла автора, сколько ругательных ярлыков на него навесила. А потом снова некоторое время тишина: "Пикуль – неупоминаем! Так нужно".

Да что с него возьмешь – бульварный сочинитель, антиисторичен, да к тому же шовинист и антисемит. Тут пошла в дело "тяжелая артиллерия" беллетрист Каверин, историк Эйдельман, откровенные русофобы Суровцев и Оскотский. Их словесный блуд, поощряемый "сиятельными вершинами", разлагал живую плоть литературы.

Доведенный до отчаяния и не находя поддержки в Союзе писателей, самый популярный по тем временам Валентин Пикуль изливал свою измученную окололитературными дрязгами и злобой ничтожеств душу в письмах друзьям. "Живу сейчас, осыпанный угрозами... мафии, эта мафия открыто обещает меня убить заодно с женою, в выражениях и оскорблениях... не стесняются. Письма все анонимные, звонки по телефону тоже! Эти поддонки боятся открыть забрало". "Не хватает дыхания, чтобы жить в полной мере и работать... Хорошо живется только подонкам и диссидентам, но писатели патриотического направления осуждены быть задвинуты на задворки литературы... Увы, это так... Круг замкнулся!" И еще цитата из письма: "Такова обстановка! Надо смотреть правде в глаза: она безвыходна! Будем надеяться, что наверху опомнятся и поймут, куда идет страна, в которой весь идеологический фронт отдан на откуп..." и т. д.

Названивали и партийные деятели. Писатель к телефону не подходил, трубку брала его жена. Очень характеры слова идеолога-секретаря ЦК КПСС М. В. Зимянина: "Передайте Вашему супругу, что он всех нас поставил в экстремальную ситуацию". Не правда ли любопытное мнение (конечно, от имени и по поручению!).

После этого грязные письма и телефонные звонки с угрозами участились, стали ежедневными. Теперь писателя называли подручным Малюты Скуратова и пособником Гиммлера, русским фашистом и, конечно же, антисемитом. Возле дома постоянно и демонстративно крутились подозрительные личности.12

Если газеты "Правда" и "Литературка" изощрялись в грубой критической брани по адресу Валентина Пикуля, то наемные бандиты угрожали физической расправой. К середине 80-х годов угрозы убить писателя обретают практические меры. "Летом я мог сыграть в ящик", – сообщает он в письме к художнику Льву Вяткину, которому впоследствии рассказал о характере угроз, коим систематически подвергался не один год. Ему звонили, как правило, часа в 3 ночи, называли врагом еврейского народа, антисемитом, за что он приговорен к смерти. Жену подобные угрозы доводили до крайнего нервного потрясения. Она потеряла покой, ее мучили бессонница и страх, что в конце концов свело Веронику Феликсовну в могилу.

Поначалу он считал, что это проделки КГБ, ибо знал, что окружение Брежнева его не жаловало, да и сам Генсек желал быть действующим лицом в одном из пикулевских произведений. После долгих колебаний он позвонил в органы и прямо спросил, что от него хотят добиться ночными звонками? Его заверили в своей непричастности и установили второй "личный" телефон, чей номер знали только близкие и друзья. А прежний стал прослушиваться, и по нему засекались все абоненты, все звонки.

Каково же было его удивление, когда через несколько дней позвонили (по старому номеру) и со злорадством прокричали, что те люди, что звонят, "сильнее КГБ", и что от расплаты за свои романы он не уйдет. Вскоре органы КГБ засекли "авторов": "Так я узнал, что существует сионистская организация в Риге, которой не нравятся мои романы о русской истории". Однажды в 3 ночи зазвонил телефон. И снова раздались проклятия и угрозы "разделаться, выпустить кишки", а затем пришли открытки, в которых его опять называли "антисемитом"!

Дело близилось к завершению. В середине 1984 года, вышедшего из дома романиста встретили у подъезда трое. "Ты и есть писатель Пикуль?" Недобро придвинулся второй верзила, а третий, зайдя сзади, нанес страшный удар ломиком по голове. Очнулся Валентин Саввич в гарнизонном госпитале. Милиция составила протокол, но преступники как в воду канули. После выхода из госпиталя Валентин Пикуль с горечью заметил: "Так я познал, что писание исторических романов – дело политическое и что мои книги кому-то очень не нравятся... Странно, что Каверин считает меня "бульварным писателем", а главное, антисемитом".13

Все-таки, во всей этой истории нет ничего странного, как мы теперь знаем.

Пикуль был одним из первых, кто по-настоящему осознал опасность поднимающейся в союзных республиках волны национализма и рост тенденций сепаратизма, угрожающих целостности государства. Он с тревогой наблюдал за развитием агрессивных настроений, направленных своим острием против России. Сейчас, говорил, многие ведут умные и обличающие разговоры на кухне, пришло, видимо, такое время. Все ждут чего-то. А будет переворот, наверное, на "мостике", но тихий, тихий... Утром проснемся, а нам по телеку скажут: "Обращение "товарищ" отменяется, называйте друг друга "господа""! Но Ленина из мавзолея убрать побоятся. Оставят на всякий случай. Россия-то всегда была непредсказуемой. Россия стала империей в 1721 году не от хорошей жизни. Не подчини она дуглавому орлу свои окраины, и нас неминуемо поглотили бы воинственные азиаты либо "цивилизованная" Европа. Кажется, лет через 50 нас начнет допекать усилившийся авторитетный Китай (они нас никогда не любили), а с Юга, со стороны Азии, начнет кровавое наступление исламский фундаментализм. И если у нас не будет общеславянской идеи, нас раздробят и поглотят".

Меж тем в обществе, поощряемая властью, уже открыто заявляла о себе тяга к наживе, жестокая хватка индивидуализма, рост хищнических инстинктов... Все это усиливало его душевную боль, тоску. "История, говорил он, – очень поучительна, но нынешние руководители истории России не знают. История им нужна только для того, чтобы истолковать в свою пользу или бессовестно фальсифицировать. И я глубоко уверен они за это поплатятся (...). Потеряют власть над народом, то есть то, чего они страшатся больше всего. Удивительная вещь: элементарная логика должна подсказывать партноменклатуре, что нужно делать все для подбора высокообразованных, талантливых руководителей, особо в верхнем эшелоне власти, дабы править страной да еще противостоять Америке. А что мы видим на деле? Сытые, развратные, тупые, злопамятные, самонадеянные, с психологией "пахана" связаны круговой порукой... Ни один прокурор не имеет права завести дело на первого, второго, даже на третьего секретаря горкома, обкома, даже если он погряз в воровстве и коррупции. Чем так называемая "партийная совесть" отличается от элементарной, человеческой? Это страх перед вышестоящим начальством и презрение к народу".14

Верно, все так и было. Однако же давление жизни восьмидесятых годов (обострившийся до предела конфликт с кремлевской камарильей, сжимающееся огненное кольцо клеветы и зависти) было настолько мощным, что иногда сужало мировоззренческие принципы даже сильного пикулевского дара, что приводило к недооценке главенства созидательной тенденции развития и строгого учета ее широкой исторической перспективы. "Вглядываясь в историю после 17-го года, что-то я не вижу особенно радужных красок, – говорил он в январе 1989 года. – Братоубийственная гражданская война, красный террор, миллионы погибших, миллионы беспризорных, эмиграция. Из страны буквально вытек ее мозг. Была – в большинстве случаев уничтожена русская интеллигенция. А ведь интеллигенция, она, как тонкий озоновый слой над планетой, защищающий ее от радиации, защищает народ от деградации. Затем коллективизация – и опять миллионы жертв, индустриализация, война, выигранная огромной кровью, и т. д., вплоть до так называемого застойного времени. И опять все это время страх и террор".15

Все-таки нам кажется, что он думал о другом, когда говорил это. Однако не будем спорить, хотя заметим, что высказывание писателя примечательно как свидетельство неразберихи в умах интеллигенции 80-90-х годов, когда все сдвинулось с прежних мест и очутилось на зыбкой почве кризиса общественного сознания, а интеллигенция предала народ, вместо того, чтобы "защищать его от деградации". Многое не успел он глубоко осмыслить, прочувствовать, поэтому следует говорить о временном заблуждении, а не об убеждениях Пикуля, – он мыслил и творил свой художественный мир в понятиях русского писателя-патриота.

Благородную и чистую мечту вынашивал Валентин Пикуль.

Да, он был не такой, как все. И иным писателям было от чего приходить в ярость: у него было то, чего не было у большинства и в первую очередь у тех, кто занимал первую строчку табели, а именно: у него был большой талант писателя и исследователя при феноменальной памяти и поразительной работоспособности. Есть чему позавидовать! Как-то (а это было незадолго до кончины писателя) спросили, не тянет ли его на свою литературную родину, в Ленинград? Нет, ответил он, потому что там слишком много противников: "Меня там ненавидят". В Риге он оказался случайно. В Ленинграде жил на чердаке, да еще на уровне шестого этажа. Чтобы забраться в квартиру, надо было еще и в окно лезть. А квартиру не давали. Жена сделала обмен, – решили пожить в Риге. Спустя годы попытался обратиться в Союз писателей на счет жилья, а там сразу поставили вопрос об исключении из Союза писателей СССР. Таковы нравы "инженеров человеческих душ". Дело поправил В. Конецкий, который был на том собрании и сказал, что это всех присутствующих надо исключить из Союза писателей, а не Пикуля.

Да разве у него одного были, мягко говоря, натянутые отношения с пишущей братией? А у Гоголя, Шолохова?.. Л. Ф Достоевская, дочь писателя, свидетельствует "...мать вспомнила разговор, состоявшийся у нее с мужем в день погребения поэта Некрасова, умершего несколькими годами раньше и похороненного на Новодевичьем кладбище женского монастыря. Мой отец произнес речь у еще открытой могилы поэта и печальный и подавленный вернулся домой. "Я скоро последую за Некрасовым, – сказал он матери. Прошу тебя, похорони меня на том же кладбище! Я не хочу заснуть последним сном на Волковом, рядом с другими русскими писателями. Они презирали меня, преследовали меня всю своею ненавистью и очень огорчали меня. Я хочу лежать рядом с Некрасовым, который всегда относился ко мне хорошо, который заявил первым, что у меня большой талант, и не забывал меня, когда я был в Сибири".

Господи, думаешь, вглядываясь в историю российской словесности, до чего же печальна жизнь великих наших художников слова, задыхающихся в атмосфере доброжелательности и зависти. Не потому ли грустная нота пронизывает их творения? Не избежал этой участи и Пикуль. И все-таки он победил, списав свое имя в историю культуры XX века.

Память, говорил он, тоже оружие. А знание истории России делает нас зорче разумом, тверже характером и богаче духом. Какие прекрасные и глубокие слова! "Феномен Валентина Пикуля ждут серьезного исследования его природы, хотя уже теперь многие признают, что это одно из ярких явлений русской литературы, – пишет современный исследователь. – В наше время он, может быть, как никто другой, сумел заново прочитать многие страницы истории, свидетельствующие о том, откуда пошла и что есть земля Русская, что значат для всего мира ее духовное величие и самобытная культура... Кабинеты сановников и театры военных действий, дворцовые интриги и сложнейшие социальные процессы, происходящие в народе, знаменитые исторические деятели и малоизвестные личности, прославившие, однако, отчизну своей неутомимой деятельностью – все они, как живые, встают со страниц романов и исторических миниатюр писателя. Века XVIII, XIX, XX перекликаются между собой. Богат, увлекателен и нов материал его произведений, вызывающих восторженные отклики миллионных поклонников его таланта и множество противоречивых оценок писателей, философов и историков. Одни одобряют, другие порицают, третьи злобно завидуют, но пока еще никто не дал по-настоящему глубокого анализа и объективной оценки его творчеству. Оно ждет исследователей, хорошо знающих и любящих свой народ, его историю и культуру".16

Жизнь не щадила его, давая лишь небольшие передышки. Однако же он не поддался отчаянию и пессимизму. Способность творить во имя истины и высоких гражданских идеалов приобщили Валентина Пикуля к сонму славных сынов России. Он не один такой.

Русская литература – достояние человечества, а ее создатели увенчаны мученическим терновым венком – символом святости.

II

Художественные открытия связаны с изображением крупных событий и преобразований, происшедших в мире в XX столетии, и среди них – борьба советского народа с фашизмом. У истоков прозы о войне стояли М. Шолохов, Л. Леонов, А. Толстой, Л. Соболев, А. Фадеев, В. Воробьев, К. Симонов и многие другие известные писатели.

Особое место в этом ряду занимают два литературных шедевра, никем не превзойденные – это рассказ Михаила Шолохова "Судьба человека" и баллада Михаила Исаковского "Враги сожгли родную хату". В них воплощены страдания, боль и горькая судьба народа-победителя. В них же отразился пророческий дар наших великих художников слова. Вот дивная баллада Михаила Исаковского:

Враги сожгли родную хату,

Сгубили всю его семью.

Куда ж теперь идти солдату,

Кому нести печаль свою?

Вздохнул солдат, ремень поправил,

Раскрыл мешок походный свой,

Бутылку горькую поставил

На серый камень гробовой.

"Не осуждай меня, Прасковья,

Что я пришел к тебе такой:

Хотел я выпить за здоровье,

А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,

Но не сойтись навеки нам..."

И пил солдат из медной кружки

Вино с печалью пополам.

Он пил – солдат, слуга народа,

И с болью в сердце говорил:

"Я шел к тебе четыре года,

Я три державы покорил..."

Хмелел солдат, слеза катилась,

Слеза несбывшихся надежд,

И на груди его светилась

Медаль за город Будапешт.

Против немецких захватчиков воевал весь народ.

Суровый реализм при изображении жизни народа в годы Великой Отечественной войны присущи роману Виктора Попова "Один выстрел во время войны". Речь идет о строительстве железной дороги в прифронтовой полосе в условиях зимы 1942-43 годов. На помощь воинам-железнодорожникам пришли женщины, старики, подростки, инвалиды – все, кто мог еще хоть как-то работать. Впечатляюще рассказано здесь о беспрецедентном подвиге, – в канун Курской битвы и уже во время разгорающегося сражения всего за тридцать два дня была проложена железная дорога для Воронежского фронта.

Тяжелейший, на грани физического истощения, труд показан автором так, что у читателя не останется сомнений, – иначе и нельзя было действовать в то время. Вот один из эпизодов, воссоздающий предельно напряженную атмосферу прифронтового тыла: "Лицо Петра стало серым, осунулось, под глазами появились темные круги. Он сжимал ручки захвата, похожего на большие, темного железа ножницы, под общую команду ритмично вместе со всеми дергал рельс, подтаскивая к платформе. У Дмитрия тоже серое лицо и предельно усталые глаза. И он в общем ряду по команде тащит рельс.

– У меня руки ничего не чуют, – облизал потрескавшиеся губы Петр.

– Инструмент не урони, – посоветовал Дмитрий, – ноги отобьешь.

– Пальцы не разжимаются, так что не уроню. Если уж вместе с щипцами упаду.

Дмитрий поднял глаза.

– Ты мне смотри...

А сам тоже не мог разжать пальцы. Да это и хорошо, они как механический захват: взялся один раз за ручки – и словно не существует больше ни рук, ни этих железных клещей – дергай на себя длинную тушу рельса, и больше ничего.

– На фронте, думаешь, легче, и воюют, не падают.

И самому от своих же слов становилось устойчивей на земляном полотне дороги, освобожденном от шпал и рельсов. А то земля будто уплывала из-под ног..."

Так ковали победу наши отцы и деды. Вера и твердость духа, живущие в людях, облегчают в тяжелейших условиях доведенный до автоматизма физический труд, в обычных обстоятельствах называемый каторжным.

Но писатель не ограничивается правдивым изображением изнуряющего труда в годы войны, он стремится раскрыть природу патриотизма человека, покоящегося на высокой нравственности, доблести и самоотверженности. Роман Виктора Попова достойно продолжает лучшие традиции литературы, посвященной жизни советского человека в экстремальных условиях.

"Для нашей родины всегда будет святым день 9 мая, и всегда люди мысленно будут возвращаться к маю 1945 года, – скажет маршал Георгий Константинович Жуков. – В те весенние дни был закончен великий путь, отмеченный многими жертвами. И наш человеческий долг, поздравляя друг друга с праздником, всегда помнить о тех, кого нет с нами, кто пал на войне. Празднуя Победу, мы всегда будем вспоминать, какие качества нашего народа помогла одолеть врага. Терпенье, мужество. Величайшая стойкость. Любовь к Отечеству. Пусть эти проверенные огнем войны качества всегда нам сопутствуют. И всегда победа будет за нами". Великий путь, отмеченный многими мертвыми... Поистине – это немеркнущие страницы истории народа.

Художественная летопись о Великой Отечественной войне достойно продолжает традиции русской классики XIX столетия. Характерно, что каждому этапу ее развития присущи свои подходы и решения. Но общее, что их объединяет, – это стремление реалистически, без ложного пафоса показать человека в острейших драматических ситуациях, когда на прочность испытывается сила его духа, социально-нравственные идеалы.

Поэтому вряд ли правомерно тему о войне вырывать из общего контекста литературного процесса. Настоящая литература – это прежде всего отражение духовного состояния народа в конкретных исторических условиях. Само понятие "военная литература" грешит некой обособленностью, надуманностью – армия составная часть народа, а война – суть движение и напряжение его сил снизу и доверху, до самых сокровенных глубин с учетом всех его физических, исторических и духовных ценностей. Вспомним хотя бы "Войну и мир" Л. Толстого и "Тихий Дон" Шолохова. О чем они? Только ли о войне? Нет. Перед нами два великих произведения о многогранной жизни народа, его нравственном и духовном состоянии. Их можно сравнить с мощными вулканическими извержениями или даже землетрясениями огромной духовной силы на переходных этапах человеческой истории; они дают направление не только и не столько художественному развитию, но определяют движение национального духа.

В этом плане представляется интересным суждение о неоконченном романе Шолохова "Они сражались за Родину" французского писателя Андре Вюрсмера. "Герои нового романа Шолохова, – пишет он, – сражались за родину в справедливой войне, иначе говоря – против того невероятного безумия, каким является война, ибо они сражались за то, чтобы положить конец войнам". По его мнению, шолоховское произведение, отнюдь не картины битвы при Ватерлоо, созданные Фабрисом. Фабрис давал понять, что главные действующие лица сражения не более как слепые пешки. Иное у Шолохова – каждый его солдат сознательный воин, понимающий свой долг, свою ответственность. В то же время – и в этом заключается убеждающая сила книги – каждый из трех солдат (главные герои романа. – Н. Ф.) – есть человек со своими особыми человеческими качествами. Это люди в одинаковых солдатских шинелях, но люди отнюдь не обезличенные. "Воюем-то мы вместе, а умирать будем порознь, говорит один из них, – и смерть у каждого из нас своя собственная, вроде вещевого мешка с инициалами, написанными чернильным карандашом..." Они просто ощущают лежащую за их спиной страну как нечто свое собственное. И высшее самопожертвование становится для них чем-то само собой разумеющимся".17

***

Книги писателей, на собственном опыте познавших жестокие законы войны – это взволнованное повествование о фронтовых буднях, о преодолении нечеловеческих страданий, о личном мужестве и героизме. На II съезде писателей РСФСР (1995 г.) Леонид Соболев говорил, что о войне сказано далеко не все, что одна за другой стали появляться книги с недосказанной правдой. По его словам, новый творческий поиск, вызвавший немало споров, отличали "три характерные особенности, тесно между собой связанные. Во-первых, стремление вглядеться в "пядь войны" – в один безымянный рубеж, в одну или две солдатские судьбы, в один бой, чтобы иметь возможность наиболее подробно описать происходящее в душе одного человека, оказавшегося в самом пекле войны. Во-вторых, война теперь показывалась непременно в своих буднях, без парада, без исключительных подвигов, с кровью, грязью, с трупным смрадом, с ужасом смерти и бессмысленностью разрушений, – а также во всех подробностях, порой отвратительных, так, как она проходила в действительности. В-третьих, внимание писателя привлекали сложные и трудные переживания рядового участника событий, иногда не понимавшего их смысла, но принужденного жесткой необходимостью выполнять свой солдатский долг и гибнуть, вернее, уничтожаться военной смертью, равнодушной и неумолимой".

Начиная с 60-х годов, писатели стремятся осмыслить общий ход военной поры, определив масштаб побед и поражений. Об этом много писали и еще будут писать. Наша задача иная – извлечь из огромного литературного потока то, что пощадило время. В данном случае речь идет о повести "Батальоны просят огня" (1957 г.) и романе "Горячий снег" (1969 г.) Ю. В. Бондарева.

Сюжет "Батальонов..." прост, как сюжеты всех повестей и романов писателя. Главное в них – живость характеров, колорит окружающего мира и характерность деталей... Итак, осень сорок третьего. Оказывая упорное сопротивление, немцы пятятся на запад. Батальону Бульбанюка, которому придана батарея капитала Ермакова (главный герой), приказано форсировать Днепр, сковать силы противника и тем самым обеспечить успешное наступление дивизии. Одновременно такая же задача поставлена перед батальоном Максимова. При этом предполагалось, что в критический момент дивизия поддержит батальоны артиллерийским огнем. Но такой поддержки они не получили. Окруженные во много раз превосходящими силами врага, батальоны мужественно сражались и выполнили свой долг ценой своих жизней.

Фронтовые будни изображены в повести правдиво и несут в себе "жестокий драматизм": преодоление страха, холод, предельное напряжение душевных сил и смерть. Тут в полную меру проявляется достоинство, доброта, нравственная чистота и дружба. Но здесь же дают о себе знать трусость, ненависть, злоба, предательство. Впоследствии автор скажет: "Мы стали солдатами в восемнадцать лет. В войну мое поколение научилось и любить, и верить, и ненавидеть, принимать и отрицать, смеяться и плакать". Война, будто, чудовищной силы смерч, все втянувший в свою воронку, отодвинула в сторону многое из того, чем до сих пор занимались люди, властно подчинив жизнь одной цели – выстоять и победить. Да, все завертелось в бешеном темпе, образуя гигантский водоворот людских судеб. Никто из тех, кто попал в ее дьявольское горнило, уже не оставался тем, кем был или казался прежде; каждый, подвергаясь жестокому испытанию на прочность, представал в своем виде – война не равняла людей – нет! – она выявляла в них настоящую сущность. Каждого из персонажей писатель наделяет только ему присущими индивидуальными особенностями – лицо, характер, речь, судьба. Но все они объединены чувством любви к Родине.