Текст книги "(Не) люби меня (СИ)"
Автор книги: Ната Лакомка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
– А сможете? – она насмешливо улыбнулась, и верхняя губа приоткрыла ровные белоснежные зубы – блестящие, как жемчужины.
Больше он не мог сдерживаться, и схватил ее за талию, притянув к себе. Диана воспротивилась, но больше для вида, потому что он коснулся ее между ног и убедился, что там все уже готово, чтобы его принять. Она дразнила его, смеялась, но она его хотела. Даже когда утверждала обратное.
– Если я слишком увлекусь, останови меня, – сказал он хрипло и вошел в нее, помогая себе рукой.
Так глубоко он в нее еще не проникал – она задохнулась, вскрикнула и упала головой в подушку.
– Прости, Диана… – в глазах потемнело, когда он усилием воли заставил себя покинуть ее горячее и узкое лоно. – Я не…
Но она вдруг подалась к нему, быстро и сильно насадившись на его член, а потом снова толкнула его бедрами, требуя продолжения.
Это была истинная правда – в тот момент они оба потеряли человеческий облик.
Не было больше короля и благородной леди, теперь разум и сознание заполонила одна лишь животная страсть. Глядя, как его член выходит и погружается до самого основания, Дидье утратил способность мыслить. Он знал только одно – его Диана жива, и она с ним, и она хочет его, все остальное не имело никакого значения.
Она тоже будто сошла с ума – двигалась ему навстречу так яростно, словно желала, чтобы он проткнул ее насквозь. Она не сдерживала стонов и вскриков, и слушая ее песню страсти Дидье чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Протянув руку, он запустил пальцы в темные пряди, лаская ее затылок и выбрасывая мешающие шпильки. Ему хотелось увидеть, как черный шелк ее кос стекает по плечам и спине. Намотав ее волосы на руку, он потянул ее на себя, заставляя изогнуться в пояснице.
– Пожалуйста!.. – крикнула вдруг Диана. – Еще немного!..
Он понял, когда она достигла наслаждения. Ловил ее сладкие судороги, сжимал ее ягодицы, гладил по спине, по плечам и не стал удерживать, когда она мягко повалилась на бок, подтягивая колени к груди и пытаясь выровнять дыхание, хотя его член торчал палкой и горел, требуя немедленной разрядки.
Обняв Диану сзади, Дидье прижимался членом к ее ягодицам, чуть потираясь, но не требуя продолжения. Только когда она пришла в себя, он взял ее за руку, положив ее ладонь на ноющее место, и тихо попросил:
– Приласкаешь меня?..
– Я тебя заласкаю! – пообещала она со смешком и сжала пальцы, скользнув туда-сюда и заставив его застонать.
Они насытились далеко за полночь, и когда совершили последний любовный забег, Диана перевернулась на спину, отчего груди уставились темными рожками в потолок, и прикрыла лицо сгибом локтя. Дидье мягко потянул ее за руку, принуждая открыться, но она не позволила. Грудь ее порывисто вздымалась и опускалась, но она не произнесла ни слова, а спустя пару минут потянула на себя покрывало, укрывшись от кончиков пальцев ног до подбородка.
– Я хочу уехать отсюда, – сказала она отрывисто. – Мне надо набраться сил, и я не хочу, чтобы они видели меня такой, – она прикоснулась к своим щекам, покрытым еще не сошедшими струпьями, и отвернулась.
– Хорошо, – согласился он. – Есть охотничий домик на озере. Там тихо, красиво, там ты сможешь отдохнуть вдали от чужих глаз. Я давно там не был. Поедем вместе.
Глава 29. Особая тюрьма
Мы уехали из Ланвара через несколько дней. Накануне королева Тегвин пришла ко мне и долго плакала, умоляя простить наследного принца и ее брата – лорда Кадарна. Король оставил нас по ее просьбе, и королева рассказала мне, что на самом деле покрывало передал через третьих людей лорд Кадарн – чтобы посеять смуту в замке и в городе, и избавиться от меня под видом борьбы с чумой.
– Я не сказала об этом Дидье, – говорила ее величество, просительно сложив руки на груди, – и умоляю вас не выдавать моего брата. Ведь все закончилось хорошо, а Ирвин и так достаточно пострадал. Ему трудно смириться, что его сестра станет разведенной женой и лишится короны… А я выросла в доме его отца – моего двоюродного дяди, и многим им обязана. Простите его…
Она пожелала мне скорейшего выздоровления, заверила, что в отсутствие короля будет блюсти его интересы, и ушла за полночь, промокая платочком глаза.
Мы с королем уезжали ночью и в закрытой карете. Мне не хотелось никого видеть и не хотелось, чтобы кто-то видел меня. Мы покинули город тайно, как государственные преступники, и мне было смешно и грустно от осознания этого.
Место, куда увез меня король, и в самом деле было чудесным – озеро, приютившееся между горами, с пологим песчаным берегом. Вода была такой чистой, что казалась кусочком неба, упавшим между каменных ладоней.
– Раньше это озеро почитали, как священное, – рассказал мне Дидье, когда мы стояли на берегу, наблюдая за спокойным колыханием воды. – Люди верили, что здесь живет фея, которая выполняет любые желания.
– У меня одно желание – вернуться домой и избавиться от вас, – сказала я. – Но сомневаюсь, что ваша фея меня услышит.
– Тогда, может, она услышит меня? – спросил король, пропустив мою колкость мимо ушей. – Я попрошу, чтобы она поскорее тебя вылечила, лгунишка.
Он обнял меня, и я не стала вырываться из крепкого кольца его рук.
На самом деле, мое желание было совсем иным. Вернее, мое главное желание было иным. Болезнь изменила многое. Я вдруг поняла, что неразумно желать того, с чем не сможешь справиться. Мне хотелось, чтобы король меня разлюбил, я мечтала освободиться от его власти – и вот небеса едва не предоставили мне такую возможность. Я могла погибнуть от мучительной болезни, или от яда, а могла стать страшной, как смертный грех… Тогда мои желания бы исполнились, но едва ли это меня порадовало. Переживая болезнь, а потом, готовясь умереть от яда, я окончательно поняла – я не хочу умирать. Я хочу жить. Наслаждаться солнечным светом, запахом цветов, любовью мужчины…
И все это я добирала сейчас, брала жадно, не думая о завтрашнем дне.
Я купалась в озере каждый день, и постепенно силы возвращались. А вместе с силами – и красота. Кожа снова стала гладкой, и я уже не вздрагивала, глядя на себя в зеркало. День мы с королем проводили в неторопливых прогулках пешком или ездили верхом взапуски. Иногда ловили рыбу, и король умел довести меня до бешенства, выдергивая из-под самого моего носа огромных форелей, в то время как мою наживку рыба презрительно обходила стороной. Мы нежились на солнце и обедали прямо на берегу, расстелив на песке покрывало, а ночью предавались любви с таким исступлением, словно остались последними людьми на этой земле.
Иногда мне и в самом деле казалось, что кроме нас никого нет в этом мире.
Рыцари, охранявшие наш покой, походили на бесшумные тени, а повар колдовал над блюдами в хижине, стоящей на расстоянии перелета стрелы от нашего дома.
В доме было всего три комнаты, со стенами, выбеленными известкой, а не обитыми тонким шелком, но мне спалось здесь крепче, чем на пуховых перинах в замке Ланвара. Как ни странно, король разделял мои чувства.
– Впервые мне так спокойно, – признался он как-то, когда мы бродили по щиколотку в воде и бросали хлебные крошки форелям, которые подплывали совершенно безбоязненно и почти высовывали из воды жадные рты.
– Меня беспокоит, что вы впервые так надолго оставили государство и подданных, – сказала я, задумчиво глядя, как расходятся круги по спокойной глади озера.
– Это ненадолго, – ответил Дидье. – Всего-то на пару недель. Пусть сын учится управлять, рано или поздно он наденет корону, – тут он замолчал, а потом добавил:
– Если ты не родишь мне сына.
– Нет, – тут же сказала я. – Не хочу, чтобы мой ребенок жил вашей жизнью.
– Она так плоха?
Я промолчала, но про себя подумала: «Твоя жизнь слишком тяжела и безрадостна, а я хотела бы, чтобы мои дети были счастливы. Если им суждено будет родиться на этом свете».
– Почему ты загрустила? – он обнял меня, беря двумя пальцами под подбородок. – Не думай ни о чем печальном, я хочу, чтобы ты наслаждалась и радовалась.
Доставь мне такое удовольствие.
– Мы так много говорим о своих желаниях сегодня, – сказала я и улыбнулась. – Если фея озера меня слышит, то я хочу, чтобы она совершила чудо и сотворила лютню, чтобы вы сыграли сегодня вечером для меня.
– Лютня будет к вечеру, – пообещал Дидье, – и помощь феи не понадобятся.
Справятся мои парни.
– Тогда вы сыграете ту мелодию, что сочинили сами… Если не обманываете меня, конечно.
– Которую придумал для тебя? Исполню все, что попросишь.
– А я буду танцевать для вас.
– Танцевать? – голос его вдруг стал хриплым, а глаза прищурились. Он притиснул меня к себе, и мы едва не упали, потеряв равновесие.
– Вам не нравятся танцы? – поддразнила я его. – В трактате о любви написано, что когда женщина хочет соблазнить мужчину, она танцует перед ним, – я повела плечами, словно уже танцевала, и Дидье подхватил меня на руки и понес к берегу.
– Лютня будет вечером, – сказал король, – и танцы тоже вечером. Но я не могу ждать до вечера, ты уж меня прости.
– Что же мне остается? Конечно, я прощаю вас, ваше величество, – ответила я, притворно вздохнув. – Ведь я ваша пленница. Хотя… это какая-то особая тюрьма, – я указала в сторону дома, – чем больше в ней томишься, тем больше она нравится.
– Это ты меня пленила, – сказал Дидье просто. – И сейчас я безумно хочу тебя, мой маленький тюремщик. Так что пощады не проси.
Я была уверена, что к вечеру у меня не останется сил после страстнои любви, но ужин и прогулка под первыми звездами настроили на романтический лад, и когда зажгли свечи, и мы остались одни, Дидье пожелал, чтобы я исполнила обещанное.
Он взял лютню и заиграл. Теперь знакомая мелодия о лунном свете не казалась мне пугающей. Теперь она была для меня просто прекрасной, и я начала танцевать – медленно, чувственно, снимая с себя одежду, как будто священнодействовала перед алтарем древнего божества.
Как и в первую нашу ночь, Дидье только что вышел из ванны, и волосы вились влажными кольцами, падая ему на плечи. Я знала, какие они на ощупь, я знала каждую частичку его тела, ведь я ласкала его всего – поцелуями, руками… Всего и везде.
На нем была только набедренная повязка, и он сидел на постели, перебирая струны, и серебристые каскады музыки заполнили маленький дом на озере, превратив его в самый настоящий дворец озерной феи.
Я не спускала с него глаз, пока танцевала, и думала, что на свете нет мужчины красивее, нет добрее и нежнее к женщине. И пусть он поймал меня, как птицу в клетку, разве не будет мне холодно без его сильных и ласковых рук, если я вырвусь на свободу? И надо ли мне вырываться?..
На мне не осталось никаких покровов, и Дидье отложил лютню. Он лег на спину, опираясь на локти, и белую ткань пониже живота уже приподнимал отвердевший член.
– Посиди на мне, – сказал король, и голос его прозвучал хрипло, заставив меня вздрогнуть от предвкушения.
Я подошла к нему не торопясь, покачивая бедрами, отчего глаза Дидье вспыхнули, отражая пламя свечей.
Опустившись на колени между его ног, я поцеловала край его набедренной повязки – как в нашу первую настоящую ночь, а потом провела ладонями по его икрам, по ляжкам и еще выше.
– Диана… – выдохнул он.
– Слушаю и повинуюсь, мой господин, – пропела я.
– Ты это искренне? – он потянулся ко мне, но я ничего не успела сказать в ответ.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвались рыцари. Лица их были мне незнакомы, а может я не узнала их от страха. Рыцарей было много – человек двенадцать, и все в кольчугах и при оружии, некоторые держали взведенные арбалеты, целясь в нас.
– Прикройся, – сказал король сквозь зубы, стягивая с постели, покрывало и набрасывая на меня. – Где мои люди? Вы убили их?
– Они бежали, как зайцы, едва нас увидели! – хвастливо сказал кто-то из-за порога.
Рыцари окружили нас, но не нападали, бестолково топчась на месте. Дидье поднялся им навстречу, поставив меня за спину.
– Пять Кадарнов в гости и без предупреждения – это не к добру, – сказал он. – Да еще и своих собак захватили.
Старший из рыцарей – бледный, с тонкими нервными губами выступил чуть вперед, готовясь говорить.
– Не трать красноречия, Гилберт, – перебил его король. – Выйди и забери своих людей. Дай одеться мне и моей жене, а потом побеседуем по душам.
Он говорил чуть насмешливо, лениво, и, судя по всему, ничуть не боялся их. А они боялись. Потому что после его слов некоторые сразу попятились, собираясь выйти из спальни, но рыцарь, которого король назвал Гилбертом, вскинул руку, приказывая им остановиться.
– Не жене, – сказал он, презрительно посмотрев на меня. – Ваша жена – наша королева Тегвин, и другой нам не надо.
– Пришел сказать мне это? – поинтересовался Дидье. – Сказал. Теперь убирайся.
– Нет! Не только это! – Гилберт храбрился. – Вы взяты под стражу по решению совета лордов!
– Причина? – отрывисто спросил король.
– Вы не можете править страной! – заявил Гилберт пафосно. – Совет признал, что вы околдованы ведьмой, – он указал на меня.
– Я не признаю решения совета, потому что не считаю себя околдованным, – Дидье незаметно пожал мою руку, а я поняла, что моя история закончилась. И я подозревала, что закончится она именно так. Его любовь не могла принести мне ничего хорошего. Ах, если бы он не любил меня…
– Лучше подумай, – продолжал король, – что будет с тобой и остальными предателями, когда я вернусь в Ланвар.
– А кто сказал, что вы туда вернетесь? – насмешливо спросил один из рыцарей. – Вы останетесь здесь до коронации принца, а ведьму совет велел отправить в монастырь.
– Никто не прикоснется к ней, – сказал король раздельно, и рыцари задумались.
Я не знала, что делать. Сопротивляться вооруженным до зубов людям, будучи голым – это было безумием. Но, похоже, что сейчас король был способен на любое безумство.
– Единственный раз я позволил себе слабость, – сказал Дидье глухо и угрожающе, – любовь к этой женщине, и никто не простил мне моей слабости. Как будто это преступление.
– Король не имеет права на слабость, – воскликнул Гилберт, сорвавшись на визг. – Заберите ее!
– Кто рискнет? – рыкнул король.
Рыцари топтались на месте, не решаясь, напасть, и поглядывали на своего предводителя.
– Если хотите жить, – заявил Гилберт, – пусть ведьма подойдет сама. Не заставляйте нас применять силу! У нас не было приказа вас убивать, но не было приказа щадить вас, если начнете сопротивляться!
Стрелы угрожающе нацелились на нас.
Пол закачался под моими ногами. Я сделала шаг из-за спины короля, но он свирепо толкнул меня обратно себе за спину.
– Никто из вас, трусливых псов, не тронет ее, – повторил он. – Пошли вон.
– Пора кончать это, Кадарн! – крикнул вдруг один из рыцарей и выстрелил прямо в короля.
Арбалетный болт впился ему в левое плечо, и от выстрела в упор Дидье развернуло боком – любой другой упал бы, но он стоял, как бык Я завопила от ужаса, а в следующее мгновение рыцари бросились на короля, подбадривая себя криками. Он пытался сопротивляться, но силы были неравны. Кто-то схватил меня за волосы, вытаскивая из спальни. Я упиралась, но получила удар кулаком в висок и повисла на чьей-то жестокой руке, обхватившей меня поперек туловища.
– Вяжите ведьму, – услышала я прежде, чем провалилась в темноту.
Я пришла в себя не скоро, потому что плечо совсем занемело. Я лежала неловко и боком, уткнувшись лицом в какую-то вонючую тряпку. Руки затекли, но когда я попробовала пошевелить ими, обнаружила, что мои запястья крепко связаны веревкой. Я была прикрыта покрывалом, но голую кожу колола жесткая подстилка.
Где я?..
Пытаясь приподняться, я застонала – голова немилосердно кружилась, во рту было сухо, и я чувствовала слабость и тошноту.
Вокруг было темно, и только в стенной нише теплился крохотный светильник.
Пахло сгоревшим жиром и сыростью.
– Пришла в себя? – услышала я женский голос. – Сейчас позову настоятельницу.
Настоятельница. Значит, я в монастыре. Как и грозились мятежники. Но что с королем? Жив ли он? Сердце мое болезненно сжалось. Королю непозволительны слабости, но Дидье позволил страсти захватить себя, это и послужило началом конца.
Скрипнула дверь и я услышала удаляющиеся шаги.
Подергав руками, я постаралась освободиться от веревок, но меня связали крепко, как ни пыталась – я не смогла ослабить узлы. Сев на постели, я огляделась.
Покрывало свалилось с меня, и я даже не могла его поднять. Я находилась в крохотной каменной комнатушке без окон, где стояли две грубые лежанки, на одной из которых я только что лежала. Настоящая келья – распятье на стене, колченогий табурет, на котором погнутый таз для умывания и кувшин с водой. Мне страшно хотелось пить, и я встала на колени, припав к краю кувшина. Вода был холодной, от нее заныли зубы, но в голове прояснилось.
Отбросив с лица рассыпавшиеся волосы, я кое-как проковыляла до двери и налегла на нее плечом.
Заперто.
Снова послышались шаги, и теперь гулкое эхо подсказало мне, что идут двое. Я заметалась по каменному мешку, не зная, что предпринять. Попытаться бежать, спрятавшись за дверь? Или толкнуть тех, кто войдет, чтобы выскочить в коридор?
Но далеко ли я убегу, голая? И куда мне бежать?..
Я села на постель, ожидая появления своих врагов. А то, что я оказалась не у друзей, не вызывало сомнений.
Дверь открылась, и вошли две женщины. Обе были одеты в темные одежды, подпоясанные веревками, одна из них держала свечу, подсвечивая другой. чтобы было видно, куда ступать.
– Кто вы и по какому праву держите меня здесь? – спросила я, стараясь не показывать страха.
Женщина, державшая свечу, подняла ее повыше, и я увидела худое болезненное лицо – с маленькими глазками, острым длинным носом и провалившимися губами, потому что у их обладательницы не было передних зубов.
– Вот, ведьма очнулась, – прошамкала она.
Вторая женщина подошла ближе и наклонилась, вглядываясь мне в лицо.
– Ты и правда красивая, – сказала она спокойно. – Не бойся, здесь с тобой обойдутся хорошо, если не станешь буйствовать и будешь слушаться.
– Где я? – потребовала я ответа.
– В монастыре святой Магдалины, – сказала настоятельница, сложив на животе пухлые, холеные руки.
– Если это – дом Божий, почему я связана? – спросила я. – Разве я пленница?
Разве это тюрьма?
Беззубая тоже подошла ближе, и свет упал на лицо настоятельницы – тоже пухлое и холеное, непроницаемое, и… очень похожее кое на кого.
– У меня, наверное, в глазах двоиться, – я не сдержала насмешки, – по-моему, вы из Кадарнов, добрая матушка.
– Ты угадала, – кивнула она, продолжая рассматривать меня с головы до ног. – Меня зовут мать Шоушаник, а этот монастырь существует на щедрые пожертвования моей дорогой сестры – нашей королевы Тегвин. Здесь находят пристанище грешницы, вот и тебя привело сюда провидение.
– Я здесь не по своей воле, – сказала я дерзко. – И не желаю находиться здесь. По какому праву вы удерживаете меня?
– Она смутьянка, – буркнула беззубая. – Я позову Эдит и Линду.
– Зови, – милостиво разрешила настоятельница.
Женщина со свечой ушла, а настоятельница возвышалась передо мной, как скала.
– В монастыре святой Магдалины свои правила, – начала она нараспев. – Ты подчиняешься старшим сестрам беспрекословно. Поддерживаешь опрятный вид. добросовестно выполняешь порученную тебе работу, ведешь себя скромно, не повышаешь голоса, не заговариваешь первой. За неповиновение тебя будут наказывать…
– Наказывать? – вскинулась я.
– Ты не должна перебивать меня, – сказала настоятельница. – Первый раз я прощу, но второй раз получишь десять ударов розгой. За сквернословие получишь двадцать ударов, а за драку – пятьдесят. Каждую субботу – осмотр у врача, за уклонение от осмотра – пятьдесят ударов розгой. С мужчинами быть тихой и ласковой. Если поступит жалоба, что ты была дерзка и отказывалась выполнять свои обязанности – получишь сто ударов.
– С какими мужчинами? – воскликнула я. – Это ведь монастырь
– Это монастырь святой Магдалины, – мягко напомнила мне настоятельница. – Блудницы вроде тебя находят здесь приют, и по милости королевы вам даже разрешается послабление в вашем грехе. По понедельникам, средам и пятницам вам позволяются сношения с мужчинами. В другое время общение с мужчинами запрещено. Нарушишь правило – наказание двадцать ударов розгой.
– Какие сношения?! – крикнула я, поднимаясь на ноги. – Я не желаю никаких сношений! Вы, верно, перепутали монастырь с борделем!
Настоятельница вздохнула, удрученно покачав головой.
– За нарушение правил тебе полагается наказание, – сказала она. – Но так как ты новенькая, ограничимся неделей на хлебе и воде.
В келью вернулась беззубая женщина, а следом за ней появились две дюжие девицы, больше похожие на переодетых мужчин.
– Уведите ее, – приказала настоятельница. – Она будет жить с сестрами Пруденс и Пешиенс, и мы будем звать ее…, – она наморщила лоб и, подумав, изрекла: – Силента. Помолимся, чтобы новое имя научило нашу новую сестру скромному молчанию.
Это унизительно – когда тебя голой волокут через весь двор. Пусть даже на нас с любопытством смотрели только женщины – одетые в одинаковые серые полотняные рубашки, подвязанные веревками. Я пыталась сопротивляться, но Эдит и Линда мигом объяснили мне, что делать этого не стоит. Причем объяснили, не произнеся ни слова и даже не наставив синяков. Одна из них легонько ткнула меня в солнечное сплетение, а вторая услужливо поддержала, когда я повалилась, едва не потеряв сознание от боли, и похлопала по щекам, что больше напоминало крепкие пощечины.
Меня, наконец-то развязали, и бросили в лицо мятую серую рубашку, а когда я торопливо оделась – протянули веревку, велев подпоясаться ею.
Я попробовала припугнуть, а потом задобрить своих тюремщиц, сказав, что являюсь очень знатной дамой, и за помощь их щедро наградят, а за насилие надо мной – жестоко накажут. Эдит и Линда переглянулись, а потом я получила еще один тычок в живот, и больше уже не заговаривала с ними.
Был вечер, и ужин я пропустила, но по указанию настоятельницы мне полагалась корка хлеба и чашка воды. Меня мутило, но я заставила себя сгрызть сухарь, а воду выпила с наслаждением. Что бы там ни придумали враги, я не собиралась покорно подчиняться уставу монастыря Магдалины. А для этого требовались силы.
Потом меня отвели в келью – такую же маленькую и сырую, как та, в которой я пришла в себя, и указали на лежанку, на которой валялся грубый матрас, набитый соломой и тонкое покрывало. В келье было еще две постели, и там уже свернулись клубочками женщины – я не разглядела их, потому что они натянули покрывала до самых макушек, то ли прячась от невозмутимых Эдит и Линды, то ли желая поскорее уснуть.
Я села на постель, а потом легла, укутавшись до подбородка. Но спать не хотелось.
Слишком долго я была в забытьи, слишком многое свалилось на меня, чтобы я могла предаваться сну.
Жизнь преподносила одно потрясение за другим, явно проверяя меня на прочность.
Я запретила себе думать о короле. Надо было подумать о себе самой. И выжить. И выбраться из этого ужасного места. Еще я подумала о королеве Тегвин, которая оказалась покровительницей монастыря-борделя, и ее лицемерие меня не удивило. После того, как она с таким усердием укладывала меня в постель к своему мужу разве можно было удивляться, что она устроила из святого места дом терпимости?
Эдит и Линда ушли, и снаружи лязгнул дверной засов, две кровати дружно скрипнули, и ко мне подсели две женщины – в нижних рубашках из грубой ткани, простоволосые – они рассматривали меня с изумлением и любопытством, и одна все время хихикала.
– Говорят, ты – благородная леди? – спросила она, не переставая посмеиваться, ая подумала, что она сошла с ума – разве можно смеяться в подобном месте.
– Да, – ответила я, помедлив.
– Не врешь? – она подтолкнула другую женщину локтем.
Та нахмурилась и сказала:
– Конечно, не врет. Ты посмотри, какие у нее руки, Пешиенс! Да она в жизни ничего не делала!
– Ничего, скоро будет, как мы, – успокоила хихикающая Пешиенс то ли себя, то ли меня, то ли свою товарку.
Судя по всему, пребывание в монастыре святой Магдалины и новое имя не слишком ей помогли – она не могла и секунды усидеть на месте, все время ёрзала, и продолжала посмеиваться – даже зажала рот ладонью, чтобы смех не был слышен.
– Как тебя зовут? – требовательно спросила вторая, которую я поняла, как Пруденс – настоятельница называла эти два имени.
– Диана, – сказала я.
– Тебя не могут так звать! – возмутилась Пруденс. – Тут никому не разрешают зваться такими именами!
– Яне собираюсь подчиняться этим правилам, – возразила я. – Меня привезли сюда против воли…
– Как будто кто-то пришел сюда по своей воле! – Пешиенс смеялась все громче, пока Пруденс не ткнула ее в бок.
– Советую тебе не строить из себя богиню, – сказала Пруденс презрительно. – За старое имя дают десять ударов розгой. Будешь все время битая.
В коридоре раздались тяжелые шаги, и женины юркнули в постели, притворившись, что спят.
Пруденс оказалась права – за следующий день я умудрилась нарушить правила монастыря тринадцать раз, и к вечеру еле могла ходить – удары розгами полагались по икрам. Меня привезли в пятницу, и я прожила два относительно спокойных дня, за которые узнала, что и в самом деле попала не в монастырь, а в самый настоящий публичный дом. Среди обитательниц монастыря были и настоящие проститутки, раньше подрабатывавшие в столице и других городах, и простые вилланки, оступившиеся или уступившие домогательствам знатного господина.
Заработанные телом деньги частью шли на оплату налогов, частью – в монастырскую казну и часть откладывалась «на приданое» – еспи кто-то из клиентов захотел бы забрать падшую женщину в жены – для исправления.
– Тут лучше, чем в подворотне, – призналась мне хихикающая Пешиенс. – Не надо бояться, что тебя поколотят, или отберут деньги, и кормят хорошо. Правда, работать заставляют… В начале недели всегда негусто – один, двое приходят, зато в пятницу мужчины в очередь устраиваются. Ведь каждый мечтает о хорошенькой девчонке после пятничной мессы! Только успевай поворачиваться! Лучше всего, когда приходят знатные господа – они всегда выбирают, кто понравится, и обращаются с тобой, как с настоящей дамой, даже дарят что-нибудь. Мне вот ленту подарили, – она вздохнула с сожалением. – Только настоятельница сразу ее забрала…
– А ты тоже довольна? – спросила я у Пруденс, когда нас оставили после обеда драить котелки из-под каши.
– Тебе-то что? – огрызнулась она. – Думай о себе, леди!
Мне и в самом деле следовало подумать о себе. Врач, осматривавший всех женщин монастыря вечером в субботу, только покачал головой и оставил мне баночку с мазью, заживляющей раны Я попыталась убедить его помочь мне, но получила в ответ только занудную и мерзкую в своей лицемерности проповедь о необходимости исправления через смирение.
Гордость не позволила мне расспрашивать о судьбе короля, но в разговоре врача с помощницей я услышала, что коронация назначена на день празднования Тела Господня, всего через две недели.
Но моей решимости это не убавило. Про себя я поклялась, что не позволю никакому мужчине прикоснуться к себе – ни в понедельник, ни в какой другой день.
И так заявила настоятельнице, когда она сказала нам напутственное слово, призвав проявить скромность и терпение в предстоящем служении – так назывались здесь встречи с мужчинами.
За дерзость я опять получила порцию розг. Настоятельница лично присутствовала при порке, а увидев, что я намерена стоять на своем, предупредила:
– Будешь буйствовать, прикажу тебя связать, Силента. Ты здесь не для того, чтобы мы терпели твои капризы, а для исправления и спасения своей души.
Угроза подействовала, и я сразу присмирела. И вовсе не потому, что мне вспомнилась жестокость моей свекрови, и тот ужас и стыд, что я тогда пережила.
Окажись я связанной – смогу только умолять о пощаде. Я же намеревалась отстаивать свою честь и речами, и силой, а если удастся – попробовать бежать.
В понедельник монастырь посетило мало мужчин, потому что настоятельница вызвала лишь четверых женщин. Пешиенс была разочарована и сетовала на какую-то Митису. которой достался молодой парень. Она так надоела своим нытьем, что Пруденс, потеряв всякое терпение, набросилась на нее с кулаками. Я не пыталась разнять их, потому что уже поняла, что для этих несчастных женщин жалобы и драки были почти единственным развлечением в скучной жизни. Не считая прихода мужчин, конечно.
Понедельник подошел к концу, и мы уже получили свой скудный ужин, когда явилась настоятельница и приказала всем выйти во двор и выстроиться в одну линию.
– Пришел кто-то из богатеньких! – с присвистом выдохнул Пешиенс, торопливо приглаживая волосы. – Пусть мне повезет!
Я пыталась тайком улизнуть в келью, но Эдит и Линда – бесстрастные помощники настоятельницы – разгадали мою хитрость и лично препроводили во двор, поставив в середине. Опустив голову и спрятав лицо распущенными волосами, я старалась быть как можно незаметнее. Мы не видели «почтенного» клиента, Пешиенс шепнула, что господа выбирают женщин, глядя на них через зарешеченное окно, но вот смотрины закончились, и настоятельница приказала всем разойтись.
Мы с Пешиенс и Пруденс едва успели зайти в свою келью, и даже не начали читать вечернюю молитву, когда дверь распахнулась, и на пороге возникла настоятельница, в сопровождении невозмутимых Эдит и Линды.
– Идём со мной, Силента, – велела она. – Наш гость выбрал тебя.
Судя по тому, что настоятельница пришла с тяжелой пехотой в лице Эдит и Линды, она не рассчитывала, что я соглашусь пойти к «гостю» по доброй воле. Но я пошла к ней навстречу, не выразив ни недовольства, ни страха.
– Почему ей повезло? – шепотом простонала мне вслед Пешиенс.
Настоятельница посматривала на меня с подозрением, но я послушно прошла вслед за ней до северного крыла, где находились комнаты для особых гостей.
Пешиенс взахлеб рассказывала, что там мягкие перины и простыни из тончайшего льна. И что на стене висит разноцветный ковер, а окна выходят на реку, и кажется, будто ты в раю.
У меня были другие представления о рае, а сейчас особая комната представлялась мне чем-то сродни аду. Но я была намерена отстоять себя. пусть даже ценой жизни.
– Надеюсь, ты одумалась и проявишь благоразумие, – сказала настоятельница перед тем, как отправить меня в комнату, где ждал гость.
– Несомненно, – заверила я ее. – Порка прекрасно располагает к благоразумию.
Двери комнаты открылись, я переступила порог, и двери закрылись. Я находилась в небольшой комнате, обставленной довольно бедно, но простолюдинке, вроде Пешиенс, это и в самом деле могло показаться несказанной роскошью. В стенной нише тускло горел светильник, а на постели сидел мужчина в широкополой войлочной шапке.
