Текст книги "Не жди моих слез"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Через три дня после моего воцарения в доме отец поднялся ко мне в мансарду. Дело было утром в воскресенье. В мамины «рыночные» часы.

– Анюта, я за Леню тревожусь, – сказал отец, присаживаясь у меня в ногах. – Я получил от него довольно странное письмо.

– Когда?

– За день до твоего приезда. Понимаешь, мне не хотелось тебя расстраивать, хотя, думаю, ты должна об этом знать в первую очередь.

Отец полез в карман своих домашних брюк и достал сложенный вчетверо листок.

Я сделала вид, что происходящее если меня и интересует, то вовсе не так, как интересовало на самом деле.

Отец развернул листок и, близоруко щурясь, – почему-то он не любил себя в очках и надевал их лишь в случае крайней необходимости – стал читать вслух, акцентируя мое внимание как раз на тех словах, которые казались важными и мне.

«У меня все хорошо. Я счастлив, что могу наконец заниматься чистой наукой. Это такая роскошь в наше время – заниматься тем, к чему у тебя лежит душа». – Ну, и так далее.

Отец вздохнул и, быстро сложив письмо, засунул назад в карман.

– А дальше? – спросила я, имитируя равнодушный зевок.

– Дальше? Ничего особенного. Всем приветы и так далее.

– Чего же ты поднял хиппеж?

Отец шаркнул обутыми в домашние шлепанцы ногами.

– Коль уж я затронул эту тему… – Он снова достал листок и протянул его мне. – Читай сама, дочка.

«Наша жизнь суетна и бестолкова. Ваш дом стал для меня тем оазисом, о котором я всегда буду вспоминать с благодарностью, – читала я едва разборчивые каракули. – Внешние обстоятельства никак не сообразуются с жизнью моего духа. Вы только не подумайте, будто я себя оправдываю. Но я не могу ответить злом на сделанное мне добро… Я люблю всю вашу семью. Не отталкивайте меня, не осуждайте».

– Тоже мне, князь Мышкин, – изрекла я, возвращая письмо отцу. – И где, интересно, он теперь обитает?

– Обратного адреса на конверте нет. Штемпель московский. Неужели наш Леня мог попасть в дурдом?

– Это бы пошло ему на пользу. Последнее время у него поехала крыша.

Я поняла, что проболталась.

– Откуда ты знаешь? Вы что, переписывались?

– Нет. Я была у него в Аннабе. Понимаешь, я путешествовала с друзьями на яхте, и мы случайно зашли в…

Я отчетливо вспомнила оба свои визита в Аннабу, рассказ Ахмета. У этой Людмилы, вспомнила я, четырехкомнатная квартира в Москве. Никогда не верила и не верю в совпадения.

– Что же ты молчала, дочка? Ну-ка расскажи мне все по порядку.

Врать родному отцу почти то же самое, что врать самой себе. Этого только мне не хватало.

Я рассказала о нашей с Леней встрече, сделав всего две-три купюры интимного характера. Рассказ Ахмета изложила целиком, лишь нахимичив со временем. Пришлось сказать, что «Стелла» стояла в порту Аннабы не сутки, а целую неделю, иначе бы отец догадался, какую роль в моей жизни играет Леня.

– Дочка, его нужно спасать. Его нужно срочно спасать. – Отец встал и подошел к окну. Я заметила, как он украдкой смахнул слезу. Отец не любит, когда я их вижу – он боится выглядеть слабым.

– Но, судя по всему, ему хорошо так, как есть, – возразила я, задетая собственным рассказом за живое. – И потом, извини, но я не верю ни в какие приворотные зелья.

– Его может спасти только любовь. Большая безоглядная любовь, – говорил отец, обращаясь к пейзажу за моим окном. – Как несправедливо, что у вас все так вышло. Я знаю, Леня очень гордый. Из-за его гордыни и у тебя все наперекосяк пошло, – изрек отец и испуганно посмотрел на меня.

– Я живу так, как хочу, – заявила я. – И Леня тут ни при чем. У нас с ним добрые отношения. И только.

Отец достал из кармана какую-то бумажку и протянул ее мне. У нее был потрепанный вид. Такое впечатление, что она вместе с отцовыми брюками побывала в стиральной машине.

«Добрый вечер (ночь, утро, день), дорогая инфанта, – читала я. – Я тебя люблю, но пускай это не отразится на твоей свободе. Я люблю тебя, слышишь? Я построю для тебя дворец и буду ждать тебя в нем. Но ты не спеши – тебе станет скучно, если ты взойдешь на его крыльцо слишком рано. Инфантам скука противопоказана. Я люблю. Я люблю инфанту. Это трудно выговорить, но это так чудесно звучит.

Твой шут».

– Почему ты спрятал от меня это письмо?

– Я… я посоветовался с мамой, и она сказала, что Леня легкомысленный парень. Ну и…

У отца был виноватый вид.

Меня бросило в жар, и я откинула одеяло. Я обратила внимание, что мой живот перестал быть плоским. Я потрогала его рукой – он был горячий и твердый, как камень.

– Папа, мне кажется…

Я в страхе уставилась на отца. Если бы я успела сказать то, что хотела, не стало бы мне жизни в родительском доме: меня бы замучили жалостью.

– Да, дочка, да.

Отец понимающе кивал головой.

– Что «да»? Откуда тебе известно, что я хотела сказать? – Меня вдруг охватила ярость. – Вы все за меня решаете. Вы…

– Девочка моя, прости, что я не дал тебе письмо. Прости меня, моя хорошая.

Я видела, как по лицу отца текут слезы. На этот раз он не пытался их скрыть.

– Не в письме дело. Чихать я хотела на всякие письма. Мало ли кто меня любит? Если я начну реагировать на все проявления любви…

– Любовь встречается редко. Ты сама знаешь это, дочка.

У меня закружилась голова, и я в изнеможении откинулась на подушку. Противно заныл живот. Что и говорить, веселенькое меня впереди ждало времечко.

– Папа, мне тошно думать о будущем, – прошептала я.

Отец кряхтя сел на пол возле кровати и взял в обе руки мою руку.

– На той неделе я поеду в командировку в Москву. Может, составишь мне компанию?

– Нет. – Я зажмурила глаза и стиснула зубы. – Это исключено, папа.

– Ты случайно не помнишь фамилии той женщины, с которой у Лени был… роман?

– Это не роман, папа. Это…

– Прости. Я неправильно выразился.

– Сейчас вспомню. Сложная длинная фамилия… – Я напрягла память. Мне казалось, я двигаюсь по темному туннелю, в конце которого, как меня уверили, непременно будет свет. – Гайворонская. Да. Точно.

– Замечательно. – Отец резко встал с пола и заходил по комнате. – А вот и мама. – Я тоже услышала, как хлопнула входная дверь. – Сейчас будем завтракать.

Я ждала приезда отца. Я испытывала радостное нетерпение, как в детстве накануне своего дня рождения, – обожаю получать подарки. Потом вдруг впала в беспросветную хандру: я осознала, что детство кончилось и просто так никто ничего дарить не станет.

Но ведь я была инфантой…

– Звонил отец, – сообщила за обедом мама. – Просил передать тебе привет.

– Почему он не позвонил домой?

Я заподозрила неладное.

Мама избегала моего взгляда. Правда, последнее время она очень часто его избегала.

– Что он сказал?

– Что задержится дня на два. Какие-то дела в Минздраве.

Последний человек, с кем мне хотелось говорить про Леню, была мама. Думаю, отец теперь тоже не стал бы откровенничать с ней на эту тему. Впрочем, у них, как мне казалось, никогда не было друг от друга секретов.

– У него был расстроенный голос. Мне кажется, Андрюша мне солгал.

Мама брезгливо поджала губы. Она всегда делала так, выслушивая лживые оправдания злостного прогульщика.

Надо позвонить в Москву, подумала я. Маме сказала, что хочу прогуляться. Дело в том, что у нас дома параллельные телефонные аппараты, и мама могла в любой момент снять трубку.

Отец, как я догадалась, сидел в кресле возле журнального столика, на котором у меня стоит телефон.

– Девочка моя, тебе нужно срочно приехать.

– Могу выехать сегодня.

– Деньги в «Судебной медицине», третья полка сверху, второй ряд…

– Да, папа.

Выходит, у отца есть секреты от мамы. Не удивлюсь, если у нее от него тоже.

– Девочка моя, скажи ей…

– Что-нибудь придумаю, папа. Что с ним?

– Он… Нет, тут что-то не так. Он все-таки врач и не мог…

– Что с ним сделали?

– Он в «Склифе» с симптомами тяжелейшего отравления… – В трубке что-то щелкнуло и зашипело. Я услышала лишь конец фразы: —…борются за его жизнь.

– Ты не исключаешь, что он может…

Я не смогла произнести этот отвратительный глагол. Найти ему синоним оказалось не под силу.

Отец обещал встретить меня на вокзале.

– Меня собираются отчислить из института, – заявила я маме с порога. – Я звонила Наташке. Она говорит, я должна срочно приехать.

Мне кажется, мама мне поверила. Институтский диплом, я знала, для нее самое святое в жизни. Она и так пережила глубокую травму, когда я перевелась на заочное отделение. Хотя, возможно, я сгущаю краски.

Я прорвалась в реанимационную палату. Сама не знаю, как мне это удалось.

Леня был без памяти. Все эти трубки и шланги, которыми он был опутан, создавали ощущение полной ирреальности. У меня возникло чувство, будто я попала на съемочную площадку.

Я едва удержалась, чтоб не потормошить его – мне казалось, он подглядывает за мной из-под своих густых, словно специально загнутых кверху ресниц. Вместо этого я вдруг опустилась на колени и прижалась щекой к его руке.

Так, по всей вероятности, поступила бы героиня какого-нибудь заурядного телесериала, по поводу которых я всегда иронизировала. Я видела себя со стороны. Почему-то мне и в голову не пришло подтрунивать над собой.

Не могу сказать, как долго находилась я в этой неудобной, но, очевидно, красивой позе. (Мои довольно длинные хорошо ухоженные волосы цвета мокрого песка накрыли меня тяжелой волной.) Если кто-нибудь видел эту сцену, Лене наверняка позавидовали.

Потом я встала и, не оглядываясь, вышла из палаты. Я вдруг поняла, что Леня будет жить.

Я поделилась своим ощущением с отцом. Он грустно покачал головой.

– Токсиколог сказал, все симптомы бутулизма. Внезапно потерял сознание. В метро.

– Эта тварь не появлялась? – вырвалось у меня.

– Пока нет. Думаю…

Отец закашлялся и полез в карман за платком.

– Ты ей звонил?

– Я узнал адрес и телефон по справочной. Назвался его родным дядей. Эта мадама прочитала мне по телефону целую лекцию… Тебе нельзя курить, девочка. Это очень плохо влияет на…

– Плевать я хотела. – Затянувшись еще раз, я загасила сигарету об стенку. – Чем же она недовольна?

Отец смутился.

– Столичные женщины очень… раскованны в выражениях. Хоть я и медик, все равно мне бывает трудно…

– Брось, папа. Что она сказала?

– Что он импотент, вот что она сказала.

– Чепуха. Это такая чепуха.

– Я тоже так считаю. Я ей так и ответил.

– Ты не спросил у врача, чем он отравился?

– Грибами. Консервированными грибами.

– Ловко устроено. Впрочем, это выглядит очень правдоподобно.

– Да, дочка.

Мы вышли на Садовое кольцо. Я вдруг поняла, что мне не хочется домой, хоть мы и приехали в «Склиф» прямо с вокзала. Меня охватило странное возбуждение, и я почувствовала себя почти всемогущей. Удивительное это ощущение, и приходит оно к тебе в самый неожиданный момент.

– Хорошо бы перекусить, – предложил отец. – Домой мы не скоро попадем.

Милый папа, оказывается, не утратил способности чувствовать.

Мы поглощали бутерброды с ветчиной и смотрели в окно. Из него была видна часть здания «Склифа». Похоже, именно та, где лежал Леня.

– Как ты узнал, что он в больнице? – спросила я, чувствуя себя хозяйкой этой удивительной жизни, в которой, помимо всего прочего, есть бодрящий горячий кофе и очень вкусные бутерброды.

– Эта мадама вдруг переменила, как выражаются сейчас, имидж и стала говорить, что очень волнуется за Леню, – он уже больше суток как не подает о себе вестей. Все это отдавало такой фальшью, да простит меня Господь. Я быстро с ней распрощался и набрал «Склиф».

– Ты у меня молодец, папочка.

Мы помолчали.

– Доченька, а ты подумала о том, какие берешь на себя обязательства?

– Нет, папа. Об этом еще рано думать.

– Об этом уже пора думать, – в тон мне ответил отец. – Мы должны увезти его отсюда. Нужно подготовить маму… – Он вдруг посмотрел на меня в упор и спросил: – Скажи, а в Англии легко получить развод?

– Черт их знает. – Я напрочь забыла о существовании этого «дохлого шотландца» Патрика. Как забыла о Рафаэлло и Али. Воспоминания оказались для меня не из приятных. – А зачем мне развод?

– Да, я понимаю, с этим не следует торопиться.

Отец допил кофе и стал искать урну, чтоб выкинуть картонный стаканчик. Он слишком усердно искал эту урну.

– Пусть ребенок будет одним из подданных британской королевы. Это дает некоторые преимущества.

Отец неопределенно хмыкнул. Наконец он нашел эту чертову урну.

– Но маме мы скажем, что вы собираетесь пожениться. Дело в том, что в нашем городе все друг у друга на виду, а она так болезненно реагирует…

У меня поплыло перед глазами. Что-то случилось в моем животе.

– Шрам… У меня останется шрам.

Я с большим усилием ворочала языком. Руки меня не слушались – они словно к чему-то прилипли или приросли.

– Никакого шрама не останется. – Это был голос папы. – Они сделали всего три малюсеньких шва. Все рассосется бесследно.

Все-таки мне удалось поднять веки. Лица родителей были не в фокусе. Они сидели слева от моей кровати. Справа тоже кто-то стоял либо сидел – я видела краешек чего-то белого. Мне стоило больших усилий скосить глаза вправо.

Это была медсестра со шприцом. Она приготовилась сделать мне укол.

– А Леня не умер? – спросила я с отвагой человека, только что побывавшего на краю могилы.

– Нет, моя хорошая. Леня жив-здоров. Из-за этого вашего Лени ты потеряла ребенка и сама чуть не отдала Богу душу.

Это сказала мама. В ее голосе было столько негодования.

Я знала, что потеряла ребенка. И еще я что-то знала. Но в тот момент забыла, что именно.

– Папа, что с ним? Говори правду. Не будем тратить время на…

– Моя девочка, я и не собирался тебя обманывать. Мама права – он настоящий слизняк.

Слово «слизняк» пульсировало в голове вместе с кровью. Но оно не причиняло боли – ведь мне сделали обезболивающий укол.

– Не расстраивайся, папочка. Нам с тобой не впервой разочаровываться в людях.

Я заснула. Сон был крепким и успокаивающим. Проснувшись, увидела отца. Мамы не было.

– Отправил ее к Леньке, – сказал он, едва я успела открыть глаза. – Мы с тобой сами справимся, верно?

Часа два он рассказывал мне случаи из своей практики, анекдоты, что-то еще, очень простое и умиротворяющее. То, чего я ни за что не стала бы слушать всего несколько дней назад, теперь я слушала с вниманием и интересом.

У меня, как никогда, было спокойно на душе.

Алкоголь взвинчивал меня и звал на подвиги, которые мне, однако, не хотелось больше совершать. Если мое тело иногда и подавало признаки жизни, а, следовательно, соответствующих желаний, мой разум и все остальное пребывало в спячке. Под кайфом я несколько раз последовала зову моего тела. О, это был еще тот эксперимент над собой. Один тип, которого я соблазнила, а сама попыталась в решающий момент сделать ноги, избил меня так, что я неделю сидела дома. А ведь он был киноактером, даже известным.

Родители обрывали мой телефон. Я разговаривала с ними вполне нормальным, с моей точки зрения, голосом, и тем не менее мама рвалась меня проведать. Ей казалось, они с Ленькой помогут мне выкарабкаться из какой-то ямы на божий свет. (Это почти цитата из мамы, хотя я и привожу ее без кавычек.) Только их мне не хватало. А потом, кто сказал, что я хочу на этот божий свет? Может, мне в этой яме хорошо, а? Спокойно по крайней мере. К черту страсти. Устала от них, как гончая собака после королевской охоты. Страсти расшатывают нервную систему, портят цвет лица, пагубно влияют на пищеварение и так далее. Мне еще не хотелось умирать, но вовсе не потому, что я боялась смерти в том смысле, в каком ее понимает подавляющее большинство людей – мне казалось, там будет еще занудней. К тому же я не совсем разлюбила свое тело. Там его у меня отнимут. Оставят только душу. А она, думаю, и есть источник всех моих бед и неурядиц.

Я не собиралась искать Леню – он для меня умер. Он оказался слабаком. Слабаки любить не умеют, а мне как-то не хотелось любить тех, кто не любит меня. Уверена, нет на свете бессмысленней занятия, чем любить тех, кто тебя не любит. Леня меня разлюбил, следовательно, я вычеркнула его из своей жизни.

В ней стало пусто и неуютно.

… В ту компанию я попала случайно. По обыкновению болталась по Тверской, зашла в «Макдональдс» запихнуть в себя хоть что-то – за последнее время я здорово похудела, и это не прибавило мне красоты. Возле фонтана сзади Пушкина толпились какие-то молодые люди. Один из них вдруг взял меня под руку, но сделал это совсем не так, как делает самец, выбравший для себя самку. Компашка, в том числе и я под руку с этим молодым человеком, двинулась в сторону Петровки. Я обратила внимание, что среди нас несколько девиц. В джинсах и тусклого цвета куртках и хламидах они мало чем отличались от парней. На мне было примерно то же, вот почему, думаю, меня приняли за свою. Какая разница, с кем и как скоротать вечер…

Квартирка оказалась ничего себе, правда, пыльная и захламлена всяким старьем. Мы расположились на ковре – кружок из восьми человек, если мне не изменяет память. Музыка была клевая, хоть я и не поклонница современных ритмов – застряла где-то на нормальном здоровом рок-н-ролле. Ребята о чем-то говорили. До меня долетали отдельные слова – они говорили спокойным, даже приглушенным тоном. Меня это вполне устраивало Меня не интересовало, о чем они говорят.

Пустили по кругу какую-то сигарету. Конечно, я с ходу просекла, что это такое. Вспомнила, как мне было хорошо в гареме у Али, где мне во все подмешивали какую-то наркоту. Обозвала себя мысленно дурой, что не сообразила раздобыть травки раньше – скольких она спасла от петли и прочих опрометчивых поступков.

Я ничего не ощутила с первой затяжки, а потому затянулась еще раз.

– Рухнешь, подруга, – сказал парень справа. – Крутая травка.

– И не такую курила.

Мои ноги вдруг налились свинцовой тяжестью, по затылку словно чем-то тяжелым ахнули. Похоже, эти далеко не приятные ощущения отразились на моей физиономии – тот же парень взял меня за запястье и изрек, скорчив ехидную гримасу:

– Это тебе не Лондон, метла. От нашего угощения можно словить кайф в морге. А там холодно и неприбрано. Но самое страшное, что эти хамлюги кладут на один стол людей разного пола. Чего-чего, а я бы не хотел очутиться на одной горизонтальной плоскости с существом женского пола.

У меня поплыло перед глазами. Хлынули слезы. Изнутри поднималась волна мути.

Я очухалась на мостовой. Я сидела, прислонившись к стене. Моя куртка была вся в блевотине. От нее воняло, как от забитого мусоропровода, и у меня начались характерные позывы. Потом я отрубилась. Намертво.

…Кто-то бил меня по щекам. Моя голова болталась из стороны в сторону, и это причиняло зверскую боль. Думаю, эта боль и привела меня в чувство.

Я открыла глаза.

– …чай… ца. – Мои губы были словно из камня. Я хотела сказать: «Кончай драться».

– Все. Теперь давай снимем эту гадость. От тебя воняет помойкой. – Парень ловко стащил с меня куртку и зашвырнул ее подальше. – А где твои дружки?

– У меня их нет.

Губы уже почти слушались меня.

– Ты что, сама накачалась этой дрянью?

– Какое тебе дело? – Я попыталась поднять воротник-хомут моего свитера – мне было зябко.

– Ладно, после поговорим. Ты где живешь?

– Какое тебе дело?

Эту фразу я повторила только потому, что мои губы ее хорошо отрепетировали.

– Собираешься заночевать на улице? – не унимался парень.

– Какое тебе… – Я расхохоталась. У меня началась настоящая истерика. Потом меня снова вывернуло. И стало необыкновенно легко.

– Идем ко мне, – сказала я парню. – Есть шампанское и закусь. Трахаться не будем – не бойся.

Я поднялась и сделала полшага вперед. Ноги подогнулись. Парень подхватил меня возле самого тротуара.

– У меня нет денег на такси, – сказал он. – Ты далеко живешь?

– Хочешь донести на руках?

– Придется. Не бросать же тебя на улице.

– Какой ты правильный. – Я снова рассмеялась. Это был уже нормальный и даже веселый смех. После стольких адских мук травка наконец сделала свое дело.

Парень улыбнулся мне. Совсем молодой. Цыпленок.

– И куда прикажете?

Я назвала адрес и добавила:

– У меня полно бабок. В заднем кармане джинсов.

– Не привык, чтоб за меня платили женщины.

У него было очень серьезное, чуть ли не трагическое выражение лица.

– Какой ты правильный.

Я все время повторялась, и это был дурной знак. Что-то случилось с моими мозгами. Еще не хватало превратиться в дебилку.

– Это совсем близко. Ты что, на самом деле не можешь ходить?

– Еще не научилась. Может, научишь?

Он аккуратно, даже бережно, поставил мои ноги на асфальт. Я тут же опустилась на землю. Не знаю, возможно, к тому времени мои ноги уже окрепли, но мне почему-то не хотелось пользоваться ими в качестве средства передвижения.

Парень поднял меня на руки. И даже слегка к себе прижал. И пошел в сторону моего дома. На нас глазели. Для Москвы это была слишком экстравагантная сцена, хоть наша столица и лезла из кожи, только бы до цивилизации дотянуться.

– Впервые несу на руках женщину.

Парень смотрел не на меня, а по сторонам. Мне показалось, у него был гордый вид.

– Нравится?

– Не понял еще. – Он вдруг встряхнул меня. Наклонился и коснулся губами моего лба. – Очень нравится.

Мы добрались вполне благополучно.

– Если хочешь, скажи, как тебя зовут, – изрекла я, когда он положил меня на тахту в гостиной. – Хотя это совсем не обязательно.

– Женя. – Он смотрел на меня с любопытством. – Тебе здорово сейчас, да?

– Ты что, никогда не пробовал?

– Нет. И не собираюсь.

– Ты случаем не в милиции работаешь?

– Угадала.

Я рассмеялась, схватила Женю за руку и усадила рядом с собой. Он не сопротивлялся. Но был абсолютно индифферентен с точки зрения секса.

– Выпить хочешь?

Он пожал плечами.

– Бар напротив.

– Мне бы лучше поесть.

– Тогда топай на кухню. Кажется, в холодильнике не совсем пусто. Я немного вздремну.

У меня, как говорится, глаза переворачивались.

– Советую тебе для начала искупаться. Извини, но от тебя разит помойкой. Отнести в ванную?

– Еще чего. Сама дочикиляю.

Я встала, правда, не без труда. Я видела, что Женя приготовился меня подстраховать. Но я хотела доказать, самой себе прежде всего, что уже в состоянии обойтись без его помощи. Ненавижу от кого-нибудь зависеть. От мужчины тем более.

Я сбросила одежду на пол и плюхнулась в горячую воду. И в тот же момент поняла, что забыла закрыть дверь ванной комнаты. Этот Женя еще решит, будто я собралась его соблазнить. А, черт с ним, лень вставать.

Я закрыла глаза и куда-то провалилась. Я спала и чувствовала одновременно, как он вытаскивает меня – очень бережно – из воды, заворачивает в полотенце, несет в спальню. Я открыла глаза уже оказавшись под одеялом.

– Притвора. – Женя мне подмигнул. – Тебе нравится, когда с тобой нянчатся?

– Не знаю.

Я вдруг вспомнила Леню и поморщилась.

– В чем дело?

– Не люблю, когда делают больно.

– Я сделал тебе больно?

Женя был искренне удивлен.

– Нет пока. Потом обязательно сделаешь.

Он вздохнул. Как будто все понял.

– Ладно, пойду поужинаю. Тебе принести что-нибудь?

Мне вдруг дико захотелось есть.

Он притащил на подносе бутерброды с ветчиной и сыром.

– У тебя так уютно. Одна живешь?

– Меньше, чем одна. От меня половинка осталась.

– Мне бы такую квартиру…

Он вздохнул, но вовсе не завистливо.

– Думаешь, если бы у тебя была такая квартира, отпали бы все проблемы?

– Их стало бы гораздо меньше. Когда живешь вчетвером в одной комнате, проблем больше, чем можно вынести.

– Ты что, женат?

– Второй раз.

– Ни фига себе, – вырвалось у меня. – Я думала, ты…

– Так все думают.

Похоже, Женя обиделся.

– Прости.

– Чего тут прощать? У меня на самом деле глупый цыплячий вид.

– У меня тоже, – изрекла я и подавилась хлебом. Я кашляла до слез, а Женя больно колотил меня кулаком по голой спине. Говорят, это дурацкий способ и можно вполне сыграть в ящик. Но мне почему-то помогло.

Потом мы пили чай – Женя принес мне чашку в постель. Потом я предложила открыть бутылку шампанского.

– Тебе не стоит пить.

– Ха. Забудь хотя бы ненадолго про свою уж слишком правильную профессию.

Он послушно принес шампанское и бокалы. У меня вдруг испортилось настроение. Я вспомнила, сколько романов и интрижек начиналось именно с шампанского в постели. Скукотища.

– Пошли на кухню, – предложил Женя. – У тебя там так уютно.

Черт, если этот парень телепат, мне с ним будет непросто, подумала я. Будет?.. С этим цыпленком вряд ли у меня что-то будет.

Мы пили шампанское и ели чернослив. Этот мальчик не делал ни малейшей попытки ко мне приставать. Странный тип.

Я вдруг вспомнила, как состоялось наше знакомство. Небось он черт знает что обо мне думает. А, плевать я хотела.

– Я не наркоманка, – неожиданно заявила я. – Я пробовала эту гадость в Алжире. Но там она совсем другая.

– Думаю, тебя угостили коноплей. Подонки. – Женя сказал это со спокойным презрением. – Ты их, разумеется, не заложишь.

– А я и не помню, где была. Мы шли от Пушки в сторону Петровки. Я видела их в первый раз.

– Больше не надо этого делать.

Он прикоснулся к моей руке, даже слегка пожал ее и тут же отдернул свою.

– Сколько тебе лет? – полюбопытствовала я.

– Двадцать восемь.

– Не заливай.

– Могу показать паспорт.

Он уже полез в карман своей джинсовой куртки.

– Ладно уж, верю. Я думала, ты моложе меня.

– Был бы очень рад. – Он посмотрел мне в глаза. – Очень хочу, чтобы меня полюбила женщина, которая годится мне в матери.

– Глупый. И что ты собираешься с ней делать?

– Она будет меня жалеть. Молодые женщины жестокие и властные.

– А я ненавижу старых мужчин. Особенно в постели.

– Зачем тогда ты с ними спала?

– Прикидываешься, да?

– Нет.

– Понятно. Просто ты очень правильный молодой человек. Ты, я думаю, и сексом очень правильным занимаешься. Делаешь все как положено.

– Вовсе нет. – Женя ничуть не смутился. – Секс раскрепощает. У меня масса комплексов. Выходит, ты спала со стариками ради квартиры и денег.

В его голосе не было ни капли осуждения.

– Не я первая, не я последняя.

– Это верно. – Он вздохнул и поднял свой бокал.

Мы молча выпили. До дна. Не знаю, за что.

Вдруг Женя посмотрел на свои часы.

– Спешишь?

– Уже некуда. Последняя электричка уйдет через семь минут.

– Ты не москвич?

– Я живу в Клину. Навещал маму.

Он стал подниматься из-за стола.

– Куда?

– Прогуляюсь по улицам. Еще тепло. Люблю ночную Москву.

– Она вряд ли тебя полюбит. У тебя есть оружие?

– Нет, конечно. Я же не на дежурстве.

– Останешься у меня. В гостиной, как ты заметил, есть диван.

– Да.

Он произнес это покорно и, как мне показалось, обреченно.

– Боишься, я буду к тебе приставать?

– Нет, конечно. Просто дома мне не поверят.

– Ты что, ни разу не изменял жене?

– Зачем?

Он глядел на меня с удивлением.

– Ты считаешь, что…

Я вдруг потеряла нить своей мысли. Плевать я хотела, что считает этот Женя вообще и в частности.

– Будем спать, – сказал он. – Мне завтра рано на работу. Я уйду тихо.

Он сам постелил себе постель. Я снова ощутила позывы к рвоте и закрылась в ванной. Почему-то я вдруг стала стыдиться Жени. Потом вымыла голову и завалилась спать.

Я не слыхала, как он ушел.

Проснулась я около двенадцати. Длинный пустой день впереди. Может, лучше не вылезать из постели?..

Я спала и видела сон, когда позвонил отец. Это был очень сладкий сон – я не видела таких снов со времен детства. У отца был возбужденный голос.

– Доченька, хочешь поговорить с Леней?

Я не успела ничего ему ответить. У Лени был прежний голос. Он сказал всего одно слово:

– Инфанта.

– И что дальше?

– Прости меня.

– Прощаю. – Я сладко зевнула. – И что потом?

Я говорила то, что думала. Мне только что снился чудесный сон. Лени в нем не было. Телефон не позволил досмотреть мне этот сон до конца.

– Приезжай. Мы так скучаем по тебе. – Я почувствовала, как Леня сник.

Трубку снова взял отец.

– Доченька, мы будем тебе очень рады. Ленька-младший по тебе тоскует. В этом году много арбузов и яблок. И вода в озере еще очень теплая. Мы встретим тебя…

– Папа, я не приеду.

– У тебя дела?

– Нет. Просто мне хочется побыть одной.

– Ты так долго была одна…

– Мало! – выкрикнула я в трубку. – И я не хочу в прошлое, понимаешь?

– Дочка, но, может, через неделю или две ты все-таки соберешься? Леня поживет у нас…

– Вот и хорошо. Значит, вам с мамой не будет скучно. Меня оставьте в покое.

– Дочка, но ведь Леня…

Я повесила трубку и накрылась с головой одеялом. Поймать бы снова тот сон.

Я не хотела отвечать на звонок, но это был не межгород.

– Ты слышишь меня? Это…

Я сразу его узнала. И вспомнила мгновенно, что это он был героем моего прерванного сна.

– Ты где?

– Рядом с твоим домом. Думаю, ты сможешь увидеть меня в окно.

Я встала, отдернула штору. Было хмуро, стекло плакало дождем. Женя стоял в телефонной будке возле булочной и смотрел прямо на меня.

– Ты…

– Можно к тебе зайти?

– Я в таком жутком виде…

– Видел тебя и похуже. Я замерз и хочу есть.

– Заходи.

– Спасибо, котенок.

Меня называла так в детстве бабушка. Только она и никто больше. Но сейчас это не имело никакого значения. По крайней мере, я так подумала и даже сказала вслух.

Я успела почистить зубы и провести несколько раз щеткой по волосам. Уже по дороге к двери натянула рваные домашние джинсы и майку.

Он наклонился и прямо на пороге поцеловал меня в губы. В этом поцелуе не было ни капли секса. Мне понравился этот поцелуй. Мне хотелось, чтоб Женя поцеловал меня еще, но я почему-то робела попросить его об этом.

Мы пили чай с конфетами и остатками ветчины и сыра. Потом Женя достал из сумки шампанское.

– Мне понравилось, как было вчера, – сказал он.

– Мне тоже. Но в этом мире ничего не повторяется.

– Это здорово.

– Быть может. Тебе влетело дома?

– Еще как.

– Бедняжка.

Я искренне посочувствовала Жене – больше всего на свете ненавижу семейные сцены.

– Ты правда меня жалеешь?

– Немножко.

– Пожалуйста, пожалей еще. Не бойся меня пожалеть, ладно?

Он встал. Я тоже. Не знаю, кто из нас кого жалел – мы обнимали и гладили друг друга, я даже пустила слезу у него на груди.

– Меня никто никогда не любил. Никогда в жизни. Даже мама.

– Но ведь у тебя есть жена. Наверное, она тебя когда-то любила. Может, до сих пор любит.

– От меня все чего-то хотят. И все учат, как надо жить.

– Ты их слушаешь?

– Да. Потому что я не знаю, как надо жить.

– Этому не научишь.

Я усмехнулась, вспомнив мудрые житейские советы мамы. Возможно, если бы я следовала им, работала бы сейчас в какой-нибудь конторе либо кропала диссертацию. Наверняка чувствовала бы себя счастливей. Но это… это какое-то тупое счастье.

– О чем ты думаешь? – Женя смотрел на мои губы.

Я привстала на цыпочки и подставила их ему.

– Поцелуй как тогда, – попросила я.

Он исполнил мою просьбу. Мне стало легко, как от хорошей травки. Моя плоть почему-то никак себя не проявляла, хотя я поняла вдруг, что Женя мне нравится. Как мужчина тоже.

Я сказала ему об этом.

Он смешно наморщил нос и высунул язык. Я сделала то же самое. Это оказалось еще слаще того поцелуя, хотя мы всего лишь соприкасались кончиками языков.