Текст книги "Сказки центральной Индии"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

28. Нерассказанные сказки

У крестьянина-гонда был батрак, он у него в поле работал. Раз пошли они вместе в дальнюю деревню сына гонда проведать – он там со своей женой жил. Довелось им заночевать в маленькой хижине у дороги. Поели они, батрак и говорит:

– Расскажи мне сказку.

Гонд устал, ему спать хочется, а батрак ждет, не засыпает. Он-то знал, что хозяин помнит четыре сказки, только ему лень их рассказывать.

Заснул гонд, проспал немного, и сказки вышли из его брюха, уселись прямо на нем и принялись толковать.

– Этот гонд,– говорят,– знает нас хорошо, а никогда никому нас не расскажет. Чего ради нам и дальше жить так без пользы у него в брюхе? Давайте убьем его и пойдем жить к другому кому-нибудь.

Батрак притворился, будто он спит, а сам прилежно слушает, что они скажут.

Тут первая сказка и говорит:

– Как придет гонд в дом к сыну и станет есть, так первое, что он в рот положит, я обращу в иголки. Он их проглотит, и они его убьют.

Вторая сказка говорит:

– Я встану высоким деревом у дороги. Только он подойдет, я на него упаду и убью.

Третья сказка говорит:

– Я змеей обернусь и за ногу его укушу. Четвертая сказка говорит:

– Станет он переходить через реку, я подниму большую волну, и она его унесет.

На другое утро гонд с батраком добрался до дома сына. Сын и невестка с ним поздоровались, сразу приготовили завтрак и поставили перед ним. Только гонд поднес руку ко рту, батрак его толкнул, и весь рис на землю упал.

Там, говорит, букашка сидела.

Посмотрели они хорошенько и видят: рис-то превратился в иголки.

На другой день пустились они в обратный путь. Видят, нависло над дорогой высокое дерево.

Слуга говорит:

– Давай мимо дерева бегом пробежим.

Только они мимо пробежали, дерево рухнуло с треском – они едва ускользнули. Немного спустя они увидели на дороге змею, да слуга убил ее палкой. Потом к реке подошли. Стали реку переходить, поднялась высокая волна, да слуга вытащил гонда целым и невредимым.

Они сели на берегу отдохнуть, и гонд сказал:

– Ты спас мне жизнь четыре раза. Откуда ты знал, что может случиться?

Батрак говорит:

– Если я тебе это скажу, я стану камнем.

А гонд не отстает:

– Как это ты станешь камнем? Давай рассказывай.

Тут батрак говорит:

– Ладно, я тебе расскажу. Только когда я стану камнем, возьми у своей невестки ребенка и брось им в меня – тогда я снова стану человеком.

Рассказал ему батрак все, что слышал, и сделался камнем. Гонд пошел домой, а его так и оставил. Через некоторое время услыхала об этом невестка гонда. Она пришла туда сама и бросила ребенка на камень, и батрак ожил. Да гонд больше не захотел держать его у себя в доме.

Вот почему мало кто верит гондам. Недаром ведь сказано: «Не верь гонду, женщине и сну».

29. Каджал-рыба

У старика со старухой были сын и дочь. Сын каждый день ходил поле пахать, а дочка ему на обед кашу носила. Поставит кашу посреди поля, а сама пойдет плоды ююбы рвать или еще куда побродить. А возле поля была яма с водой, и в той воде жила Каджал-рыба.

А парень-то делал вот что. Как принесут ему кашу, он жижу сверху сопьет, а рис в воду бросит – его рыба ест. День ото дня он худел. Сестра и думает: «Каждый день я ношу брату кашу, а она ему впрок не идет. С чего это он так сохнет?»

Раз поставила она кашу на поле, а сама спряталась за дерево ююба – вот и увидела, как ее брат жижу съел, а гущу всю в воду бросил. Потом он пахать пошел, а как устал, выпряг волов и погнал их пастись. Ушел он, сестра побежала к яме, заглянула в воду и увидела рыбу.

На другой день брат пошел на базар покупать своей рыбе браслеты и цветные ниточки. Отошел он подальше от дома, дочка и рассказала родителям, какую она видела жирную рыбу.

– Пойдемте вычерпаем воду из ямы и поймаем ее.

Пошли все втроем к яме. Дочка отцу говорит:

– Ты копай землю и яму поперек городи, а мы будем воду вычерпывать.

Только отец начал копать, рыба стала его отговаривать. Запела:

 
Не копай, свекор!
Не копай, свекор!
Меня зовут Каджал-рыба,
Я ведь невестка твоя.
 

Отец спрашивает:

– Слышите, что рыба говорит? Я не буду копать.

Тут дочь говорит:

– Тогда ты копай, матушка.

Начала мать копать, а рыба снова поет:

 
Не копай, свекровь!
Не копай, свекровь!
Я ведь невестка твоя.
Меня зовут Каджал-рыба.
 

Мать тоже сказала:

– Слушай, что говорит рыба. Я не стану больше копать.

Тогда дочка им говорит:

– Ладно. Вы не хотите копать, так я сама буду.

И она стала копать. А рыба снова поет:

 
Не копай, золовушка!
Не копай!
Я ведь невестка твоя.
Меня зовут Каджал-рыба.
 

А та ее слушать не хочет. Накопала земли, перегородила поперек яму и стала воду вычерпывать. Тут рыба снова запела:

 
Не вычерпывай воду, золовушка!
Я ведь невестка твоя.
Меня зовут Каджал-рыба.
 

А та черпает, не перестает. Вычерпала всю воду и поймала рыбу. Рыба поет:

 
Не лови меня, золовушка!
Не лови меня! Не лови!
Я ведь невестка твоя.
Меня зовут Каджал-рыба.
 

А та ее не послушалась и понесла домой. Принесла она рыбу домой и говорит отцу:

– Батюшка, разрежь на куски эту рыбу.

Только старик наклонился, хотел ее резать, а рыба ему говорит:

 
Не режь меня, свекор!
Не режь!
Я ведь невестка твоя.
Меня зовут Каджал-рыба.
 

Тут старик говорит:

– Я не стану резать эту рыбу, она со мной разговаривает.

Дочка – к матери. Просит:

– Тогда ты, матушка, разрежь ее.

Мать присела, чтоб резать рыбу, а та ее просит, поет:

 
Не режь меня, свекровь! Не режь!
Я ведь невестка твоя.
Меня зовут Каджал-рыба.
 

И мать тоже сказала:

– Я не стану ее резать – она со мной говорит.

– Раз вы не хотите нарезать,– говорит дочь,– я сама.

Села она, чтобы резать рыбу, а рыба поет:

 
Не режь меня, золовушка! Не режь!
Я ведь невестка твоя, Каджал-рыба.
 

А дочка ее не послушалась – разрезала на куски. Пошла она ее жарить, а рыба поет:

 
Не жарь меня, золовушка! Не жарь!
Я ведь невестка твоя, Каджал-рыба.
 

А дочка ее не послушалась и зажарила. Потом позвала отца, подала ему есть. А рыба поет:

 
Не ешь меня, свекор! Не ешь!
Я ведь невестка твоя, Каджал-рыба.
 

Отец и говорит:

– Я не могу есть эту рыбу.

Он отставил ее. Тогда мать села есть, а рыба поет:

 
Не ешь меня, свекровь! Не ешь!
Я ведь невестка твоя, Каджал-рыба.
 

Мать говорит тоже:

– Я не буду есть эту рыбу.– И отставила ее. Тут дочь сама собралась есть. А рыба поет:

 
Не ешь меня, золовушка! Не ешь!
Я ведь невестка твоя, Каджал-рыба.
 

Да дочка ее не послушала и съела, а кусок отложила для брата. Брат вернулся с базара, сестра подает ему рыбу. Рыба запела:

 
Не ешь меня, муженек! Не ешь!
Я ведь подружка твоя, Каджал-рыба.
 

Услышал это брат и отодвинул еду. Потом вымыл руки и пошел на поле – посмотреть место, где рыба жила. Видит: вода вычерпана, а рыбы нет. Он горько заплакал.

На другой день брат пошел в поле пахать. А на ююбе, что рядом росла, плоды созрели. Парень вокруг нее забор навалил из сушняка да травы, оставил только узкий проход. Принесла сестра брату обед, а он ей говорит:

– Сестра, на ююбе плоды созрели. Пойди нарви.

Только сестра зашла за загородку, брат проход завалил и поджег сушняк. Пламя сестру охватило. Она поет:

 
Жжет меня пламя от пят до колен.
Погаси его поскорей, мой злой брат.
 

А брат ей отвечает:

 
Назови меня муженьком, женушка,
И я разом погашу пламя —
Ведь вода у меня под руками.
 

Сестра снова поет:

 
Жжет меня пламя от колен до груди.
Погаси его поскорей, мой злой брат.
 

А брат отвечает:

 
Назови меня муженьком, женушка,
И я разом погашу пламя —
Ведь вода у меня под руками.
 

Тут сестра снова запела:

 
Жжет меня пламя от груди до лица.
Погаси его поскорей, мой злой брат.
 

А брат отвечает:

 
Назови меня муженьком, женушка,
И я разом погашу пламя —
Ведь вода у меня под руками.
 

Тут сестра умерла. Как умерла она, брат вытащил тело из огня, срезал с него жареного мяса кусок и съел. Потом сзади кусок побольше отрезал и домой снес. Говорит отцу с матерью:

– Я убил оленя в лесу да там его и зажарил. Вот вам малость мяса. Я сам наелся, а сестра до сих пор ест.

И еще сказал:

– Матушка, сготовь его поскорей и поешь.

Мать с отцом съели мясо, тогда сын им говорит:

– Вы ели мясо своей собственной дочки. Вы убили мою рыбу и съели. За это я нынче убил вашу дочку и вас накормил ее мясом.

Услыхали это старик со старухой и принялись горько плакать.

30. Жена-обезьяна

У гондского раджи было семь сыновей. Дал он им луки со стрелами, и пустили они свои стрелы прямо в небо. Шесть стрел упали во дворцы великих раджей, где были незамужние дочери. А седьмая воткнулась в дерево, что росло возле озера. Все раджи, в чьи дворцы стрелы попали, согласились отдать своих дочек за сыновей гондского раджи. А когда седьмой сын отправился за своей стрелой, он нашел обезьяну и никого больше, и пришлось ему жениться на ней.

Каждому сыну раджа отвел под жилье отдельный дом. Раз он сказал сыновьям, чтобы они принесли ему в дар одежду. Шесть сыновей, женатые на дочерях раджи, принесли богатые подарки, а седьмой был очень бедный, и ему принести было нечего. Тогда его жена-обезьяна говорит:

– Я пойду и достану одежду, твоему отцу подарить.

Пошла она к дереву, что росло возле озера, и спустились к ней с неба на колеснице ее шесть сестер. Обезьяна обернулась девушкой, взошла на колесницу, и они полетели во дворец к Бхагавану. Там они так хорошо танцевали, что Бхагаван дал им в награду свои одежды. Обезьяна принесла их домой и завернула в старую тряпку. Увидел то ее муж и совсем загрустил, а она требует, чтобы он позвал раджу к ним в дом. Раджа пришел, увидел узел и засмеялся – подумал, что там старое грязное тряпье. А обезьяна развязала узел, и свет оттуда пошел, и раджа увидел чудесные одежды самого Бхагавана.

На другой год раджа велел сыновьям устроить ему угощенье. Шесть старших пиры закатили, а младшему и на стол поставить-то нечего, разве что мусор и камушки, какие остались после того, как рис чистили. И опять обезьяна пошла к Бхагавану и принесла столько еды, что на весь город хватило. Потом Бхагаван дал ее мужу две флейты – грустную и веселую. Днем он играл на грустной флейте, и его жена была обезьяной. А по ночам он играл на веселой, и обезьяна превращалась в красавицу. Видят ее сестры такое, и стало им завидно – вот они и унесли обе флейты, а потом и обезьяну утащили на небо.

31. Краб-царевич

Жил у реки старый мурия с женой. Вырубили они кусок леса и на новом поле посеяли рис. Только рис дал побеги, краб Какрамал Куар повадился что ни день выходить из реки и рис поедать. Отчаялся старик и спрашивает жену, что ему теперь делать. Она ему велела смастерить из бамбука ловушку. Сделал он такую ловушку и поставил ее на том месте, где вода с поля в реку сбегала. Раз видит: попался в ловушку краб. Только он поднял топор – его пристукнуть, краб ему говорит:

– Батюшка, не убивай. Лучше возьми меня жить к себе в дом.

Старик взял ловушку вместе с крабом, повесил ее на топорище, топор на плечо положил и пошел домой. Старуха в ту пору рис обдирала. Старик позвал ее поглядеть, кого он поймал. Она, как увидела краба, камнем на него замахнулась – убить. А краб ей говорит:

– Матушка, не убивай. Лучше возьми меня жить к себе в дом.

Вот старуха и пустила его жить в уголке на веранде.

Прошло восемь дней, и раджа позвал крестьян на бегар – урожай ему собирать 1. Старуха говорит:

– Вся молодежь из деревни на работу идет, а мы кого пошлем от нашего дома?

Краб говорит:

– Я за тебя пойду, матушка.

– Куда тебе, сынок? Там тебя насмерть затопчут.

А краб не послушался. Привязал к клешне серп и пошел в поле. Увидели его сельчане, кричат:

– Иди прочь отсюда, а то мы тебя прикончим. Что бы тебе пойти на поле к дочке нашего раджи?

Краб и пошел на поле дочери раджи. Там он сбросил свою крабью шкурку и обернулся пареньком лет двенадцати, красоты неописанной. Работал он очень прилежно и убрал чуть не все поле.

В полдень настало время обедать. Жены и матери понесли работникам в поле поесть. Дочка раджи тоже пришла, большой горшок каши на голове принесла – тем, кто на ее поле работал. Народ смеется, кричит ей:

– У тебя на поле работает краб. Не забудь его накормить.

Девушка пошла к своему полю. Паренек, как увидел ее, сразу влез в крабью шкуру и побежал на десяти лапках. Присела девушка и стала пробовать его накормить. Кладет кашицу в щель – думает, там рот у него,– а каша на землю вся валится. Стала она тогда класть рис понемножку ему на клешни – вот он и принялся есть. Кончил, и девушка ушла.

Как справился народ со всей работой, раджа позвал работников пировать – свининой их угостил и вином. Краб пришел вместе со стариком и старухой и сел с самого края. Дали ему малость свинины – под клешни положили – и вина налили в чашку из листьев. Краб так напился, что старухе пришлось завязать его в уголок сари. Так в узелке и домой принесла.

Прошло несколько дней, и дочка раджи затосковала. Ничего в рот не берет и все сидит себе в углу, лицом к стенке. Раджа пришел посмотреть, что с ней такое, а она ему говорит:

– Почему ты не выдаешь меня замуж? Надоело мне дурой торчать у тебя во дворце.

Раджа созвал самых богатых и самых красивых царевичей со всех концов света. Приехали и из Мандлы, и из Канкера, и из страны Орья, только никто из женихов девушке не понравился 2. Наконец позвали своих, деревенских. Краб тоже пришел вместе с другими и сел поодаль от остальных. Девушка всех обошла с гирляндой в руках и надела ее не на кого-нибудь, а на краба, Все над нею смеются, а она внимания не обращает и сделала так три раза подряд. Раджа говорит:

– Не смейтесь над ней, такая уж наша судьба. Пусть это краб, но он, видно, и вправду будет мне зятем.

Устроил он свадьбу и поженил дочку и краба. Как кончилась свадьба, краб, счастливый и гордый, ушел, и жена пошла с ним.

В полночь краб сбрасывал свою шкуру и превращался в прекрасного юношу. Недалеко от его дома у раджи была конюшня. Он шел туда, брал лошадей и принимался скакать вокруг деревни, пока совсем их не загоняет. Вот раджа раз и пришел на конюшню – разузнать, в чем тут дело. Конюх ему говорит:

– Я их кормлю – лучше некуда, а они все с тела спадают.

Ночью раджа притаился за стенкой и стал ждать. Видит: краб сбросил шкуру, сделался юношей и пошел скакать на конях вокруг деревни. Позвал раджа дочь и велел ей ближайшей же ночью сжечь крабью шкурку. С вечера она притворилась, будто очень устала. А как юноша вышел, взяла и сожгла его шкурку. Он приходит, а шкурки нет, и стало ему очень стыдно, что он не одет. Он завернулся с головой в одеяло и так заснул. Наутро он не захотел с кровати вставать – стыдился показаться жене без своей шкуры. Но она сдернула с него одеяло, подала ему царские одежды, и, когда раджа увидел, что его зять – сам настоящий царевич, он отдал ему половину своего царства.

32. Лангур

Давным-давно, говорят, жил один богатый человек. Было у него шесть сыновей и две дочери. Раз схватила его лихорадка. А жена его той порой была непорожняя. Вылечить его не сумели, он помер, и его сыновья устроили похороны – все как положено по обычаю.

А потом у вдовы родился ребенок. Посмотрели – видят, это обезьяна – лангур 1, вот какой у нее родился ребенок. И обезьяна-то мальчик. Прослышали о том домашние, пришли посмотреть на ребенка, и соседи тоже пришли. Поглядели и стали смеяться над матерью. Сыновья и другая родня ей говорят:

– Убей его и выброси прочь. Не оставляй его. Люди над нами смеются.

– Нет,– говорит она,– я это дитя ни за что не убью. Кто его знает, по какому случаю Чандо послал мне такое дитя. Ему лучше знать. У меня с обезьянами ничего не было. Отца его вы сами знаете; я понесла, когда он был живой. Если Чандо, отец наш, послал мне такое дитя, что мне сказать? Нет, я его не брошу и не убью. Я его выкормлю и выращу. Пусть потом Чандо делает с ним, что захочет.

– Если ты его не выкинешь вон,– говорит ей родня,– мы тебя близко к себе не подпустим. Мы отделим тебя и дела с тобой не будем иметь.

– Как вам угодно,– ответила та.– Отделите вы меня или дадите жить вместе с вами, это как вам угодно, только дитя я не брошу. Так или иначе я его выкормлю и выращу, а когда он подрастет, пусть его живет, как ему доведется. Я его не с кем-нибудь прижила – его отец был живой в ту пору. Вы меня сами видели и знаете, что я была непорожняя. Отделите вы меня, выбросите из дому, что я скажу? Делайте как хотите.

Сказать по правде, когда она так сказала, они построили ей хибарку где-то за домом. И еды ей давали. Не выбросили все же на улицу, хоть и сильно серчали. А она работала без устали и дитя кормила и растила. Время прошло, и мальчик вырос: большой стал и говорить научился, совсем как человек. Как подрос, к делу стал приучаться.

Раз, говорят,– к той поре кто его знает сколько времени уж прошло,– старшие братья пошли в лес дрова рубить. Так они говорили, а на деле они там новые поля расчищали – под рис и под просо2. Лангур, говорят, тоже сказал:

– Слушай, матушка, я тоже хочу пойти с братьями в лес. Я расчищу там полоску для нас.

– Иди, конечно,– согласилась она и сама ему топор разыскала.

Вот приходит он с братьями в лес.

– Слушайте, братцы,– спрашивает.– Где мне лучше рубить?

Братья его в насмешку послали туда, где лес погуще и деревья потолще.

– Вон,– говорят,– иди туда, расчисти там полоску. Он и вправду пошел, куда они ему указали, огляделся вокруг, загнал топор в дерево, и вернулся назад, к остальным.

Кончили братья рубить, говорят ему:

– Ну пойдем, нам домой пора.

Он пошел, взял свой топор и отправился домой вместе с другими. Каждый день он ходил с ними и все так и делал: загонит топор в дерево и идет туда, где остальные лес рубят, а потом вместе с ними домой возвращается.

Вот раз они ему и говорят:

– Каждый день ты приходишь сюда и торчишь тут рядом с нами. Когда же ты лес-то рубишь? Что ни день, мы тут тебя видим.

– Нет, братья,– отвечает он. – Я к вам прихожу, как свой урок кончу.

– Гляньте-ка,– не верят они.– Где это видано справляться так быстро? Ты сказки нам не рассказывай.

– Нет, братья, это не сказки. Не верите, пойдите сами – я вам покажу. Своими глазами увидите.

– Ладно, парни, давайте сходим,– решили они.– Посмотрим, что там у него. Очень уж он чудно говорит.

Кончили рубить и говорят:

– Ну пойдем. Поглядим, что у него. Той дорогой и домой воротимся.

Пошли они, поглядели на его работу: и вправду расчищено у него огромное поле.

– Глядите-ка,– говорят.– Когда ж это он, любо знать, столько расчистил? Целыми днями с нами торчал. Нам так, пропади оно пропадом, не сработать. Мы ведь сами работали не спустя рукава, а столько не сумели расчистить.

За таким разговором они и до дома дошли.

Когда срубленные деревья высохли, они стащили их в кучи и подожгли. Все сгорело, и получилось чистое поле. Лангур и говорит:

– Послушай, матушка. Братья на вырубке лес пожгли, поле очистили и пахать начинают. А как мне пахать, матушка? Достань мне волов.

– Где же мне взять их, сынок? – спрашивает мать.– Никто их мне не доверит. Где мы их возьмем? Да у нас и семян-то нет. Что мы станем сеять?

– Братья,– отвечает лангур,– сеют рис. А мы с тобой что можем вырастить, матушка?

– Что мы можем, сынок? – говорит опять мать.– У них есть все, что надо, вот они и сеют. А у нас семян нет, так что же мы, сынок, вырастим?

– Скажи-ка, матушка, неужто семян вовсе нет?

– Нету, сынок.

– Послушай, матушка,– снова он спрашивает.– Неужто никакого семени не найдется?

– Вот только та тыква3,– говорит мать.– А больше нет ничего.

– Хорошо,– сказал лангур.– Раз ничего больше нет, дай мне тыкву. У меня тоже будет что посеять, не только у братьев.

И вправду она принесла ему тыквенных семечек. Он завязал их в узелок, пошел на свой участок и там посадил. Братья его спрашивают:

– Слушай, а пахать-то ты когда будешь? Ты землю-то и не тронул.

– Я, братья, так прямо посеял, без вспашки,– говорит он.

– Что ты посеял, балда? – спрашивают. А он вместо ответа сам спрашивает:

– Слушайте, братья, вы что посеяли?

– Мы-то,– говорят,– мы посеяли рис.

– И я,– говорит,– рис посеял. Верней, не посеял, а посадил.

– Послушай-ка, ты,– они спрашивают,– как посадил? Разве не тогда рис сажают, как рассаду вырастят, а не раньше? Как же ты посадил?

Так они говорили и смеялись над ним. А лангур ничего. Все принимает спокойно, ни слова не говорит. Пусть их смеются.

И вправду, как нужное время прошло,– сколько-то дней там,– посевы у них взошли, и они что ни день ходили на них взглянуть. И лангур тоже ходил посмотреть на свое поле. Раз собрались они все вместе поля обойти. Поглядели на свои всходы, потом говорят:

– Слушай, пойдем сегодня взглянем, что у лангура вышло. Занятно, как взошло у него.

Сказали так братья и пошли все вместе на лангурово поле, и лангур с ними. Пошли все, как сказано. Только взглянули, сразу спрашивать:

– Где ты, балда, рис посеял? Мы ни росточка не видим.

Он им показал те места, где клал семена. Поглядели они хорошенько и говорят:

– Да это тыква, балда. Рис-то где? Ты говорил, вспомни сам, что рис посадил. Где же он? Это тыква. Больше ничего не видать.

– Верно, братья,– отвечает он.– Я вам тогда неправду сказал. Хотелось мне рис посеять, вот я и спросил у матушки, а она говорит: «Нет у нас семян риса». Тогда я говорю: «Неужто никаких семян вовсе нет?» Она говорит: «Есть немного тыквенных семечек, кто его знает сколько». Я и говорю: «Тогда дай мне хоть их. Я их посажу. Раз других семян у нас нет, что нам еще делать?» Вот почему я это посадил, братья.

– Слушай, ты,– спрашивает один.– Почему ты к нам не пришел, если у вас семян не было? Неужто мы тебе не дали бы?

– Верно,– говорит он.– Да раз уж я к вам тогда не пошел, что теперь будешь делать? Ладно, и мой урожай куда-нибудь пригодится. У вас вырастет рис, а у меня приправа. Когда тыква созреет, разве вы ее у меня не возьмете? Или я ее кому-нибудь еще отнесу. Продам и рису куплю.

– Хорошо,– сказали они.– Это тоже сгодится. Ты сделал толково.

И вправду, как подошло время, рис у всех вырос хороший, и у этого тыквы растут лучше не надо. У него там деревья сухие остались, так по ним тыквы вверх поползли, как по кольям. Видали? И не поверите, все его поле сплошь побеги покрыли, и везде на них тыквы зреют, не счесть. Что ни день он ходил поглядеть.

Время пришло, рис у них вызрел, и они сказали:

– Рис наш созрел. Давайте пожертвуем бонгам первую долю4 и будем жать.

Тогда лангур тоже сказал:

– Давай-ка и я пожертвую первую долю, точно так же, как братья.– И он стал следить, что они будут делать.

И вот однажды они разровняли небольшую площадку и обмазали ее коровьим пометом. Потом сжали немного рису, отнесли его на это место и там принесли эту первую долю в жертву. По такому случаю они позвали мать и лангура, обоих, отведать праздничного угощенья. Оба они пришли на этот пир. Наготовили рису и подливы, все поели, а потом разошлись по домам.

Дня через два, через три лангур сказал:

– Слушай, матушка, мы тоже ведь что-то вырастили. Надо нам завтра тоже устроить приношение первой доли. Разровняй-ка и ты площадку и вымажь ее коровьим пометом, и мы позовем моих братьев с семьями. Как обмажешь площадку коровяком, поди позови моих братьев и всех их домашних. А я сам помоюсь5 и схожу за тыквой.

– Хорошо, сынок,– ответила мать.– Ты правильно говоришь. Значит, завтра мы принесем первую долю.

И правда, на другой день они сделали, как уговорились. Позвали его братьев и их домашних, всех до единого. Те и говорят между собой:

– Гляньте-ка. У них ведь в доме ничегошеньки нет. Чем они думают нас угощать, коль столько народу назвали?

Ну а лангур, сказать по правде, тело омыл и пошел за тыквой. Выбрал самую большую, какую нашел. «Если я эту возьму,– думает,– хватит нам всем». Подумал он так, сорвал большую тыкву и понес к себе в хибарку, что была позади дома братьев. Те его, конечно, с ней видели.

Принес он ее и затащил в бхитар – в подношение бонгам. Как петухам голову рубят, когда в жертву приносят, так и ей он взял да конец ножом и отрезал. Мать его тоже при этом была. Отрезал конец, глядят они: полна тыква риса. Достали решето, стали туда рис вытряхивать. Только весь рис туда не вошел, пришлось сыпать в корзинку, да и той едва хватило, чуть-чуть до краев не достало. Если б в большую корзину насыпать, вышло б не меньше как на три четверти. Страсть как они радовались, только никому открывать это дело не стали. Говорят:

– Ничего не будем об этом рассказывать. Не обокрали бы нас.

Договорились так, рис ободрали, а с тыквы шкуру сняли и, чтобы чужим глаза отвести, из нее подливу сготовили. А еще подливы сварили из гороха лущеного.

– Ну, матушка,– говорит лангур,– навари теперь побольше рису, чтобы всем хватило – и братьям моим и невесткам. Братья-то, когда нас позвали, дали нам с тобой по горсточке. А мы им помногу наложим. Не хватит того, что в этой тыкве, я схожу еще принесу.

– Нет, сынок,– отвечает мать.– Сегодня больше не приноси. Мне готовить и этого хватит.

– Ладно,– говорит,– если так.

Ну вот, у них все готово, а братья не идут. Лангур и спрашивает:

– Слушай, матушка, ты братьям-то сказать не забыла? Что-то их до сих пор не видать.

– Что ты, сынок,– отвечает она.– Конечно, сказала.

– Не идут они,– говорит он.– Пойду погляжу, что с ними там приключилось.

Пошел к ним и спрашивает:

– Ну, братья, что же вы не идете? Я вас давно поджидаю. Вас все нет, я и зашел. Пойдемте сразу, сейчас. Поедите и вернетесь домой.

Вот братья и говорят меж собой:

– Слушай-ка, чем он кормить-то нас будет? Сколько народу зовет. И говорит-то он как уверенно, диву дашься. Ладно, пойдемте. Посмотрим, что там у него, как он нас накормит.

Поговорили так и пошли к нему. Тот усадил их любезно, лучше и не придумаешь, потом пошел в дом, спрашивает у матери:

– Как, матушка, у тебя все готово? – Да,– отвечает,– готово.

– Хорошо,– говорит.– Вынеси-ка им живее воды 6.

– Подожди немного, сынок,– просит мать.– У меня еще не все тарелки готовы. Сейчас я их прошью, и все будет в порядке 7.

– Ладно. Поспеши, сшей их поскорей,– сказал он и пошел к братьям.

– Послушайте, братья,– говорит.– Потерпите немного. Тарелок у нас не хватило. Как будут готовы, сразу и есть подадим.

Сказать правду, пришли все невестки, а с ними их дети, и он их всех усадил. Старший брат ему не поверил. Сам пошел в хижину. «Подождите,– говорит,– дайте я вперед сам взгляну. Интересно, что он приготовил». Вошел он, глядит: и впрямь приготовлена полная корзинка рису. Удивился он.

– Где это вы,– спрашивает,– столько рису достали? Такой пир закатить.

А тот тайну свою не открыл. Ничего ему не сказал.

Как кончила мать с чашками да с тарелками, вынесла им воды. Все сразу вымыли руки и сели за еду. Мать каждому есть подала, а потом завела разговор.

– Это,– говорит,– наша тыква. Он сегодня первую долю бонгам поднес. В этом и дело. Он сказал: «Когда они подносили первую долю, они нас позвали. Мы тоже их позовем». Вот зачем сегодняшнее угощенье.

И лангур тоже сказал:

– Вы, братья, подносили первую долю вашего риса. Вы тогда давали по горсточке. Поглядите теперь, как у меня подают. Если кому не хватит, попросите у матери. Кто сколько съесть сможет, она столько и даст.

Поели и на том расстались.

Ну а мать и сын сказать нельзя как были рады, что рис в тыквах нашли. Что ни день утром и вечером оба идут на свое поле. Очень они за ним смотрели. У других рис созрел, и у них, что было, созрело. Стали другие свой рис жать, и они свой урожай собирают, домой несут. Трудно поверить, тыквами весь дом заполнили, все углы заложили. Кончится в доме еда, так стоит им тыкву разрезать, и сразу опять полно рису. На целый год у них вышло запасов.

Прошло сколько-то времени, кто его знает сколько, и братья сговорились пойти покупать лошадей. Вот и лангур говорит:

– Послушай, матушка, братья идут коней покупать. Я тоже хочу коня. Пойду с ними.

– Видишь, сынок,– отвечает мать,– у них деньги есть. На эти деньги они и купят. А у нас с тобой ничего нет. На что покупать станешь?

– Скажи, матушка, разве у нас совсем ничего нет? – спрашивает лангур.

– Ничего нет, сынок,– отвечает мать.– Смотри сам, есть у нас рис и моток веревки. Больше ничего.

– Тогда дай мне его,– говорит сын.– Дай мне моток веревки.

– Послушай, сынок, неужто ты думаешь, тебе за него лошадь дадут? И не помышляй.

– Дай мне его,– просит он.– Я возьму и попробую, дадут или нет.

И впрямь она дала ему этот моток, и он пустился в путь вместе с братьями. Они его спрашивают:

– Слушай-ка, ты. Куда ты направляешься?

– Я тоже,– говорит,– иду с вами коней покупать. А им стыдно с собой брать такого. Они говорят:

– Не ходи с нами.

Отогнали его всякой бранью, и поплелся он один сзади. Шли они, шли и увидели где-то дерево манго, все в зрелых плодах.

– Эх,– говорят,– был бы здесь лангур, мы бы ему велели нам манго нарвать.

А лангур-то их обогнать уж успел и давно сидел на дереве.

– Да я здесь, братья! – кричит.– Если вы манго хотите, я вам сейчас накидаю.

– Ладно, раз уж ты здесь, кидай,– говорят.

Он, по правде сказать, так и сделал. Пошли дальше. Как прошли полдороги, стали они его снова бранить и гнать прочь. Опять лангур отстал. Подобрал где-то шпильку, чем кроватные сетки вяжут, и дал братьям уйти. Потом забежал вперед окольной дорогой и сел их поджидать. Приблизились они, он снова вперед побежал, чтобы его не заметили. Так и дошли до места, где лошадьми торговали. Той порой стемнело. Они говорят: «Темно уж. Покупать сегодня не будем. Купим лучше завтра поутру. Сразу на коней сядем и поедем прямо домой». Порешили на том и стали устраиваться ночевать.

А лангур забрался в конюшню и примостился под самой крышей на матице. Ночью кони начали говорить между собой: «Сегодня пришли покупатели. Кто их знает, кого из нас они купят и уведут». Завели они такой разговор, а лангур молчит, слушает. Снова кони говорят друг дружке: «Слушайте, может, завтра нас купят. Знать бы, кто из нас как бежать может». Стали они говорить: «Я пробегу столько косов. Я пробегу столько косов». Так они говорили, кто как скоро может бежать. А была там одна кобыла, она сказала: «Я по земле пробегу двенадцать косов и по небу пролечу двенадцать косов».

Услыхал это лангур, поспешил вниз и загнал шпильку под копыто той самой кобыле, какая сказала, что она может бежать двенадцать косов и днем и ночью. Ну она разом и охромела.

На другой день братья сразу пошли туда, где кони были. Видят, там лангур.

– Слушай, а ты когда тут появился? – спрашивают.

– Только что, братья,– говорит он.

Стали коней выбирать. Они себе выбрали самых гладких, сговорились о цене и заплатили. А лангур той порой все молчал, рта не раскрыл, только слушал, как они торговались. Братья расплатились, сели верхом и домой поехали.

Уехали они, тут у лангура язык развязался.

– Слушай, хозяин,– спрашивает.– С чего это у тебя та лошадь хромает? Вон как она ковыляет. Давно захромала?