Текст книги "Польские народные легенды и сказки"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

12. Замок под Корне

К северу от деревни Корне, над озером Длуге, где впадает в него речка Вонска, стоял когда-то величественный замок. Владел этим замком рыцарь, что должен был охранять от врагов и замок и жителей. Но был он так жаден на добычу, что и сам устраивал разбойничьи набеги. Да при этом не только чужих грабил, но и со своих готов был содрать шкуру, лишь бы поживиться.

Выжимал он соки из крестьян, живущих в деревне у замка. Мужики жаловались, что слишком часто приходится ходить на отработки, да еще поставлять подводы, платить большие подати, что слуги из замка только и смотрят, как бы еще что-нибудь забрать из хаты.

Пап богател все больше и больше, в погребах замка копил драгоценности, съестные припасы и оружие. Когда не бывал в походе, то бездельничал и развлекался. В замок съезжались гости, и начинались попойки. В деревне слышали, как гуляют в замке, люди качали головами и говорили друг другу:

– Опять веселятся. Должно, скоро новые подати сдирать будут.

И впрямь, нередко случалось, по приказу пана слуги его врывались в деревню и забирали корову или теленка, чтоб гостей попотчевать свежим мясом. Тут уж не спрашивали, заплатил ты подати или нет, а просто хватали все, что им попадало под руку.

Однажды трое обозников ворвались в хлев и увели у бедной вдовы корову, а было в той корове все вдовье богатство. Как увидела это женщина, закричала не своим голосом. Услышали люди, сбежались на крик, и хоть каждый в гневе сжимал кулаки, никто и голосу не смел подать. А слугам что за дело до вдовьих слез. Оттолкнули старуху и повели корову в замок. Бросилась женщина за ними. Бежит, кричит:

– Сердца у вас нет! Грабители вы! Была-то у меня одна корова, и ту забрали. Пойду пану пожалуюсь. Авось сжалится, отдаст Лацятую.

Запыхавшись, вбежала она в зал, где пировал рыцарь со своими гостями. Оторопела женщина, как увидела длинный стол с богатыми яствами, а за ним людей великое множество. Повернулись к ней, смотрят на бабу и смеются, издеваются. Не по себе ей стало, да только вспомнила вдова про свое горе, собралась с духом, подошла к хозяину и, сложив руки как для молитвы, стала просить его:

– Пан, забрали твои слуги у меня корову, кормилицу мою. Сжалься над бедной вдовой. Чем буду жить? Отдай мне корову.

Глядят на нее гости и никак понять не могут, что привело сюда эту оборванку, как посмела она среди них появиться. А поняв, в чем дело, разразились хохотом. Хозяин же замка только поморщился, махнул рукой и заметил небрежно:

– Корова… Должно быть, в котле варится. Ты же видишь, женщина, сколько нас тут за столом.

Еще громче засмеялись гости, а один из них, передразнивая вдову, совсем по-бабьи проголосил:

– Пан, отдай мне корову…

Он так потешно изобразил ее, что гости чуть не попадали со смеху.

С трудом удержалась бедная от слез. Поняла она, что просьбами тут ничего не добьешься… Тогда женщина выпрямилась, глаза ее загорелись огнем, и, указав на гостей, она крикнула:

– Будьте прокляты все, кто тут есть! Да поглотит вас святая земля!

Но и эти слова были встречены смехом. Кое-кому, правда, стало не по себе от страшного проклятия. И тут вдруг, едва женщина вышла со двора, замок зашатался и с треском провалился под землю, а с ним все, кто там был.

Увидела вдова такое чудо, перепугалась до смерти и что было духу пустилась бежать.

Но на этом история не кончается. Иногда из замка, погребенного под землей, выходит панна, пятнадцатилетняя дочка рыцаря. Бывает это в воскресенье, утром. Уже не раз видели ее люди из Корне. Одетая в белое платьице, бледная и печальная, бродит она над озером, оглядывается по сторонам, будто ищет чего-то, а то, склонившись над ручьем, засучив рукава, стирает белье.

Ходила среди людей молва, что панна была в замке, когда провалился он сквозь землю. Но ведь дочь не причастна к бесчинствам отца, вот она и не погибла, а живет в погребенном замке и изредка выходит оттуда.

Как-то раз красивый и статный парень пас скотину на том месте, где стоял замок. Лежал он на земле и любовался восходящим солнцем. Вдруг видит: прекрасная панна собирает землянику. Удивился хлопец: откуда взялась эта красавица? Любопытно ему стало, подошел к девушке и говорит:

– Бог в помощь.

А та обернулась к нему так приветливо, и на ее бледном лице, как солнечный лучик, блеснула радость. Заговорили они, и панна рассказала юноше, что она та самая девушка из заколдованного замка. И добавила:

– Ты можешь спасти меня и весь замок, взять оттуда все сокровища, если выполнишь одно условие.

– Какое? – с любопытством спросил парень. – Что я должен сделать?

– А должен ты перенести меня через реку Войску, да только, упаси тебя бог, не вздумай оглянуться.

Парень охотно согласился исполнить ее просьбу, очень уж понравилась ему панна, да к тому же и условие показалось не трудным. Взял он девушку на руки и направился к речке.

Едва тронулся с места, как стали мерещиться ему чудища разные, звери страшные и птицы невиданные. Каждый норовил схватить его за штаны, ущипнуть за ногу; чудища вставали перед ним и загораживали дорогу. Но парень не обращал на них внимания, а все шагал и шагал вперед. Вдруг видит: поднимается из-под земли замок и растет сажень за саженью. Уж и башенный колокол начал звонить. И тут какое-то чудовище возьми да и сорви с его головы шляпу, а шляпа-то была новехонькая, отец в Костежине на празднике купил. Жалко стало шляпы, обернулся парень, чтобы посмотреть, куда она подевалась, и в тот же миг упала панна в воду, только и слышно было, как простонала жалобно:

– О, горе мне, горе… Еще сто лет жить мне под землею.

Панна пропала, а замок снова провалился под землю.

13. Конь-предсказатель

В языческие времена в Волине было целых четыре капища, или храма. Эти храмы были посвящены богу с тремя головами – Триглаву. Стены храмов и снаружи и изнутри были украшены искусными изображениями людей, зверей и птиц, написанными так похоже и умело, что они казались живыми. И краски на них держались так прочно, что ни снег, ни дождь не могли их смыть или заставить потускнеть.

Посередине капищ стояли столы со скамьями, здесь происходили торжественные собрания, на которых обсуждались дела, важные для всех жителей города. А на самом почетном месте красовалась статуя Триглава высотой больше человеческого роста, с тремя головами и тремя лицами.

В одном из этих храмов, в особой пристройке, поместили коня. Он должен был стать предсказателем. Для этого важного дела выбрали ладного и сильного Сивку, с пышной гривой и быстрыми глазами. А ходить за ним приставили старого жреца. Жрецу по сердцу пришелся подопечный. Старик часто заглядывал в конюшню, подкладывал ему то сена, то овса, нежно похлопывал коня по спине, говорил с ним. Сивка скоро стал узнавать друга, встречал его ржанием и, ласкаясь, терся лбом о плечо жреца. От заботливого ухода конь раздобрел, шерсть его начала лосниться и отливать серебром, глаза смотрели умно и весело.

Свою важную и необычную роль Сивка исполнял во время особого обряда. На земле перед конем клали девять копий, одно возле другого на расстоянии локтя. Затем старый жрец проводил Сивку через эти копья. И если конь проходил, не коснувшись копытом ни одного копья, это принималось как доброе предзнаменование; если же хоть одно копье было задето, это считалось дурным знаком.

Вначале, по настоянию главного жреца капища, Сивка использовался для предсказаний только в самых важных случаях, которые волновали весь народ. Он предсказывал, например, какую ждать зиму – суровую или мягкую, хороший или плохой будет урожай, можно ли начинать войну или лучше с ней повременить… Но потом, однако, вошло в обычай, что старый жрец за мешок овса позволял коню предсказывать будущее и семьям и даже отдельным людям. Так, Сивке не раз приходилось решать, выходить ли замуж дочке ремесленника и отправляться ли купцу за товарами…

Иначе говоря, четвероногий обитатель пристройки капища отвечал теперь на любой вопрос, с которым к нему обращались. На его копыта, ступающие между разложенными копьями, с нетерпеливым ожиданием смотрел и отец, выдающий дочку замуж, и купец, собиравшийся за море, и представитель власти города, готовящегося к войне.

Чувствовал ли Сивка, какая он важная персона в жизни города и всех его обитателей, сказать трудно. Но зато жрец, ходивший за конем, наверняка понимал его значение и гордился своей ролью. Иногда он говорил служителям капища:

– Сивка – священный конь, он послан самим Триглавом. Это по указанию божества он говорит «да» илы «нет». Сам Триглав вещает через него.

Со временем Сивка набрался сноровки – ведь ему приходилось ступать через копья по нескольку раз в неделю. Он научился ходить осторожно и все реже задевал ногами древка копий. Конь сделался добрым провидцем, несчастливые предсказания случались очень редко, и от этого Сивка пользовался еще большим уважением жителей Волина. И он ни в чем не знал недостатка: каждый нес ему что-нибудь повкуснее.

Но вот однажды в городе появились миссионеры-христиане. Сила была на их стороне, и они смело принялись за дело. Жрецов – и тех склоняли отречься от своего божества. А в доказательство того, что Триглав – всего лишь деревянный идол, миссионеры опрокинули его статую, отсекли все три головы и отослали их своим начальникам как свидетельство того, что на Поморье новая вера одерживает верх. Большинство жрецов согласилось на крещение, рассудив так:

– Раз Триглав допустил поругание наших капищ – значит, кончилась его власть.

Верность старому богу сохранил один только жрец, ходивший за конем. Он остался глух ко всем речам миссионеров. Не поддался он и на уговоры жрецов, изменивших своему языческому богу. Он отвечал им:

– Всю жизнь служил я Триглаву и буду ему верен до самой смерти.

Лишь одна забота угнетала сердце старика, и, набравшись смелости, он как-то раз обратился к миссионерам:

– А что будет с Сивкой-предсказателем?

– Его мы продадим, – ответили они.

Услышав это, старик пошатнулся: он любил своего бога и любил Сивку. С той поры жрец сделался сам не свой. Все время думал об одном: о боге Триглаве и о том, что будет со священным конем Сивкой… Раз ночью он не мог заснуть. Вся жизнь прошла перед его глазами, а Сивку он видел так ясно, словно тот стоял у постели. И вспомнил старик ту минуту, когда в капище привели молоденького жеребенка. Пугливый и неуклюжий, он не умел ходить между копьями, то и дело задевал их копытом. А потом привык и научился обходить острия. Казалось, он понимал, чего от него хотят, и старался хорошо выполнить свою роль, к удовольствию тех, кто приходил ворожить.

А теперь? Неужели теперь этот чудесный, мудрый конь, священный конь Триглава будет продан, как обыкновенная скотина? При этой мысли сердце жреца разорвалось от горя. Утром старика нашли мертвым.

А Сивку в самом деле продали в деревню мужику. И конь, бывший некогда предсказателем, превратился в помощника хлебопашца: он послушно тянул плуг и борону, перевозил скошенный хлеб и зерно, к радости своего нового хозяина.

Одна привычка осталась у него от былых времен: ходил он всегда с большой осторожностью и никогда не ступал ногою на палку или ветвь, лежащую на его дороге.

14. Часы Мариацкого костела

Во второй половине XV века в городе Гданьске жил умелец Ян, который славился среди людей как отличный часовых дел мастер. Любую работу, пусть самую трудную, выполнял он так, что заказчик нахвалиться не мог.

Однажды городская рада решила сделать такие часы, чтобы стали они и украшением Мариацкого костела и свидетельством богатства города. А Гданьск при короле польском Казимире Ягеллоне процветал и развивался.

Старейшинам хотелось, чтобы часы эти достойно представили культуру, которой так гордился приморский город. И чтоб восторгались ими не только местные жители, но и приезжие тоже.

Сделать такие часы поручили мастеру Яну. Обсудил он это дело со старейшинами и принялся за работу. В голове умельца рождались большие замыслы и воодушевляли его. Новые часы должны были показывать не только дни и часы, но и отмечать астрономические явления. А астрономия занимала тогда многих жителей города.

Шесть лет трудился над часами мастер. Все свои мечты воплотил в ожившем механизме. Устал от тяжелого труда, но в 1470 году, к празднику зелени, часы были установлены на башне Мариацкого костела.

В костеле собралась городская рада, пришли знатные горожане; прославленный мастер показал им свое детище. И объяснил, как действуют часы.

Дивились все мастерству Яна и его неслыханному терпению, какое понадобилось, чтоб создать такой сложный механизм.

Чего там только не было! Не только день, час и минуту по этим часам можно было определить, но час восхода и захода луны и солнца, время года, дни праздников и, уж чего никто не ожидал, расположение звезд, для каждого дня свое. Были тут и другие фокусы. Когда часы били, один из апостолов выходил на площадку перед циферблатом и шагал по ней из одного конца в другой. Апостолы сменяли друг друга каждый час.

А еще там появлялись фигуры Адама и Евы. Каждый час они тянули за шнур, и молоточек, привязанный к нему, ударяя в колокол, вызванивал время.

Люди не могли надивиться невиданному доселе творению. Слава о мастере разлетелась по всей Польше и всей Европе. Другие города завидовали новому украшению Гданьска и старались для себя заполучить нечто подобное. Нет-нет да и наведаются к Яну то из одного, то из другого города, и все уговаривают его сделать для них такие же часы. Но мастер-гданьчанин отказывал им: не хотел, чтобы у гданьских часов появился соперник.

Но однажды обратился к нему бургомистр богатого ганзейского города Любека и посулил небывало щедрую награду. Мастер Ян согласился. Мог ли он тогда знать, чем все это кончится?

Астрономические часы на костельной башне были гордостью гданьских старейшин. Они величаво красовались над городом. И старейшинам хотелось, чтобы других таких часов не было не только в Польше, но и во всем мире. Рада приказала потихоньку следить за мастером, вовремя разузнать о его намерениях и в случае чего помешать его новой работе, дабы не преуменьшить славы Гданьска.

А потому, как только городская рада узнала о договоре Яна с городом Любеком, бургомистр созвал членов рады. Долго продолжался совет: каждый из старейшин хотел сказать свое слово. Все они жаждали любой ценой помешать договору между Яном и Любеком. А чтобы впредь не случилось такого, Гданьская городская рада приняла решение, а исполнить его поручила бургомистру.

Бургомистр приказал Яну явиться в городскую ратушу. Пристально посмотрел он на прославленного мастера и спросил:

– Правда ли, мастер, что пообещал ты городу Любеку смастерить такие же часы, как наши, гданьские?

Удивился мастер такому вопросу, но, не предвидя ничего дурного, ответил:

– Да, обещал. И еду теперь в Любек, чтобы сделать там такие часы, как наши.

– Ты не сделаешь этого, – резко прервал его бургомистр. – Ты не сделаешь таких часов.

От слов этих тревожно стало на душе у Яна. Он спросил:

– Почему же, пап бургомистр, я не могу сделать того, что посулил? На то же я и часовых дел мастер, чтобы часы собирать.

Но бургомистр и слушать не хотел прославленного умельца. Он провозгласил решение городской рады. А было оно таково:

«Чтобы ни для Любека, ни для другого города мастер Ян не сделал таких часов, как в городе Гданьске, следует его ослепить».

Ужас охватил несчастного мастера. Казалось ему, что все это неправда, что произошло какое-то страшное недоразумение и советники просто хотят его запугать, чтоб не делал он часов для Любека. Думая, что нашел ту соломинку, за которую можно ухватиться, он сказал:

– Как же так? Ослепить меня! Ведь я не совершил никакого преступления. А если городская рада не желает, я не стану делать часов для Любека.

Но бургомистр был неумолим. Ничего не ответил он Яну, только подвел прославленного мастера к окну и, указав на башню Мариацкого костела, сказал:

– Посмотри на этот город… Ты видишь его в последний раз.

Мастер упал перед бургомистром на колени и стал умолять:

– Сжальтесь над моей женой и детьми. Клянусь всеми святыми… никогда не сделаю часов для Любека.

Но отчаянные мольбы несчастного не тронули бургомистра. Отворив двери в соседнюю комнату, он кликнул палача и его помощников. А те уж были наготове и ждали.

– Выполняйте решение городской рады, – приказал им бургомистр.

Бросились палачи на мастера и ослепили его. Искалеченного, истекающего кровью, отвели его домой и отдали в руки перепуганных родственников.

Городская рада, желая как-нибудь загладить свой бесчеловечный поступок, назначила Яну ежегодную ренту. Горько усмехнулся он, узнав об этом.

– Что мне в этой подачке?

У мастера отняли его ремесло, не собирать ему больше часов, которые вызывают у людей восхищение. Нет у него больше радости в жизни. Милостыня советников была для него лишь насмешкой. Но отказаться от нее он ни мог: надо было кормить семью. От этого еще тяжелее было на сердце. День и ночь думал слепой, как отомстить за страшную обиду. Такого случая не было, но мастер ждал его и ждал терпеливо.

Внимательно, в каком-то болезненном напряжении прислушивался он к звукам на Мариацкой башне, где красовалось его детище. Иногда сын провожал слепого мастера к башне и объяснял:

– Сейчас Адам и Ева тянут за шнур. А теперь идет апостол. Вот опять ушел…

А отец, считая удары колокола, пояснял мальчику, какой это был апостол. Он очень хорошо помнил, как расставил их в хороводе двенадцати часов.

Однажды отец с сыном стояли возле башни и ждали, когда ударит колокол. Но колокол почему-то молчал.

Мальчик забеспокоился:

– Татусь, уже четыре часа, а Адам и Ева все не хотят тянуть шнур. Что это с ними приключилось?

– Не знаю, дитя мое. Может, еще надумают. Подождем немного.

Но Адам и Ева не потянули за шнур, апостол не вышел, часы молчали.

Тогда мастер Ян сказал сыну:

– Посмотри-ка, сынок, на циферблат и скажи мне, движутся на нем стрелки или стоят.

Мальчик внимательно посмотрел на часы и вдруг закричал:

– Татусь… стоят! Ни одна стрелка не шелохнется.

И тут будто яркий луч света озарил мрачное лицо слепого. Буря поднялась в его душе. Он не мог сдержать свое волнение и едва слышно произнес:

– Вот он, счастливый день в моей жизни.

– Татусь, что ты говоришь такое?

– Ничего, дитя мое, я говорю: часы стоят.

То, что часы остановились, взволновало жителей города. И особенно это обеспокоило городских советников. Все с тревогой спрашивали:

– Что это значит? Неужто часы в самом деле испортились?

Бургомистр тут же дослал к одному из лучших мастеров, и тот поспешил на Мариацкую башню. Но сколько ни копался в часах, так и не мог сказать, что с ними случилось. Привели второго и третьего. И никто из них не сумел наладить часов. Не оставалось ничего другого, как обратиться к их создателю.

Мастер Ян не отказался посмотреть часы. Наоборот, он очень охотно согласился подняться на башню. Долго ощупывал старик пальцами части сложного механизма – пружинки, колесики, цепочки и винтики – так, будто хотел приласкать их, натешиться ими.

Бургомистр и двое советников стояли тут же на башне, внимательно следя за каждым движением мастера, – им не терпелось узнать, есть ли надежда, что часы можно исправить.

Но вот наступил момент, когда слепой произнес:

– Я знаю, что здесь испортилось. И он вынул из кармана щипцы. Некоторое время он возился с часами, что-то скреплял, прикручивал ослабевшие части, и вдруг часы пробили четыре часа, на которых остановились.

Когда Адам и Ева потянули за шнур и появился апостол, радостный крик вырвался у всех, кто был на башне.

Но эта радость тяжестью легла на сердце Яна. Услышал он, как веселится бургомистр, и у него от гнева встал комок в горле, а лицо вдруг стало нервно подергиваться. Душа мастера взбунтовалась.

И вот тогда он подошел к циферблату, охватил его руками и, собрав все силы, резко повернул в обратную сторону. В часах тут же все перемешалось, раздался треск, скрежет, колесики наползли друг на друга, цепи перервались – часы остановились.

Сломав часы и насладившись ужасом, который охватил бургомистра и советников, мастер Ян подошел к краю балкона, схватился за перила и, прежде чем кто-либо успел разгадать его намерение, бросился с высокой башни.

Так отомстил мастер за обиду. Часов уже никто не смог починить. Долго еще стояли фигуры Адама и Евы и держали в руках шнур, но уже никогда больше его не тянули. А потом остался один циферблат со стрелками, но были они неподвижны и никогда более не показывали время.