Текст книги "Истинная за Завесой (СИ)"

Автор книги: Натали Карамель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Натали Карамель
Истинная за Завесой

Глава 1. Последний Поиск

Аромат свежесмолотых зерен и шипение пара – обычная симфония утра в «Кофейном Уголке». Катя ловко ставила стаканы, улыбалась сонным клиентам и мысленно составляла список дел после смены: стирка, зайти в магазин, может, даже кино… Планы рассыпались в одно мгновение.

Телефон на стойке завибрировал, как разъяренная оса. Не клиент. СМС из штаба поискового отряда «Надежда».

Экстренно! Пропала Иванова Мария Петровна, 74 года. Район Соснового Леса (кв. 7Г). Нет 2-й день. Родных нет, соседи бьют тревогу. Сбор у Лесной будки, 16:00. Нужны все.

Катя замерла на секунду. Лес. Семьдесят четыре года. Второй день. Холодок пробежал по спине. Она быстро смахнула остатки пены с рук, крикнула коллеге: «Саня, срочно! Подмени, пожалуйста, семейное!» – и, не дожидаясь подробных вопросов, уже мчалась в подсобку за курткой.

Дорога домой пролетела в мысленной суматохе. Мария Петровна… Почему в лес? За грибами? Ягодами? Но вчера шел дождь, сегодня сыро… Или… Катя мысленно перебирала возможные причины, от безобидных до тревожных. Родных нет… Одна? Сердце сжалось. Она знала этот лес, знала, как коварны могут быть тропинки после дождя, как легко заблудиться, даже если ходил тут сто раз. Особенно в семьдесят четыре.

Дома все было привычно и быстро. Рюкзак – вечно собранный, «тревожный», – стоял у двери. Катя проверила содержимое на автомате: аптечка, фонарь с запасными батарейками, свисток, термос, энергетические батончики, дождевик, компас. Надела крепкие треккинговые ботинки, ветровку, схватила шапку. Четыре года волонтерства в «Надежде» научили главному: время – это то, чего у пропавшего всегда меньше всего. И у тебя тоже.

Сколько уже вынесла? – мелькнула мысль, пока она мчалась на своей не первой молодости, но верной малолитражке к месту сбора. Радостные воссоединения, слезы облегчения… и гнетущая тишина, когда поиски заканчивались ничем. Каждый раз она клялась себе, что этот – последний. Но когда приходила смс с адресом «Сосновый Лес, кв. 7Г» – все «последние разы» забывались.

У Лесной будки – небольшой деревянной сторожки на опушке – уже кипела работа. Несколько машин, знакомые лица волонтеров, напряженные голоса по рациям. Координатор Виктор с картой в руках отрывисто ставил задачи.

«Катя! Отлично, что примчалась. Тебя с Аней в квадрат 7Г-4. Там уже прочесывали вчера, но поверхностно. Начинаем с южной границы, идем на север. Бабушка живет в поселке «Солнечный», туда и шла, предположительно, по старой тропе. Но следов вчера не нашли».

Катя кивнула, получила рацию, сверила часы с Аней, своей вечной напарницей по лесным дебрям. Аня – хрупкая блондинка с железной волей – уже была готова.

«Поехали», – просто сказала Катя.

Сосновый Лес встретил их прохладой и густым, влажным воздухом, пахнущим хвоей, прелой листвой и сырой землей. Солнце пробивалось сквозь высокие кроны редкими золотистыми лучами, не в силах прогнать сырость. Под ногами мягко хрустела прошлогодняя хвоя, перемешанная с глинистой почвой. Тишину нарушали только их шаги, далекое карканье вороны и настойчивое жужжание комаров у лица. Катя автоматически шла, сканируя местность: сломанная ветка, неестественно примятая трава, обрывок ткани на кусте. Опытный взгляд выхватывал мелочи.

«Зачем она сюда пошла, Кать?» – тихо спросила Аня, протирая запотевшие очки. «В такую сырость? В ее годы?»

«Не знаю», – честно ответила Катя, раздвигая ветку низкорослой ольхи. «Может, привычный маршрут? Может, что-то показалось? Или…» Она не договорила. Мысли о плохом самочувствии, о головокружении были слишком навязчивы. «Ищем внимательно. Могла свернуть с тропы, споткнуться, упасть…»

Они шли, методично прочесывая квадрат, выкрикивая имя: «Мария Петровнааа! И-и-вано-овааа! Отзовитесь!» Голос терялся в зеленой чаще, поглощался тишиной. Только эхо да треск сучка под ногой в ответ.

И вдруг Катя замерла. У самого края едва заметной звериной тропы, почти в грязи, лежал… небольшой темный предмет. Она осторожно подошла, присела на корточки.

«Аня, смотри».

Это была женская туфля. Небольшого размера. Старомодная, с невысоким, уже стертым каблучком. Рядом, чуть поодаль, торчал из мягкой земли конец… трости. Обычной деревянной трости с резиновым набалдашником.

«Господи…» – выдохнула Аня, подбегая. «Ее?»

«Похоже», – Катя осторожно подняла туфлю. Она была влажной, грязной, но не порванной. «Сняла? Зачем?» – мелькнул вопрос. Она осмотрела место. Трава примята, будто кто-то сидел или падал. Следы? Да, смутные, расплывшиеся от дождя, но ведущие… не по тропе, а вглубь, под сень густых елей, где было темно и сыро даже днем. Туда, где вчерашний поиск, возможно, не заглядывал.

«Надо туда», – Катя указала направление. «Следы ведут в чащобу».

Аня энергично кивнула: «Пошли!» – и сделала резкий шаг вперед. Но нога ее соскользнула с мокрого, скрытого листьями корня. Раздался неприятный хруст и короткий вскрик.

«Ой! Черт!»

Катя мгновенно обернулась. Аня сидела на земле, бледная, схватившись за лодыжку. Лицо исказила гримаса боли.

«Что? Где болит?»

«Голеностоп… Ой, Кать, больно!» – Аня попыталась встать, но снова вскрикнула и осела. Нога явно не держала вес.

Катя быстро осмотрела лодыжку. Уже начинала опухать. Вывих или сильный ушиб. Ходить Аня сейчас не сможет, тем более по такому рельефу.

«Все, хватит», – решительно сказала Катя, доставая рацию. «Ты не пойдешь. Надо фиксировать и выводить тебя».

«Не-е-ет!» – замотала головой Аня, стиснув зубы от боли. «Мы же нашли след! Бабушка там! Я посижу, подожду…»

«Нет, Аня. Во-первых, ты замерзнешь. Во-вторых, если нога опухнет сильнее, потом вообще не выберешься. И в-третьих, правила: травма – немедленная эвакуация». Катя говорила твердо, как на учениях, хотя внутри все сжималось от досады и тревоги за бабушку. Она нажала кнопку рации. «Штаб, штаб, это Катя в квадрате 7Г-4. Прием».

Через помехи ответил Виктор: «Штаб слушает. Катя, докладывай».

«Обнаружили вероятные следы пропавшей: туфля, трость. Следы ведут вглубь квадрата, в сторону чащи. Аня подвернула ногу, голеностоп травмирован, ходить не может. Требуется эвакуация. Повторяю: Аня травмирована, требуется помощь для вывода. Я остаюсь на месте следа. Прошу выслать замену ко мне. Координаты передаю…»

«Понял, Катя. Держи связь. Высылаем группу к Ане и к тебе. Не углубляйся далеко без подкрепления!»

«Поняла. Жду. Катя – конец связи».

Она опустила рацию и посмотрела на Аню. Та сидела, прислонившись к дереву, обхватив больную ногу руками. В глазах стояли слезы – и от боли, и от бессилия.

«Кать, ты не можешь здесь одна оставаться! Правила!» – прошептала Аня. «Что если… что если там не только бабушка? Или если сама провалишься куда?»

Катя взглянула туда, куда вели расплывшиеся следы – в темный, дышащий сыростью провал между елями. Оттуда тянуло холодом и тишиной, которая казалась зловещей. Где-то там могла быть Мария Петровна. Одна. Второй день.

Она присела перед Аней, положила руку ей на плечо. «Правила написаны для безопасности. А безопасность бабушки сейчас важнее моей. Каждая минута на счету. Группа скоро придет к тебе, потом ко мне. А я…» – она встала, поправила рюкзак, – «…я пока просто осмотрю начало пути, куда ведут следы. Осторожно. Буду на связи. Обещаю».

В ее голосе не было бравады. Только твердая, непоколебимая решимость, которую Аня знала слишком хорошо. Катя не могла просто ждать, когда рядом, возможно, умирает человек.

«Береги себя, дура», – хрипло сказала Аня, утирая щеку. «Рацию не выключай».

Катя кивнула. Она включила мощный фонарь, луч его пробил сумрак под елями, высветив стволы и примятую траву. Следы, едва различимые, уходили вглубь. В зону, которую вчера не прочесали.

«Штаб, Катя. Начинаю осторожное продвижение по следу вглубь квадрата 7Г-4. Аня на месте. Жду замену. Контакт каждые пять минут». Она сделала шаг вперед, оставив Аню у границы света и тени. Шаг во влажную, сгущающуюся темноту леса, где ждали следы и… неизвестность. Холодный воздух обжег лицо. Тишина вокруг стала гулкой, наполненной лишь биением собственного сердца и треском ветки под сапогом. Поиск только начинался. И Катя шла одна.

Глава 2. Дыхание Трясины

Сумрак под сенью вековых елей сгущался с каждым шагом. Фонарь Кати выхватывал из тьмы лишь островки реальности: мохнатые стволы, корявые корни, ковер из прошлогодней хвои и влажных, скользких листьев. Следы, которые она преследовала, становились все призрачнее, сливаясь с естественными неровностями почвы. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом гниения и стоячей воды. Тишина висела плотным, давящим покрывалом, нарушаемая только ее собственным прерывистым дыханием, хрустом веток под сапогами и монотонным писком рации в руке – она исправно докладывала в штаб каждые пять минут: «Продолжаю движение на север. Следы слабые, но есть. Видимых препятствий нет».

«Мария Петровна-а-а! Отзовись!» – ее крик глухо ударялся о стену хвои и растворялся. Ни ответа, ни шороха. Только комары злобно вились у лица.

Она не заметила, как мягкая подстилка сменилась зыбкой, податливой поверхностью. Нога ступила на кочку, покрытую вязкой слизью, и провалилась глубже, чем обычно. Хлюпнуло. Катя попыталась вытащить ногу – сапог засосало с жадным чавканьем. Сердце екнуло. Болото. Чертово болото!

Она резко шагнула другой ногой на соседнюю кочку, пытаясь перенести вес. Кочка погрузилась, как пончик в чай. Холодная, липкая жижа облепила сапоги по щиколотку, потом по икры. Паника, острая и слепая, ударила в голову. «Нет! Нет-нет-нет!» – вырвалось у нее. Она рванулась назад, к твердой земле, видимой всего в паре метров. Но каждое движение только глубже втягивало ее в холодные объятия трясины. Жирная грязь поднималась уже выше колен, с мерзким бульканьем заполняя пространство между ногами.

«Не паникуй! Не паникуй!» – заклинала себя Катя, отчаянно вспоминая инструкции. «Лечь плашмя! Увеличить площадь опоры! Искать ветку, корень!» Она попыталась наклониться вперед, раскинуть руки. Но трясина уже держала ее слишком крепко. Каждое движение только усаживало глубже. Жижа добралась до бедер, ледяная и неумолимая. Дыхание участилось, сердце колотилось, готовое вырваться из груди.

«Палка! Нужна палка!» – оглядывалась она, диким взглядом выискивая спасение. Но вокруг – лишь гладкие стволы да мягкая, предательская подстилка. Ни одной достойной ветки. Ничего, за что можно было бы ухватиться. Время, каждая драгоценная секунда, работало против нее. Трясина неумолимо поднималась выше, к поясу. Вес рюкзака тянул вниз, мешая движениям.

«Штаб! Штаб! Катя! Прием! Срочно!» – она закричала в рацию, голос сорвался на визг. «Я в трясине! Координаты… Глубина… Быстро!»

Из динамика донесся искаженный тревожный голос Виктора: «Катя! Повтори! Где ты? Держись! Мы уже рядом…» Помехи усилились, слова стали бессвязными, а потом рация захлебнулась резким шипением и умолкла. Связь прервалась. Одиночество и безнадежность сомкнулись вокруг плотнее трясины. Она была одна. Совсем одна. И болото поднималось к груди.

«ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ! АНЯ!» – ее крик был уже чистым воплем ужаса, разрывающим глотку. Слезы жгли глаза, смешиваясь с грязью на лице. Холодная жижа обжимала ребра, давила на диафрагму. Дышать становилось тяжело. Каждый вдох давался с усилием. Она чувствовала, как неумолимая тяжесть тянет ее вниз, к черной, безвоздушной глубине. «Нет… Не так… Не сейчас…»

И тут, сквозь пелену отчаяния, она увидела движение. В просвете между деревьями, метрах в двадцати от края трясины, появилась фигура. Невысокая, сгорбленная, в темном платке и пальто. Мария Петровна? Но как? Она выглядела… неожиданно целой. И двигалась – нет, не шла, а спешила с какой-то странной, не по возрасту резвостью, легко переступая через корни и кочки. Ее лицо, морщинистое и бледное, было напряжено, но в глазах горела не паника, а какая-то лихорадочная решимость.

«Бабушка! Стой! Не подходи!» – заорала Катя, понимая, что женщина, пытаясь помочь, погибнет сама. «Это трясина! Оставайся там! Они идут! Сейчас придут! Стой на месте!»

Но старушка не остановилась. Она подбежала к самому краю зыбкой гибели, остановившись на твердой кочке. Катя увидела ее глаза – удивительно яркие, пронзительные, полные нечеловеческой печали и… знания.

«Деточка…» – голос Марии Петровны был странно чистым и сильным, без тряски. «Виновата я… старая дура… в лес по глупости полезла».

Катя, уже по грудь в ледяной жиже, из последних сил пыталась откинуть голову назад, чтобы дышать. Грязь хлюпала у подбородка. «Не… виноваты…» – хрипло выдавила она. «Стойте… там… вас… спасут…»

Старушка покачала головой. В ее взгляде не было страха, только глубокая, древняя скорбь и внезапная нежность к утопающей незнакомке. «Тело спасти не могу, деточка. Но душу… душа твоя не пропадет. Обещаю.»

И прежде, чем Катя успела понять смысл этих странных слов, бабушка Мария подняла руки. Не для молитвы. Ее пальцы сложились в причудливые, незнакомые Кате жесты, будто она водила руками в каком-то диковинном, медленном танце. А из уст ее полились слова. Незнакомые, полные шипящих и гортанных звуков, переливчатые и ритмичные, как те заклинания, что Катя выкрикивала в детстве, играя в колдунью. Звучало это одновременно дико и… священно.

«Что вы…» – попыталась крикнуть Катя, но жидкая грязь уже заливала рот, горькая и удушающая. Ледяное касание жижи на губах, в носу, в ушах. Последний судорожный вдох втянул в легкие не воздух, а холодную, едкую грязь. Горло разорвало от невыносимого жжения и спазма. Глаза залило липкой темнотой. Внутри все сжалось в один мучительный, бесконечный крик, который не мог вырваться наружу. Тело билось в последних конвульсиях, судорожно пытаясь извергнуть невыносимое, но трясина сжимала его все крепче, как каменные тиски.

Боль была всепоглощающей. Физической – жжение в легких, разрывающее горло, сдавливающее тело. И душевной – от ужаса, от нелепости, от невыполненного долга. Бабушка… жива… а я… Мысль не закончилась.

И вдруг… боль начала отступать. Не потому, что стало легче. А потому что ощущения тела стали… туманными. Отдаленными. Как будто смотришь на экран. Холод грязи больше не жёг. Давление на грудь ослабло. Даже удушье… оно было, но уже не требовало воздуха. Тело больше не нуждалось в нем.

Темнота осталась. Густая, абсолютная. Но это была уже не темнота болота. Это было… Ничто. Или Все? Не было ни холода, ни тепла. Ни боли, ни страха. Только странная, звенящая тишина. И в этой тишине, как наковальня, отдавались те самые, нелепые слова.

Они вибрировали в пустоте, где больше не было ушей. Звучали прямо в… сознании? В том, что осталось от Кати после того, как ее тело перестало биться в грязных объятиях болота.

Она… слышала. Но не ушами. Слова были здесь, с ней. Частью этого нового, непостижимого состояния. Она не дышала. И ей не нужно было дышать. Она была… душой? Призраком? Эхом?

Слова бабушки звенели в безвоздушной пустоте, единственная нить, связывающая ее с чем-то знакомым. Обещание? Проклятие? Билет в один конец?

Темнота сгущалась или рассеивалась? Катя не могла понять. Было только ощущение движения. Падения? Плавания? И эти слова. Все громче. Все отчетливее. Становясь каркасом нового мира в кромешной тьме старого.

Глава 3. Пробуждение в Золоченой Клетке

Боль была первым, что вернулось. Не всепоглощающая ледяная агония трясины, а глухая, разлитая по всему телу ломота. Будто ее переехал каток, а потом собрали кое-как. Каждый вдох давался с усилием, грудная клетка протестовала тупой болью. Катя застонала, прежде чем смогла открыть глаза.

Свет. Мягкий, рассеянный, золотистый. Он бил в глаза, заставляя щуриться. Когда пелена рассеялась, Катя замерла, забыв на мгновение и боль, и страх.

Она лежала не в грязной луже посреди леса, не в холодной больничной палате спасателей. Она лежала на невероятно мягкой, огромной кровати под балдахином из струящегося шелка цвета слоновой кости. Высокие потолки были украшены сложной, воздушной лепниной – завитки, розетки, ангелочки. Стены, обтянутые бледно-золотистым штофом, сверкали позолотой картинных рам и бра в виде стилизованных драконов, держащих в пастях матовые шары света. Мебель – из темного, почти черного дерева, инкрустированного перламутром и серебром – выглядела так, будто ее только что вынесли из запасников Эрмитажа. Везде – вазы с невиданными цветами, статуэтки, тяжелые бархатные портьеры. Воздух пах пылью, воском, дорогими духами и… чем-то еще, неуловимо чужим.

Больница? Для миллиардеров? Или... Мысль оборвалась сама собой. Слишком уж это походило на декорации к историческому фильму. На покои Екатерины Великой, если бы те были выдержаны в светлых, почти белых тонах. Красота была ослепительной, но холодной, чужой. Катя почувствовала себя букашкой, затерявшейся в золоченой шкатулке.

Шорох у двери заставил ее вздрогнуть. Дверь приоткрылась бесшумно, и в щель протиснулась девушка. Лет восемнадцати, не больше. Огненно-рыжие волосы были аккуратно собраны в тугую косу, лицо – бледное, с веснушками и огромными, очень серьезными зелеными глазами. Она была одета в простое, но добротное платье темно-синего цвета, напоминающее по форме фартук горничной, но без белых вставок. Девушка кралась на цыпочках, ее взгляд сразу же нашел Катю и замер, полный тревоги и… надежды?

"Миледи?" – прошептала она, подбираясь ближе. Голос был тихим, мелодичным, с легким, незнакомым акцентом. "Вы… проснулись? Как вы себя чувствуете?"

Катя попыталась ответить, но из горла вырвался лишь хрип. Девушка мгновенно среагировала. На столике у кровати стоял изящный кувшин и серебряный бокал с тонкой гравировкой. Рыжеволосая налила воды – чистой, прозрачной, с легким запахом чего-то травяного – и осторожно поднесла бокал к губам Кати. Вода была прохладной, невероятно вкусной. Она смыла сухость и немного притупила боль в горле.

"Спасибо…" – прохрипела Катя, отпивая еще глоток. Глаза ее метались по комнате, цепляясь за незнакомые детали. "Где я? Что случилось? Бабушка… Мария Петровна? Она…"

Девушка поставила бокал, ее лицо стало еще серьезнее. Она оглянулась на дверь, будто проверяя, закрыта ли она плотно, затем придвинула стул ближе к кровати и наклонилась к Кате так, что их лица почти соприкоснулись. Шепот стал еле слышным, полным невероятной важности.

"Миледи… Катя…" – она сделала паузу, глотая. "Вам надо быть очень сильной. И слушать внимательно. То, что я скажу… это правда. Странная, страшная, но правда."

Катя замерла, предчувствие ледяным червем проползло по спине.

"Вы… в своем мире… умерли." – слова повисли в воздухе, тяжелые и нереальные. "Утонули. В том болоте. Спасая бабушку Марию."

Катя резко вдохнула, боль в груди кольнула острее. Картины трясины, ледяной грязи, захлебывающегося крика вспыхнули перед глазами. И голос… голос старухи: «Тело спасти не могу, деточка. Но душу… душа твоя не пропадет. Обещаю.»

"Бабушка…" – прошептала Катя, глаза наполнились слезами. "Она… жива?"

Луиза кивнула, ее глаза тоже блестели. "Да. Жива. Но… она не просто бабушка. Моя бабушка Мария… она ведьма. Очень сильная. Она ушла в ваш мир… мы зовем его Завесой, или Миром Пыли… два лунных цикла назад. Чтобы собрать редкие травы, которых нет в Этерии – так называется наш мир."

Луиза сделала паузу, давая Кате осмыслить. "Бабушка готовилась вернуться, но услышала ваш крик, почувствовала вашу отчаянную борьбу. Она… она стала проводником. Для вашей души. Силой своего артефакта и древним заклинанием она вырвала вашу душу из бездны в самый последний миг и… направила сюда. В Этерию."

Катя слушала, не веря ушам. Душа? Проводник? Миры? Это было безумием. Кошмарным бредом умирающего мозга.

"Но… тело?" – хрипло спросила она. "Мое тело?"

"Его не смогли достать. Болото не отдает тела." – в голосе Луизы прозвучала искренняя скорбь. "Бабушку нашли ваши люди, хотя ей и не требовалась помощь. Она… она очень слаба сейчас. Перенос души через Завесу – это титанический труд. Ей нужны время и силы, чтобы восстановиться. Пару лунных циклов. Потом она вернется сюда."

Катя закрыла глаза. Голова кружилась. Она умерла. Ее тело осталось в болоте. Ее спасла… ведьма? И перенесла в другой мир? В виде души?

"А я?" – спросила она, открыв глаза и глядя прямо в зеленые, полные сочувствия глаза Луизы. "Где я сейчас? Чье это тело?" – она с трудом приподняла руку, разглядывая тонкие, бледные пальцы, гладкую кожу без знакомых мозолей и шрамов. Чужую руку.

Луиза сжала губы. "Это… тело Катарины Вейлстоун. Леди Катарины. Ее… убили. Несколько дней назад. Удар магией в спину, замаскированный под падение с лестницы." – голос Луизы стал жестче. "Ваша душа… она пришла сюда, в этот дом, в этот момент хаоса и горя. Пока никто не обнаружил, что дух леди Катарины покинул тело окончательно… вы заняли ее место. Все думали это глубокий обморок."

Убийство. Чужое тело. Катя почувствовала, как волна тошноты подкатывает к горлу. Она сглотнула с трудом.

"Теперь… теперь вам придется жить в этом теле, миледи Катя," – Луиза говорила быстро, но четко, видя, как бледнеет Катя. "Обратной дороги нет. Завеса закрыта для вас. Но я…" – она положила свою маленькую руку поверх холодной руки Кати. "Я буду с вами. Всегда. Я служила леди Катарине… она была… непростой. Но я видела, как ее ломали. Я помогу вам. Объясню все. Защищу, как смогу."

Информация обрушилась лавиной: смерть, чуждый мир, чужое тело, убийство, вечное заточение в нем… И эта девушка… Луиза… ее единственная опора в этом кошмаре. Тихая магия… обереги… связь с духами… Мысли путались. Катя почувствовала, как комок подкатывает к горлу, голова закружилась сильнее, комната поплыла. Сердце забилось как бешеное.

"Нет…" – простонала она. "Не может быть… Это…"

И в этот момент свечи – десятки свечей в изящных подсвечниках по всей комнате – взорвались диким, неистовым пламенем. Огонь рванул вверх метра на два, загудел, как разъяренный рой, закрутился в бешеных вихрях. Жар ударил в лицо. Воск закапал на дорогой ковер. Тени заплясали на стенах, как демоны.

"Ох!" – вскрикнула Луиза, отпрянув. Но не от страха – от концентрации. Ее лицо напряглось, руки взметнулись в странных, плавных, но быстрых жестах. Она что-то шептала – негромко, но властно. Казалось, воздух вокруг нее сгустился, стал вязким. Бешеное пламя свечей начало утихать, сжиматься, послушно возвращаясь к своим фитилям. Через несколько секунд они горели ровно и спокойно, как будто ничего и не было. Только запах паленого воска и легкий дымок напоминали о вспышке.

Катя смотрела на это, задыхаясь, ничего не понимая. Она даже не подумала, что это ее неконтролируемая сила так отреагировала на шок и панику.

Луиза обернулась к ней, вытирая со лба испарину. В ее глазах светилось нечто странное – не испуг, а… тревожное понимание? "Миледи… вам нельзя волноваться. Пока," – сказала она мягко, но твердо. Она присела на край кровати и пристально посмотрела на Катю. Не глазами, а будто сквозь нее. Катя почувствовала легкое покалывание по коже, будто ее окутали невидимой паутиной. Луиза слегка нахмурилась, ее брови сдвинулись.

"Хм…" – промычала она задумчиво. Затем решительно кивнула себе и полезла в складки своего платья. Оттуда она извлекла кулон на тонкой серебряной цепочке. Он был изысканным – капля матового, молочно-белого камня, обрамленная тончайшим серебряным узором, напоминающим замерзшие паутинки или морозные кристаллы.

"Это 'Серенада Тумана'," – пояснила Луиза, протягивая кулон Кате. "Пожалуйста, наденьте его. И не снимайте. Никогда. Пока я не скажу, что можно."

Катя машинально взяла прохладный камень. Он казался невесомым. "Зачем?"

"Он… поможет," – Луиза избегала прямого взгляда. "Сделает вас… незаметнее. Для некоторых глаз. Пожалуйста, миледи Катя. Это жизненно важно. Поверьте мне."

В тоне Луизы звучала такая неподдельная тревога, что Катя, не раздумывая, надела цепочку на шею. Камень лег чуть ниже ключицы, приятно холодил кожу. И… странное дело. Ощущение паники, головокружение, дикая тахикардия – они начали отступать, как волна от берега. Дышать стало чуть легче. Мир вокруг словно немного притупился, потерял свою резкую, чужеродную яркость. Это было… успокаивающе.

"Хорошо," – прошептала Катя, касаясь гладкой поверхности камня.

Луиза явно расслабилась, выдохнула с облегчением. "Отлично. Теперь… вам нужно спать. Настоящий сон. Ваше новое тело… оно сильно пострадало. И душе нужен покой, чтобы… укрепиться здесь." Она поднялась. "Не бойтесь. Я буду рядом. За дверью. И когда вы проснетесь, мы поговорим. Обо всем. О мире, о Катарине… о том, как жить дальше. Я отвечу на все ваши вопросы."

Луиза улыбнулась – впервые за этот разговор. Улыбка была теплой, обнадеживающей. Она мягко положила ладони на лоб Кати, затем провела ими вниз, едва касаясь век. Прохлада и невероятная, внезапная тяжесть навалились на Катю. Веки стали свинцовыми.

"Спите, миледи Катя," – шепот Луизы донесся как сквозь толщу воды. "Набирайтесь сил. Я всегда буду рядом."

Тьма, на этот раз мягкая и добрая, а не ледяная и удушающая, сомкнулась над Катей прежде, чем она успела что-то ответить. Последним ощущением было легкое прикосновение кулона к коже и тихое обещание в темноте: «Всегда рядом.»