Текст книги "Журнал Наш Современник 2009 #3"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

30декабря 1991 г. Позвонила близкая приятельница Валя Милкова. Она живёт с дочерью, у которой двое детей. Живут на Валину пенсию, на алименты и на пособие на ребёнка. Денег примерно хватает на неделю или на две, если покупается что-то помимо еды. «Две недели мы бедствуем, – сказала Валя, – если купим ботиночки девочке». Вчера Валя продавала огурцы собственного засола по два-три рубля за штуку, выручила пятьдесят рублей.

Она много лет работала заведующей библиотекой при Министерстве высшего и среднего образования, очень образованная, умная, мудрая и талантливая женщина. Работала, выйдя на пенсию, уборщицей, после операции на щитовидке работать не может, продаёт огурцы, занимается огородом.

Все затаились в ожидании повышения цен. Сегодня возле магазина "Хлеб" целый день стоит очередь – нет хлеба. Все живут со страхом перед завтрашним днём: что он принесёт?

К моему приятелю Игорю Мохову приходил человек в рубище, с сумой, с безумными глазами, просил милостыню, говорил, что в него переселился Христос, что 12 января будет бунт. Игорь ничего ему не дал, а вручил ему какие-то религиозные книги и посоветовал ему пойти в церковь. Я сказала Игорю, что нищим отказывать нельзя. Он теперь страдает, что не дал, но считает, что Бог его простит, так как у него особая миссия на земле – сеять мир. Когда он был подростком во время войны и ехал на трамвае, рядом упала бомба, и все начали выскакивать из идущего трамвая. Он тоже выскочил, но неудачно, ему отрезало трамваем обе ноги. Когда он лежал, истекая кровью, то увидел луч, идущий с неба, а в этом луче – женщину, которая утешала его и говорила, что всё у него будет хорошо. Прошли годы. Игорь окончил институт иностранных языков, стал переписываться с Эдвардом Кеннеди и другими знаменитыми людьми, вкусил прекрасную жизнь в США, отравлен ею, но

долго там жить не может, тянет домой. Так и живёт, переезжая из одной страны в другую.

31 декабря 1991 г. Сегодня Новый год! Какой он будет? Для нашей семьи знаменательным – появится новый человечек. Только бы был здоровеньким, это главное. Выдержать бы всё в наступающем году, что задумали для нас правители. Вечные эксперименты в России, вечно кто-то протаскивает свои идеи, а народ платит за это кровью, недоеданием, потерей того немногого, что имел.

А таланту в России нужны кулаки и локти, но это не каждому дано.

4 января 1992 г. В первый день нового года на Таракановке (так называется микрорайон) чуть не снесли магазин: люди знали, что завезли молоко, но магазин не открывают, так как не знают, по какой цене его продавать. Толпа кричала, стучала в дверь, в окна и, наконец, в 8 часов 30 мин утра магазин открыли. Молоко и кефир, а больше ничего не привезли. В толпе говорили, что правительство решило уморить голодом стариков, слишком их много. Пенсионеры продают возле метро «гуманитарную помощь», то, что получили бесплатно из Европы.

Говорят, что в Елисеевском магазине была брынза по девять рублей, и люди убивались за ней, были леденцы по 30 рублей. Вчера в нашем магазине продавали сахарный песок, люди "писались" в очереди. Многие живы своими запасами. А когда они выйдут?

Наташа ворчит, что мы всё время о ценах говорим и о продуктах, не понимает того, что мы прежде всего волнуемся из-за неё, из-за её будущего ребёнка. Много ли нам нужно?

Замечательно встретили Новый год. Наташа вылепила очаровательный вертеп, где родился Христос, где овцы, Мария, Иосиф и младенец в яслях. Всё розово-голубое, с ангелочками – настоящее рождественское чудо! Наташа зажгла возле своего вертепа свечку и на столе – тоже, поэтому было красиво и празднично. Мы выпустили к Новому году праздничную газету, где поместили поздравления и пожелания…

Наташа всё время рисует, лепит, сочиняет мелодии к стихам деда и Цветаевой. Я люблю в её исполнении папино стихотворение "Бродяга". Уверена: книга об отце обязательно выйдет, и дети будут держать её в своих руках и гордиться ею.

6 января 1992 г. Продукты подорожали, ломаем голову, как жить. Георгий думает идти работать в поликлинику. Я – против, так как в апреле ему надо ехать заниматься огородом, чтобы осенью быть с овощами. Это – главное. А лишняя тысяча рублей нас не спасёт. Пока держимся на старых запасах. Сливочное масло – только для Наташи.

Я принимала участие в выставке на улице Немчинова. Там были выставлены работы известной лоскутницы и мои. И вот мы приходим на открытие – я, Георгий, Наташа, Дима, Катя, мои друзья. Говорятся какие-то добрые слова, кто-то дарит мне цветы. Мы выпиваем по бокалу шампанского, и выставка открывается. Какой-то мальчик подбегает к своей матери, тормошит её, говорит, что нашёл на выставке самую красивую работу. "Пойдём, я покажу тебе". Я, заинтригованная, иду следом. И вдруг мальчик останавливается перед моей последней работой "Сад". Зная, что скоро будет выставка, я захотела сделать новую работу. Купила метр жёлтой материи, и на ней изобразила сад: дорожки, купы деревьев, вазы, кусты и цветы. Я работала с огромным подъёмом и удовольствием, потому работа и получилась удачной. И вот мнение мальчика – "самая красивая работа".

На деньги, вырученные за продажу моих работ, мы сумели купить будущему ребёночку и коляску, и кроватку, и кое-что из одежды.

10 января 1992 г. Вчера, 9 января в семь часов пятнадцать минут вечера у Наташи родилась девочка. Вес – 2250 граммов, рост – 48 сантиметров. Недоношенная. Молю Бога, чтобы ребёночек был здоровеньким. Надо готовиться к их встрече, кое-что переставить, собрать кроватку, докупить необходимое. Вступаю в новую должность бабушки. Мама говорила, что это – самая трудная на свете должность. Сегодня маме исполнилось бы 84 года. Пятый год её нет, вот и правнучка родилась без неё, почти в тот же день. Кстати, девочка наша родилась на третий день Рождества, в праздник Стефания Первомученика, икона которого есть в Успенском Соборе в Сер-гиевом Посаде.

Наташа думает о двух именах: Дарья и Ксения. Дарья – сильная, победительница, Ксения – странница, иностранка. По-моему, лучше – Дарья.

Я всё время молила Бога, Казанскую Богоматерь и Екатерину Великомученицу о Наташе, просила, чтобы ей меньше мучиться и чтобы ребёночек был здоров. Екатерина Великомученица – покровительница беременных. Я случайно на улице 25 Октября возле Храма купила эту иконку, написанную на доске. Очень красивое лицо, открытое, доброе. Она умерла молодой в страшных муках.

А Казанская Богоматерь – это наша семейная, вывезенная ещё из Днепропетровска, намоленная, старинная, которую мама в войну продала соседке тёте Маше, а дочь её после войны продала её маме. Я очень верю в её силу, она помогает, всю комнату мою освещает. Она всегда должна быть в нашем доме – у сына или у дочери.

В день рождения Сергия Радонежского я также случайно купила его иконку, только написанную на картоне.

Дай Бог нам здоровенького ребёночка – это самое главное. Выходим, выкормим, поставим на ноги.

12 января 1992 г. Утром, к восьми часам, пошла в церковь, чтобы помолиться за здравие Наташи и моей внученьки. Я шла по белой от снега Москве, было мало людей, снег глубокий, чистый, только что выпал. Чисто, бело, безлюдно. А в церкви полно народа. Заказала «о здравии» моих деток, передала свечку Казанской, помолилась. Все пошли целовать крест, я – тоже. Потом слушали воскресную проповедь – добрую, призывающую к любви и молитве.

Жду выхода папиного "Избранного" в "Художественной литературе". Вероятно, следующая книга выйдет не скоро. Радостно сознавать, как неназойливо и достойно Дмитрий Кедрин занял своё место в литературе. Мама это предвидела.

15 января 1992 г. У нашей девочки обнаружено какое-то заболевание нервной системы: дрожит подбородочек, дрожат ручки. Врач пока не может сказать, что ждёт её в будущем. Я очень надеюсь на хороший исход.

В стране полная неразбериха. Поговаривают о военном перевороте, почему-то упорно называют 20 января. Страшно. Только бы не гражданская война.

Цены – фантастические, в каждом магазине – свои, угнаться за ними у нас нет никакой возможности. Надеемся, что увеличат пенсию и Георгию, и мне.

Готовлюсь к папиному 85-летию, к тому, что будет, прибавляется передача по радио – "Биографические этюды", я написала статью для "Москвички" – "Эта любовь крепчайшая и последняя", о любви между отцом и матерью.

Мне, как члену профкома литераторов, стали давать заказы, это нас немного поддерживает.

19 января 1992 г. Совсем пожилые люди вспоминают, как было хорошо до революции, а мы – как хорошо было до перестройки. Была великая страна, а стал – жалкий ошмёток, и все, все, даже славяне, постарались поскорее отделиться от России. А может, устали от вечных команд сверху, из Москвы? Хватит ли жизни дождаться лучших времён, хоть бы дети дождались.

Как-то все затаились по своим квартирам, устали от безденежья, от высочайших цен, от телевизора.

Забыл Бог о России, потому что Россия забыла о Боге.

22 января 1992 г. Читаю Максимилиана Волошина и понимаю, что, во-первых, он учитель моего отца. Его историзм, его внимание к деталям, его умение переноситься в другие века и времена – этому отец учился у него. Во-вторых, я поражена прозорливостью Волошина, духовностью, глубиной и ассоциативностью его поэзии. Он как будто пишет о нашем времени:

Но и теперь, как в дни былых падений, Вся омрачённая, в крови, Осталась ты землёю исступлений, – Землёй, взыскующей любви. («Китеж») И в то же время он замечательный бытописатель: изо дня в день, дотошно, с мельчайшими подробностями описывает он буржуя, пролетария, тер-

рор. Как его не уничтожили?! Вероятно, спасло то, что он был в Крыму, далеко от центра, а может, его Бог хранил, этого большого доброго ребёнка.

Я была в 50-е годы в Коктебеле, в его доме, познакомилась с Мариной Степановной, вдовой поэта, которая воскликнула: "Как же, как же, помню: Макс говорил, что Кедрин – талантливый поэт и его ученик".

Волошин будто не покидал дома, его дух обитает там. И я, тогда ещё совсем молодая, сумела понять огромность его фигуры – и как поэта, и как мыслителя, и как художника.

29 января 1992 г. Старушка в очереди: «Я уже год мяса не ела, а колбасу – как цены повысили». Старик: «Купил батон – 4 рубля, купил два – 8 рублей». «Не иначе как уморить с голоду нас хотят, стариков. Где это видано, чтобы свёкла 7 рублей 60 копеек стоила», – говорит соседка-старушка. На стене мелом написано: «Верните нам социализм!»

На колбасу в магазине только смотрят, так она дорога. Кое-что появлялось на прилавках, но цены фантастические, в магазин теперь ходим как в музей. А молока – не достать, тысячная очередь, стоят с шести утра, часто его не привозят.

Вышла книга папы, и теперь будут статьи о ней, проходят папины вечера.

Вчера сыну Дмитрию исполнилось 30 лет. Какой взрослый у меня сын! Дай Бог ему счастья и здоровья!

31 января 1992 г. Цены невероятно выросли: колбаса варёная – 56 рублей килограмм, копчёная – 112 рублей, яйца – 19 с копейками, куры – 44. Пока мы можем брать лишь молоко и кефир, остальное нам не по карману. Очередь за молоком образуется в шесть часов утра, к восьми хвост метров на пятьдесят. Последним зачастую ничего не достаётся. Сегодня муж занял очередь за молоком в седьмом часу, я подошла – к восьми. Когда пускали, мы оказались в стороне, и нас изрядно помяли, когда мы прорывались в свою очередь. Георгий даже побледнел, и на носу выступили капли пота. Я даже испугалась. Ужас, что сделали с нами, с нашей жизнью. Веками собирали Родину по крохам, и в один миг всё развалили. Как жить, что нас ждёт в будущем? Только бы не гражданская война.

Близится папино 85-летие, будут материалы о нём в "Литературной газете", в "Сыне Отечества", в "Брегах Таврии" – мои главы из книги об отце и моя статья в газете "Москвичка". Жду выхода папиной книги в "Художественной литературе", уже был сигнал.

На рынке сумасшедшие цены, в магазинах ненамного ниже. Народ тихо ропщет, старые люди считают, что их решили уморить голодом. Я видела, как старушка, простоявшая час в очереди за адыгейским сыром, не взяла маленького кусочка, который стоил около двадцати рублей. Разрывается сердце смотреть на всё это. Ни одно правительство ни в одной стране мира не относится так к своим согражданам. А наши верхи знают о великом русском терпении, вот и измываются. Не дай Бог терпение у людей лопнет: русский бунт, как известно, это – тёмная и слепая сила, пойдут крушить направо и налево. Ведь ельцинское правительство при всех своих козлиных мозгах должно понимать это. Но дай нам Бог обойтись без кровопролития. Ведь у меня теперь две девочки, обе слабенькие, их на ноги нужно ставить, кормить. Всё сделаю, что в моих силах.

7 февраля 1992 г. Скоро новорожденная внучка Дашенька будет дома. Наташа и я готовимся: убираемся, переставляем мебель, собираем кроватку.

А я ещё готовлюсь к вечеру папы 22 февраля. Много телефонных звонков, суеты, волнуюсь, как всё пройдет. Записывали меня на радио больше двух часов. Будет передача.

Цены на продукты всё растут, но мы пока справляемся, держимся на плаву, ещё не жили на пенсии – то ученики у меня, то небольшой гонорар. А вот кабы только на пенсию жить, хватало бы дней на десять.

Жду весны и мечтаю уехать в Черкизово. Хочется сидеть на террасе и делать панно, как в прошлом году. Помню, что за вечер я как-то умудрилась собрать два панно, а то в работе главное, остальное техника. Особенно мне запомнился один вечер, вернее, летние сумерки. Я уже собрала одну работу, отложила её в сторону и занялась второй, которую решила назвать "Домашняя церковь". Собрала нужные лоскутки, вырезала купола, окна, дверь, всё собрала, как мозаику, и, положив правую руку на работу, посмотрела вверх через стёкла террасы, совершенно неосознанно, а может быть, отды-

хая. И вдруг я увидела на небе лицо Бога, оно сложилось из облаков. Бог смотрел прямо на меня, а я – на него, долго, неотрывно, боясь пошевелиться. Мне было и страшно и радостно одновременно. Я хотела перекреститься, но боялась пошевелиться, глубоко вздохнуть, чтобы Бог не растаял в небе. Сколько это продолжалось, не знаю, но постепенно лицо Бога стало расплываться и, наконец, исчезло. Долго я сидела в оцепенении, пока смогла продолжить работу. Многие свои Храмы я подарила, некоторые продала, но скромная работа "Домовая церковь" всегда будет со мной.

А ещё меня очень вдохновляет поле, где солнце и небо, ветер и цветы, и наша церковь Покрова.

Когда отдыхали с Георгием на холмике земли, я вспоминала стихи отца о другой церкви, Храме Василия Блаженного из поэмы "Зодчие":

А над всем этим срамом Та церковь была – Как невеста!…

7марта 1992 г. Так давно не писала, хотя событий в стране и в семье – невпроворот. Снова грозятся повысить цены, хотя они уже немыслимые. Умерло в стране от голода, от отчаяния восемь миллионов человек. Некоторые одинокие пожилые люди кончают жизнь самоубийством, не имея возможности прокормиться, достать продукты. Происходят совершенно невероятные истории: родители отказываются от детей, не в состоянии прокормить их. Всё как в кошмарном сне. Москва переполнена пришлыми людьми восточной национальности, все что-то продают, город превратился в настоящий базар. В переходах метро поют, играют, просят милостыню. Суета, суматоха, чужой говор, чужие люди.

Был 22 февраля папин вечер, посвящённый его 85-летию, в Тимирязевской академии. Людей пришло немного, но слушали стихи и выступления, затаив дыхание. Я каждому выступающему дарила гвоздику и сборник папиных стихов. Осталось ощущение праздника. Я очень рада и вечеру, и тому, что должны быть публикации о нём. Никак не выберусь на кладбище, сил не хватает, очень устаю с Дашей. Всё думаю, как заработать денег, ведь семья какая у нас, а главное – ребёнок, которому всё время надо что-то покупать.

Творчество оставило меня, а раньше держало. Мечтаю о Черкизове, я там всегда прихожу в себя, обретаю силы, но туда можно поехать лишь через два месяца.

Весна хмурая, только первого марта вдруг рассеялось солнце, как раз в день моего рождения. Мне уже 58 лет. Хотелось бы ещё многое успеть с папиными стихами, а главное – поднять Дарью, такого сложного и нервного ребёнка.

9 марта 1992 г. Поголадываем. Ревниво следим друг за другом: кто больше положенного взял масла или сахара, иногда делаем замечание Наташе, что, мол, она плохо размешивает сахар в чае, а ведь он в магазинах бывает редко, а у спекулянтов – 46 рублей килограмм. Часто хочется есть, а есть нечего: сыр, колбаса, мясо нам не по карману. Маленький кусочек сыра оставляем для Наташи, иногда воровато идём на кухню, я или Георгий, делаем себе крошечный бутерброд с сыром, толщиной с папиросную бумагу и с жадностью съедаем его.

Сегодня уговорила на рынке восточного человека продать мне яблоки по 30 рублей килограмм и один лимон. Как будем жить – не знаю, иногда охватывает отчаяние, с которым борюсь: на мне ведь держится вся семья, мне нельзя падать духом и сдаваться перед жизнью.

8 Грузии, в Молдавии, в Осетии льётся кровь, а у нас – пока нет.

Разрушенная, голая, босая Россия, нищенка, побирушка, вот до чего довели её наши правители. Что бы написал обо всём этом мой отец, так любивший Родину?

21 марта 1992 г. Дашенька растёт, очень милая и трогательная девочка. Заворожёнными глазами неотрывно смотрит на картинки, на мои панно, макраме. Погремушки её не интересуют.

Встал вопрос о размене квартиры, такой роскошной, которую любим и Георгий и я. Ради душевного покоя, ради счастья дочери, ради возможности издать книгу о папе на доплату, которую мы получим, я готова.

Все мои последние панно посвящены одной теме – Храму. Я рада этому, тем более что сейчас – Пост.

В мае-месяце мне обещают устроить выставку. Может, что-то удастся продать, ведь в доме – ни копейки. Нищета наша, как, впрочем, и многих моих сограждан, растёт. Снова грозятся повышением цен, а ведь уже, кажется, и некуда повышать. Опять с семи утра огромные очереди у магазинов. Правительство не может справиться с ситуацией, а народ, как всегда, отдувается. Москва – огромная мусорная корзина, везде что-то продают, тут же бросаются огрызки, участились случаи кишечных заболеваний. На рынках зачастую продают мясо забитых собак и кошек. В городе огромное количество крыс, хоть бы чума не нагрянула. Ничего не убирается, кругом – кучи мусора, остатки разной еды – вот крысам и воронам пожива. Крысы здоровые, как котята, шмыгают между машинами, совсем не боятся людей.

Скорее бы в Черкизово, поработать на земле, успокоиться, увидеть небо над головой, церковь с голубыми куполами, чтобы жизнь обрела смысл.

Публикации об отце пока не вышли, катастрофически не хватает бумаги. Счастье, что вышло "Избранное" – последняя, наверное, в это смутное время книга.

Бедная моя Родина, бедный мой народ, бедные мои дети и я, которой Бог дал много, но это никому не нужно. Но надо жить, надо растить Дашу, помогать Наташе, не сломаться, выстоять, выдержать это всенародное испытание. Дал бы Бог нам всем здоровья, а всё остальное приложится.

23 марта 1992 г. В прошлом месяце Георгий получил пенсию около 600 рублей, в этом – на 80 рублей меньше, другие пенсионеры – тоже получили меньше. Все возмущаются, ругают правительство. Новость: выдают гробовые по справке о смерти, частично восполняя трату на дорогие похороны. Ещё невероятное нововведение: гробы теперь дают напрокат, на два часа, вечером они дешевле, чем днём. Из гроба тело перекладывают в целлофановый мешок и хоронят или сжигают. Если бы Ильф и Петров знали о таком абсурде! Что там Бендер, что его проделки, сейчас что-то невероятное буквально на каждом шагу.

Выхожу из метро, у входа пятеро мордастых парней играют какую-то музыку, рядом старушка приплясывает, держа поднос, на котором две пачки сигарет, с другой стороны крашеная девица продаёт сборник Сергея Есенина, и все кругом что-то продают, продают, продают.

25 марта 1992 г. Пропали из магазинов основные продукты (сахар и сливочное масло). Недалеко от нас, в одном маленьком магазинчике, продавалось масло – 250 граммов за 30 рублей, очередь огромная, часа на три. В центре продавали сахар, 70 рублей килограмм, по одному килограмму в руки, и опять километровая очередь. У нас кончается сахар, пытаюсь пить чай без него. Вспоминаю сахарин, с которым пили во время войны. Всё время хочется есть, а есть нечего – колбасы, сыра, масла нет, нет творога, сметаны. Надо всё время что-то готовить, в основном – кашу, которую едим с подсолнечным маслом.

Дашенька растёт, глазки любопытные, так ей всё интересно, смотрит, не насмотрится на картинки, которые висят на стенах, уже гулит. Только была бы здоровенькая, помоги ей Господи!

30 марта 1992 г. Вместо сливочного масла едим маргарин, даже Наташа. Всё время грозятся повышением цен. В России впервые после войны стало больше умирать, чем рождаться. По-прежнему много самоубийств, особенно среди пожилых людей. Двое стариков бросились в метро под поезд почти одновременно, но на разных станциях, вероятно, между ними существовала какая-то договорённость.

В газетах временами мелькает, что правительство скоро не сможет выплачивать пенсии, так как нет денег. Это вполне вероятно, наше правительство способно на всё.

Москва неузнаваема – грязна, наводнена пришлыми людьми, которые держатся как хозяева, в метро сидят, развалясь, не уступая никому места, смотрят нагло, бесцеремонно толкаются, всячески выражая москвичам своё презрение. Москвичи молчат, они устали от бесконечного базара на улицах, от мата, от молодых, которые прямо из горла пьют пиво, ругаются, жуют жвачку, плюют. Кругом нищие разных возрастов и национальностей, с детьми, с костылями, с гармошками. Лучше сидеть дома, чтобы не видеть всего этого кошмара.

Отдала пять своих работ в галерею, пока ничего не продано.

Будет передача по радио, где я рассказываю о папе, напечатана моя статья в газете. Мне звонят, поздравляют с выступлением по радио, с публикацией, порою даже незнакомые люди. Значит – отца не забывают и уже новые люди, другое поколение. Тянутся к нему, к его поэзии, к его правде, к его боли за Родину, приникают, как к роднику, к его стихам о России. Я счастлива, что это смутное время не замутило высокой поэзии Дмитрия Кедрина. Ради этого жила моя мама, ради этого теперь живу я.

12 апреля 1992 г. Было два мои выступления по радио о папе (4-го и 5 апреля, в субботу и в воскресенье). Больше часа рассказывала. На другой день – шквал звонков, восторженных, многие плакали, слушая о наших мытарствах. А 8 апреля я выступала в библиотеке в Товарищеском переулке, где жил папа у своей тётушки после приезда в Москву. Тот дом, где жил папа, недавно снесли, остался лишь забор: железная ограда с кирпичными тумбами. Здесь ходил отец, видел серый высокий дом, что напротив, маленький деревянный домик, который ещё не снесён.

Идет шестой съезд народных депутатов, все что-то обещают, клянутся, что всё изменится к лучшему, но теперь уже никто никому не верит. Какие-то апатия и безнадёжность поселились в душах, и гложет одна только мысль: неужели уже никогда не увидим нормальной человеческой жизни?

17 апреля 1992 г. Прошли два папиных вечера – в Товарищеском переулке, в библиотеке N 132 и в Доме культуры «Калибр». Первый вечер удался, хотя людей было немного. Узнав, что в Товарищеском переулке, дом 21, какое-то время в начале 30-х годов жил Дмитрий Кедрин, работники библиотеки решили хлопотать о присвоении переулку и библиотеке имени Дмитрия Кедрина. Осенью в этой библиотеке предложили мне провести свой творческий вечер.

…Была сегодня на кладбище, "рассказала" покойным родителям на их могилках, что у них есть правнучка Даша, что прошли папины вечера. На могилках всё убрано, кто-то из друзей постарался. Я поставила вербу – скоро Вербное воскресенье, потом – Пасха. Через месяц посажу на могилки цветы.

Сидя на скамейке на кладбище, снова размышляю о ранней гибели отца, о его трагической судьбе. Пытаюсь понять – почему так всё сложилось. В 1937 году отец, видя, что творится в стране и чувствуя своё шаткое положение: дворянин, в 1929 году сидел за недонесение известного контрреволюционного факта (статья 58-12), пишет отчаянное стихотворение, в котором – огромная жажда жизни и предчувствие ранней гибели:

Жить вопреки всему! Жить вопреки обидам

И счастью вопреки, что от тебя бежит!

Жить грязным червяком! Жить нищим инвалидом!

И всё же, чёрт возьми, не умирать, а жить!

Не помогло ему это заклинание, хотя дамоклов меч опустился на его голову не в 30-е годы, а в сентябре 1945-го.

Стоит над могилами родителей дуб-великан, которому 300 лет, и опять начинается весна – пятая без мамы. Я так это ощущаю, потому что стала "передовой", за всё теперь отвечаю и больше не на кого опереться, а нужно быть мужественной, терпеливой и мудрой. Молю Бога и Богородицу укрепить меня в этом, мне всегда не хватало этих качеств.

И снова о нашем тяжёлом быте: уже обходимся и без маргарина, благо пока есть подсолнечное масло. Мечтаю достать чечевицу, она заменяет мясо, но пока не удаётся, люди мгновенно её расхватывают. Одна надежда – на наш огород, завтра едем копать землю.

25 апреля 1992 г. Неожиданно познакомилась с француженкой из Парижа по имени Клер. Нас «познакомил» Бунин: мне случайно в архиве ЦГАЛИ дали плёнки рукописей Бунина. Я вернула их и стала рассказывать работнице архива о том, как Дмитрий Кедрин любил Бунина, даже сделал рамочку из пергаментной бумаги и поставил портрет любимого писателя на свой стол. Я рассказывала всё это, видя, что молодая черноволосая женщина с большими чёрными глазами меня внимательно слушает. А когда я спросила её, видела ли она фильм о том, как вручают Нобелевскую премию Бунину, она ответила, что не видела, во Франции его не показывали. Я пригласила её к нам в гости. Очень волновалась, ожидая её, ведь у нас такая скромная обстановка, старая мебель, а Клер – из Парижа.

Я, ожидая её, думала о том, чем накормить её, о чём с ней говорить, решила подарить ей папину книгу. Я приготовила чечевицу, вареники с творогом и чай из трав: зверобой, мята, кипрей. Клер от всего была в восторге и, с удовольствием уплетая чечевицу, приговаривала: "Как вкусно! Как вкусно!"

Клер всех моих домашних очаровала, одарила подарками. Обойдя всю квартиру, в моей комнате села на кровать, покачалась на ней, как девочка, и сказала: "Какой красивый дом!"

Она много рассказывала нам о Париже, о том, что Лимонов более известен во Франции, чем Бунин. Она сказала, что уже много раз бывала в Москве, но сейчас её не узнаёт: изменились люди, многие её друзья уехали за границу, некому стало позвонить, когда она приезжает в Москву. Говорила о том, что во Франции русские люди не приживаются, едут в Америку и Канаду. Муж у Клер – русский, зовут его Андрей, он москвич. Оба они преподаватели русского языка, пишут диссертации. Клер не только улыбчива, она необыкновенно смешлива – это так непривычно для нас, обременённых тысячью забот, мрачноватых и хмурых.

По-прежнему с трудом сводим концы с концами, покупаем лишь самое необходимое, сыр и колбасу позволить не можем. Всё безумно дорожает, страшно подходить к прилавку. Например, детские ботиночки на три года стоят 500 рублей. Но настроение у нас всех хорошее – нашу жизнь освещает солнышко – Дашенька. Только бы хватило сил помочь Наташе поднять её, тем более что семейная жизнь дочери не заладилась, денег на ребёнка отец не даёт.

4 мая 1992 г. На заборах, на стенах домов мелом написано: «Верните нам социализм!», «Нами управляет мафия!», «Работу, а не компенсацию» и т. д. А в парке на бетонных секциях забора целая дискуссия, настоящее словесное сражение, и вдруг на одной из секций детским почерком написано: «Здесь будет берёзовая аллея». И таким диссонансом веет от этого, и так хочется верить в эту берёзовую аллею и не думать ни о социализме, ни о мафии.

Цены в магазинах зверские, зато полное изобилие на витринах, мы ходим в магазин, чтобы полюбоваться колбасой, ветчиной, сыром. Пенсий наших с Георгием хватает по большому счёту дней на десять. Вместо сахара мы покупаем вафли, они дешевле. Георгий занимается огородом, на огород – вся надежда, хотя землю грозятся отнять под садовые участки. Сейчас хотят отнять землю для богачей, а в 1941-1942 годах хотели отнять у меня несколько картофелин, собранных в маленький полотняный мешочек. Колхозники уже выкопали картошку, но там кое-где ещё можно было найти картофелину. Нам, голодным ребятишкам из села, она не давала покоя, ведь дома есть нечего. Но поле охраняли парнишки на лошадях с длинными плетками. Когда начинало смеркаться, мы, пригнувшись, а кто и ползком, всё-таки добирались до поля.

И вот теперь на этом поле у многих жителей посёлка огороды, и у нас – тоже, наше спасение и надежда. Ведь пять мешков картошки собрали в прошлом году, до апреля хватило. А сколько Георгий всего намариновал, до самой маленькой бубочки всё собрал, ничего на нашем участке не оставил. Вообще-то раньше Георгий никогда на земле не работал, был сугубо городским человеком, а сейчас вдруг оказалось, что он по натуре – земледелец, любитель земли и всего, что растёт на ней. Сколько счастливых часов мы провели на нашем огороде: светило солнце, пел жаворонок, звонили колокола, а мы то работали, то отдыхали на земляном холмике. И вот у нас хотят отобрать этот бесценный кусочек земли, нашу надежду и нашу радость. Теперь, когда она так всем нужна, теперь, когда мы все, огородники, сдружились и стали единым коллективом! Да ни за что на свете мы не отдадим нашего клочочка земли!

21 мая 1992 г. Не писала давно: недосуг. Устала, могу заниматься только какими-то бытовыми вещами и Дашенькой – солнышком, она растёт, улыбается, даже иногда смеётся-заливается, мама научила. Чудесное чувство испытываю, держа её на руках.

А жизнь становится всё более чудовищной, цены растут. Нам, пенсионерам, не по карману уже давно основные продукты питания. Но, к счастью, помогают заказы, в которых иногда бывает сахар. Живем-перебиваемся. Утром – каша и салат из капусты, у Наташи – творог, Георгий научился делать замечательный творог, в обед – суп, макароны или лапша (изредка с мясом), вечером так что-нибудь, чтобы есть не хотелось. Часто делаю блинчики, дёшево и можно заполнить желудок. Научилась делать блинчики с кабачками, с яблоками, с морковкой. А выйдешь на улицу, возле метро обычный теперь базар, продают всё – от гвоздей до ананасов. Цены баснословные. Например, 300 рублей стоит коробочка с заграничными кукурузными палочками. Я захожу в магазин только ради любопытства.

Кругом нищие: кто молча протягивает руку, кто энергично просит, приговаривая: "Подайте милостыньку, Бог вас простит". Люди восточного вида ходят группами, говорят по-своему, черноволосые, с хищными взглядами. Есть случаи людоедства, часто случаются квартирные кражи. Страшно оставлять квартиру, всё вынесут, ничего не останется.