Текст книги "Польские народные легенды и сказки"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

106. Тяжба двух хозяев

В одной деревне, где-то около границы, жили двое хозяев. А были они соседи, и жилища их стояли рядом, а поля проходили одно возле другого, и во всю длину между ними тянулся глубокий ров. По краям того рва были высокие валы, так что никакая скотина не могла перейти с одного поля на другое, перелезть через ров. И жили эти два соседа в мире и согласии до поры.

Долго так они в мире жили, пока в одно лето не оставили оба участка у рва нераспаханными. Оставили они их под пастбища и пасли себе скот. Мартин Тшебела пас на своем загоне коней, а Матусь Гжимала на своем – волов и бычков. И вот один раз неведомо каким способом перелез молодой бычок через ров к коням и там остался. Утром рано пошли хозяева по свою скотину, чтобы гнать ее домой, и увидели, что один бычок пасется на другом поле. Как тут быть? Хозяин бычка говорит соседу, чтобы он ему отдал скотину. А Мартин отвечает, что это его кобыла ожеребилась и принесла бычка. А Матусь ему говорит:

– Этого быть не может, чтобы у кобылы родился бычок.

– А как же мог твой бычок перелезть через ров?

И такую затеяли Матусь с Мартином свару, что пришлось им обращаться в суд, Мартин-то так и не отдал Матусю бычка. И вот, как пришел срок, вызвали их к судье. А был Матусь немного беднее своего соседа и потому шел на суд только со своей правдой; Мартин же нанял себе адвоката. Ну вот. Предстали тяжущиеся перед судьей, тот и спрашивает, как все это случилось. Матусь, значит, и рассказывает, как пасли они всегда свою скотину, как жили в мире и в согласии и как раз, невесть каким способом, перелез бычок на поле соседа через ров и Мартин его себе забрал и не хочет отдавать: кобыла-де его ожеребилась и принесла бычка. Ну, а у Мартина-то адвокат нанятый так ловко повел дело, что Мартин выиграл тяжбу, – значит, будто кобыла родила быка. Но на том не кончилось, так как Матусь уперся и сказал, что он не отступится от своей правды, что бычок его и не мог он родиться от кобылы. А потом еще Матусь начал плакаться, что у него и так немного скотины, а Мартину еще отдали его животину, и теперь у него совсем мало осталось, – видно, нет на земле справедливости. Вот судье стало жаль мужика, и он сказал:

– Матеуш, сделайте одну вещь, и если сумеете, то дело ваше будет выиграно. Явитесь ко мне завтра, но чтобы вы не шли, не ехали и были не голым, не одетым.

Мужик опечалился и направился домой. А пришел, его спрашивают дома, как в суде порешили. Рассказал он своей жене и своим детям, что проиграл дело, а Мартин выиграл. И судья, мол, задал такую задачу, чтобы назавтра явиться к нему и ни идти, ни ехать и быть ни одетым, ни голым. И так кончил:

– Что же мне делать? Бедный я Матусь!

А была у него дочка, мастерица на все руки и умница. Она быстро сообразила, как отцу помочь, и говорит:

– Не бойтесь, татусь, я вам посоветую, как быть. Вот что: возьмите козу и садитесь на нее, а ноги у вас до земли достанут. Вот и получится, что не едете, раз ноги пойдут по земле, не идете, раз на козе верхом. Так одно выполните. Ну, а другое условие: чтобы и одетому быть и не одетому, – накиньте на себя сак, чем рыбу ловят, вот и получится – вроде одеты, а через него видать вас.

На другой день Матусь и в самом деле взял козу, сел на нее, закутался в сак и вроде одет, вроде нет. И так прибыл к судье, как он велел. Судья увидел мужика и говорит:

– Хорошо, Матеуш. Одну задачу выполнил. Только это еще не все; решишь другую, тогда отдам тебе бычка.

Приуныл Матусь – какая еще будет задача? А судья ему и говорит:

– Должны вы мне завтра не принести, не пригнать подарок и ногами чтобы он не шел.

Пошел хозяин снова домой в печали и опять рассказал дочери, а она ему посоветовала:

– Возьмите, татусь, пару голубей и несите их в корзине. А когда подойдете к дому судьи – выпустите, и тогда получится, что вроде вы ему не принесли подарок, не пригнали, потому что голуби выпорхнут.

И вот, как судья увидел это, говорит мужику:

– Ну и умный же и ловкий вы, Матеуш. Скажите, однако, мне: кто вам отгадал мои загадки?

А Матусь на это:

– Дочка меня научила.

«Ну, это хорошо – значит, она очень умная девушка», – подумал судья и говорит Матеушу:

– Когда она такие задачи решает, то я бы, пожалуй, на ней женился.

– А что же, если у пана судьи такое намерение, я не противлюсь.

– Тогда велите ей прийти ко мне, надо мне ее посмотреть. Как только женюсь на вашей дочке, так вам Мартин бычка отдаст.

Тут только Матусь хватился и говорит:

– И все это того не стоит, сколько мне потом заботы будет. Ведь Мартин-то решит, что я на бычка променял дочку.

На том дело кончилось. И прошло сколько-то там времени, и вот раз Матеуш заметил, что судья ходит их дорогой, прогуливается как раз там, где тянулся большой ров. А через тот ров был мост, и мужик задумался, что бы тут такое учинить, чтобы найти свою правду, вернуть бычка. А дочь ему так посоветовала:

– Как судья будет тут опять прохаживаться, вы возьмите сак и повесьте его на мосту, а сами полезайте в ров и бейте шестом по воде, будто бы рыбу загоняете в сак. Когда же судья спросит: «Что ты тут, мужик, делаешь?» – то вы ему ответьте: «Вельможный пан судья, ловлю рыбу».

Ну и вот. Только высмотрел мужик, что судья идет на прогулку, – взял сак, повесил на мосту, а сам влез в ров и лупит шестом, чтобы рыбы снизу лезли вверх, в сак. Этим временем судья проходит мимо и видит, как мужик хлещет шестом по луже. Вот судья его и спрашивает:

– Что это вы, отец, там делаете?

– А вот, вельможный пан судья, ловлю рыбу, хочу загнать ее в сак.

А судья ему и говорит:

– Это же невозможно, чтобы рыбы шли на мост в сачок.

А Матеуш отвечает:

– Как это невозможно, чтобы рыбы шли на мост? Если у кобылы родился бычок, то и рыбы пойдут на мост. А вот коли рыба не пойдет на мост, то, пан судья, и кобыла не могла принести бычка.

И только после этого судья задумался и присудил Матеушу его бычка, что влез на Мартиново поле. Тут кончилась наконец тяжба двух хозяев, то есть Мартина Тшебелы и Матеуша Гжималы.

107. Кузнец и ксендз

Пришел однажды ксендз к кузнецу и попросил его что-то отковать. Взялся кузнец за дело: накалил железо, выковал, что было нужно, и бросил раскаленную железку на землю. Ксендз расплатился и, собравшись домой, голой рукой схватил еще горячую железку и, конечно, ожегся. Заохал ксендз, а кузнец говорит:

– Как это можно: ксендз, а ничего не смыслит, дурной какой-то…

Позвал он своего четырехлетнего сынишку и велел подать железку. Прежде чем взять, мальчонка плюнул на нее – проверить, не горячая ли.

Увидел ксендз и сказал:

– Вот это здорово!

А кузнец ему:

– Видите, сын кузнеца умнее ксендза.

Пришел ксендз домой. Служанка подала ему обед. Вспомнил ксендз сынишку кузнеца и решил плюнуть в суп – проверить, не горячий ли. Плюнул – не зашипело. Тогда он зачерпнул полную ложку, собрав сверху пожирнее, и обжег себе язык. Бросился он в кухню отругать служанку, зачем такой горячий суп подала. Она в это время наливала в таз теплую воду – собиралась мыться.

– Я сперва проверяю, паи ксендз, не слишком ли горячая, и только потом моюсь, – сказал она и попробовала воду пальцем.

С тех нор, прежде чем есть суп, ксендз всегда совал туда палец.

108. Как наказать волка

Один молодой крестьянин, сын зажиточного хозяина, ни за что не хотел жениться. Думалось ему, что слишком ранняя женитьба частенько добром не кончается. Совсем другого мнения был его отец. Он не уставал твердить сыну, что неженатый хозяин немногого стоит, – недаром же говорится, что изба тремя углами на хозяйке держится и только четвертым – на хозяине. Притом жену брать надо смолоду, поздняя женитьба – дьяволу потеха. Уговаривал, уговаривал отец сына – и своего добился: привел сын жену в дом. Да не повезло бедняге. Баба попалась злая, сварливая, неуживчивая – сущая ведьма. Хозяйка она была никудышная, а непременно хотела всем верховодить. Что муж привозил в дом возами, то она умудрялась выносить из дому под фартуком. С утра до вечера они бранились и спорили из-за всякого пустяка. В доме, где прежде жили так тихо и мирно, теперь был ад кромешный. Муж под любым предлогом уходил из дому и возвращался скрепя сердце только поздно вечером.

Как-то ранней весной отец и сын поехали пахать участок поля, которое находилось среди леса. Каждый привел своего вола, и они запрягли обоих вместе, чтобы работа лучше спорилась. В полдень отец с сыном пошли домой обедать, а волов оставили в лесу. Привязали их к елям, подбросили каждому по охапке сена. И надо же беде случиться: рыскал в том лесу волк и учуял свежину. Вцепился он одному волу в горло, загрыз его, потом и другого сожрал всего, до косточек.

Воротились мужики после обеда, смотрят – нет на месте их волов. Искали, искали – и что же нашли? В одном месте – полхвоста, в другом – голова, в третьем – копыта да кучка требухи. Тут догадались они, что это волчья работа. Выследили разбойника и накрыли его в чаще, он до того нажрался, что с места двинуться не мог. Одолели его мужики без труда и стали советоваться, какую бы ему придумать кару посуровее. Отец сказал, что лучше всего зажать волку хвост в тяжелой расщепленной колоде и уморить его голодом. Но сыну казалось, что и этого мало.

– А знаешь что, отец? – сказал он вдруг. – Давай ничего ему не сделаем, только женим! Вот это будет пострашнее самой жестокой казни!

109. Как хлоп отучил свою бабу драться

Одна баба била своего мужа, и он ничего не мог с ней поделать; приходилось выполнять все, что ей ни взбредет в голову. Однажды на пасху она велит ему свезти на ярмарку трех баранов, купить за них всего к празднику, а самих-то баранов обратно привезти. И еще наказала узнать, о чем судачат на ярмарке.

Хлоп, который бабы очень боялся, не стал перечить, хотя знал, что ему ничего не удастся сделать: как можно за баранов все купить и обратно их домой привезти? А не перечил он потому, что иначе баба его бы побила.

Вот едет он и голову ломает – как выполнить волю своенравной бабы? Уж очень он боялся взбучки от нее. А как добрался до города, совсем опешил – стоит дурак дураком, не знает, что предпринять. Вдруг подходит к нему какой-то горожанин и спрашивает, чего он нос повесил. Хлоп сперва не хотел говорить, что у него такая баба, но горожанин продолжал выспрашивать. И вот хлоп рассказал ему про свое горе: о том, что баба наказала всего привезти, а он-де не знает, как поступить.

– Э-э, не горюй, дружище, я тебе помогу, – сказал горожанин.

Велел он хлопу везти баранов в лавку, там остриг их и вернул обратно, а за шерсть дал мужику все, что баба наказала купить.

Обрадовался мужик, что теперь баба не отдубасит его, когда он домой вернется, и собрался было в обратный путь, да вдруг припомнил, что ему надо узнать еще, о чем на ярмарке судачат.

Нашел он того горожанина-лавочника и спрашивает у него, как быть.

– И ты не знаешь, что ответить своей бабе, когда она спросит, о чем судачат на ярмарке?

– Да ведь как же! Моя баба умная и сразу догадается, если я ей навру, – ответил хлоп.

– Если она тебя спросит, – говорит горожанин, – так ты ей скажи: судачили, мол, о том, что если баба бьет своего хлопа, то у нее будет еще большая власть над ним, стоит ей только засунуть голову себе под колено.

Обрадовался хлоп, что исполнит он все наказы своей бабы и та его не побьет.

Приехал он домой и отдал бабе покупки. Снимает баранов с телеги, а она спрашивает:

– А о чем на ярмарке судачили?

– Да вот сказывали, что если которая баба бьет своего хлопа, то у нее будет еще большая власть над ним, стоит ей только засунуть голову себе под колено.

Обрадовалась баба, что еще сильнее теперь будет, пошла в сарай, села в закроме и давай засовывать голову себе под колено. И так и этак – ничего не получается. Но наконец удалось ей как-то закинуть ногу на шею, и голова оказалась под коленом. И тут хлоп как начнет стегать ее веревкой, а она голову вынуть не может. Поняла баба, что обвели ее вокруг пальца. А хлоп знай стегает да стегает. Только когда отходил как следует, высвободил ей голову из-под колена.

С тех пор баба уже его больше не била.

110. О хлопе, который умирал

Одному хлопу гадалка предсказала, что он умрет, стоит ему трижды испустить дурной дух. Затужил хлоп, думает: «Я уж так привык к этому, как же тут удержаться!»

Наконец решил, что работать ничего не будет, – может, тогда и обойдется.

В это время как раз нужно было молоть зерно, но побоялся хлоп, что, если будет сам молоть, испустит дух. Вот он и думает: «Свезу на мельницу, и дело с концом».

Но и на мельницу ехать страшно: придется зерно подносить, тяжесть поднимать – так и до греха недолго. Помрешь – и мука не нужна будет. А работника, на ту беду, нет. Выходит – нужно ехать. Да и жена просит: поезжай, мол, но остерегайся, понемногу зерно носи, так, может, и смелешь.

Как пристала к нему баба, сама лошадей запрягла, сама нагрузила на телегу мешки и кадки с зерном, – оставалось садиться и ехать. Поехал хлоп. Вдруг на дороге – канава. Как тряхнуло телегу, так и не смог он удержаться – первый раз испустил дух. Чуть не заплакал хлоп, лишь тем себя утешил, что теперь будет еще осторожнее, а как привезет муку домой, так и вовсе делать ничего не станет – ляжет и будет есть.

Приехал он на мельницу, заплатил мельнику за работу, а сам только наблюдает, чтоб помол был хороший да чтоб зерно не украли. Смолол мельник зерно, сложил все на телегу, хлоп сел и поехал обратно.

Кони бежали резво. Подъехал хлоп снова к канаве, а сам все думает, как бы сдержаться. Но не тут-то было: колеса в канаву, а он – тр-рах! – и второй раз испустил дух. Снова чуть не заплакал с досады, да потом решил, что все равно – делать нечего.

– Теперь уж не вернешь! – утешал себя бедняга.

Двинулся снова в путь, а сам только думает, как бы третий раз сдержаться, чтобы хоть домой вернуться да муку-то съесть, а там будь что будет.

Да где там! Подъехал он к пастбищу. Дорога в гору, грязь, – коням тяжело, а он слезать не хочет, боится, чтоб в третий раз беды с ним не случилось. Но вытянули кони, остановились. Хлоп как стеганет по ним кнутом, да тут и в третий раз из него дух вон.

Заголосил мужик:

– Ой, смерть моя пришла! – А потом думает: «Зачем я муку домой повезу, если мне ее есть не придется, все равно умру? Из-за жены помираю, это она меня на мельницу прогнала. А раз мне есть не придется, пусть и ей не достанется, раз уж она такая умная!»

И начал сбрасывать мешки и кадки на землю, потом лег возле мешков и лежит. Помирает.

А тут неподалеку свиньи паслись, подобрались к мешкам, давай рвать их да муку уписывать. А хлоп лежит и стонет жалобно, хотя у него ничего не болит, да на свиней покрикивает:

– Был бы я живой сейчас, я бы вам показал! «У-у – волки идут!»

А свиньи и ухом не ведут – знай уплетают.

В ту пору ехал какой-то мужик на телеге и еще издали слышит стоны и крики. «Больной, что ли?» – думает. Подъехал ближе и слышит, что хлоп стонет.

Мужик спрашивает:

– Что с тобой?

– Ой, не спрашивай! Конец мой пришел!

Догадался тут мужик, что болезнь-то притворная, поднял с земли кнут и давай стегать хлопа. Стегал, пока тот не вскочил на ноги, забросил на телегу кадки и мешки, что свиньи еще испортить не успели, погнал во всю прыть домой.

Проходит неделя, другая, а он жив и здоров, только спина от кнута побаливает.

Смекнул тогда хлоп, что обманула его гадалка. Локти готов был кусать, да уж не вернешь муки-то, что свиньи сожрали да рассыпали.

С тех пор перестал хлоп гадалкам верить.

111. Про пана, который все потерял

Жил когда-то пан – богач, каких мало. Были у него леса громадные – дубовые, буковые, сосновые, – много земли и фольварков, а на тех фольварках – все, что только человеку нужно. Да, добра у пана было много, слишком даже много.

Но пан этот сильно пил. И пропил сначала леса, потом земли, а там и усадьбу и все свое имущество. До тех пор пьянствовал, пока не разорился вконец.

А когда потерял все, что имел, сел он в кресло и велел позвать лекаря.

Приехал лекарь, осмотрел его, обстукал, выслушал, велел язык показать, а потом головой покачал и говорит:

– Не нахожу я у тебя, пане, никакой болезни, ты здоров, как рыба в воде.

– Загляни-ка ты, доктор, мне в горло, – сказал пан. – Там наверняка увидишь что-нибудь.

Разинул он рот как можно шире. Лекарь смотрел, смотрел.

– Нет, – говорит, – в горле у тебя ничего такого нет.

– Да ты гляди как следует! – твердит свое пан. – Там, наверное, что-нибудь да есть.

Лекарь опять заглянул ему в горло, смотрел долго и внимательно, но, как и прежде, ничего не увидел и сказал пану, что он может уже закрыть рот.

Задумался пан.

– Удивительное дело! Ведь через эту глотку ушли мои волы, овцы, все имущество. Уходили поля, дома, деревья, целые леса. Вот я и подумал – авось хоть один сук у меня там застрял, тогда я мог бы по крайней мере посох себе из него вырезать да идти побираться. Ну, раз уж и в глотке ничего не осталось – что поделаешь? Надену суму.

 
И по миру от дома я к дому пойду —
Может, хоть немного съестного найду.
 

Обидел я жену и детей, сделал их нищими. Теперь мне одна дорога – с сумой ходить и петь:

 
Ох ты, водка огневая,
Льешься в горло, как шальная.
Ты от пекла нам дана,
Тебя придумал сатана.
Ох, горилочка-злодейка
Согнала с родной земельки!
 

112. Ксендз и мужик

Один мужик лет тридцать не ходил к исповеди, а был он большой плут, всегда норовил выманить что-нибудь или стащить. Раз говорит он своей жене:

– Завтра пойду к исповеди.

Та согласилась да еще похвалила его. Мужик встал на рассвете и пошел исповедоваться. Приходит к костелу – а там еще закрыто. Он зашел в дом ксендза, заглянул в печь и видит два добрых куска солонины. Стащил он эту солонину, отошел подальше от костела и спрятал у леса. Вернулся потом обратно и видит, что костел открыт. Мужик вошел и уселся на лавку перед алтарем. Ксендз приходит в костел служить мессу, подошел к алтарю поправить лампаду, чтобы лучше светила, а камилавку свою положил на алтарь. Потом пошел в ризницу, а камилавку забыл. Мужик подошел, схватил ее, сложил и спрятал в карман. После мессы ксендз стал мужика исповедовать. Мужик говорит:

– Я вытащил свинью из капусты. – (Это он про солонину, что из щей украл).

Ксендз:

– Правильно поступил, это не грех, это хороший поступок. Ну, что же ты еще сделал?

– Шапку снял у алтаря.

– И это правильно, так и нужно. – (А мужик-то с алтаря украл камилавку).

Ксендз понюхал табак и положил табакерку на исповедальню. Мужику табакерка понравилась, и он стал смекать, как бы ее украсть. Говорит он ксендзу:

– Есть у меня один очень большой грех, но я боюсь о нем рассказать.

Ксендз говорит:

– Не бойся, никакой ксендз ничего тебе не может сделать и об этом грехе никому не смеет сказать, а то ему язык оторвут или отрежут.

Ксендз еще договорить не успел, а мужик – цап табакерку. Ксендз кричит: отдай, мол, а мужик одной рукой схватился за свой язык, а другой водит по нему, показывает, что, мол, ксендз не должен болтать перед людьми, что было на исповеди.

Ксендз застыдился и ничего ему не сказал.

113. О муже, который жену попрекал

Один муж все бранил жену, что он-де от нее помощи не видит, что в хате и делать-то нечего, а она все дома сидит. Наконец жене надоели эти попреки, она и говорит:

– Раз я в хате ничего не делаю, так оставайся ты дома и сделай все за меня, а я за тебя пойду в поле. Но смотри и муку на жерновах смели, и хлеб хорошо вымеси, и курицу с цыплятами устереги, и масло сделай.

Он отвечает:

– Хорошо, хорошо, иди. – А сам думает: «Я за час все это сделаю, а потом буду отдыхать».

Стал он первым делом молоть, а кадушку со сметаной привязал к поясу: хотел сразу и муку смолоть и масло сбить. Вот мелет он муку и масло сбивает, а тут прилетела ворона, расправляется с цыплятами так, что в избе слышно. Он жернова бросил и во двор бежать, тут сметана-то и пролилась – кадушка, что к поясу привязана была, перевернулась. Он – к курице, а ворона уже только двух цыплят оставила. Стал мужик думать, что ему делать, стоит ли стеречь остальных. Взял да и перебил их.

Принялся за хлебы. А тут давай его мухи кусать; как муха его куда жиганет, – он рукой по тому месту. Как увидит, что муха на стену села, – бац туда тестом. Сам весь измазался и стены залепил. Наконец и теста у него не осталось – все ушло на этих мух, что его кусали. Одних перебил, а другие снова над ним вьются. Вот он и думает: «Что бы такое сделать, чтоб от мух спастись?»

Взял и весь измазался в смоле, а мухи еще хуже к нему липнут. Он уж и сам не знает, что ему делать; взял да и помчался в поле к жене.

А та подумала, что это черт, и давай удирать домой. Вбегает в хату, а там такое творится, что и пером не описать: сметана пролита, цыплята задушены, тесто из квашни по стенам расшлепано, печь не затоплена. А ее мужик вбегает следом в хату и говорит:

– Женушка, ты не бойся меня. Это я смолой вымазался, с мухами сладить не мог, чтоб им пусто было. Только я уж теперь никогда не останусь в хате и тебе, женушка, буду верить, что и дома есть работа.