Текст книги "ВРЕМЯ УЧЕНИКОВ 1"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

6. ГУТА ШУХАРТ, 26 ЛЕТ, ЗАМУЖЕМ, ДОМОХОЗЯЙКА

Веточки корявые, туман-то этот и в самом деле пропал! Похоже, Барбриджу все-таки можно верить… По крайней мере, до сих пор дорога полностью соответствует его рассказу. Ага, а вот и они, голубушки, обещанные вагонетки, где сталкеры устраивают передышку. Наконец-то!.. А вон и разбитый верто– лет, валяется метрах в двухстах от насыпи. Все верно, зна– чит, тут надо сворачивать с насыпи. Справа должно быть боло– то. Веточки корявые, а туман-то там висит, как и висел, – ничего не видно.

Ладно, подруга, самое время перекусить. Съесть шоколад– ку да кофе попить. Сигарету выкурю, от самого кладбища не курила. Передохнуть не помешает. По трясине дальше шагать, не по шпалам да кладбищенским дорожкам. Хотя здесь и шпалы могут оказаться хуже трясины. Запросто… Как говорит Рэд – Зона есть Зона…

Ах, Рэд, мой Рэд!.. Что же ты натворил на этот раз? Не– ужели ты и в самом деле пошел за Золотым шаром? Зачем взял себе в напарники Артура Барбриджа, ничего не сказав безного– му? И почему вы до сих пор не вернулись? Ведь раньше ты ни– когда не пропадал больше чем на трое суток. А сегодня уже шестые!.. Да только не верю я в твою смерть. Что бы там ни говорила эта старая безногая сволочь… Не верю я! И не по– верю, пока сама не увижу тебя мертвым!.. Черт бы побрал его, этот проклятый туман! Не могу же я и дальше идти на ощупь.

Веточки корявые, куда он делся, этот чертов туман? Ведь только что покрывал все болото… А впрочем, к чему голову ломать? Пропал и пропал. И слава Иисусу!

Так, Барбридж сказал, чтобы я спускалась с железнодо– рожного пути очень осторожно. Иначе начнет осыпаться под но– гами галька. А это вроде бы опасно. Хотя чем опасно, я так и не поняла. Ну и плевать!.. Черт, как вниз тянет! Рюкзак тя– желоват получился. Все-таки продукты в нем, на трое суток взяла. Как Барбридж посоветовал… Неужели мне и в самом де– ле придется провести здесь целых трое суток? Да я же с ума сойду!.. Впрочем, об этом сейчас лучше не думать…

Ого, ничего себе болото! А Барбридж говорил, что оно проходимо. Может, я заблудилась?.. Впрочем, нет, все верно. Вон он, тот холм. С обгорелым деревом на вершине. Этот холм старик велел обойти справа. Еще правее должен остаться дру– гой холм. Вот он. У него вершина голая, а по всему склону каменная осыпь. Нет, болото – то самое, вон и темно-серое пятно виднеется, окруженное ржавой водой. Взглянем-ка на карту… Да, в этом самом месте Барбридж поставил крестик, сказал, тут лежит сталкер-неудачник. Вернее, то, что от того сталкера осталось… Может быть, это и есть Стефан Норман, Очкарик, сын старой Эллин. Шел в карьер с надеждой, наверня– ка желал изменить свою жизнь. Может, отца хотел вернуть из Европы… А теперь от него лишь темно-серое пятно осталось. Да крестик на карте. Кстати, Барбридж еще два крестика пос– тавил: один на склоне левого холма, а другой – на каменной осыпи правого. Сказал, между этими крестиками и пролегает наиболее безопасная дорога. Ишь ты, наиболее безопасная!.. Не просто безопасная, а на-и-бо-ле-е. Запугивал, старый хрыч!.. Вот только никаких темно-серых пятен на склонах хол– мов я что-то не вижу. Достанем-ка бинокль… Нет, все равно ничего не видно. Должно быть, от этих двух сталкеров даже пятен не осталось. А вдруг и меня то же ждет?.. Пресвятая Дева, спаси и помилуй!

Э-э, голубушка, с такими мыслями соваться в болото – последнее дело. Что бы ни случилось, от тебя останется Мар– тышка. Но ради ее, Мартышки твоей, ты просто обязана дойти. И вернуться!

Так, выберем ориентир, вон тот камень под левым холмом,

– и вперед, подруга!..

Хм, а идти-то и в самом деле не очень трудно. Надо только вовремя переставлять ноги, чтобы не засасывало са– пог… Веточки корявые, а ведь жарко становится! Солнце-то уже вовсю раскоптилось… Но вперед, подруга. Вперед! Раз – шагнуть правой ногой, два – выдернуть левую, три – окунуть ее в трясину, четыре – выдернуть правую. И снова – раз, два, три, четыре… Раз, два, три четыре… Рэд тут прошел, и я пройду. В туалет-то за вагонетками ходили многие, но две кучки явно посвежее… Раз, два, три, четыре… Хорошо, что я крепкая женщина, не худосочье какое-нибудь… Раз, два, три, четыре… А Дина Барбридж хоть и крепка, а здесь бы не прошла. Не та порода! И лжет она, сука, со своими намеками! Не мог Рэд к ней бегать! Его одним телом да глазами не ку– пишь… Интересно, а что он во мне нашел? Столько лет прош– ло, а ведь до сих пор не знаю… Раз, два, три, четыре… «Ласточка моя!..» А мама так и не простила, даже когда на смертном одре лежала – не простила. «Дура ты, Гута! Он же проходимец, не будет у вас семьи. Сегодня он на воле – завт– ра в тюрьме. Аборт нужно делать!..» Раз, два, три, четыре… А сама-то аборт не делала, родила меня. Как будто ей было легче… И если вспомнить, то, когда мы с Рэдом познакоми– лись, во мне тоже были одно тело да глаза. Этим я его и ку– пила. Не права оказалась мама, есть у нас семья! И насчет Дины я не верю. Не мог Рэд с нею, никак не мог… Раз, два, три, четыре…

А вот и камень. Веточки корявые, да я же мокрая как мышь. Надо отдохнуть немного. Холм закрыл солнце, очень кстати! Жаль только, ненадолго…

Достанем-ка карту, сориентируемся. Хорошо, школа у нас скаутская была! Вот и пригодилось… Барбридж сказал, отсюда надо идти параллельно железнодорожной насыпи, оставляя тем– но-серое пятно чуть в стороне… Э-э, а пятно-то уже и не пятно вовсе. Отсюда уже видно, что это груда тряпья. Пресвя– тая Дева, помилуй и спаси! Не карай меня, Зона, я ничем пе– ред тобой не провинилась. Ведь ребенок, которого я родила, отчасти и твой. И папаню Рэдова ты оживила. Так что отчасти я даже родственница твоя… И прошу тебя: сделай так, чтобы Рэд мой был жив и чтобы я нашла его!..

А хорошо, что у нас такая соседка! Даже не спросила ни– чего. «Иди себе, голубушка, спокойно, я с дочкой посижу. Только будь осторожна!»

Я буду осторожна, Эллин. Ой как буду – мне иначе нель– зя! Иначе тебе, Эллин, с чужой дочкой сидеть долго придет– ся…

А вот и солнце из-за холма выглянуло. Опять палит. Ну да ничего, с солнцем веселее. Было бы намного хуже, если бы пошел дождь. И так воды кругом хватает…

Веточки корявые, а где она, вода-то?! Лишь кочки да су– хая трава между ними… Неужели Барбридж забыл, как выглядит это место?! Нет, вряд ли. Память у безногого еще та, позави– довать можно. Да и груда тряпья по-прежнему на своем месте.

Значит, двинемся дальше, подруга. Раз, два, три, четы– ре… Веточки корявые, зачем я считаю? Трясины-то нет…

Интересно, что это тут за ржавая палка, рядом с остан– ками Очкарика? Посох, что ли? Ржавая – значит металлическая. Хорош посох!.. Главное, удобный. Комаров отгонять можно, хи-хи-хи…

О Пресвятая Дева, как же палит это солнце! Можно поду– мать, я антрекот на плите, хи-хи-хи…

Ой, мама! Да это же не солнце вовсе, не может солнце так палить!!!

Ну вот, началось!.. Дохихикалась, подруга!.. А ну-ка, быстро носом в траву! Что там говорил Барбридж? «При любых неожиданностях ложись животом на землю и не шевелись. Что бы ни происходило с тобой, не шевелись!..»

Животом-то на землю просто, а вот попробовал бы старый хрыч не шевелиться, когда так припекает!.. Лежать, подруга, лежать! Уж если мужчины здесь умудрились вытерпеть, то и ты потерпишь. Не такое терпела. Тебе ли, подруга, бояться муче– ний! Вот когда рожала Мартышку, это было настоящее мучение. Хоть и не чета той, другой боли… когда Мясник показал те– бе, кого ты родила. Это было не просто больно, это было… А как завизжала тогда сестра! И всякий раз визжала, сука, если надо было везти ребенка на кормление. Орала, что этого уб– людка она в руки не возьмет. Даже под страхом смерти… Спа– сибо Мяснику, сам привозил, осторожно передавал в твои руки крохотное, заросшее золотистой шерсткой существо. И заворо– женно смотрел, как оно касается кривящимся ротиком маминой груди. У Мясника был, конечно, собственный интерес, наука его поганая, но все равно спасибо ему!.. Он делал свое дело и не считал Мартышку дьявольским отродьем. Не то что вы, су– ки… Все вы одним миром мазаны! Вы, акушерки, ненавидящие безгрешного ребенка… И вы, боящиеся заразиться роженицы… И вы, врачи, забывшие свою клятву… А уж вы, соседки по старому дому!.. Всем вам назло я вытерплю. Не такое, бывало, от вас терпела!.. О Пресвятая Дева, до чего же мне больно!!!

У-у-уф, мамочка! Как легко стало, как прохладно… Неу– жели все-таки признала меня Зона, не стала карать? Покурить бы сейчас, но Барбридж говорил, тут задерживаться нельзя.

Вот она, лощинка между холмами, по которой проходит «наиболее безопасная» дорога. Самое сложное место на всем пути к карьеру… «Запашок там будет, девочка моя, так ты не того… не дрейфь». Сволочь безногая! Раз сказал «запашок», значит, вонь еще та окажется… Ладно, подруга, коли связа– лась со Стервятником, на запахи не жалуйся! Шагай себе и ша– гай!

Веточки корявые, да это же совсем не та лощина. То есть та, конечно. Но жижи, о которой говорил старик, что-то не видно. А вон и камень, мимо которого нужно пробираться, лишь нырнув с головой. Только сухо вокруг. И не пахнет. Ну совер– шенно ничем не пахнет!

Ладно, Зона она и есть Зона… Врал старик или не врал, а по сухому проползти всяко проще, чем тащиться по пояс в грязи. Однако на правый холм поглядывать будем.

Ага, все-таки не врал. Вот они, огоньки эти. Словно ма– ленькие бледные цветочки. Ишь трепещут! Надо думать, дождя у неба просят, чтобы расти. Ого, растут! Да еще как растут!!! Что ж, пора и в землю носом…

Ну вот, тоже мне молния! Барбридж говорил, что чуть не ослеп и не оглох, когда в первый раз здесь очутился. Потом якобы научился – зажмуривался и рот открывал. Не похоже, чтобы тут зажмуриваться и рот открывать потребовалось. Хотя кожу на лице покалывает. Как будто освежающую маску наложи– ли.

Как я тогда в косметический салон на Седьмой улице схо– дила! Незадолго перед возвращением Рэда из тюрьмы… И по– пытка переплатить не помогла. «Простите, миссис, сегодня мы масок не накладываем… Нет, и стрижку сделать нельзя… Ма– никюр? Маникюрша болеет… Да, она у нас всего одна…» Зато потом, когда там побывал Рэд, обслуживали по первому разря– ду. Хоть и воротили физиономии в сторону. Деньги-то, впро– чем, брали, не брезговали…

Так, вот и еще одна «молния». Пшик, а не молния! Веточ– ки корявые, а воздух-то посвежел. Словно после грозы. Такое ощущение, что его пить можно. И усталость куда-то ушла…

А где же третья молния? Цветочки-то на склоне холма совсем погасли. Все-таки напутал что-то, старый хрыч. Или наврал… Вот и камень обещанный. Пресвятая Дева, не врал старый хрыч. Вон какая верхушка у камня, вся обгорела! Ви– дать, не одна молния в него саданула!

Да, не врал старый хрыч. Но если он не врал, то что же все это означает? Неужели Зона людей по-разному встречает? Барбриджа – молниями, и ныряй в грязь с головой. А меня – свежим воздухом, и дыши полной грудью… А почему бы и нет?! Зона есть Зона! И думать об этом мы не будем. Наплевать мне и на Барбриджа, и на грязь, в которую он нырял! Мне к Рэду пора…

Вот он впереди, автофургон. Тот самый, облупленный. В тени его Барбридж советовал передохнуть, да только теперь мне передых без надобности. Правда, слева, над грудой старых досок, должен обретаться какой-то «веселый призрак», но до него далеко. И слава Иисусу, потому что черт его знает, что он из себя представляет… Вот что из себя представляет «ко– мариная плешь» справа, я поняла, но уж туда-то можно заб– раться только сослепу…

И вообще, все эти «плешивые призраки» теперь совершенно не главное. А главное то, что на самой дороге ловушек больше не будет. И как ни сомневался во мне Барбридж, я все-таки дошла. Конечно, и старику спасибо. Кабы не его наставления, кабы не его карта, я, наверное, тоже лежала бы сейчас где-нибудь кучкой серого тряпья. А потом меня бы тоже нанес– ли на карту, новым ориентиром. И кто-нибудь из сталкеров, проходя мимо, думал бы: «Вот, наверное, здесь и валяется та дура, которая сунулась в Зону без провожатого». Это если бы Барбридж рассказал обо мне другим… Иначе и вовсе безымян– ным крестиком бы стала.

А вообще-то старик, кажется, все-таки запугать меня хо– тел. Столько страхов нагнал, столько ловушек на карте нари– совал. А на деле пшик получился, не более… Разве что пат– руль возле кладбища ловушкой назвать! Так и те чего-то пере– пугались, удрали, как шальные. Даже кусты не обыскали, в ко– торых машины спрятаны. Так, теперь ориентир – вон то красное пятно, оттуда идет дорога вниз, в карьер.

Нет, наверное, старик специально сочинял все эти свои ловушки, чтобы другие к Золотому шару ходить не повадились. Отпугивал сталкеров этими своими ловушками. «Комариные пле– ши» всякие, «веселые призраки», «зеленки»… Сказки для ду– раков… Впрочем, он прав. Если бы всякий мог прийти к Золо– тому шару за своим желанием, мир бы быстро к дьяволу отпра– вился. Люди всякие бывают, и желания у них всякие. Кому-то для полного счастья жену брата в постель заполучить доста– точно, а кому-то весь земной шар к ногам подавай…

Ладно, вперед, подруга!.. А с какой стати я так дрожу? И снова это ощущение. Как ночью на кладбище, когда патруль удрал. Будто смотрит кто-то с неба. Наверное, это глаза Зо– ны… Ты видишь, Зона, я твоя! Уж если ты позволила мне доб– раться до этого места, так позволь пройти и оставшиеся нес– колько сот ярдов. Прошу тебя! Ведь это такая малость…

А вдруг все-таки обманул, старый хрыч? С красным пятном все ясно, это действительно кабина экскаватора. А за ним по– лоса цвета молочного супа. По-видимому, дальний край карь– ера… Но есть ли там Золотой шар? И там ли Рэд?

Веточки корявые, опять жарит. Словно у плиты… А ведь мог обмануть, старый хрыч! Ведь как ни водит Рэд с ним зна– комство, относится он к Барбриджу мерзко. Достаточно вспом– нить тон, каким он со стариком разговаривает. Как будто простить ему чего-то не может… И Барбридж вполне был спо– собен отправить меня в путешествие ни за чем. Представляет себе сейчас, как жена Рыжего подходит к краю карьера, смот– рит вниз, а там никакого Золотого шара. Представляет себе и хихикает. Как хихикал все последнее время, разговаривая с Рэдом… Сволочь безногая!

Веточки корявые, чего это я так разъярилась?! Мне-то яриться пока рано. Вот Рэд бы разъярился. Уж он-то бы так разъярился, что не приведи Иисус! И потому невозможно, чтобы там, в карьере, не оказалось шара. Тогда Рэд, вернувшись с «рыбалки», переломал бы старику ноги. Хотя какие, к черту, у Барбриджа ноги!.. Значит, переломал бы руки. А может, и го– лову снес. И Барбридж это прекрасно знает.

Пресвятая Дева, добралась, вот он, карьер. Экскаватор, дорога уходит вниз. Все, как говорил старик. А вон и шар. Только почему-то он красный, а не золотой. И…

– Рэд!

Да обернись же ты, неужели не слышишь!

– Рэд!!!

Что ты смотришь на этот шар, сюда взгляни!

– Рэд! Это я! Я нашла тебя!

Нет, не слышит… Пресвятая Дева, да он и не шевелится вовсе. Совсем не шевелится. Словно статуя… Словно камен– ный… О Иисус, этот чертов шар превратил его в камень… Не может человек так стоять по своей воле. Мой Рэд никогда бы так не стоял… Будь ты проклята, Зона! Тогда превращай в камень и меня!

– Рэд, я иду к тебе!

Только не вляпаться в эти черные кляксы… Я иду к те– бе, Рэд! Я не отдам тебя Зоне!.. Ма-а-а-ма-а-а!!!

7. МАРТЫШКА – МАРИЯ, ДО 9 ЛЕТ

Когда именно ей начали сниться странные сказки, Мария не помнила. Во всяком случае, эта сны появились еще до того, как надолго уехал папа. Мамулечка говорила, что папу забрали в армию. Злые соседи утверждали, что папу упрятали в тюрягу. А добрые молчали. Мария верила мамулечке, потому что упряты– вать папу в тюрягу было не за что. В тюрягу упрятывают пло– хих людей, а папа всегда был хороший. Дядя Дик про папу тоже ничего не говорил. Он просто приходил к ним в гости. Мария любила дядю Дика. Потому что он приносил ей шоколадки. И иг– рушки.

Когда соседские дети перестали с нею водиться, сны ста– ли для Марии самой интересной игрой. Едва она засыпала, вок– руг возникала сказочная страна. Она была совсем как настоя– щая. По утрам здесь были черные горы и зеленое небо. Над го– рами вставало большое красное солнце. Порой шел холодный дождь. И даже – когда Марии очень этого хотелось – снег сре– ди лета. Были здесь настоящие дома (правда, не много) и нас– тоящие дороги (правда, по ним никогда не ездили машины). Ма– шины в сказке, правда, тоже имелись, но они попросту стояли на одних и тех же местах.

Вначале Мария не понимала, почему так происходит, но потом догадалась. Машины не ездили потому, что были мертвы– ми, а мертвыми они были потому, что в сказочной стране не жили люди. Это было, конечное плохо, зато, когда Мария попа– дала туда, на нее никто не ругался, не кричал, чтобы она убиралась в свою Зону и не заражала тут других детей. И ник– то ее не жалел.

А потом выяснилось, что люди в сказочной стране все-та– ки бывают. Правда, не настоящие. Но почти настоящие. Живые куклы, очень похожие на людей. Мария не понимали, что они делают, но все равно играть с ними было очень интересно.

Они появлялись в сказке неожиданно для Марии, забира– лись в пустые дома, лазили по холмам и ямам, рыскали в сто– роне от дорог. Они явно что-то искали, но что именно, до Ма– рии не доходило. Впрочем, она о цели этих поисков и не заду– мывалась – она играла. Она проливала им на головы дождь и смеялась, когда они прятались под зелеными солдатскими пла– щами. Она бросала им под ноги болото и смотрела, как они, проваливаясь по пояс, увязают в булькающей коричневой жиже.

А потом она обнаружила, что, кроме живых кукол, в ее стране имеются и другие игрушки. Это были очень странные иг– рушки, совершенно не похожие на те, что покупал ей папа или приносил дядя Дик. Правда, потом Мария сообразила, что они и не должны быть похожими. Ведь это же были не обычные игруш– ки, а совершенно сказочные.

Тем интереснее было с ними играть.

Суть игр состояла в том, что сказочные игрушки днем и ночью охотились на живых кукол. Стрелялки палили в них ог– ненными молниями. Пинг-понги перебрасывали кукол с одного места на другое. Индейцы расставляли на них хитрые невидимые капканы. Давилки превращали их в кучки мусора. Куклы изо всех сил пытались спастись, но чаще всего эти попытки оказы– вались неудачными.

В результате куклы ломались. Марии становилось их жал– ко, и она уходила из сказки.

Однако жалость жила в ней недолго. Соседские дети по-прежнему изгоняли Марию из своей компании. К тому же игры их стали ей неинтересными, и она с нетерпением ждала ночи.

Засыпая в новую сказку, она обнаруживала, что в таинс– твенной стране появились и новые сказочные персонажи. Опять начиналась игра, и Мария, забыв о сломавшихся куколках, пе– реставала обращать внимание на валявшиеся тут и там их ос– танки. Интерес был сильнее жалости. Охота продолжалась. Тем не менее Мария переживала за очередную куклу, очень радова– лась, если той удавалось ускользнуть от охотников, и плака– ла, если куколка все-таки портилась.

А потом Мария обнаружила, что может придумывать новые игрушки. Игра после этого стала еще интереснее. Придуманная Марией снежная королева превращала кукол в ледяные статуи. Прилипалки намертво приклеивали их к себе. Паутина Ананси ловила кукол в невидимые сети, и куклы ходили по кругу, пока у них не кончался завод. Угодившие в Алисино зазеркалье дра– лись со своими отражениями, пока не догадывались, что отра– жение не победишь. Избежавшим ловушек Мария показывала в награду телевизор, в котором шли сочиненные ею фильмы, не имеющие ничего общего со сказочной страной. Как ни странно, телевизор кукол заинтересовывал и надолго задерживал возле себя.

Впрочем, удивляться этому не приходилось, потому что куколки большим умом не отличались. Те, кому удалось удрать в предыдущие разы, двигались по прежнему маршруту, уверенные в своей безопасности. Тогда Мария брала и подсовывала им на пути какую-нибудь новую игрушку. Было жутко интересно смот– реть, как куклы пугались, как они начинали крутить головами (если к этому моменту умудрялись уцелеть), как они искали новый путь к неведомой для Марии цели. У некоторых это полу– чалось. Хоть и далеко не у всех…

Вот жаль только, что уснуть в сказку удавалось не так часто, как ей хотелось. Но потом она обнаружила: для этого нужно только одно – чтобы кто-нибудь ее обидел, – и проблем не стало.

А потом она стала слышать по ночам разговоры родителей. Впервые это произошло тогда, когда сны перестали быть игрой, а сказочная страна оказалась вовсе не тем, что представля– лось Марии. Незадолго перед этим папа опять ушел на свою ры– балку, но на этот раз его не было много дней. И мамулечка отправилась его искать. То есть мамулечка-то ей о своих на– мерениях, конечно, не говорила. Но Мария и без нее догада– лась. В самом деле, куда еще мамулечка могла исчезнуть на ночь, оставив ее со старухой Норман?..

Ночью Мария уснула в сказку. Это было странно – если папа уходил на рыбалку, уснуть в сказку ей никогда не удава– лось. Но тогда случившееся удивило ее не очень. Подумаешь!.. Ну уснула и уснула.

Приснилось ей кладбище. Но не то кладбище, на каком бы– ли похоронены дедушка, который не приходил домой, и обе ба– бушки. На этом кладбище пряталась мамулечка. А на дороге ря– дом с кладбищем стояла военная машина, в которой сидели сол– даты. Те самые, кого папа называл жабами. Он их не любил. Мамулечка их тоже не любила. А жабы, похоже, были там не просто так. Похоже, они искали мамулечку. Поэтому Мария тут же напустила на них страхолюдного ужастика. И тут же просну– лась.

Старуха Норман храпела себе в комнате для гостей. За окном было темным-темно, и Мария снова уснула, но теперь по-обычному, не в сказку.

Утром мамулечка ее не разбудила. Значит, мамулечки по-прежнему не было дома. Мария проснулась сама, но с крова– ти не встала. Дед тоже где-то гулял, и поговорить было со– вершенно не с кем. Не со старухой же Норман!.. Она бы приня– лась жалеть «ребенка», а от жалости у Марии болела голова, это она уже давно заметила. Собственно, она и с родителя– ми-то старалась не разговаривать, потому что они тоже жалели дочку и ей опять же становилось плохо. Вот только дед ее не жалел, и потому с ним было очень-преочень хорошо.

Но в то утро без мамулечки ей стало еще хуже, чем было с мамулечкой. И потому сразу захотелось туда, где мамулечка. Но туда было нельзя, и Мария снова уснула в сказку.

Уснула она в то самое вонючее место с разлившейся по траве водой, немного похожее на болото. Возможно, здесь папа и ловил свою рыбу. Правда, принесенная папой рыба была как рыба. От нее ничем не воняло.

Мария осмотрелась. Ни папы, ни рыбы тут и в помине не было. А вот мамулечка, оказывается, была. Она пробиралась по воде к двум невысоким горкам, возле которых всегда находи– лось много игрушек.

– Мамулечка! – закричала Мария. – Мамулечка, пожалуйс– та, подожди меня!

Но мамулечка не обернулась, сделав вид, будто не заме– чает Марию. Иногда папа так же вот делал вид, что не замеча– ет ее, когда она тихонько подбиралась к нему в спальне. И тогда Мария сообразила, что мамулечка играет в Следопыта, которого недавно показывали по телевизору. Следопыт выслежи– вал людей и зверей. Кого выслеживала мамулечка, Мария не по– няла, но, в свою очередь, решила выслеживать мамулечку. Иг– рать так играть!..

Пробираться по воде было совсем нетрудно. Это была странная вода – в ней даже ноги не намокали. Мамулечка игра– ла хорошо. Время от времени она посматривала на какую-то бу– магу. Наверное, понарошку это была карта. Один раз мамулечка даже легла на траву, пережидая ветер пустыни. Несколько жи– вых кукол на этом месте попросту превратились в пепел. Но мамулечка не была куклой, она была мамулечкой, и потому ве– тер пустыни никак ее тронуть не мог.

Игра и дальше складывалась интересно. Мария замирала на месте, когда замирала мамулечка. А когда та останавливалась, чтобы отдохнуть, понарошку отдыхала и Мария. Мамулечка вов– ремя пригнулась, когда в нее с горки пальнула стрелялка. Здесь, между двумя горками, обычно располагалась невкусная слякоть, в которую приходилось нырять живым куклам. Но Мария не захотела, чтобы мамулечка ныряла в невкусную слякоть. Ведь тогда бы она испортила свою прическу.

А потом Мария поняла, что мамулечка направляется в бе– лую яму, туда, где висел надувной шарик. Все верно, вот она посидела у разбитой машины и проследовала точно между давил– кой и танцулем. Дальше ее ждал клякситель, который жил в красном экскаваторе. Живых кукол эта игрушка превращала в черные кляксы. Или развешивала сосульками по краю белой ямы. Выглядело это очень красиво. Но мамулечка не была живой кук– лой, мамулечка была мамулечкой, и ее в кляксу не превратишь. Ведь деда Барбриджа клякситель не трогал, потому что тот был человеком. Сопровождавшие же деда Барбриджа живые куклы исп– равно превращались в кляксы и сосульки. На то они и были куклы…

Однако мамулечку клякситель почему-то тоже схватил. Та– кая игра Марии уже не понравилась, и она разозлилась на иг– рушку. Разозлилась не зря – испугавшийся клякситель тут же мамулечку отпустил. Но Марии отчего-то стало за нее страшно, и она побежала следом, в белую яму. Марию-то клякситель, ко– нечно, тронуть не мог, но ей все равно почему-то было страш– но. Как будто она попала в чью-то чужую, недобрую сказку… А потом оказалось, что в белой яме находится папа, и вообще сон вдруг сделался самой настоящей явью. А потом они втроем плакали, и папа почему-то просил у мамулечки и у Марии про– щения. А потом они оказались возле своих автомобилей, и папа сказал: «Всегда бы вот так возвращаться! Один миг – и ты уже за пределами Зоны!» Тут обнаружилось, что Мария превратилась в простую девочку, и папа с мамулечкой очень обрадовались.

Позже, правда, выяснилось, что она превратилась вовсе не в простую девочку, и тогда они радоваться перестали. Но это было позже. А в тот день, вернувшись домой, они изрядно напугали старуху Норман. Она-то, конечно, воображала, что Мария спит в своей комнате.

День прошел как в сказке, потому что Марию никто не жа– лел. А ночью она впервые услыхала, о чем разговаривают в спальне родители. То есть сначала-то они играли в какую-то шумную игру, и многие их слова Мария попросту не понимала.

А потом мамулечка спросила:

– Рэд, ты можешь объяснить мне, что произошло?

Папа довольно рассмеялся:

– Да ничего особенного… Просто Золотой шар в самом деле исполняет сокровенные желания.

– Я не об этом… Как получилось, что у тебя там прошло несколько мгновений, а у нас почти неделя минула?

Папа снова рассмеялся:

– Ласточка моя, сталкеры не задают себе таких вопросов. Зона есть Зона…

Мамулечка помолчала, потом сказала:

– Наверное…

Они замолчали оба. Папа уже начал всхрапывать.

А потом мамулечка прижалась к нему и сказала:

– Ты знаешь, Рэд, что-то мне страшно. С нашими-то жела– ниями все понятно… А вот чего пожелала Мартышка?

Папа усмехнулся:

– Ты же слышала! Хотела, чтобы я не ходил на рыбалки, а ты не плакала по ночам. Придется мне теперь заняться прогул– ками. Зато ты не будешь плакать… Да не волнуйся ты! Еще неизвестно, выполняет ли шар желания ребенка.

А утром папа, прибежав откуда-то, сказал, что Зона ни– кого в себя не пускает. С этого дня и началась, как говорил дядя Дик, вторая катастрофа города Хармонта.

Ночью мамулечка спросила папу:

– Рэд, ты ведь пошел в Зону не один?

– С чего ты взяла?!

– Барбридж сказал.

– Он тебе лапши на уши навешал, жаба!

– Он еще собирался с тобой разобраться… И Дина Барб– ридж говорила. Она тоже лапшу мне на уши вешала?

– Дина говорила? – Папа вдруг как-то странно вздохнул.

– Нет, Дина лапшу не вешала.

Некоторое время длилось молчание, а потом папа сказал:

– Дина и предложила мне взять Артура с собой. Просила, чтобы я никому о том не рассказывал, хотела сделать отцу ма– ленький сюрприз…

– А что с ним случилось?

– А что случается со сталкерами, когда они совершают ошибку?

– То есть он умер?

Послышалось какое-то шуршание.

– Говорят, сталкеры в Зоне не умирают, – сказал папа. – Говорят, Зона просто забирает к себе их души. Как Господь в рай. – Папа издал короткий смешок. – Вот только моя душа ей почему-то не подходит…

– Скажи, Рэд, – перебила мамулечка, – ты не убивал Ар– тура?

Папа произнес ругательное слово.

– Рэд, ты перестань собачиться! – громко сказала маму– лечка. Как военный командир в кино. – Ты мне, пожалуйста, ответь!

– Ну хорошо, – сказал папа. – Я его не убивал. – Папа сделал ударение на слове «я». – Они убили его сами. Своими сказками, своим враньем, всей своей жизнью… Глупо как-то все получилось… Да ну его к дьяволу, этого Артура! Иди сю– да!

– Глупо как-то все получилось, – повторила мамулечка. – Мне вдруг показалось, Рэд, что я тебя совсем-совсем не знаю.

Опять послышалось шуршание.

– Ты куда? – спросил папа.

– Прости, Рэд, – сказала мамулечка. – Я сегодня посплю в гостиной.

Скрипнула дверь, и папа произнес целых три ругательных слова…