Текст книги "Дракон для жениха (СИ)"

Автор книги: Ника Ракитина

Соавторы: Крушина Светлана
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

– Все будет хорошо, панна Ядвига, поверьте.

Она кивнула, не поднимая глаз. Герцог еще помолчал, помялся, и обратился сестре:

– Пойдем со мной, Эрика. Нужно поговорить.

На прощание герцог положил ладонь Ядвисе на плечо – несомненно, с целью утешить и поддержать, но она едва не цапнула его зубами за руку, так уж она разозлилась.

Наконец, она осталась одна, выглянула в окно и с досадой вздохнула. Солнце стояло высоко, домочадцы и слуги давно проснулись, и время было упущено. Если бежать сейчас, ее непременно кто-нибудь заметит и остановит. Придется ждать завтрашнего утра, а до этого часа Дракон знает что может случиться.

Чтобы занять время, Ядвися пересела к столу, достала бумагу и чернильницу. Ей пришла мысль направить Иштвана по ложному следу. Жаль только, что она, не подумав, сболтнула при герцогине насчет поездки в Дюрвишту, теперь потребуется приложить немало усилий, чтобы убедить герцога и его супругу, будто на самом деле она направилась в родное поместье – там ей легче будет пережить это нелегкое время. Но ничего, подбодрила себя Ядвися, сама все испортила, сама теперь выкручивайся. Да что ты, в самом деле, не сможешь убедительно соврать?!

Она неожиданно увлеклась письмом (или, быть может, враньем?) и не заметила, как пролетело время. От занятия ее отвлек тихий и робкий стук в дверь.

– Ядвига, ты еще здесь? – прошептал кто-то, прильнув, вероятно, губами к самой створке. Это была, конечно, Эрика – кто другой стал бы шептать?

– Заходи! – нетерпеливо крикнула Ядвися.

Вошла герцогская сестра, уже вполне спокойная, без всяких признаков недавних слез на лице.

– Брат тебя уже отпустил?

Эрика кивнула.

– Он говорил с тобой об Иохане?

Она кивнула снова. Ядвися посмотрела на нее с любопытством.

– А что он сказал? Если, конечно, не секрет.

– Он сказал… – Эрика тяжело вздохнула и потупилась. – Он сказал, что я не должна плакать. И если я огорчаюсь из-за расстроившейся свадьбы, то это вовсе ни к чему. Брат обещал, что подыщет мне другого жениха, не такого разгиль… – она покраснела и умолкла.

А у Ядвиси даже кончик носа побелел от злости.

– Не такого разгильдяя? – зашипела она, совершенно позабыв о необходимости сдерживаться. – Ах вот как! Иохан, значит, разгильдяй! Ну-ну! А сам-то хорош, руки распускает! Все! Ноги моей не будет больше в этом доме! Завтра же на рассвете уезжаю.

– А можно и мне с тобой? – робко спросила Эрика.

– Ага, решилась все-таки? Что ж, поедем. Помочь тебе собрать вещи? И вот еще: у тебя деньги есть? А то у меня только на один билет.

– Есть… немного. Но на билет должно хватить. А мы возьмем с собой Карину?

– Ее-то еще зачем?

Эрика смотрела на нее наивными удивленными глазами.

– Нельзя же без горничной. Кто будет нам помогать одеваться и причесываться? Да и…

– Никаких горничных! Еще Карины нам не хватало. Справимся сами. А если тебя так волнуют приличия, – осенило вдруг Ядвисю, – то я прекрасно сыграю роль горничной.

– Вот уж нет, – со слабой улыбкой возразила Эрика. – Для горничной ты слишком… шумная.

– Я буду помалкивать, – пообещала Ядвися. – Так что, пойдем собирать твои вещи?

Вскоре обнаружилось, что она очень правильно сделала, предложив помощь: Эрика нипочем не управилась бы самостоятельно. Она вовсе не знала, с какой стороны взяться за дело, и Ядвися сама выбирала для нее платья и аккуратно складывала их в небольшой саквояж. А Эрика только стояла у нее над душой и время от времени пыталась вмешаться в процесс, однако больше мешала. Даже досада брала, настолько она была не приспособленной для самостоятельной жизни.

Наутро, еще не рассвело, Ядвися на цыпочках пришла будить свою сообщницу, как и было условлено накануне. Записку для герцога Иштвана она оставила в своей комнате, на самом видном месте.

Она ожидала, что заспанную Эрику придется вытаскивать из постели, но та уже ждала, сидя в темноте у задернутого шторами окна. Эрика даже оделась самостоятельно. Правда, платье было криво застегнуто (дотянись-ка до всех крючков на спине, да еще и в темноте!), и Ядвися, поставив на стол свечу, вызвалась быстро его поправить. Закончив туалет, девушки, крадучись, вышли в коридор. Дворец еще спал, и можно было не опасаться нежданных встреч со слугами или домочадцами, но лучше соблюдать осторожность. Ядвисе не хотелось разбудить кого-нибудь лошадиным топотом.

– Выйдем через кухню, – шепнула она в ухо Эрике. – Там еще никого нет.

– Ты уверена?

– Уверена! У нас еще, самое малое, полчаса времени.

И Ядвися не ошиблась: растапливать печи начинали на рассвете, и до той поры девушки спокойно могли выйти в дверь, через которую во дворец каждое утро поставляли съестные припасы. Изнутри она была заперта на обычный крючок – ужасная небрежность, с точки зрения Ядвиси.

– Подожди минутку, – сказала она, небрежно бросила на пол саквояж и принялась шарить по многочисленным кастрюлькам и горшочкам на столах и полочках.

– Что ты делаешь? – удивилась Эрика.

– Ищу что-нибудь нам на завтрак. Вот, возьми булочку. Она, правда, немного подсохла, но еще вполне съедобная. А вот кофе! Конечно, вчерашний и холодный. Ну, ничего. Будешь кофе?

– Ядвига! – испугалась Эрика. – Но разве можно вот так… брать… без спроса…

Ядвися обернулась, насмешливо сверкнула глазами.

– А у кого ты собираешься спрашивать? И потом, ты же у себя дома. Так что ешь, пожалуйста, без разговоров. Не хватало, чтобы ты хлопнулась по дороге в голодный обморок.

И, подбадривая сообщницу личным примером, Ядвися вонзила зубы в подсохшую пшеничную булочку. Эрика, поколебавшись, тоже принялась за еду.

– Завтра утром уже будем в Дюрвиште, – сквозь булочку сказала Ядвися. – Хорошо бы к этому времени Иохан отыскался. Я тогда уговорю его вернуться домой.

– Тебе разве плохо в Наньене? – обеспокоено спросила Эрика.

– Как сказать… – еще неделю назад Ядвисю привела бы в восторг возможность навсегда поселиться в одном доме с ненаглядным Иштваном. Но после вчерашнего она и видеть не желала этого предателя. – Дома все равно лучше, – выкрутилась она. – Если бы ты только знала, Эрика, какой у нас там чудесный заросший парк. Иохани все грозится его вычистить и обстричь, но я не позволяю. Чего хорошего в оболваненных деревьях и квадратных ровненьких клумбах? Уверена, Иохани и самому больше по душе дикие заросли, а грозится он только для порядка. Ну и чтобы меня подразнить.

Они допили холодный кофе (который Ядвися нашла вполне терпимым, а Эрика – отвратительным), поставили грязные чашки в таз, положили в карманы еще по одной вчерашней булочке (про запас) и вышли через черный ход во двор, а оттуда в парк. На траве еще лежала роса, по дорожкам клубился предрассветный туман. Не проснулась еще ни одна птица. Тихо и сумрачно было в парке, деревья казались вырезанными из черного картона. Подхватив юбки, чтобы не волочились по сырому гравию дорожек, девушки заспешили к воротам.

Их никто не остановил – в парке, как и во дворце, не было ни одной живой души. До станции они добрались уже засветло. Эрика ужасно устала тащить саквояж, оттянувший ей все руки, но ни разу не пожаловалась. Ядвися посматривала на нее с одобрением: герцогская сестра, тихоня и молчальница, пробуждала в ней все более отчетливые симпатии. Надо будет посоветовать Иохану, чтобы получше присмотрелся к девочке, решила Ядвися. А то он ничего не видит дальше голубых глаз и розовых губок.

Еще через полчаса девушки сидели в уютном купе поезда.

– Здесь гораздо просторнее, чем в каюте дирижабля, – заметила Эрика.

– Мне так хотелось бы полететь на дирижабле! – отозвалась Ядвися. – Наверное, сверху все кажется очень красивым.

– Очень.

– Жаль, что у нас мало денег, – вздохнула Ядвися.

Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Застучали колеса. Эрика забилась в уголок и притихла, глядя в окно. Ей вспоминался недавний полет: как она стояла на палубе у панорамного окна, а пан Иохан стоял рядом, наклонял к ней красивую голову, улыбался своей светлой улыбкой, говорил что-то… Читал стихи. Эрика вспомнила выражение его глаз в ту минуту – они стали совсем прозрачные, как настоящие аквамарины, – и вдруг с ужасом поняла, что окончательно влюбилась. И никакой другой жених, кроме барона Криуши, ей не надобен. И если брат захочет выдать ее за кого-нибудь еще, она лучше уйдет в монастырь к Ирисовым сестрам. Потому что ни один до смерти влюбленный мужчина не будет смотреть на нее так, как смотрел пан Иохан – нисколько ее не любя. Один этот взгляд дорогого стоил.

Глава 11

Пан Иохан еще не видел шатров, но уже знал, что табор расположился неподалеку. Об этом свидетельствовало множество мелочей: среди лесной травянистой свежести вдруг потянуло дымом; ветер принес обрывки гортанных фраз, перезвон гитарных струн и лошадиное ржание; залаяла собака. Пан Иохан остановился в раздумье, и Улле обернулась к нему через плечо:

– Что-то не так?

– Пожалуй, вам лучше пока остаться здесь.

– А вы?

– А я, прежде чем выйдем к ним открыто, хочу поглядеть, что это за люди.

– Тогда я пойду с вами. Не беспокойтесь, они меня не увидят, – улыбнулась Улле. – Вы же знаете, я умею становиться незаметной, когда желаю.

Возразить на это было нечего, и пан Иохан, скрепя сердце, согласился.

– Хорошо, будь по-вашему. Только лучше не медлите с… превращением. Мне так будет спокойнее.

Его последние слова еще не отзвучали, а Улле уже послушно развеялась в воздухе золотистой пыльцой.

Оказывается, навык бесшумного подкрадывания еще не совсем забылся. Еще бы, столько раз он спасал пану Иохану жизнь в той далекой уже войне! Со стороны, правда, по-партизански крадущийся через лес барон выглядел несколько нелепо, но смотреть на него было все равно некому. Разве только Улле, которая плыла себе меж деревьями безмятежно сияющей в лучах утреннего солнца дымкой. И нелепость ситуации едва ли ее волновала.

Никем не замеченный, пан Иохан добрался до самого края леса и устроился в густых зарослях орешника; а его спутница потекла ленивой дымкой вперед. До ближайшего шатра было шагов двадцать, и со своего места пан Иохан прекрасно видел всю поляну с раскиданными по ней пестрыми шатрами и кибитками.

Табор был большой, одних только детишек барон насчитал полтора десятка. Сосчитать их было не так уж и легко: на месте ребятне не сиделось; маленькие увертливые фигурки с воплями и смехом носились взад и вперед. К тому же, на взгляд пана Иохана, все они были на одно лицо: одинаково смуглые, черноволосые, чумазые и голосистые. От их звонких гортанных криков звенело в ушах.

На вытоптанном пятачке между шатрами горел костер; над ним стояла тренога, к которой за крюк был подвешен котелок. Простоволосая женщина в пестром и, на взгляд пана Иохана, вульгарном платье, помешивала в нем ложкой с длинной ручкой. Еще несколько таких же ярко одетых женщин и один мужчина сидели поодаль. Мужчина держал на коленях гитару и, склонив к ней кудлатую голову, что-то наигрывал. Ветер доносил до пана Иохана только отдельные аккорды, которые не складывались в цельную мелодию, но, вероятно, мужчина заиграл плясовую, поскольку одна из женщин вдруг вскочила и, потряхивая плечами и взметая цветными юбками, прошлась перед сидящими товарками в жарком диком танце. Остальные женщины вскинули над головами смуглые руки, подбадривая танцовщицу хлопками в ладоши. Ритм все ускорялся, музыкант поднял голову и смотрел теперь на танцовщицу, которая кружилась уже вовсе неистово, так что юбки ее разлетелись по воздуху, обнажив по колени смуглые стройные ноги.

– Ах, как красиво! – восхищенно прозвучал в ушах пана Иохана бесплотный голос Улле, и он завертел головой по сторонам – не вернулась ли незаметно посланница? Но не увидел ее ни в человеческом, ни в эфирном воплощении. Оставалось только догадываться, каким образом она сумела переправить на расстоянии свой голос.

– Вы видите, барон?

– Вижу, – прошептал пан Иохан. – А как у вас это получается – говорить со мной?

– О, я еще и не такое умею, – с легким оттенком высокомерия усмехнулась Улле. – А вы, если хотите что-нибудь сказать, можете просто подумать – я услышу. Только думайте отчетливо, не отвлекаясь ни на что постороннее.

– Так вы слышите мои мысли? – поразился пан Иохан. Эта новость не вызвала у него восторга.

– Да, я могу слышать мысли, если в этом есть нужда. Но не пугайтесь, у меня нет привычки подслушивать из пустого любопытства.

– А вы видите ее высочество?

– Пока нет. Не торопитесь, барон, дайте оглядеться.

– Только будьте осторожны, панна Улле, умоляю.

Музыка вдруг оборвалась резким аккордом, и в то же мгновение танцовщица упала на колени, словно подкошенная, и перегнулась назад, запрокинув голову и почти касаясь затылком земли. Послышались одобрительные возгласы.

– Сколько в этих людях жизни! – сказал голос Улле. – Извините за откровенность, но ваши знакомые по сравнению с ними – просто снулые рыбины!

– Спасибо на добром слове.

– Вы не согласны?

– Нет.

– Судя по вашему тону, вы все же обиделись. Ведь обиделись же?

– Это неважно, панна Улле. Прошу вас, поскорее найдите ее высочество… если только она здесь.

Посланница замолчала; прошло не больше минуты, но пану Иохану показалось, что он ждет целую вечность. Он уже готов был выйти из своего укрытия на поляну и приступить к расспросам, а там будь что будет.

Он почти решился, когда вновь послышался голос Улле, на этот раз слегка взволнованный.

– Барон! Кажется, я нашла.

Пан Иохан стремительно выпрямился в полный рост, готовый броситься на выручку королевне.

– Где?

– Не торопитесь. Сначала послушайте. И вот что… закройте глаза.

– Зачем?

– Закройте. Можете вы хотя бы минуту не задавать вопросов?

Пан Иохан, внутренне скрепившись, повиновался. И изумленно вздохнул, когда перед внутренним взором предстала яркая и отчетливая картина: две немолодые женщины, сидящие на бревне перед одной из кибиток с наглухо задернутым пологом. Одеты они были с той же режущей взгляд пестротой, что и молодые их соплеменницы, а их неряшливо свисающие на лицо волосы отчасти прикрывали ярко-красные платки. Одна цыганка курила трубку, словно мужчина, вторая щелкала орехи: разгрызала скорлупу удивительно крепкими зубами и тут же сплевывала, а ядрышки съедала. Пан Иохан видел все это так ясно, словно стоял в двух шагах от женщин.

Спустя секунду он услышал голос той, что курила трубку.

– Где твой малый-то? – повернулась она к соседке. – Все городскую приблуду обхаживает?

– Ага, – неспешно ответила та. – Всю ночь с ней просидел.

– А ты и не разогнала?

– А что, дело молодое, пусть его.

– Ох, не хорошо это, – осуждающе сказала курильщица, вынув из зубов трубку. – Не годится так-то. Чем ему наши девушки не угодили? Чего за эту моль бледную ухватился вдруг? Как будто околдовала она его, вмиг ума лишился! Схватил, уволок, как паук муху…

– Пусть его, – повторила вторая женщина. – Хоть такая ему приглянулась, и то ладно, а то на девушек совсем и не смотрит, нос воротит, ни одна не по нём…

Кровь отхлынула от лица пана Иохана: он понял, про какую «городскую приблуду» и «бледную моль» говорили цыганки.

– Панна Улле!..

– Спокойнее, барон, – откликнулась посланница. – Я сейчас загляну в домик и посмотрю, действительно ли это наша беглянка.

– Скорее!

Напружинив все мускулы, пан Иохан ждал и дождался: в его ушах раздался короткий отчаянный вскрик королевны Мариши, и почти одновременно с ним прозвучал взволнованный голос Улле:

– Барон!.. Сюда!

Куда именно «сюда», пан Иохан не стал дослушивать – от нетерпения кровь в нем кипела, – решил, что разберется на месте. С треском, кое-как уклонившись от упругих веток, так и норовящих хлестнуть в лицо, он проломился сквозь орешник и выскочил на поляну. Огляделся. Похоже было, что отчаянный крик королевны никого не встревожил, а вот появление нового действующего лица вызывало живой интерес. Несколько мальчишек, пробегающих мимо, остановились как вкопанные, пооткрывали рты и уставились на встрепанного барона черными, как вишни, глазенками. Женщины у костра тоже его заметили: одна из них показывала на него пальцем остальным; гитарист отложил инструмент и поднялся; рука его потянулась к поясу, за которым торчал тесак. А еще к пану Иохану подбежали несколько собак, которые, правда, вели себя пока что дружелюбно и ограничились обнюхиванием его ног.

Барон искал взглядом двух цыганок, которых показала Улле. Почему-то ему казалось, что королевна Мариша непременно скрывается в фургончике за их спинами. Но весь табор был – движение, мельтешение ярких пятен, и пан Иохан никак не мог сосредоточиться. Меж тем, медлить было непозволительно, каждая секунда была драгоценна. Трудно представить, что делали с королевной Маришей, если она начала кричать, позабыв про гордость и королевское достоинство.

– Панна Улле! – в отчаянии крикнул пан Иохан. – Где вы? отзовитесь!

– Сюда! – вспыхнуло в голове, и справа, на самой границе зрения, начал разгораться золотой свет. Повернувшись, барон увидел, что сияние исходит от той самой – или, вернее, из той самой кибитки, которую он безуспешно искал. Не было никаких сомнений, что это именно она – перед нею пан Иохан увидел двух цыганок с алыми косынками на волосах. Потеряв всю свою невозмутимость, они вскочили на ноги и с изумлением пялились на неземной свет, который пробивался сквозь полотняный полог и с каждой секундой разгорался все ярче и яростней. Пан Иохан осторожно протиснулся между меховыми боками собак и побежал навстречу сиянию.

Ему оставалось сделать всего несколько шагов, когда сияние вдруг угасло, а фургончик заходил ходуном. Вероятно, посланница Улле сочла нужным вмешаться и приняла человеческое обличие, хотя барону неясно было – зачем. В виде облака она могла и обезопасить себя, и защитить королевну, ведь соприкосновение с ней грозило недоброжелателю самое меньшее болевым шоком; пан Иохан помнил, чем закончилась его попытка притронуться к облаку. Но об этом можно было подумать и позже.

Он не слишком деликатно оттолкнул плечом цыганок, оказавшихся на пути, взлетел по двум ступенькам приставной лестнички и отдернул полотняный занавес кибитки. Внутри было сумрачно, и после яркого солнечного света пану Иохану показалось, что он попал в непроглядную ночь. В глубине фургона происходила какая-то возня; кажется, боролись двое. Боролись отчаянно, но молча, слышалось только учащенное дыхание и пыхтенье. Пан Иохан бросился вперед, но запнулся обо что-то мягкое и полетел на пол. На помощь пришла военная выучка – тело само вспомнило все, что было нужно, и отреагировало должным образом: и подобралось, и сгруппировалось, так что барон мягко перекатился через плечо… и уже далеко не так мягко ударился плечом же о деревянный бортик фургона (а может, впрочем, это был вовсе не бортик, а сундук, не разобрать). Пан Иохан поднялся сначала на колени, потряс головой, потом выпрямился в полный рост. Глаза уже привыкли к сумраку, и можно было разглядеть внутреннее убранство кибитки, весьма пестрое и даже беспорядочное. Но пана Иохана больше интересовали те двое, которые продолжали борьбу, не обратив на вторжение извне никакого внимания.

– Панна Улле? – позвал он. – Панна Мариша?

Пыхтение прекратилось, дерущиеся расцепились, и на секунду установилась тишина. Но уже в следующее мгновение кто-то вдруг бросился на пана Иохана с приглушенным рычанием. Второй человек, прижатый было к полу, приподнялся; мелькнули растрепавшиеся белые волосы, фиалковым отсветом полыхнули глаза.

– Барон!..

Пан Иохан мельком порадовался, что королевна, наконец, отыскалась, и тут же заставил себя сосредоточиться на противнике. Тот как раз налетел на него, замахиваясь изогнутым ножом. Вот так гостеприимные люди!.. Рассматривать буяна досконально было некогда; пан Иохан только отметил, что это высокий, крепкий мужчина с буйной черной гривой волос, в синей рубахе. Барон легко перехватил руку с ножом, но вот удержать ее было значительно труднее, противник был вовсе не какой-нибудь слабосильный хлюпик, да и приемы его были отнюдь не из арсенала благородного человека. Пан Иохан неплохо боксировал, но его умения были бесполезны против соперника, который не признавал никаких правил. Пришлось и барону позабыть о правилах. Несколько секунд они боролись, не произнося ни звука, и ни один из них не мог взять над другим верх; но вот цыган провел подлую подсечку, и пан Иохан грохнулся на пол. Никакого преимущества, впрочем, противнику это не дало, поскольку барон держал его крепко и в падении увлек за собой. Сцепившись, они покатились по полу, то и дело натыкаясь на острые углы и сшибая мелкие предметы. Что-то падало и разбивалось; под спиной, больно впиваясь в кожу, хрустели глиняные черепки. Несколько раз пан Иохан влетал головой во что-то мягкое и податливое – не иначе тот самый предмет, об который он споткнулся при входе. Почудилось даже, будто предмет этот пошевелился и простонал что-то, но за это барон не поручился бы. Мало ли что примерещится в пылу схватки…. Блестящее лезвие ножа так и мелькало в опасной близости от его лица и горла, и это было не очень-то приятно. Не более приятным было и перекошенное от злости лицо цыгана, а еще барону не понравилась кровь на его губах и подбородке. Можно было подумать, будто этот человек грыз чью-то живую плоть, словно дикий зверь. Неужто он умалишенный?

Вскоре пан Иохан начал уставать, тогда как противник по-прежнему был полон сил. Они катались по тесному фургону туда и сюда, покуда барон не оказался прижат лопатками к полу. Цыган тут же навалился сверху, придавил ноги и нацелился ножом в лицо, а свободной рукой вцепился барону в горло. Оскалившись от напряжения, пан Иохан одной рукой пытался отвести от себя нож, а второй схватил противника за ухо и принялся его выкручивать; но проклятый цыган, казалось, был вовсе не чувствителен к боли, и с каждой секундой барон понимал все отчетливее, что поединок этот он проиграл. Он разозлился: противно было бы умереть с этакой гадкой рожей перед глазами, – и злость придала ему сил. Он рванулся и почти скинул с себя противника, но тот откинул голову и быстрым, сильным движением клюнул его лбом в переносицу. Искры из глаз так и посыпались, а в голове поплыл звон; на несколько секунд пан Иохан потерял сознание. Руки его ослабли; и тут ему пришел бы конец, если бы цыган вдруг не обмяк и не повалился на него мешком. Нож, глухо звякнув, упал на пол. Пан Иохан перевел дыхание и попытался приподняться, но для начала нужно было скинуть с себя тяжелое тело. После сокрушительного удара, выбившего из него дух, пан Иохан едва ли справился бы с этой задачей самостоятельно; однако, кто-то, кого он не видел за растрепанной гривой цыгана, взялся ему помогать. С помощью неведомого доброжелателя барон, наконец, высвободился из-под поверженного противника, сел и увидел перед собой бледное девичье личико с размазанными по щекам и подбородку полосками подсохшей крови. Королевна Мариша была похожа теперь не на фиалку в сугробе, а на маленькую испуганную девочку. Прическа ее растрепалась, и непокрытые светлые волосы беспорядочными прядями спадали на лицо и плечи; платье на груди было разорвано. В руке она сжимала плеть, тяжелая рукоять которой могла сама по себе послужить оружием.

– Этим вы его и приласкали? – спросил пан Иохан, глазами указав на цыгана.

Губы королевны вдруг задрожали.

– Я убила его, да?

– Не думаю. Полежит, отдохнет, и будет лучше прежнего, – возразил пан Иохан. – Спасибо вам, панна, вы мне жизнь спасли.

Королевна Мариша посмотрела на плеть и вдруг отбросила ее с отвращением и ужасом, как будто это была змея. Следующий ее поступок стал и вовсе полной неожиданностью: она порывисто обняла пана Иохана за шею и прижалась к нему. Он почувствовал, что она дрожит, а сердце ее колотится часто-часто, как у птички.

– Этот человек вас поранил? – спросил барон, вспомнив о кровавых мазках на лице королевны. Она помотала головой и всхлипнула.

– Я так испугалась!

Еще бы! – хотел ответить пан Иохан, но его опередили.

– Ну-ка, парень, повернись, только медленно! – коверкая слова, сказал незнакомый хриплый голос. – И так, чтобы я руки твои видела!

Барон повернулся – вместе с Маришей, которая не желала его отпускать. В треугольном проеме, образованном двумя половинами полога, стояла цыганка, та самая, которая минут десять назад мирно курила трубку на чурбачке перед кибиткой. Теперь вместо трубки она держала в руке старинный мушкет, дуло которого смотрело прямо в лицо пану Иохану.

– Это еще что такое? – сквозь зубы проговорил он. – А ну бросьте оружие.

– Ага, щаз, – отозвалась цыганка и на своем языке вдруг гаркнула что-то во всю силу легких, так что даже в ушах зазвенело. Кибитка закачалась, полог раздвинулся, и полоска света упала на загадочный продолговатый предмет, который не давал покоя пану Иохан с тех пор, как он перешагнул порог этого своеобразного жилища. С удивлением и ужасом он понял, что это никакой предмет, а лежащий ничком человек… женщина, и ее платье было ему очень хорошо знакомо. Посланница Улле! И досталось же ей, наверное. Жива ли?.. Барон старался разглядеть, дышит ли она, но его внимание отвлекла голова, просунувшаяся между двумя полотнищами. Эта голова принадлежала второй цыганке, тоже барону знакомой. Она вопросительно повела глазами, и ее черные брови взлетели под самый край алой косынки. Между подругами состоялся короткий, но весьма энергичный разговор, из которого пан Иохан не понял не слова. Впрочем, смысл его стал ясен уже через минуту, когда вторая цыганка наклонилась и выудила из груды беспорядочно наваленного барахла тонкий кожаный ремень.

– Девку-то отпусти, – велела та, что держала мушкет.

– Да я ее и не держу, – честно сказал пан Иохан.

– Ага, – повторила она и повелительно шевельнула дулом мушкета. – Отлипни-ка от него, девка. Отодвинься в сторонку.

– Вы об этом пожалеете! – холодно сказала королевна Мариша.

Цыганка недобро прищурилась.

– Обоих вас, что ль, пристрелить разом, а?

– Делайте, как она говорит, – скрепив сердце, шепнул пан Иохан.

– Но…

– Прошу вас!

Королевна неохотно повиновалась.

– То-то же, – сказала цыганка и бросила товарке: – Вяжи его, Гита. И покрепче! А ты, парень, руки за спину.

Пан Иохан прикинул расстояние, отделяющее его от мушкета. Вышибить бы его, да и дело с концом. Но по-всякому получалось, что расклад не в его пользу: пока он дотянется до оружия, тетка успеет выстрелить. Может, и не убьет, но ранит наверняка, на таком расстоянии и кривой не промахнется.

Делать нечего, барон, скрипя зубами, завел за спину руки, и Гита тут же опутала ремнем запястья. Пока она возилась (по всему было понятно, что связывать пришлецов ей приходилось отнюдь не каждый день), пан Иохан разглядывал неподвижно лежащую посланницу Улле. Значит, все-таки не убереглась, несмотря на самоуверенные заявления… Он закусил губу. Главное, чтобы посланница была жива. Если жива, то сумеет себя вылечить. А он уж как-нибудь выкрутится, не первый раз руки вяжут.

– И-и! – сказала цыганка, подергав ремень. – Слабо, Гита. Слабо! Затягивай еще.

Гита охотно послушалась и добилась того, что ремень чувствительно врезался в запястья.

– Перестарались, – сказал пан Иохан.

– Ничего, потерпишь. Зато буянить больше не будешь, посидишь смирно. Гита, давай теперь девку.

– Только попробуйте меня тронуть! – зашипела королевна Мариша, но никто ее шипенья не испугался.

– Тихо, тихо! А то враз твоему дружку мозги вышибу.

Марише, согласно ее королевскому достоинству (никому, впрочем, тут не известному, но действующему, вероятно, исподволь), руки связали шелковым платком не то шарфом. На очереди была посланница Улле.

– А ты почто, парень, Петра пришиб? – строго спросила цыганка у пана Иохана.

– Поделом ему. Впрочем, мне кажется, он жив, – буркнул тот без особой уверенности – не всякая голова выдержит соприкосновение с таким тяжелым и твердым предметом, как рукоять плети.

– Живой? – отложив мушкет, тетка склонилась к недавнему противнику барона. Похлопала его по щекам, наклонилась к лицу. Покивала удовлетворенно. – А и правда. Сейчас оклемается. А все-таки, чего не поделили? Или это – твоя женщина? – она ткнула пальцем в покрасневшую от злости королевну.

– Моя, – не моргнув глазом, ответил пан Иохан.

– А эта? – цыганка кивнула на поверженную Улле. Та, словно услышав, что о ней говорят, слабо пошевелилась, и у барона камень с души свалился. Жива.

– И эта тоже.

– Ишь ты. Одной, значит, мало… А ты кто такой вообще будешь, парень?

– Не ваше дело.

– Паныч, небось, – хмыкнула цыганка. Бесцеремонно схватила его твердыми пальцами за подбородок, заставила повернуть голову вправо и влево, вглядываясь в лицо. – Оно и видно. А откуда ты туточки взялся?

– С дирижабля. Он… упал в озеро, – пан Иохан решил несколько отступить от истины, но избежать долгих объяснений. – Учтите, если дотронетесь до этих женщин хотя бы пальцем, у вас будут серьезные неприятности.

– Ой, напужал. А чего же вас, паныч, сюда-то понесло, а не в город? – резонно вопросила цыганка, подбоченившись.

Пан Иохан промолчал. Если ему и придется давать отчет об этой непредвиденной прогулке, то уж конечно не этим теткам.

– Ну ладно, посиди пока. Подумаем, чего с тобой делать. И ты тоже посиди, девка, – обратилась цыганка к Марише. Та одарила ее негодующим фиалковым взглядом. – Гита, а ну, принеси-ка ведерко воды, – велела она товарке, а сама присела рядом с Петром, который до сих пор не подавал признаков жизни. Мушкет снова оказался у нее в руках, только смотрел он уже не на барона, а в голову королевне. Ишь, тетка, поняла, что к чему.

Пан Иохан терпеливо ждал. Ну, что такого могут сделать с ним эти люди? Не убьют же. Зачем им лишние неприятности с властями? Законопослушными гражданами, конечно, их не назовешь, и все-таки на убийство, да еще беспричинное, вельможи они не пойдут. Другое дело, если бы в драке… Вот ранить, пусть даже нечаянно, кого-нибудь из девушек могут, и это плохо. Как бы отобрать мушкет? Впрочем, даже с оружием уйти будет трудно, пока панна Улле остается без сознания. Вот если бы порешить дело миром… Попробовать договориться? Пообещать награду за освобождение королевны и посланницы? Черта с два! Пан Иохан не взялся бы предсказать, как они поведут себя, узнав, кого случай привел в их лагерь.

Он незаметно пошевелил кистями и понял, что почти их не чувствует – онемели, отекли. Слишком туго их Гита стянула. Перестаралась. Нужно освободиться как можно скорее.

– Почему у вас кровь на лице? – обратился он к Марише, делая вид, будто в фургончике они только вдвоем. – Этот человек вас… ударил?

– Нет, – сумрачно отозвалась та. – Он пытался меня поцеловать. А я его укусила.

– Понятно, – пан Иохан вздохнул с облегчением. – А я уж было подумал, что это он вас… покусал.