Текст книги "Не жди моих слез"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)
– Жанетка, ты еще глупышка и наверняка не понимаешь, что забота о плоти, моей ли, чужой, делает человека низменным, бесчувственным к высоким материям. Ну какая может быть духовная жизнь у этих бабищ с продуктовыми сумками? Кому они нужны с их пустыми глазами и разговорами типа «за мясом сегодня час простояла» или «снова влипла, а муж после аборта мной брезгует» и тэ дэ и тэ пэ.
– Но если… он, не дай Бог, женится, тебе… тебе будет больно?
Неля задумчиво откусывает кусочек пирожного. Ее глаза устремлены на портрет Муслима Магомаева, висящий в кухне.
– Очень. А ты как думала? Но я точно знаю: обнимая эту плебейку, Он будет представлять меня. Что важней: Его душа или Его поцелуй? Жанетка, я сделала выбор – душа. Зато об этой плебейке Он никогда думать не будет – разве мы с тобой думаем о кухонном столе, половой тряпке, унитазе? Они существуют для нашего удобства – больше ничего.
– Но он… он же будет с ней спать!
Я густо краснею, говоря это, но уверена: промолчать нельзя – ради полного нашего с Нелей взаимопонимания.
– Это физиология чистой воды, не имеющая ни малейшего отношения к любви. Человека, особенно женщину, она приземляет. Что-то безвозвратно теряется. Ты замечала, как отвратительны после родов бабы? Какой-то кусок несвежего мяса… Как могут мужчины после всего этого ложиться с ними в постель? А после абортов? Фу, мерзость. Недаром ведь женщину в церкви не пускают в алтарь.
Я киваю. Мы-то чистые. Мы ничем не запятнаны. Мне почему-то приходят на память слова тети Лены в адрес дочери, брошенные, правда, в пылу ссоры: «Да ты настоящая шизофреничка! Тебе лечиться нужно! Мои подруги все до одной в этом уверены! Патологическая старая дева!» – В захлопываемую тетей Леной дверь летит брошенная Нелей хрустальная ваза и со звоном разлетается на острые и красивые, как иней, осколки. И мамино наплывает: «Это Ленка искалечила бедной девочке (Неле) жизнь. Беременная ею ходила, а сама по ресторанам, сигарету изо рта не вынимала. Вот и результат».
«Результат» сидит напротив меня – красивая до умопомрачения (у меня на самом деле при взгляде на нее что-то трогается в голове), душистая, чистая, не похожая ни на кого из моего окружения. Одним словом – не от мира сего. Я протягиваю Неле руку, сжимаю ее запястье, шепчу:
– Я люблю тебя, Нелька. Ты так много значишь в моей жизни. Не знаю, как бы я без тебя жила…
И все-таки мы с Нелей расстались, и очень скоро. Из-за ерунды, из-за французского платья, которое я купила себе в «Березке», которое дома мне разонравилось, которое захотела купить у меня Неля, но сперва надела его в театр и тоже в нем разочаровалась.
– Я похожа в нем на ударницу коммунистического труда, – заявила она, вернувшись из Большого. – В туалете нос к носу столкнулась с двойником. Не возражаешь, если я его продам?
Я не возражала. Неля продала его кому-то из приятельниц тети Лены. Думаю, продавала тетя Лена – из Нели купец, как из сверчка соловей.
Я сдавала сессию, деньги Неля привезла мне в институт. Она сама так захотела, ибо, догадываюсь, мечтала произвести фурор своими длинными ногами в белых ажурных колготках, шляпой а ля блоковская незнакомка и волнующим шлейфом французских духов. Потом мне полагалось описать ей в деталях впечатления моих сокурсниц и сокурсников. Я стояла с ней в коридоре возле деканата, чувствуя себя фрейлиной по меньшей мере испанской королевы. Фрейлиной, которая со дня на день пошлет к черту все эти никому не нужные латинские глаголы, прибавочные стоимости, сравнительные языкознания и растворится в непостижимо таинственной жизни двора. Потом я проводила Нелю до метро, потом нехотя вернулась, потом так же нехотя пошла сдавать зачет, который не провалила лишь благодаря благожелательности преподавателя, ни за что не хотевшего замечать мою полнейшую апатию к его предмету. Потом…
Вечером мне позвонила Неля и сказала, что мать устроила ей дикий скандал из-за того, что «твоя Женька подсунула под видом нового платья бэу, к тому же с жирным пятном на груди».
– Но ведь я надела его всего на пять минут – дома перед зеркалом, – оправдывалась я.
– С матушкой лучше не связываться. Ты сама это знаешь, Жанетка, верни ей лучше деньги и…
– С какой стати? Там не было никакого пятна, когда я привезла его тебе.
– Ты хочешь сказать, пятно посадила я? – с затаенной угрозой спросила Неля.
– Я хочу сказать только то, что там не было никакого пятна, – почему-то виноватым тоном оправдывалась я.
Неля долго молчала. Наконец я услышала:
– Чем связываться с моей матушкой, лучше сдай платье в комиссионку.
– Кто его возьмет, если оно на самом деле с пятном? – я чуть не плакала. – И ведь это так унизительно: идти сдавать вещь в комиссионку. Ты сама говорила…
Снова молчание, еще более долгое. Наконец:
– А что же делать? Мать швырнула мне платье в лицо и орала, что ее Фаина или Алевтина требует назад свои деньги.
– Но я не сажала это пятно!
Не в силах дальше слушать эти несправедливые обвинения, я разрыдалась. В трубке послышались гудки.
Всю ночь я не сомкнула глаз, раздираемая ни на минуту не утихавшей борьбой трех туго переплетенных между собой, как пряди волос в косе, начал: я люблю Нелю и не представляю, как можно без нее жить; Неля – обманщица и даже предательница; нашим возвышенным отношениям, нашему чистому, до сих пор ничем не омраченному союзу пришел конец, который я не хочу (самое страшное, что не хочу!) предотвратить.
Под утро я готова была поверить, что это злополучное пятно поставила я, и даже представляла себя с огромным куском торта в руке. Что там «готова», я заставила себя поверить в это. Я ждала десяти, чтобы позвонить Неле, сказать, что буду у нее через час с деньгами. Телефон зазвонил без пятнадцати десять.
– Женя, мама согласна, чтобы ты возвращала ей деньги частями. Я могу подвезти тебе платье и…
– Передай маме, что она может катиться к черту. И даже дальше, – на отчаянно невозмутимой ноте произнесла я. – А меня прошу больше не беспокоить телефонными звонками.
Я выдернула из розетки шнур и тупо смотрела на умолкнувшую телефонную трубку. Потом я напустила в ванную горячей воды и плюхнулась в нее. Потом вымыла в кухне окно и постирала штору. Потом позвонила Вике Обуховой, которую презирала за ее «постельные» отношения с половиной институтских мальчиков, напросилась к ней на день рождения, упилась там шампанским и ликерами до тошнотиков и проспала самую «стоящую», как выразилась Галька Кушнер, часть торжества.
Прошло несколько лет. Я вспоминала Нелю, но без всяких эмоций по поводу нашей внезапно прерванной любви. Как-то видела ее в метро на встречном эскалаторе: такую же неприступно красивую, правда, чуть располневшую, такую же не от мира сего – шляпа, шелковый шарфик с небрежно элегантным узлом а ля парижский Монпарнас, нитяные черные перчатки почти до самых локтей. (Где она их достает – уму непостижимо!) Мы обменялись ничего не значащими улыбками – и только. У меня колыхнулось спокойное море юношеских воспоминаний, рябь по нему пробежала – и снова все стихло. Дома я сказала, что видела Нелю, которая все так же «романтично красива». Звонить ей не хотелось – между нами стоял призрак проклятого платья. Неля мне тоже не звонила.
И еще прошли годы. Мой распорядок дня теперь чем-то напоминает Нелин: сплю до двенадцати, до двух-трех раскачиваюсь, блуждаю из кухни к зеркалу и обратно, потом – сажусь за письменный стол, сижу другой раз до поздней ночи или, верней, до раннего утра, как когда-то с ней за пасьянсами, гаданиями, слушанием музыки. Усмехаюсь иной раз: хорошую школу я прошла у Нели – когда-то веки закрывались вечером, хоть спичками подпирай, а теперь вот превратилась в боящуюся дневного света сову.
…Дело было под Пасху. Мне захотелось, как встарь, пройтись Бульварным кольцом, вернее тем, что от него осталось, благодаря стараниям «отцов» Москвы. Бульвары – стиснутые, изуродованные эстакадами, перерезанные на части, но все еще живые – источали наступательный дух поздней весны. Все вот-вот готово было взорваться – листьями, соцветиями, сережками, гроздьями…
Девушка в шляпе на скамейке больно и радостно напомнила мне Нелю моей юности. Девушка курила, отчего ее породистое тонкое лицо казалось мне тронутым легким тленом порока. Я с удовольствием погрузилась в сладостную ретроспекцию юности. Мне совсем не хотелось знать, что теперь с Нелей. По моим подсчетам, ей было уже за сорок, но в моем воображении она, конечно, была прежней, молодой. Я боялась, да, да, боялась, как бы мои юношеские, хотя уже изрядно потускневшие идеалы из-за одного телефонного звонка или встречи не оказались окончательно поверженными.
– Жанетка! Это ты? Боже, как ты… – Неля прикрыла рот ладошкой в шелковой перчатке. – Неужели это ты, Жанетка?
Я смотрела на нее, не зная, рада я или нет неожиданной встрече. Я видела свое отражение в темносерых Нелиных глазах. Я улыбалась. Я понравилась себе там. Мне было там покойно и уютно.
– Жанетка… Ничего, что я тебя так называю? Одолжи мне дня на три пятерку, если можешь – десятку. Не сердись на меня, ладно? Ты меня очень выручишь. Ты не торопишься?
Если бы я даже куда-либо спешила, я наверняка отбросила бы все дела – мне снова захотелось быть причастной к тайнам «королевского двора», от которого была отлучена в силу своей непригодности к дипломатии. Там, кажется, о моем промахе забыли, а если и помнили, то не хотели подавать вида.
Мы снова сидели в кафе-мороженом, том же самом, только вместо елки в углу теперь стояла пальма, а окно (когда-то оно отражало все, что происходило в зале) завесили шторой.
– Жанетка, я буду должна тебе двадцать, – сказала Неля, разделив заказанные ею пломбиры и соки на двоих. – Как чудесно, что я тебя встретила!
И пошло, и полилось под «Buonasera signorina buonasera» и прочие шлягеры Челентано, отчего Нелин рассказ (сами слова!) казался мне вторичным, где-то уже слышанным.
Неля вышла замуж, судя по всему, не совсем удачно в житейском смысле. Ее сумка показалась мне слишком обтрепанной, юбка – чуточку короче модной, духи, хоть и полупарижские, даже отдаленно не напоминали ароматы былого.
– Мне было уже тридцать, Жанетка, – рассказывала Неля. – Отец умер, у матери, как ты знаешь, особенно не разживешься, на работу – я проработала целых восемь месяцев! – ездить было далеко и с двумя пересадками, так что вся зарплата уходила на такси. Но, хочешь верь, хочешь нет, Жанетка, мой Костя похож на Володю так, что у меня иной раз дух захватывает.
Володя…
Мы, то есть Неля, никогда не называли его по имени – имя ведь приземляет. Теперь Неля произнесла его красивым – чувственно бархатным – меццо.
Я глядела на Нелин чуть отвисший подбородок, на ее небрежный, но идущий ей грим. Нижнее веко правого глаза подведено чуть жирней левого, а тени наложены неравномерно, отчего взгляд едва уловимо и загадочно косит. Я поймала себя на том, что мы обе одинаково (изящно!) перебираем по столу пальцами: когда-то этот Нелин жест был предметом моей зависти.
– Мы с Костей неплохо ладим, хотя и живем в разных измерениях, – продолжала Неля, с беззаботным наслаждением уплетая посыпанное шоколадной крошкой мороженое. – Детей у нас нет, мы их не хотим. С ребенком было бы столько возни. Сначала, правда, Костя хотел. Сейчас он неплохо зарабатывает, хватает даже на шоколад и апельсины. Одно время я сидела на вермишели и кашах, меня жутко разнесло. Матушка не разрешила продать кольцо с изумрудом, я заложила его в ломбард…
Я глядела на Нелин указательный палец, который, сколько я помню, обвивала серебряная или платиновая змейка с большим, лучащимся во все стороны изумрудом. Теперь на палец было надето золотое кольцо с граненым малахитом. Перехватив мой взгляд, Неля сказала:
– В последний раз матушка сама вызволила из ломбарда змею и забрала ее себе. А мне дала взамен это. Оно не лишено некоторого шарма, правда? Этакое тяжеловесное изящество…
Нелин голос, казалось, долетал до меня из очень далекого далека. Моя голова слегка закружилась.
– А вообще, Жанетка, все в этом мире довольно гнусно и пакостно. Все не так, как мы представляем себе в молодости. И в нашем, и в прошлом, и в любом другом веке. Человек – грязная скотина, как бы он ни пытался изобразить из себя светлого ангела…
Моя голова кружилась все сильней, реальность казалась мне все менее реальной.
– Костина мать обещала продать рубиновый браслет. Мы стоим в очереди на «жигули»… Матушка переделала каракулевую шубу, получился модный жакет-кимоно, но по магазинам я хожу в голландском пальто с норкой – натуральный мех моментально вытирается по очередям… Блюю не переставая, стоит мне влипнуть, это потому, что Костя брюнет и у него есть восточная кровь…
Я закрыла глаза и вдруг услышала другую музыку. И тишину. И раскаты грома. И… На душе просветлело. Нет, я не занималась сравнительным анализом своей жизни и Нелиной, я не жалела Нелю, не осуждала ее, более того – я в ней ни капельки не разочаровалась. Неля была поразительно естественна в своей откровенности – и тогда, и сейчас. Неля была…
– Жанетка, Жанетка, – Неля ласково теребила меня за локоть. – Что с тобой? Тебе осточертела моя болтовня?
– Что ты. Я очень рада. Рада, что ты не изменилась…
– Я на самом деле не изменилась?
Неля вдруг облизнула губы – она была чем-то раздосадована.
– Нет, Жанетка, все это чепуха, чушь собачья, суета. И томление духа, как сказал Экклесиаст. Если бы у Володи все было иначе, тогда бы я знала, что бывает иначе. Понимаешь? Но ведь у всех всё…
Какое тяжелое это – все, всех, всё. Холодный свинцовый слиток нашей обреченности и примиренности. Все, всех, всё…
– Володя женился на ней, на той плебейке, помнишь? Я могла все расстроить, все поломать, но что меня ждало с ним? Те же кастрюли? Те же аборты? Те же сто восемьдесят пять в месяц? Плюс мамаша-шизофреничка, плюс его хилое здоровье, плюс восемь лет разницы. Мужчины, как тебе известно, уже в пятьдесят импотенты. Нет, я не жалею, что не вмешалась. Костя на пять лет меня моложе, изумительный мужчина, я хочу сказать, в постели. Жанетка, в этом нет вовсе ничего предосудительного: плоть рано или поздно востребует свое, разве не так? У Володи двое детей, двухкомнатный кооператив, из-за которого он по уши влез в долги, свою квартиру оставил Маргарите, сестре. Ну, помнишь, той, у которой была пуделиха?.. Ах, ну да, это уже без тебя случилось. Ну, словом, я взяла у них щенка, разумеется, без всякой родословной. Он мне напоминал о Володе, такой пусик расчудесный, прелесть, очарование сплошное. А эта старая шизофреничка потребовала с меня двадцать пять рублей. Я позвонила Володе и сказала, чтобы приезжал за щенком. Ты же, Жанетка, ничего не знаешь: мы с Володей познакомились на дне рождения у его матери. Старуха специально меня к себе затащила, она и эта спекулянтка Ритка. Представляешь, Володя пришел один, хоть они уже и подали тогда заявление в загс. Жанетка, это такой восторг сидеть с ним рядом, чуть-чуть касаться локтем, коленом – и ничего больше. Он вблизи совсем прозрачный, точно соткан из неземной субстанции. У меня голова поплыла… Он меня провожал, он мне потом звонил. А старуха каждый день надоедала, спрашивала, как я спала, говорила мне «ты», «моя девочка», собаку чуть ли не силком навязала. Матушка скандалила из-за того, что у меня паркет вздыбился – щенок писал каждые десять минут…
Неля помолчала, вздохнула.
– Видишь ли, мне тогда так нужны были эти деньги: Милка Петухова продавала японское платье – лиловое с блестками, мечта, я позвонила Володе и сказала: «Хотите, забирайте собаку, я платить за нее не буду. Она без документов и вообще…» Жанетка, представляешь, он сам за ней приехал. Матушка говорит, они грошовники, сливки с дерьма собирают. Она говорит, Володя превратил бы меня в домработницу. Ну да, его супружница и на службу ходит, и детей нянчит, и с сумками продуктовыми носится. Нет, Жанетка, это не для меня. Ты не знаешь, который час?
– Без пяти шесть, – ответила я, не глядя на часы. У меня врожденное чувство времени, до сих пор ни разу мне не изменившее. Как бывает врожденное чувство порядочности, меры, врожденный порок сердца и прочее, прочее, прочее.
– Спасибо тебе, Жанетка. Я тебе позвоню. Я знаю твой новый телефон. Деньги верну на этой неделе. Двадцать ровно, да?
Неля достала пудреницу, прочистила мизинцем уголки глаз, чуть тронула губы помадой в разбитом тюбике. Долго и серьезно смотрела на меня.
– Жанетка, я иду к Володе. Мы встречаемся с ним каждый вторник. Возле консерватории. Идем в церковь, ставим свечку Богородице, гуляем бульварами. Иногда, если есть лишняя трешка, заходим куда-нибудь выпить кофе с пирожными. Сегодня зайдем – спасибо тебе, Жанетка. Мы с ним даже ни разу не поцеловались, не говоря уже обо всем остальном. Нам это ни к чему. Ему, судя по всему, вообще, а мне вполне хватает Костиных ласк, часто по утрам даже ноги подкашиваются. Косте кто-то донес про нас – небось, Ритка – она недавно со своим мужем развелась и теперь мечтает всех перессорить и развести. Я была уверена, Косте будет наплевать – ведь он знает, что я ему никогда в жизни не изменю. Я имею в виду физиологию, на которой все теперь помешаны. А Костя плакал в ванной – закрылся на щеколду, пустил воду и плакал. Но ведь он со мной никогда не гуляет, у него своя компания, они смотрят видеофильмы, выпивают, думаю, даже еще кое-чем занимаются – мне нет до этого дела. О, без этих наших с Володей прогулок я теперь не проживу. Не проживу, Жанетка, понимаешь? Ну что, что плохого в том, что мы ходим по улицам – я даже под руку его никогда не беру. Он мне изливает душу, я – ему. Но в основном говорит он. Он ведь тоже несчастный, я хоть в постели частично компенсирую то, что мне жизнь не додала, а он и этим обделен. Жанетка, милая, дай я тебя поцелую. Я побежала.
Юная сексапильная девушка Аня Кузнецова погружена в поиски счастья.
В чем оно? В деньгах?
В мимолетной, обжигающей душу и тело страсти?
Или в верности любимому мужчине?..
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
notes
Примечания
1
Дорогуша (итал.).
2
X… (итал.).
3
Польский журнал для женщин.
