Текст книги "Мой прекрасный монстр (СИ)"

Автор книги: Натали Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава 4

Я лежала потерянная на своей смятой постели, рука безвольно свисала с края кровати, а взгляд мой, пустой и отчаянный, был прикован к ненавистной метке на коже. Казалось, что часами я пыталась выжечь ее взглядом – настолько чужеродной она была для меня, настолько противоречила всему, во что я верила. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь неплотно задернутые шторы, падали на мою руку, подсвечивая символ, делая его еще более заметным, еще более невыносимым для моего измученного сознания.

Верхняя часть метки представляла собой изящный круг, над которым возвышался крест с короткими горизонтальными перекладинами на концах – древний символ святости и вечности, непрерывности бытия. Этот величественный элемент покоился на стилизованном сердце, выполненном с такой тонкостью, будто настоящий художник выводил его кистью на моей коже. Внутри этого сердца, словно хранимое им, располагался маленький крест с двумя горизонтальными перекладинами – символ любви и веры, сплетенных воедино. Под сердцем, словно поддерживая его, две зеркально отраженные буквы “Э” смотрели в разные стороны, как два стража, охраняющих сокровище. Завершала эту мучительно прекрасную картину нижняя часть: перевернутый крест, увенчанный кругом, как и в верхней части, создавая ощущение гармонии и завершенности.

Всё в этой метке говорило о святости, о возвышенной любви, о верности до последнего вздоха… Всё, чего я теперь была безжалостно лишена с Ноланом. Каждый изгиб, каждая линия этого символа будто насмехались надо мной, над моими чувствами, над моими разбитыми мечтами.

Моя рука была вся красная, опухшая, с кровоподтеками разных оттенков – от багрово-синих до желтоватых по краям. Я исцарапала её до крови, впиваясь ногтями в кожу снова и снова, пытаясь содрать метку, словно это был просто временный рисунок, который можно стереть усилием воли. Два бесконечных дня непрерывных попыток избавиться от неё превратились в настоящий персональный ад.

В какой-то момент отчаяние захлестнуло меня с головой, как приливная волна, сметающая все на своем пути. Рассудок помутился, и я, словно во сне, спустилась на кухню. Дрожащими пальцами я выдвинула ящик и взяла кухонный нож. Свет от люстры отразился в лезвии, ослепив меня на секунду. Я вернулась в свою комнату, закрыла дверь и села на край кровати. Медленно, с каким-то отстраненным любопытством, я прижала холодное лезвие к коже, готовая вырезать ненавистный символ вместе с плотью, готовая освободиться от этого проклятия любой ценой.

Я чувствовала, как сердце колотится о ребра, словно пытаясь вырваться из груди. Воздух застрял в легких, а по спине пробежала холодная дрожь предвкушения освобождения. Еще немного давления, еще чуть-чуть, и острие войдет в кожу, разрезая ткани, освобождая меня от оков судьбы…

Мама ворвалась в комнату с криком, который, казалось, разорвал пространство между нами. Дверь ударилась о стену с оглушительным треском, заставив меня вздрогнуть. Её лицо исказилось от ужаса – глаза широко распахнуты, губы дрожат, а морщинки вокруг рта стали глубже от напряжения. В её карих глазах застыли слезы. Я увидела в них такой первобытный страх, такое беспокойство, какое может испытывать только мать, теряющая ребенка, что на мгновение пришла в себя, и мне стало невыносимо стыдно.

Но ярость внутри меня, это всепоглощающее отрицание судьбы, которую мне навязывали какие-то высшие силы, затуманивали рассудок, доводя до грани безумия. Я закричала, отбрасывая нож, который с металлическим звоном упал на деревянный пол.

– Оставь меня! Просто оставь меня в покое! Я не могу так жить! Не могу!

Мама не отступила. Она подошла ко мне, осторожно, как к раненому животному, и обняла меня. Я пыталась вырваться, но силы покинули меня, и я безвольно обмякла в её объятиях, рыдая так, как не рыдала с детства.

Я никак не могла принять эту метку, свою судьбу, навязанную мне жестокой вселенной. Каждой клеточкой тела я отрицала то, что произошло. В груди пульсировало острое чувство, что я предала Нолана – единственного человека, которого любила всем сердцем, всей душой, каждым своим вздохом. Ненависть к себе разъедала душу, словно кислота, оставляя выжженные пустоты там, где раньше были надежды и мечты.

Перед глазами постоянно стоял образ Нолана в тот роковой момент – его потерянное лицо, когда он увидел метку на моей руке. В его глазах отразилась такая неподдельная боль, такое глубокое непонимание, что мое сердце, казалось, разорвалось на тысячи осколков, каждый из которых впивался в мою душу, не давая мне забыться даже на минуту.

День за днем я оплакивала наши отношения, нашу судьбу, нашу любовь. Всё, к чему мы так долго шли, о чем мечтали вместе долгими вечерами, держась за руки и глядя на звезды, испарилось за один безжалостный миг.

Боль была настолько всепоглощающей, что я просто перестала существовать как личность. Исчезло желание жить, дышать, двигаться. Я не ела, не пила, не выходила из комнаты. Тело отказывалось принимать пищу, которую мама с тревогой оставляла на тумбочке, а разум – смириться с реальностью, которая была слишком жестока, чтобы ее принять.

Услышав тихий скрип двери, я даже не повернула головы. Знала, что это мама – она заходила каждый час, проверяя, не наделала ли я глупостей. Она убрала из моей комнаты все острые предметы, убрала ремни, шарфы. Вероятно, опустошила кухню от всего, чем я могла бы причинить себе вред. Её забота трогала какие-то струны в моей душе, но даже она не могла вернуть меня к жизни.

Матрас прогнулся под её весом, когда она села рядом. От неё пахло свежезаваренным чаем и домашней выпечкой – запахи детства, запахи безопасности. Её теплая рука коснулась моих спутанных волос, нежно гладя, словно я была маленькой девочкой, испугавшейся грозы. Я продолжала смотреть на метку, не отводя взгляда, боясь, что если отвернусь хоть на секунду, то потеряю последнюю связь с реальностью.

– Милая, – её голос был тихим и успокаивающим, как колыбельная. – Ты не можешь так дальше продолжать. Даже если ты встретила своего истинного, это не значит, что ты должна забыть Нолана. Любовь – это не только метка на коже, это то, что ты чувствуешь здесь. – она положила руку мне на сердце, и я почувствовала его слабое биение.

Она говорила еще что-то, слова лились как мед, сладкие и утешающие, но они проходили сквозь меня, не задерживаясь в сознании. Я думала только об одном – Нолан не приходил ко мне. Не звонил, не писал, словно я перестала существовать для него в тот момент, когда на моей руке появилась метка. Это разбивало моё и без того раздробленное сердце на еще более мелкие осколки, превращая их в мельчайшую пыль.

Впрочем, могла ли я его винить? Для него это был такой же удар, как и для меня. Может быть, даже сильнее – ведь у него не было метки, он не был “избранным” судьбой. Он был просто обычным парнем, который любил меня всем сердцем, а теперь ему сказали, что эта любовь – ошибка, что мы не предназначены друг другу.

На третий день моего добровольного заточения в комнате пришла Ванда. Я услышала её шаги на лестнице – легкие, танцующие, как всегда, но сейчас в них чувствовалась неуверенность. Она тихонько постучала в дверь, а потом вошла, не дожидаясь ответа – знала, что я не отвечу.

Моя подруга, всегда яркая и энергичная, как солнечный зайчик, с рыжими волосами и веснушками на носу, сейчас двигалась осторожно, словно боялась спугнуть меня. Её обычно сияющие зеленые глаза были тусклыми от беспокойства. Она села на стул у моего письменного стола, положив руки на колени, сжимая и разжимая пальцы – нервная привычка, которая появлялась у неё только в моменты сильного стресса. Я чувствовала ее взгляд на своей спине, но не находила в себе сил обернуться, встретиться с ней глазами, увидеть в них жалость.

– Знаешь, – начала она после долгого молчания, ее голос, обычно звонкий и мелодичный, сейчас звучал приглушенно, словно сквозь вату. – Я понимаю, как тебе тяжело. Но ты должна перестать хоронить себя заживо. Это не выход, поверь мне.

Её голос дрогнул, и я поняла, что она сдерживает слезы. Ванда никогда не плакала – даже когда сломала ногу в трех местах, упав с лошади, даже когда её бросил парень, с которым она встречалась два года. Она всегда была сильной, моей опорой. И сейчас, услышав, как дрожит её голос, я почувствовала укол совести – я заставляла страдать не только себя, но и тех, кто любил меня.

– Ты сильная, ты всегда была сильнее всех нас. Помнишь, как в пятом классе ты одна отбилась от тех мальчишек, которые дразнили нас? Или как ты помогла мне пережить смерть бабушки? Ты всегда находила слова, всегда знала, что делать. И сейчас… сейчас ты должна взять себя в руки. Если не ради себя, то ради Нолана.

При упоминании его имени мое сердце болезненно сжалось, словно кто-то сдавил его ледяной рукой.

– Он тоже страдает, – продолжила Ванда тихо, словно боясь разбудить спящего зверя. – Я видела его вчера в кафе на углу. Он сидел один, уставившись в чашку кофе, и, кажется, не замечал ничего вокруг. Он как призрак, тень самого себя. В его глазах такая пустота, что становится страшно.

Что-то в ее словах проникло сквозь туман моего отчаяния, сквозь толщу безразличия, которым я окружила себя. Образ страдающего Нолана, сидящего в одиночестве в нашем любимом кафе, где мы обычно встречались после занятий, пронзил меня, словно острый кинжал. Я представила, как он смотрит на пустой стул напротив, где должна была сидеть я, как его пальцы бессознательно крутят чашку, как он хмурит брови, пытаясь понять, что произошло с нами, с нашей любовью.

Впервые за три дня я медленно повернулась к Ванде. Она ахнула, увидев мое лицо – осунувшееся, с темными кругами под глазами, с потрескавшимися губами и болезненной бледностью. Но в её взгляде не было жалости – только решимость помочь.

– Ты должна поговорить с ним, – сказала она твердо. – Вы оба заслуживаете этого. Нельзя просто так перечеркнуть три года отношений из-за… из-за метки.

– Ты не понимаешь, – мой голос был хриплым от долгого молчания, слова царапали горло, как осколки стекла. – Это не просто метка. Это… это приговор. Мы с Ноланом… мы больше не можем быть вместе. Судьба решила иначе.

– К черту судьбу! – воскликнула Ванда с неожиданной страстью, вскакивая со стула. – Судьба не решает за нас! Мы сами выбираем свой путь! Да, метки существуют, да, они связывают людей, но это не значит, что ты обязана подчиняться им!

Её слова были как порывы свежего ветра, врывающиеся в затхлую комнату моего отчаяния. Я смотрела на неё, на её пылающие щеки, на сжатые кулаки, и что-то внутри меня начинало оживать, как весенний росток, пробивающийся сквозь снег.

– Но что, если… что, если мой истинный придет за мной? Что тогда? – прошептала я, озвучивая свой самый глубокий страх.

– Тогда ты посмотришь ему в глаза и скажешь, что твое сердце уже занято, – ответила Ванда без тени сомнения. – Ты скажешь ему, что выбираешь Нолана, что выбираешь любовь, а не судьбу.

Я моргнула, пытаясь осмыслить её слова. Могла ли я действительно противостоять судьбе? Могла ли я выбрать Нолана, несмотря на метку? Сама мысль об этом казалась одновременно ужасающей и освобождающей.

– Но что, если Нолан не захочет меня видеть? Что, если он уже решил, что между нами все кончено? – я озвучила еще один страх, который грыз меня изнутри.

– Есть только один способ узнать, – Ванда подошла ко мне и взяла за руки, осторожно, чтобы не задеть расцарапанную метку. – Поговори с ним. Сегодня. Сейчас. Не позволяй страху решать за тебя.

В её глазах была такая уверенность, такая поддержка, что я почувствовала, как что-то в моей груди начинает оттаивать. Впервые за эти кошмарные дни я позволила себе надежду – крошечную, хрупкую, но все же надежду.

– Я… я не знаю, смогу ли, – призналась я, опуская глаза.

– Сможешь, – Ванда сжала мои руки крепче. – Ты сильнее, чем думаешь.

Я глубоко вдохнула, собирая всю свою решимость. Мысль о том, чтобы увидеть Нолана, поговорить с ним, была одновременно пугающей и желанной, как прыжок в холодную воду в жаркий день.

– Хорошо, – сказала я наконец, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее, возвращая меня к жизни. – Я поговорю с ним. Но сначала… мне нужно привести себя в порядок.

Ванда улыбнулась, и в её улыбке было столько облегчения, столько радости, что я не могла не улыбнуться в ответ – слабо, неуверенно, но все же это была улыбка.

– Тогда начнем с душа, – она потянула меня за руку, помогая встать с кровати. – А потом я сделаю тебе такую прическу, что Нолан забудет обо всех метках в мире, как только увидит тебя.

И впервые за эти дни я почувствовала, что, возможно, не все потеряно. Что, возможно, любовь действительно сильнее судьбы. Что, возможно, у нас с Ноланом есть шанс – маленький, хрупкий, но все же шанс.

Глава 5

Я волнительно и с трепетом надежды собиралась на встречу с Ноланом. Каждое движение моих дрожащих рук, каждый вздох, наполненный тревогой и отчаянной верой, казались настолько значимыми, словно от них зависела вся моя жизнь. И, возможно, так оно и было. Ванда отправила ему сообщение, и назначила встречу, но мы обе знали страшную, сладкую правду – там буду я, с сердцем нараспашку, готовая умолять о второй возможности, о шансе вернуть то, что казалось потерянным навсегда.

– Перестань дрожать, иначе я размажу тени, – с нежной строгостью проговорила Ванда, аккуратно касаясь кисточкой моего века.

Ванда с мастерством опытного художника скрыла мои круги под глазами. Её пальцы танцевали по моей коже, нанося слой за слоем тональный крем, румяна, помаду… Она превращала мою боль в красоту, мою слабость – в силу.

– Он не сможет устоять, – прошептала она, закручивая последний локон в моих волосах, создавая романтическую каскадную волну, обрамляющую лицо.

Я смотрела на своё отражение и не узнавала себя. Девушка в зеркале выглядела уверенной, прекрасной, достойной любви. Если бы только я могла почувствовать то же самое внутри…

Мы тщательно выбрали место для встречи – уединенный уголок в общественном кафе на набережной. Достаточно людное, чтобы Нолан не мог устроить сцену, но при этом достаточно интимное, чтобы мы могли говорить откровенно.

– Ты готова? – спросила Ванда, протягивая мне мою сумочку.

Я кивнула, хотя внутри меня всё сжималось от страха и надежды. Готова ли я? Готова ли я увидеть в его глазах отвращение? Готова ли я услышать окончательный приговор нашей любви? Но выбора не было. Я должна была попытаться, должна была бороться за нас, даже если бой уже проигран.

Дорога до набережной показалась одновременно бесконечной и мгновенной. Мои мысли метались как безумные, репетируя каждое слово, которое я скажу Нолану.

Когда до места встречи оставались считанные шаги, я почувствовала, как мои ноги наливаются свинцом. Каждый шаг по направлению к террасе был подобен шагу на эшафот. Но я продолжала идти, ведомая отчаянной надеждой и тоской по человеку, которого считала своей судьбой.

И вот я увидела Нолана. Он сидел спиной ко мне, его широкие плечи под тонкой тканью рубашки казались такими знакомыми, такими родными. Солнечные блики играли в его светлых волосах, и на мгновение время словно остановилось. Я могла просто стоять и смотреть на него вечно, храня этот момент, когда он еще не знал о моем присутствии, когда между нами еще не прозвучали слова, которые невозможно будет забрать назад.

Собрав всю свою храбрость, я сделала последние шаги.

– Нолан, – мой голос прозвучал тише, чем я ожидала, но он услышал.

Он резко обернулся, вскакивая со стула. Его глаза расширились от удивления, и я увидела в них целую бурю эмоций – шок, замешательство, гнев… и что-то еще, что-то, что я не могла или боялась расшифровать.

– Ванда, – процедил он сквозь зубы, и это имя прозвучало как обвинение. – Конечно. Я должен был догадаться.

– Пожалуйста, – я протянула руку в умоляющем жесте. – Просто выслушай меня. Всего несколько минут. После стольких лет вместе… разве я не заслуживаю хотя бы этого?

Его лицо исказилось, словно от физической боли. Он отвернулся, смотря на воду, и я почувствовала, как моё сердце разрывается от этого простого жеста отторжения.

– Нам не о чем говорить, – его голос был холоден как лёд. – Всё уже сказано.

– Нет, не всё, – я сделала шаг ближе, всё еще не решаясь коснуться его. – Ты не говорил мне, почему. Почему ты не дашь нам шанс? Почему после всего, что было между нами, ты просто… отказываешься от нас?

Он повернулся, и я увидела в его глазах что-то ужасающее – пустоту, где раньше была любовь.

– Хорошо, – наконец произнёс он, тяжело опускаясь обратно в кресло. – Говори. У тебя пять минут.

Я осторожно присела напротив, чувствуя, как колени подгибаются от облегчения и страха. Он дал мне шанс говорить, но его поза, его взгляд говорили о том, что он уже всё решил.

– Я понимаю, как всё сложилось, – начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и разумно. – Я понимаю, что это было унизительно для тебя, что ты чувствуешь себя преданным. Но я никогда не хотела причинить тебе боль. Это случилось против моей воли…

– Нет, – резко прервал он меня, его глаза вспыхнули. – Ты не понимаешь. Ты не можешь понять.

– Так объясни мне! – взмолилась я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, несмотря на все мои попытки сохранить достоинство. – Почему? Почему ты так думаешь?

– Потому что я чувствую себя преданным, – выдавил он наконец. – Я знаю, что ты не сделала это специально. Понимаю, что это… эта метка… появилась не по твоей воле. Но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Мне тяжело.

Я ждала, чувствуя, что он не закончил, что есть что-то еще.

– И родители… – продолжил он тише. – Они настаивают на том, чтобы я больше не виделся с тобой.

Я почувствовала, как кровь отливает от моего лица. Его родители? Те самые люди, которые когда-то принимали меня как дочь, которые говорили, что я идеальная пара для их сына?

– Твои родители? – изумленно переспросила я. – Но они всегда любили меня. Твоя мама даже помогала выбирать свадебное платье…

Горькая улыбка исказила его красивое лицо.

– Это было до того, как моя невеста стала истинной парой другого мужчины прямо у алтаря, – его голос сочился ядом. – Свадьба была огромным позором для меня, для всей моей семьи. Ты – истинная, а я – нет. И ты принадлежишь теперь другому. Моя репутация разрушена, мои чувства растоптаны, мои родители унижены.

Каждое его слово было как удар ножа. Я понимала его боль, но не могла принять, что после всех лет любви, планов и мечтаний, он просто отворачивается от меня из-за чего-то, что я не могла контролировать.

– Но разве наша любовь ничего не значит? – прошептала я, чувствуя, как слеза предательски скатывается по щеке. – Разве все эти годы… все наши обещания… всё было напрасно?

На мгновение его маска треснула, и я увидела боль, которая скрывалась за его гневом и холодностью. Но он быстро восстановил контроль.

– Всё было настоящим, – произнес он с усталостью, которая казалась бесконечной. – Но теперь всё кончено. Ты больше не моя. Ты никогда по-настоящему не была моей.

– Я всё еще люблю тебя, – выдохнула я, отчаянно хватаясь за последнюю соломинку. – Разве это не имеет значения?

– Нет, – его ответ был как выстрел. – Не имеет. Потому что в тот момент, когда появилась эта метка, всё изменилось. Ты изменилась. И я тоже.

Я смотрела на него, на человека, которого считала своей судьбой, своим будущим, своим вечным спутником. И видела чужака, холодного и далекого, как звезда в зимнем небе.

– Значит, вот так просто? – мой голос дрожал. – После всего, что было между нами, ты просто отказываешься от нас? От меня?

– Да, – он встал, и этот жест был окончательным, как приговор. – Прощай, Лира.

Он повернулся и пошел прочь, каждый его шаг отдавался в моем сердце как удар колокола на похоронах. Я смотрела ему вслед, не в силах двинуться, не в силах поверить, что человек, с которым я планировала провести всю жизнь, которому я отдала всё свое сердце, всю свою душу, мог так просто уйти.

Когда его фигура исчезла из виду, что-то в моей душе сломалось окончательно. Я сидела одна на каменной террасе, окруженная красотой, которая теперь казалась насмешкой, и чувствовала, как рушится весь мой мир. Не было слёз – только оглушительная пустота и болезненное осознание, что часть меня только что умерла вместе с нашей любовью.

Вода в реке продолжала течь, равнодушная к человеческим драмам. Ветер шелестел в листве старого дерева, словно шепча мне, что жизнь продолжается. Но в тот момент я не могла в это поверить. В тот момент я была лишь разбитой оболочкой, девушкой, потерявшей всё, кроме метки на своей коже – метки, которая обещала мне истинную любовь, но принесла только боль и одиночество.