Текст книги "Польские народные легенды и сказки"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

БЫТОВЫЕ СКАЗКИ, АНЕКДОТЫ И ШУТКИ

83. Путь к богатству

ил в одной деревне бедняк, ничего у него не было, и никак не удавалось ему разбогатеть. Работал он как вол и был бережлив, денег попусту не транжирил, а вот засела у него в доме нужда так прочно, что ее, как говорится, и палкой было не выгнать.

Однажды через эту деревню проезжал верхом святой Петр. Он спешил по разным делам обратно на небо и остановился у корчмы только затем, чтобы покормить коня. Узнав про это, сбежались к корчме люди, – у всех была какая-нибудь просьба к господу богу, и каждому хотелось передать ее через святого. Пришел и наш бедняк и попросил святого Петра узнать на небесах, отчего он так беден, несмотря на то, что усердно трудится и ведет примерную жизнь. Святой Петр сперва не хотел брать на себя это поручение, оправдывался тем, что у него очень много дела и он легко может запамятовать просьбу мужика. Но бедняк так его умолял, так настаивал, что святой наконец сжалился и, сняв с лошади свое золотое седло с золотыми стременами, отдал ему, говоря:

– Возьми это и сохрани до моего возвращения. Я на небе увижу, что у меня нет седла, и вспомню тебя и твою просьбу. А когда буду опять здесь проезжать, ты мне седло вернешь.

Сказав так, святой Петр уехал, а мужик спрятал у себя в чулане золотое седло с золотыми стременами и стал со дня на день с нетерпением ожидать приезда святого и вестей с неба.

Когда святой Петр покончил со всеми делами на небо и хотел сесть на своего коня, чтобы ехать обратно на землю, он увидел, что седла нет, и вспомнил бедняка и его просьбу. А вспомнив, вернулся к господу богу и спросил у него, отчего этот мужик гол как сокол, хотя человек он работящий и честный.

– Потому и беден, что не мошенник, – отвечал господь бог, – людей не обманывает, чужого не присваивает.

Не успел еще святой Петр и близко подъехать к деревне, как бедняк его заметил и выбежал навстречу, – ему не терпелось узнать, почему он никак не может разбогатеть. Святой Петр его сразу узнал и крикнул:

– Принеси-ка седло, мне надо ехать дальше.

– А сказал тебе господь бог, почему я не могу выкарабкаться из нужды? – спросил мужик раньше, чем бежать за седлом, уж очень его разбирало любопытство.

– Потому, что ты не мошенник, – ответил святой. – Ну, неси же скорее мое седло!

Мужик был неглуп, сразу все понял и захотел немедля воспользоваться указанием Петра. Он решил не возвращать святому золотое седло и, притворяясь удивленным, спросил:

– Что за седло? У меня никакого седла нет.

– Как так? Забыл, что ли? Ведь в прошлый раз по дороге на небо я у тебя оставил седло. Ступай скорее за ним!

– Да вы, может, у кого другого его оставили? Я и знать ничего не знаю!

Святой очень торопился, ему некогда было разбираться в этом деле. И он поехал дальше. Таким-то легким путем досталось мужику золотое седло с золотыми стременами!

«Ну, а теперь надо снова попытать счастья!» – подумал он и пошел к еврею продавать свою добычу. Поторговались, как водится, и сошлись на том, что еврей даст за седло со стременами сто ренских и корову. Деньги он дал мужику тут же, а корову обещал привести, когда ее пригонят с поля, и тогда же должен был забрать седло.

Вечерком еврей привел корову и потребовал седло, но мужик объявил:

– За одну только корову я седла не отдам!

– Почему за одну корову? Ведь ты получил уже от меня сто ренских!

– Какие сто ренских? Когда? Кто это видел? Убирайся ты с твоей коровой и оставь меня в покое!

Так мужик присвоил деньги еврея.

Но этим не кончилось: еврей подал на него в суд, и судья назначил день для разбора жалобы. В этот день мужик пошел не в суд, а в корчму. Пришел и сидит. Люди спрашивают его, почему он не идет на суд.

– Как же я пойду на суд, коли у меня полушубка нет? – отвечал он.

– Так я вам одолжу свой, – говорит один, снимает с себя полушубок и отдает ему.

Мужик его надел, но все сидит, не уходит. У него снова спрашивают, почему он не идет на суд, ведь уже пора.

– А вы не видите разве, что у меня и сапогов нет? Как же я пойду?

– Ладно, берите мои и ступайте, – сказал другой мужик, снял с ног сапоги и отдал хитрецу.

Тот обул их, но все с места не двигается, сидит в корчме – шапки-де у него нет. Ссудили ему и шапку. Когда мужик наконец ушел, те трое, что его одели-обули, говорят:

– Пойдем-ка и мы, послушаем, как его судить будут! – И пошли.

На суде еврей рассказал все, как было, и потребовал, чтобы ему вернули сто ренских. Но мужик ни в чем не признавался.

– Понимаете, господин судья, – сказал он, – такой уж я незадачливый, что все меня обирают, каждый рад с меня живьем шкуру снять. На людей работаю, и ничего у меня нет. Да им только волю дай, они и одежонку последнюю с меня снимут. Вон этот, к примеру, готов сказать, что и полушубок на мне не мой, а его. – Он указал пальцем на того, что одолжил ему в корчме полушубок.

– Да он мой и есть! – закричал тот.

– Вот видите, господин судья! – продолжал хитрец. – А тот, с ним рядом, готов и сапоги у меня с ног стащить! – Он указал на владельца сапог.

– Да ведь это мои сапоги, господин судья! – воскликнул истинный владелец.

– Слышите? – подхватил обманщик. – А третий из их компании, наверно, и шапку рад содрать у меня с головы. – Он указал на того, кто одолжил ему свою шапку.

– Что ты там врешь? Ведь шапка-то моя!

Одураченный судья решил, что этого мужика все сговорились ограбить средь бела дня. Он прогнал еврея и всех остальных, а мужика оправдал. Так что у того осталось все: седло золотое с золотыми стременами, сто ренских, шуба, сапоги и шапка. С тех пор он стал богатеть, потому что плутовал вовсю.

84. О ксендзе и его органисте

У одного ксендза было две свиньи. На них зарился органист, да не знал, как прибрать их к рукам. Долго он раздумывал над этим. И вот однажды ночью накалил докрасна железный прут, прокрался к свинарнику и через дыру сунул прут прямо в рыло одной из свиней. Потом как ни в чем не бывало отправился спать.

Утром служанка ксендза понесла корм в свинарник, открыла дверь и остановилась как вкопанная: свинья мечется по хлеву, бросается прямо на стены. Испугалась служанка, побежала к ксендзу:

– Пан ксендз! У нас свинья взбесилась!

– Тут уж ничего не поделаешь, если взбесилась – на все воля божья. Только кто нам ее заколет? Может, органист? Надо позвать его.

Пришел органист.

– У меня взбесилась свинья, – говорит ему ксендз. – Не смог бы ты, пан органист, заколоть ее и зарыть у себя в огороде?

Органист заколол свинью и зарыл, а ночью откопал и освежевал ее.

Когда все мясо было съедено, органист решил добраться и до второй свиньи. Снова раскалил он железный прут и прижег им рыло оставшейся свиньи.

Утром служанка принесла корм, а свинья визжит в закуте и грызет все подряд и на служанку бросилась. Прибежала служанка к ксендзу и говорит:

– Пан ксендз, и вторая свинья взбесилась.

Огорчился ксендз, но сказал:

– Кто бы нам заколол ее? Разве что органиста опять попросить.

Пришел органист, ксендз ему все рассказал. Как и в первый раз, органист заколол свинью, зарыл ее у себя в огороде, а вечером откопал и освежевал; каждый день на обед была у него свинина.

Как-то служанка заметила у органиста куски свежей свинины, пришла к ксендзу и сказала:

– Сдается мне, пан ксендз, органист нашей свининкой лакомится. Похоже, его рук дело, что наши свиньи взбесились.

– Ах, милая, вот бы это проверить!..

– А чего ж! Вы собирайтесь в дорогу, а меня закройте в сундуке и прикажите отнести его к органисту. Если спросит, что в сундуке, скажите – одежда, чтоб воры не украли. А я услышу все, о чем будут говорить у органиста.

Ксендзу это понравилось. На другое утро он спрятал служанку в сундук, сам уехал, а сундук велел отнести к органисту.

На обед детям органиста подали целую миску супа с мясом и поставили на сундук. Как стали ребята препираться и драться из-за еды – опрокинули миску, и суп через щели протек прямо в сундук на голову служанке и ошпарил ее. Не стерпела она – завертелась и стала проситься, чтоб ее выпустили. Органист подобрал ключ, поднял крышку, а в сундуке – служанка ксендза. Он сразу понял, в чем дело, и задушил служанку, а в рот натолкал ей пряников и сыра, которые она прихватила с собой.

На следующий день ксендз вернулся домой, и органист сразу же принес ему сундук. Открыл его ксендз и схватился за голову: там мертвая служанка.

«Воздуха ей не хватило, – подумал он, – да к тому же объелась, потому и задохлась. Как же ее теперь похоронить? Придется просить органиста».

Пришел органист, ксендз ему и говорит:

– Подозревали мы, что ты ел мясо тех бешеных свиней. Служанка моя и решила подслушать, что у тебя говорят. Влезла в сундук, да, видно, объелась сыром и пряниками и задохлась. Схорони ты ее где-нибудь, чтоб люди не видели. Я тебе хорошо заплачу за это.

– Согласен, – говорит органист. – Только сперва деньги давайте.

Хочешь не хочешь, а деньги пришлось выложить. Спрятал органист деньги, сволок служанку за волосы в погреб, где была картошка, и бросил – пускай лежит. А ночью он вытащил ее из погреба, приволок к дому ксендза и поставил перед окном, а сзади палкой подпер. Сам же спрятался за ней и постучал в окно.

Проснулся ксендз, прислушался – кто его будит.

– Кто там? – спросил он.

– Это я, служанкина душа, – отвечает органист.

– Чего ты хочешь?

– Отдайте органисту те деньги, что у вас под подушкой, пан ксендз, ведь я на него напраслину взвела.

Испугался ксендз.

– Иди, иди, душа, завтра же отдам, – ответил он. Органист спрятал служанку. Ксендз лег спать. На другой день позвал он органиста и добавил ему еще немного денег за то, что тот похоронил его служанку.

На следующую ночь органист снова притащил труп служанки к дому ксендза и опять постучал в окно. У ксендза сна как не бывало.

– Чего ты еще хочешь, душа? – спросил он.

А органист говорит:

– Отдайте, пан ксендз, органисту мою одежду и денег еще прибавьте. Ведь я на него напраслину взвела.

– Иди, душа, иди. Завтра он все получит.

Органист снова бросил бабу в погреб. Днем ксендз пригласил его к себе и отдал всю служанкину одежду, да еще и денег прибавил.

Вечером ксендз собрался куда-то в дорогу и велел запрягать кобылу. Об этом узнал органист. Выволок бабу из погреба, посадил на молодого жеребенка той кобылы и привязал, чтоб не свалилась, а в руку бабе сунул нож. Как только ксендз выехал за околицу, органист выпустил жеребенка, тот заржал и во весь дух помчался за матерью. Увидел ксендз, что кто-то за ним с ножом скачет, испугался, кричит кучеру:

– Поворачивай домой! Кто-то за нами с ножом едет.

Сам же со страху лег в телегу и с головой укрылся, а баба верхом на жеребенке носится вокруг телеги, ножом размахивает.

Подъехали ко двору ксендза. Органист поймал жеребенка, отвязал служанку и спустил ее снова в погреб. А ксендз, как только прибежал домой, велел позвать органиста.

– Дорогой мой, ты, наверное, плохо закопал служанку, – говорил ксендз. – Ее душа все время меня преследует. Привали ее получше, я тебе заплачу.

– Ладно, – ответил органист. – Только сперва деньги подавайте.

Расплатился ксендз, и с тех нор его уже никто не пугал.

Только на другую ночь в огороде сапожника органист срезал несколько кочанов капусты и унес их домой. А днем тот обнаружил пропажу и заголосил. Тогда ночью органист снова вытащил бабу из погреба, приволок в огород к сапожнику и установил ее на подпорках. В одну руку он ей сунул тесак, а другой она уперлась в кочан капусты.

– Надо посмотреть, не ворует ли кто капусту, – решил сапожник и выглянул из окна. – Ух ты, какая-то баба в огороде капусту режет.

Схватил он палку, помчался к бабе и что было мочи ударил ее раз, а потом другой. Подпорки упали, и баба грохнулась на землю. Сапожник с перепугу решил, что это он убил ее. Со всех ног кинулся он к органисту и просит похоронить бабу.

Органист воскликнул:

– Вот хорошо, что ты рассказал мне об этом, теперь я тебе задам! Это ты, наверное, служанку ксендза убил. Она недавно к тебе пошла. Подожди, шельма, я расскажу ксендзу!

Сапожник еще больше затрясся, просит органиста никому не рассказывать, а за это обещает все, что тот захочет. Органист поломался, а потом сказал:

– Ладно, похороню и никому не скажу об этом, но ты за это должен всю жизнь бесплатно мне и моим детям шить сапоги.

Делать было нечего – сапожник согласился. Сразу же был написан договор. Органист схоронил бабу и с тех пор никого больше не пугал.

Так органист двух свиней съел, и до конца жизни были у него даровые сапоги.

85. О смерти, что была кумой

Жил тогда в наших местах разный народ – дурной и хороший. И объявили тут рекрутский набор. И богачи и бедняки бежали от него куда глаза глядят. Много людей ушло в глухой лес. Богатым-то хорошо жилось, а бедный стонал да жаловался. Оказались в тех дремучих лесах два брата, одного звали Войтек, а другого – Юзек. Войтек был богачом, а Юзек – бедняк бедняком, и к тому же народила ему баба кучу детей. Уж двенадцать было, а тут еще тринадцатый на свет появился. Хотелось бедняге денег заработать, бился он с утра до вечера как лошадь, но нужда его совсем одолела. Пошел он к Войтеку и говорит:

– Послушай, пан брат! Бог дал мне парня, будь ты ему крестным.

– Ба, – отвечает брат, – два раза уже кумовал у тебя, а теперь я не дурак идти третий раз крестным к нищему.

Опечалился Юзек и направился по соседям звать того да другого в кумовья; да кто захочет иметь дело с бедняком, у которого нет денег даже на угощение? И вот стоит мужик у леса, причитает и жалуется, а тут подходит красиво разодетая женщина и спрашивает, чего это он так горюет. Сначала Юзек не хотел рассказывать, потом все же поведал про свое горе. Слушала она, слушала, ничего не отвечала, а потом и говорит:

– А знаешь ли ты, кто я такая? Я – смерть. Если не боишься, то пойду к тебе кумой.

Бедняк не раздумывал долго.

– Ха, – говорит, – ты ведь не разбираешь, кто нищий, кто богатый: видать, ты справедливая. Так будь же у меня кумой.

– Хорошо, – отвечает смерть. – Завтра приду к костелу, узнаешь меня по белой повязке на голове.

На другой день брели вместе по дороге смерть-кума и Юзек и долго рассуждали про всякое. Вот очутились они у глубокого оврага, смерть остановилась и говорит:

– Ты, кум, тут оставайся, а я дальше пойду – мне спешить надо. А для крестника моего – спустись-ка ты в этот овраг, там черный пес привязан, подземелье сторожит. Ты его не бойся, возьми себе один мешок с дукатами, только больше смотри не трогай.

Бедняк забрал огромный мешок, какой только мог дотащить до дому. У него аж сердце запрыгало от радости, как высыпал в избе золотые монеты. Мужик тут сразу накупил всякой еды: хлеба белого, сластей – и давай угощать соседей. Забежала к Юзеку жена богача, увидела все это да еще подсмотрела за печкой золотые дукаты. Откуда такое богатство у нищего? Вернулась быстрехонько в свою хату и ну расписывать мужу все, что видела. Войтек удивился и отправился к брату. Издалека еще ему кричит:

– Здравствуй, братенек мой!

Забрался к бедняку в халупу и наелся, напился сладко, а как соседи да кумовья повышли, Войтек и говорит:

– Не верил я своей бабе, когда она мне рассказала обо всем. А теперь вот сам вижу, что великое богатство у тебя, брат. Кто тебе дал, говори скорей!

Юзек не хотел выкладывать брату секрета и так плел ни то ни се. Но тот тоже был не дурак. Хотел знать все доподлинно и даже пригрозил Юзеку выдать его судье. Пришлось бедняку рассказать про смерть и про овраг, где спрятаны были мешки с дукатами. Подскочил от радости Войтек, что так ловко выведал все, и на рассвете поехал туда со своей бабой. А когда приехали, Войтек сам полез в овраг. Но только добрался до подземелья, черная собака бросилась на него и разорвала на куски. Жена побежала прочь и свалилась в пропасть.

Юзек стал богачом и жил долго, и уже пришло время отдавать сына смерти. Сидит он раз возле своей прекрасной халупы, а тут – на, идет кума-смерть:

– Как живешь, кум, что тут слышно у вас?

– Все ладно. А у вас чего хорошего?

– Да вот, срок кончился, пришла за крестником.

Приуныл Юзек, стал просить, чтобы кума-смерть подождала еще. А когда та не захотела, не пожалела своего крестника, Юзек сказал:

– Ну, тогда идите сюда, кума-голубушка.

И ведет ее, будто в халупу, а сам пихнул куму в бочку, захлопнул донцем, зашпунтовал топором – щели не оставил. Быстро – бочку на повозку, четырех коней запряг и через лес – к реке. Сбросил бочку в воду, а сам – домой, и долго жил припеваючи вместе с сыном.

86. Как два хлопа вместо кобыл поменялись женами

Старый Тестковян из села Быстрова не пошел в костел, потому что на той неделе был он в Истебном. Жена его крутилась по избе, а он сидел на лавке, думал о чем-то и помалкивал. А потом вдруг и говорит:

– Марина, свари чего-нибудь, нужно мне съездить по делам.

– По каким это делам понадобилось тебе ехать?

– По каким? Да в Цешин, на ярмарку, завтра первый понедельник, продам, пожалуй, нашу кобыленку, а куплю другую лошадь, получше.

– Ну, твое дело, как знаешь! – говорит баба. – Только смотри, не вышло бы так, что лешего продашь, а черта взамен получишь. Вот отварю тебе кусок свиной ноги, и поезжай.

Хлоп налаживает бричку, запрягает в нее лошадь, а баба сварила кусок свинины, подала ему выстиранную рубаху. Он положил в бричку охапку сена, всыпал в мешок сечки с охвостьем, вернулся в избу, набрал из чугуна воды в рот, полил на руки и умылся немного, вытерся рукавом и пригладил ладонью волосы. Потом стянул с себя грязную рубаху, надел чистую и сел за стол чего-нибудь поесть. Жена поставила на стол одну миску с похлебкой, другую – с картошкой, а третью – с капустой и говорит:

– Вот, ешь, а остаток заверну тебе в тряпицу, будет чем закусить в дороге.

Когда жена приготовила ему все, был уже полдень. Конь тоже съел свой корм. Тестковян и говорит:

– Только бы благополучно добраться до Кемпы, а там уж лошадь сама до Терновского дойдет, дорогой можно и поспать, а утречком, смотришь, и на базаре буду.

Сел в бричку, попрощался с женой, перекрестился и тронулся вниз, с горы.

Пусть пан бог всякого сохранит от такой дороги, какая была от Быстрова на Кемпу. Но Тестковян все-таки не вылезал из своей брички. Тормоза у него были хорошие, и кнутом пришлось поработать. Все бока отбило мужику на выбоинах, трясло его по пням да по кореньям, едва не перевернуло. Наконец выехал он на ровную дорогу и говорит:

– Теперь можно спать. Времени хватит – остановлюсь, пожалуй, в корчме, выпью четвертушку и поеду прямо в Терновский.

Приехал, коня привязал к столбу, зашел в корчму и говорит:

– А налейте-ка мне четвертушку.

Корчмарь налил, поставил перед ним, а Тестковян, счастливый, что уже выехал на ровную дорогу, сидит за своей четвертушкой, попивает и размышляет о чем-то. Тут подъезжает старый Корбас с Хыртявы и видит, что стоит лошадь, мордой к Яблункову; Корбас сообразил, что кто-то едет на ярмарку; он и сам туда же ехал. Вваливается в корчму, здоровается и видит там Тестковяна. Вот Корбас его и спрашивает:

– Ха, куда это ты едешь?

– На ярмарку в Цешин, хочу свою кобылку продать, а какую-нибудь другую лошадь купить.

– А словно бы тебя пан бог мне послал – я ведь тоже за тем еду. У меня-то коняга хорошая, да ростом не вышла. Эй, хозяин, налейте-ка и мне чистой четвертуху.

И тут-то у приятелей языки развязались. Посудили, порядили про коней, про погоду, про баб, про хозяйство, а как выпили свои четвертушки, заказали еще по другой – время-то у них было. Потом один и говорит:

– Ну, скоро поедем, вот только еще выпьем четвертушку напополам. Эй, хозяин, налей-ка!

А корчмаря не надо два раза просить – тут же им четвертуху наполнил, мужики сидят и пьют, а как добрались до дна, Тестковян и говорит:

– Раз ты заказал пополам, то теперь я тоже закажу. Налейте там еще одну!

И опять им четвертинку подали.

И вот сидят они, пьют, а Корбас и скажи:

– Ха, за каким дьяволом едем мы в город? Лошади у нас хорошие, а мы хотим от них избавиться. Посидим-ка мы еще тут час-другой, выпьем еще толику и поедем по домам.

А Тестковян и отвечает:

– Да, пожалуй, и верно, приятель; только что вот нам бабы скажут?

– Бабы? – спрашивает Корбас. – У тебя добрая кобыла, и у меня добрая кобыла, ну вот мы и поменяемся, бабам нашим скажем, что нам по дороге попались хорошие лошади, вот мы и продали своих, а тех, хороших, купили.

– По рукам, – говорит другой. – Пошли перепряжем кобыл, а потом выпьем магарыч.

Пошли хлопы на двор, перепрягли кобыл и опять сели за стол, и пили до тех пор, пока стало темно и на дворе и в головах. Да и корчмарь уже видит, что хватит, и провожает их домой.

Расплатились хлопы, он их вывел и помог каждому сесть в бричку. Четвертушек-то они насчитали немало. Рассадил их по своим бричкам, дал в руки вожжи, они и поехали. Только долго они сидеть не могли, в головах-то шумело. Опустили мужики вожжи, да и заснули в бричках, а лошади пошли сами. Корбасова лошадь везла Тестковяна в Хыртяву, а Тестковянова – Корбаса к Быстрову. Хлопы спали, так уж, знаете, им хорошо спалось: на ухабах и выбоинах трясло и укачивало. А лошади сами и подъехали каждая к своему дому и против сеней встали. А надо вам знать – у нас тут халупы везде одинаковые и постели – напротив дверей. Как брички перестали прыгать на ухабах, хлопы и пробудились, а в головах у них еще шумело, они и не рассматривали, что да как. Каждый, как приехал, слез с брички и – прямо в дом. А бабы-то впотьмах и не распознали, что это не их мужики, только каждая подумала: «Сегодня-то я тебе ничего не скажу – и так в голове есть, – а уж утром, когда немного повыветрится, жди».

Еще сапоги им с ног стянули и легли. И они спали.

И вот утром, как начало светать, смотрит баба, не проснулся ли хлоп (а то у нее уж язык чешется), и дивится, что мужика своего признать не может. Взяла баба лучину, разожгла, посветила и видит, что мужик-то не ее.

– Это кого черти тут принесли?

Хлоп открывает глаза и тоже дивится, видя чужую бабу, и говорит:

– Что это за баба лезет тут к моей постели?

Оба смотрят друг на друга, глаза таращат. Встал тут хлоп, посмотрел в окно и теперь только пришел в себя, расспросил бабу обо всем и собрался уезжать. А баба нажарила солонины и накормила мужика. Он поел и поблагодарил ее, сел в бричку и поехал.

Так было и в Хыртяве и в Быстрове. Как спустился Тестковян с Хыртявы к Быковцу и подъезжает к Кемпе, видит – едет от Быстрова Корбас на его кобыле. Поздоровались мужики сердечно, пошли опять в корчму, сели за стол, велели налить себе, и пошла беседа, как кто выспался, чем поснедал, а больше всего смеялись они, что хотели променять кобыл, а поменялись бабами.