Текст книги "Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)"

Автор книги: Надежда Житникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Ерунда, – предупредил Молох причитания Люциана. – Я и не такие царапины получал, принцесса.

– Какой же ты… – взмахнул рукой генерал и покачал головой. – Ладно. Это ты меня сюда притащил?

– На время, – кивнул Молох. – Дальше я должен был перенести тебя в ближайшую гостиницу, но ты проснулся раньше. Я хотел убедиться, что у Люцифера тоже не хватит сил вернуться в Ад. Буквально вбивал ему, что в Аду пока делать нечего, в его дурную рогатую голову.

– Теперь он здесь чалиться будет? А паники не боишься? Облавы? – вопрошал Люциан, немного замерзая.

– У него хватит мозгов не показываться, чтобы не стать причиной паники. Ему же дороже обойдётся. Так что, я думаю, обоснуется как-нибудь. Потом придёт мстить. Мы будем готовы.

– А с Райвасом что?

– Я вернул всё на круги своя и пошёл на мировую. Всё-таки ящеры не беспричинно отвоёвывают часть Девятого круга. Люцифера там не будет, поэтому должен же кто-то облюбовать это местечко. Дальше тартарианцы будут разбираться именно с Сатаной, решая квартирный вопрос, и нас это никак не коснётся.

Люциан улыбнулся и повернулся к Молоху. Приложил ладонь ко лбу главнокомандующего.

– Ты? Пошёл на мировую? Да здесь явно кто-то сдох. А как же кровопролитная битва и разборки, чья честь запятнана сильнее?

Молох с прищуром усмехнулся самому себе.

– Я слишком часто терял тебя, – проговорил демон. – Я не хочу каждый раз по-новому переживать твою смерть. И физическую, и моральную. С меня достаточно. Я уже понял, чего ты стоишь, и не хочу тобой рисковать. Ты прав, я заболел, и у этой болезни приятное цветочное имя.

Главнокомандующий протянул Люциану чёрно-бордовый цветок. Лепестки бутона представляли собой разнообразие оттенков от самого тёмного до самого светлого снизу вверх.

– Памеранец? – уточнил Моргенштерн. – Они ужасно редкие.

– Да, они растут на могилах влюблённых и являются редкой вещью. Не каждый умирает, испытывая истинную любовь. Сорвал, пока путал порталы.

Молох повернулся к Люциану и задвинул памеранец тому за ухо. Моргенштерн глуповато, но счастливо улыбнулся. Солнце наконец-то начало греть, и демон почувствовал, как припекает колени. Люциан вновь положил голову Молоху на плечо.

– И что теперь?

– Можем поколесить по этому приятному городу? – предложил главком. – У нас есть немного времени. У тебя – так точно. Уж прости, но я забрал всё причитающееся обратно.

– Пожалуй, это одно из самых здравых решений, которые ты принимал, – Люциану всё ещё хотелось есть, и он пытался рассмотреть забегаловку где-нибудь поблизости. – Рад, что ты забрал непрошеный подарок обратно. Место генерала мне нравится гораздо больше.

– Ведь ты так любишь подчиняться, – ухмыльнулся Молох и губами коснулся ароматных чёрных волос Люциана, за что получил лёгкий тычок в бок.

Главнокомандующий грубым движением руки повернул генерала лицом к себе. Люциан с вызовом посмотрел в глаза Молоха, мол, не боишься, что поцелуй будет не таким безобидным, как кажется на первый взгляд? Главком усмехнулся и приблизился. Они соприкоснулись губами в мягком и сухом поцелуе.

Кто-то из прохожих обратил внимание и обронил бранное слово в их адрес. Молох быстро перевёл взгляд на наглеца – и тот подавился невысказанной руганью, вскоре став звать полицию.

– Уходим, быстро, – скомандовал главнокомандующий, решивший всё же не привлекать внимания. Мировая катастрофа не входила в список его ближайших планов, а именно она и произойдёт, если Молох даст себе волю. Главком сдержался и быстро отвёл Люциана к машине.

Моргенштерн пошёл с ним, но перед этим – взял за руку. Молох непонимающе посмотрел на генерала – тот улыбнулся и подмигнул.

– Гей что ли? – хмыкнул главком.

– На себя посмотри, – нагло отозвался Люциан. – Ты чёртов гейский предводитель.

– Я был бы геем, если бы вёл с собой не принцессу, – парировал Молох. – Так что заткнись и полезай в машину.

========== Оказия 29: Жидкое золото ==========

Всё обещало быть успешным. И могло таковым стать.

Сквозь жалюзи в комнату пробивался неяркий свет. В комнате пахло чем-то затхлым и тяжёлым. Воцарился полумрак, в котором приятно переглядываться с собственными демонами, терзающими подсознание. Пожалуй, коньяк – прекрасное пойло на такой случай. Жидкое золото для алчущего копателя. Люцифер алкал и наслаждался горьким послевкусием.

Он ненавидел себя. Презирал за очередной проигрыш.

В зеркале на него смотрел молодой мужчина, разбитый и доведённый до ручки. Как он мог получить всё и потерять в один момент? Всё потому, что он позволил силе опьянить себя. Люцифер забыл, насколько могут быть опасны враги, даже если они слабее.

Лёд в стакане – тучная танцовщица ночного клуба в полупрозрачном платье. Отвратительный образ, если коньяк – жидкое золото. Разве это Люцифер заслужил? А почему нет? Может быть, карма существует, и вот – её плоды.

Может, действительно стоит оставить всё к чертям собачьим и забыться в алкоголе? Депрессия в отчуждённо белых перчатках ожидала момента, когда можно будет копаться в тёплых внутренностях. Люцифер не хотел даже смотреть на неё, на больничные светильники – тем более. Доктор его души – кривозубая депрессия с жадным взглядом. Она посмеивается, не давая дверям захлопнуться. Люцифера тянет в эту трясину, и он медленно погружается в её омерзительные объятия.

Вельзевул сидит напротив. У него внимательный и изучающий взгляд. Он похож на верную собаку, которую сколько ни бей – она вернётся. Хозяин хотел бы повесить её на поводке, да вот всё решимости не хватает закончить нелепый и наивный рассказ о верном псе. Вельзевул, несмотря на это, одновременно кажется и таким родным, и таким холодным. Хочется вкусить его, но Люцифер понимает, что на нём уже слишком много грязи для таких широких жестов. Вельзевулу будет противно.

Люцифер откидывает голову, пьяно улыбаясь. Губы растягиваются, и ранка лопается – снова сочится кровь. Приятный подарок от Молоха, которого ему бы тоже хотелось вкусить. Падший будто до сих пор чувствовал прикосновение кулаков к своему лицу. Последняя встреча принесла столько насилия, что долго не хотелось вообще шевелиться. Это он так за Люциана заступался. Интересно, Вельзевул тоже на такое способен?

– Вельзевул, – тихо зовет его Люцифер.

– Гм? – мужчина поднимает голову.

– Как же я всё ненавижу, – проговаривает падший ангел, вздыхая. – Всё от Молоха и до всякой мелкой сошки.

– Потому что оно всё не твоё? – сухо интересуется Вельзевул.

Иногда Вельзевул становился кем-то вроде совести для Люцифера. Жаль только, что её услуги были ни к чему. Одной совестью сыт не будешь, а падшему хотелось всего и сразу. Может, Молох ему действительно не по зубам? Что ж, прискорбно.

Как хотелось оказаться на вершине. Рассмеяться врагам в лицо. Жить без этого осуждающего Вельзевуловского взгляда. Иногда кажется, что он смотрит – и режет, препарирует, раскладывает каждый проступок на мельчайшие детали. Люцифер не понимал, что не так. Почему всё работает не так, как хочется. Этот чёртов Молох – замок, который никогда не взять ни штурмом, ни измором. И вообще кажется, что каждое нападение – это просто стук кулаков по огромным толстым стенам. Результат – ободранные костяшки и больше ничего.

– Потому что оно всё не моё, – безэмоционально повторил Люцифер.

– Ты можешь обосноваться здесь, – пожал плечами Вельзевул.

На самом деле ему было больно за Денницу. Последний прорыв обещал быть успешным. В облике Сатаны Люцифер был прекрасен, и всё шло, как должно было, пока в игру не вступил Молох. Кто вообще научил его вовремя вступать в дело? Если бы с Люцианом всё было бы покончено, шахматная фигура под именем Молох давно сошла бы с доски. Это был последний рывок, и они проиграли, так как понадеялись на случай. Вот он и сыграл не в их пользу.

Вельзевул предложил бы дельный план, если бы Люцифер его хоть раз внимательно послушал.

– Мир людей бесхозен и хаотичен, властвуй над ними, – Вельзевул развёл руками, будто показывал, насколько много желающих подчиняться Сатане. – Не позволяй депрессии ломать тебя. Ты ещё не побеждён. Просто сломлен.

– А ты не позволяй чувствам брать верх, – грубо произнёс Люцифер. – Если ты думаешь, что я отдамся тебе на правах отчаявшегося, то ты ошибаешься.

Денница не понимал, почему грубит Вельзевулу. Просто вырвалось. Придётся потом постыдно просить прощения.

– Нет, я так не думаю, – после недолгой паузы ответил демон. – И никогда не думал.

«Вообще никогда? Не верю», – поёрзал Люцифер в кресле и прищурился.

Его же все любили, все желали. Неужели Вельзевул вдруг перестал? Что это с ним? Люциферу вдруг резко захотелось переползти к нему на бедра, покрасоваться – и убедиться, что Вельзевул всё ещё в его армии потенциальных любовников. Люцифер начинал думать, что теряет очарование. Молох ему не по зубам, Вельзевул отбивается от рук – да что ж такое-то?

– Может, ты и прав, – вздохнул Люцифер чуть мягче. – Творец хотел бы этого от меня. Искушать людей, повергать их в грех. Может быть, мне даже понравится.

А вечером он будет надевать свои самые развязные наряды, чтобы танцевать на пилоне. Властвовать над взглядами и сердцами, вызывать всеобщие восхищение и восторг. Чтобы ему аплодировали, чтобы его ждали и хотели. Они бы выкрикивали его имя, желали ещё. Люцифер был бы всеобщим любимцем, властителем душ и сердец.

Вельзевул бы наблюдал и ничего не смог поделать. Угораздило же его предложить себя такому самовлюблённому нарциссу. Он рассматривал Люцифера и ощущал одновременно желание и презрение. Советник давно понял, что ему ничего не светит, и начал убеждать себя, что Люцифер ему вообще-то и не нужен. Можно построить своё счастье и без него. Только он погружался в эти мысли, в груди что-то слабенькое и милое трепыхалось, прося ещё взглядов Люцифера, ещё прикосновений. Да, пусть это будет пощёчина, но она будет честно адресована одному-единственному Вельзевулу.

Советник резко поднялся и склонился над Люцифером, положив руки на подлокотники его кресла. Они оказались в тесной близости. Холодный, отстраненный Вельзевул с голодным взглядом и Люцифер, пышущий жаром жажды признания. Такой восхитительно горячий и ароматный, пусть и немного подавленный, с устами, просящими жадного и колючего поцелуя.

Люцифер засмеялся, выдержав паузу, и толкнул Вельзевула в грудь. Тот схватил его за руку и резко притянул к себе. Денница оказался в холодных и жёстких объятиях советника, похожих по степени уютности на медвежий капкан. Это показалось юноше забавным, и он коротко поцеловал Вельзевула в подбородок, после чего ехидно прищурился, ожидая реакции.

Миг – и Люцифер забыл, как дышать.

Вельзевул заключил его лицо в ладони и мягко коснулся губ своими. Это обескуражило Люцифера, ноги его подкосились, но советник держал крепко. И целовал до тех пор, пока Денница не начал скучать по воздуху. Тогда он позволил падшему отстраниться, чтобы сделать глубокий вдох.

– Это было… странно, – утирая губы, произнёс Люцифер. – Очень. Это было не так, как со всеми. Ты… вкусный. Интересно, везде ли? – с прищуром хмыкнул он.

Вельзевул помолчал, немного очарованный губами Денницы. Ему хотелось ещё, но нельзя хватать всё сразу – не унесёшь. Лучше так, мозаично, по кусочкам. Собрать витраж внутреннего костёла, изображающий прекрасного, пусть и далеко не невинного, Люцифера. С любовью прикладывать кусочки стёкол друг к другу, пока не проявится милый сердцу портрет. Да, именно так.

Вельзевул почувствовал себя пастырем в холодном и одиноком костёле. На кресте – его распятый возлюбленный, которому каждую службу лобызают ноги. Денница улыбается, считая себя великим и непобедимым, да только гвозди уж слишком глубоко вошли в руки. Вечно приветствующая поза. Добро пожаловать, последователи. Вельзевул сам бы касался ступней губами, ведь они так же великолепны, как и всё остальное. Влюблённость в жестокого и распятого бога, именуемого Денницей.

Никогда, слышите, никогда не позволяйте никому распинаться в вашем храме – устанете молиться. Когда труп догниёт, останетесь в одиночестве, как будто и не было ничего, кроме ледяных стен церкви. И все пламенные клятвы любви в том же небытии. Останется самому залезть на крест, принести себя в жертву одиночеству. Смотри, одиночество, какой я смелый, смотрю тебе в лицо.

Орган потихоньку играет откуда-то сверху, превращая распятие в таинство. Больше, больше гвоздей в замозоленные руки. Чтобы только сердечная связь со своим личным богом в собственной церкви. Чтобы – упоительные свидания.

Вельзевул очнулся, когда Люцифер, что-то пьяненько напевая, удалился. Остался недопитый стакан с коньяком, который советник опустошил за секунду. Слишком уж гулящий у него Христос в душе.

========== Оказия 30: Танталовы муки ==========

Молох сплюнул кровь в пустой стаканчик из-под кофе и мысленно выругался. В кабинет в серых тонах его привели в добровольно-принудительном порядке. У двери стояла парочка из тех амбалов, что скрутили его. Выйти отсюда будет сложно, особенно если они будут против. Наручники расколотить – это самое простое, пусть они и сделаны из металла, лишающего демонов сил.

Главнокомандующему дали мало времени, и он не успел рассмотреть всё интересное в кабинете. Он приметил, что всего в нём было по минимуму. Ничего особенного. Скупая обстановка, вероятно, скупого на всё по жизни существа. Он, к слову, не заставил себя ждать.

В дверь вошёл высокий, широкоплечий мужчина, с первого взгляда в возрасте из-за своих длинных белых волос. При входе он остановился, чтобы снять алую хламиду и повесить на крючок.

– Всё не было времени взяться за тебя всерьёз, – без особых эмоций произнёс Теодор Розенберг, глава всея инквизиции, следившей за ангелами и демонами.

Инквизиция – служба, рассчитанная «на всякий пожарный», утверждённая когда-то самим Творцом. С ними никто и никогда не спорил. А они и не давали возможности.

– Уверен, ты рад здесь оказаться, – всё так же сухо говорил Розенберг, – потому что я рад наконец принять тебя здесь, демон. До сих пор тебе жилось легко и беззаботно. Непозволительная роскошь для такого маньяка, как ты. Я говорю не о твоих жертвах: на них мне просто-напросто плевать. Но твои дела, касающиеся людей, меня огорчают.

В руке у инквизитора был стаканчик с кофе, которым очень вкусно пахло. Молох почувствовал сухость во рту и облизал губы. Он слушал, представляя, как разбивает главному инквизитору голову и наслаждается его кровью и криками.

– Не отвлекайся от темы, – строго произнёс Розенберг и щёлкнул Молоха по лбу.

– Я весь внимание, господин главный инквизитор, – с ноткой презрения ответил главком. – Говорите, я вас слушаю. Не отвлекайтесь на такого червя, как я.

«Для него все демоны – куски дерьма», – Молох снова сплюнул в стакан.

У него распух подбитый глаз и покалывало разбитую губу. Что уж говорить об остальных частях тела. Молох предпочитал поменьше шевелиться и побольше регенерировать, пока его не бьют.

– Прости, мы оторвали тебя от работы, – Розенберг опустился в кресло за большим письменным столом и отпил кофе, заставив Молоха желать пить ещё больше. – Но нас обязывает служба. Мы и так слишком долго закрывали глаза на все твои действия. Благодаря тебе Сатана гуляет по миру людей и вносит в их сердца смуту. Не забудем и про человеческие жертвы, которые сопровождают каждый твой визит в Верхний мир. Одно убийство непростительно, а ты насовершал их столько, что хватит на целую банду.

– Вы хотите услышать правду или увлекательный сказ? – оскалился Молох. – Я признаю, я действительно пренебрегаю людьми, но они того достойны. Ещё народятся, им несложно.

– Твоё самое большое прегрешение всё равно не в этом, – сдержанно произнёс Теодор. – Ты опорочил священное таинство брака, когда взял в мужья даже не женщину, а представителя своего же пола, – Розенберг поднялся и встал перед Молохом. – Это карается гораздо более сурово.

– Брак – изначально демоническое изобретение, чтобы отсуживать друг с друга состояние. Это скорее сделка, заключение безжалостных юридических уз. В чём проблема? Это люди взяли с нас пример.

– Брак связывает души людей на небесах, а какие души могут быть у вас? Ад – коллектор, а вы, демоны, всего лишь крысы, снующие по нему, погрязшие в пороке, – Теодор говорил, и каждое его слово превращалось в паззл от большой и праведной проповеди.

– В пороке… – хмыкнул Молох. – Какие громкие слова. Впрочем, меньшего и не стоит ожидать от главы инквизиции. Вас ещё не отстранили? Помнится, про вас существует целая легенда.

– Это в прошлом, – Теодор сжал ладони в кулаки. – Я сделал это во благо, чтобы спасти свою душу. Это было моим долгом.

– Или огромной ошибкой? – прищурился Молох. – И ты до сих пор каждый вечер переживаешь тот момент, когда рубишь голову собственному любовнику. Не так-то ты безгрешен, каким хочешь показаться. Можешь изображать из себя святого, сколько тебе будет угодно, но меня ты не обманешь. Я знаю, кто ты и на что способен, а праведные речи можешь оставить для подчинённых. Знаешь, ты даже мог не хватать меня подобным образом, а просто вызвать на стаканчик виски.

– И упустить возможность применить силу против такого, как ты? Тебе всё в пользу, грязный демон, – сурово возразил Теодор Розенберг.

– А для ангелов у вас такие же «комплименты»? Или вы называете друг друга святейшими и преподобными?

– Не заговаривай зубы, – произнёс инквизитор. – А отвечай за проступки. Ты убрал Сатану с дороги на пути к безграничной власти, и ты думаешь, что всё пройдёт так гладко?

– Уже прошло, – с вызовом бросил Молох. – Я главнокомандующий, и в моём распоряжении все полки Ада. Поздновато вы со снятием полномочий. Ах да, – он оскалился, – у вас нет для этого власти. Демонические дела вас не касаются. Я думаю, мы можем мирно разойтись. Освободите меня, я чем-нибудь искуплю то, в чём меня обвиняют, и мы разойдёмся как в море корабли. Сколько вы хотите, господин главный инквизитор? – из уст Молоха это звучало как издёвка. – Может, вы хотите себе сладенького мальчика?

Теодор с размаху ударил Молоха по лицу, и тот лишь расхохотался со всем презрением, накопившимся в течение беседы. Розенберг повторил процедуру, заставив Молоха подавиться смехом. В этот раз главком сплюнул кровь на ботинки инквизитору.

– Я выплачу вам компенсацию, – с холодной ненавистью произнёс Молох. – Всё это – совершенно лишнее. Меня ждут дома. А вас? Ах да, – он кивнул сам себе, – некому. Вы же его прикончили.

– Я смотрю, тебе нравится тыкать меня в это носом, – Теодор взял Молоха за грудки. – А если я поищу, во что ткнуть тебя? Не боишься?

– Заставь меня бояться, и мы посмотрим, насколько успешно ты с этим справишься, Теодор, – усмехнулся Молох. – Я уже тысячелетия не чувствовал настоящего страха. Если тебе удастся заставить меня бояться, я объявлю в Аду праздник в тот же день. Тебе не помешает лишний выходной хотя бы на какой-нибудь территории. Заработался поди.

– Тебя это в любом случае не касается, – Розенберг отпустил рубашку Молоха, и тот вновь откинулся на стуле, пошевелил скованными руками.

– Ты ведь всё это затеял по собственной инициативе, никто тебя не просил. Скажи, зачем весь этот спектакль, и я всё устрою. Может быть, даже исполню твоё желание. Хочешь душеньку своего любовника, м? – Молох ощущал себя хозяином положения и наслаждался этим.

И получил по лицу ещё раз.

– Творцу плевать, что происходит в Верхнем мире. Или ты вдруг захотел стать его бичом? Хорошее звание, громкое. «Я бич Божий!». И все монахи твои.

Снова удар.

– Превышаешь полномочия, как сейчас, – ухмыльнулся Молох распухшими губами прямо в лицо инквизитору. – Давай, говори желание, я его исполню, и мы разойдёмся.

Теодор стоял перед демоном и часто дышал, пытаясь унять внутреннюю злобу. Главному инквизитору совсем не пристало испытывать подобные эмоции, но от своей натуры Розенберг никуда деться не мог. Слишком много порока и слишком мало средств для борьбы с ним. Он действительно не мог напугать главнокомандующего, как ни пытался. Неужели этих демонов больше ничего не берёт?

«Милое средневековье, как же давно это было», – вздохнул про себя главный инквизитор.

– Насколько я помню, ваше святейшество, – с издевкой произнес Молох. – Ваша вера позволяет мне приобрести несколько индульгенций и уйти с миром.

– Верно, – согласился Розенберг с кислой миной. – Но ты действительно надеешься уйти так просто от правосудия? Две недели за решёткой тебе точно светят.

Молох присвистнул. Для него две недели – это ничто. Просто миг. Он не подозревал, что у главного инквизитора имеется козырь в рукаве.

– Две недели без насилия и порока. Мы полностью лишим тебя сил и заставим осознать, что ты играешь с теми, кто тебе не по зубам, – Теодор присел, изучая Молоха взглядом.

– Вы появились после падения Люцифера, так что для меня вы все здесь – сборище развоевавшихся юнцов. Сидеть я не буду. На индульгенции мой секретарь выпишет вам чек.

Молох с усилием разорвал оковы, но инквизиторы оказались быстрее. Когда главком вскочил с места, в дверь тут же вошли охранники и скрутили его.

– Две недели без насилия и порока, – констатировал Розенберг, заглянув в опухшие глаза Молоха. – Две недели.

Главком зарычал и с вызовом клацнул зубами перед лицом инквизитора. Он и представить себе не мог, что его может ожидать в казематах. Его не без усилий увели. Охранники узнали много грязных ругательств, сменяющихся угрозой расправы.

Молох попал в одиночную камеру с крохотным окошком, защищённом прутьями. Непонятно, кто, по мнению инквизиторов, мог туда поместиться, но они рассматривали это как путь к побегу. И залатали хорошенько. Отбывание срока показалось ему сущим пустяком. Ну, пропадёт он на две недели, побродит по закоулкам своего безумного разума и вернётся. Может быть, Люциан даже не успеет взволноваться. Жаль только, что форму отняли, оставив какие-то как будто уже ношенные портки. Еда – паршивая как нигде. Главнокомандующий планировал сидеть на нарах и медитировать, изредка прерываясь на короткие тренировки. Молох хватался за прутья в окошке и подтягивался, чтобы не скучать. Просуществовать таким образом ему дали недолго.

Они поймали Люциана.

Заставили раздеться.

И служить приманкой.

Инквизиторы знали легенду о Тантале и решили вживую проиграть с участием Молоха. Главнокомандующий раскусил тактику и грязно выругался. Ясно, почему всего лишь две недели. Для демона, неистово что-то желающего, две недели могут уподобиться годам.

– Опять мы в каком-то дерьме, – вздохнул Люциан.

Его почти обнажённого посадили на стул недалеко от Молоха. Тот не мог отвести взгляда от голых коленей, которые так хотелось погладить. Ох уж эти гладкие и мягкие бёдра Люциана…

Моргенштерн чувствовал себя не в своей тарелке. Опять он во что-то вляпался после крепкого удара по голове. Никакой жизни – сплошные похищения. Да когда ж всё это кончится и судьба наиграется с ним? Хотя он, вероятно, просто требовал слишком многого от жизни.

Он с сожалением посматривал на главнокомандующего, который всеми силами пытался показать охране, что до Люциана ему нет никакого дела. Но это ложь, самая что ни на есть. На самом деле в нём пылала страсть, выхода которой он дать не мог. Молох хотел разнести всё до основания и уткнуться носом в грудь Люциана, жадно втянуть носом дивный аромат его тела. Моргенштерн сочувственно посматривал в его сторону и пытался сидеть как можно скромнее.

В набедренной повязке Моргенштерну было очень не по себе. Его сковали теми же оковами, что и Молоха, когда лишили того сил. Нельзя было сотворить ничего серьёзного, максимум – просто не замёрзнуть в этом подземелье.

– Они ненавидят демонические браки, но при этом заставляют страдать обоих, – хмыкнул Люциан. – Я просто тащусь от такой железобетонной логики. Правда. И в горе, и в радости мы с тобой вместе.

Молох поморщился. Вместе? Да он, сколько ни пытался, до Люциашки так и не смог дотянуться. Тянул мощные руки, надеясь сдвинуть, согнуть прутья камеры, но так ничего и не получал. Люциану тоже хотелось потрогать Молоха, но его желания были гораздо скромнее. Хотя, конечно, ему хотелось бы, чтобы Молох мог погладить его по коленке или по щеке. Иногда Моргенштерн поддавался воспоминаниям об их сексе. Когда большой и настойчивый Молох закрывал собой от Люциана весь огромный и враждебный мир. Не оставалось ничего, кроме пламенных губ и горячих ладоней, частого дыхания и огромного желания.

Возбуждённые и разлученные, Молох и Люциан смотрели друг на друга, но не могли насмотреться. Желали, но не могли утолить мучающего их голода друг по другу.

Как не мог Теодор Розенберг до конца заплатить за свой проступок. Поговаривали, что его до сих пор преследует призрак убитого любовника.

========== Оказия 30-2: Моё личное ==========

Заключение – полезная вещь, когда необходимо что-то тщательно обдумать. Молох сидел в камере и медитировал, пытаясь не смотреть на Люциана слишком пристально. Последнего это немного смущало. Главнокомандующий в позе лотоса сидел на нарах и желал как можно громче разнести всё вокруг, чтобы прутья полетели прямиком в Розенберга.

– По-моему, сейчас поздновато для восстановления справедливости, – обронил Люциан, закинув ногу на ногу. – Мы натворили столько, что расплаты хватит надолго.

– К чёрту расплату, – качнул головой главком. – Я выкуплю у этого мастака индульгенции, и всё будет в порядке. Мир всё так же стар, продажен и податлив.

– Как шлюха, – догадался генерал.

– Как шлюха, – подтвердил Молох.

– Странно видеть тебя сидящим спокойно и на месте, – произнёс Люциан с улыбкой. – Обычно ты либо крушишь что-нибудь, либо нападаешь на меня.

– Нападки? Так ты называешь моё стремление к тебе? – хмыкнул главнокомандующий.

– Ну, скажем так, – генерал пошевелил плечами затекающих рук, – для тебя что крепость взять, что со мной в постель лечь – одно и то же.

– Мне достаточно того, что тебе это нравится, – Молох закрыл глаза и откинулся на стену. – Возмущайся, если хочешь, но мы оба знаем правду. Моя принцесса обожает момент, когда дверь башни летит с петель и в комнату врывается прекрасный принц… Нет, погоди, король. Король врывается в башню и тут же берёт быка за рога. Ничего лишнего.

– Какой же ты неисправимый романтик, – хмыкнул Люциан и стал шевелить запястьями, чтобы попытаться ослабить верёвку. – Принц, то есть король никогда не думал, что он вломился не в ту башню? Были прецеденты?

– Король на то и король, что у него должно быть в голове что-то, что позволяет редко ошибаться дверью, – ответил Молох и похрустел пальцами, быть может, заскучав по хорошей драке. – Я уверен в башне, которую выбрал. Принцесса там такая, как я люблю. В ней все задатки жертвы, только вот звать на помощь, когда за неё возьмёшься, она уже не хочет. Нравится ей, понимаете ли, чувствовать грубую силу. А я что? А я не в силах отказать прекрасной даме.

– Иногда я жалею, что не могу до тебя дотянуться, чтобы как следует дать по морде, – Люциан всё-таки не одобрял такого сравнения.

Молох засмеялся, но не с издёвкой, а с толикой благосклонности древнего божества по отношению к молодому адепту культа.

– А что, разве ты не принцесса? Я помню, каким ты был юнцом. Смотрел на меня, как голодный волк на мясо, ждал, пока я подойду. Сидел, понимаешь ли, в башне из подростковых комплексов и мечтал, мечтал, когда же я обращу на тебя внимание.

– Ты это помнишь благодаря моему дневнику, – возмутился Люциан. – Без него ты даже не вспомнишь, какая на мне была одежда и был ли я одет в принципе. Ты, кстати, до сих пор мне в этом не признался.

– Ты сам положил его на видное место, – перевёл стрелки Молох. – Так что помалкивай об этом. Тебе приятно, что я тобой интересуюсь. Возмущаться для вида ты можешь со своими подружками, а мне такого театра не надо.

– Какие мы серьёзные, – Люциан покачал головой. – Похоже, варианта, что я могу на что-то обидеться, ты не рассматриваешь.

Молох закатил глаза, помолчал, после чего прищурился.

– Ты ведь уже ослабил верёвки?

– У меня был прекрасный учитель, – с гордостью хмыкнул Моргенштерн.

– Отлично, – Молох поднялся с нар и подошёл к прутьям. – Иди ко мне. Я соскучился.

Люциан кивнул, освободившись от верёвок, и встал со стула. Подошёл к прутьям клетки поближе. Почувствовал себя ребёнком в зоопарке, подходящим к вольеру с тигром.

– А ты оброс, – заметил генерал лёгкую бородку Молоха. – Может, тебе хоть раз повести себя примерно, чтобы тебе дали побриться?

– К чёрту бритьё, – покачал головой главнокомандующий и положил ладони на талию Люциана, недовольный тем, что не может схватиться чуть пониже поясницы. – Какой ты ладный и симпатичный мальчишка. Женат, наверное?

– Да, видишь, окольцован, – Моргенштерн, улыбаясь, продемонстрировал левую руку главкому. – Так что осторожнее на поворотах.

Молох с прищуром фыркнул, заглянул в глаза генерала и поцеловал его. Люциан просунул руки между прутьев, чтобы погладить любимого по плечам. Поцелуй получился мягкий и колючий – после него у Моргенштерна начала чесаться верхняя губа. Это напомнило ему поцелуи с Раухом, которого он не хотел вспоминать в такую минуту, но всё же вспомнил. Ничто не должно отвлекать его от главнокомандующего.

Идиллию прервали охранники.

– Так, что тут у нас происходит? – они были в алых хламидах с железными птичьими масками на лицах.

– Никак свидание тут устроили, голубки.

Люциан получил удар плетью по спине и вздрогнул. Молох увидел застывшую в его глазах боль. Генерал вытянулся в струнку и сдержал крик боли. Сильнее схватил главнокомандующего за руки.

– Мо… – сквозь зубы процедил генерал и зажмурился.

– А ну отошёл! – крикнул охранник и ударил генерала ещё раз.

Моргенштерн вымученно улыбнулся главнокомандующему в лицо и поджал губы. С сожалением в глазах он отошёл от прутьев и вернулся на стул. Раны от плети зудели и жглись. Боль застопорилась во всём теле. Так хотелось прижаться к чему-нибудь холодному.

Один из охранников схватил Люциана за подбородок и рассмеялся, когда увидел, как вспылил от этого Молох.

– Отпусти его, дерьма кусок, – потребовал главком, схватившись за прутья.

– А иначе что? – кинул охранник. – Убьёшь меня что ли?

– Нет. Не убью. Сейчас – нет.

– И что вы, мужики, друг в друге находите? – хмыкнул охранник. – Глиномесы проклятые. Вижу, тебя бесит, рыжий, что я трогаю твоего любовничка. Бесит же, правда? – мужчина приподнял маску и провёл языком по щеке генерала.

Люциан попытался отодвинуться, но охранник крепко удержал его за плечо. Пихаться он не рискнул, чтобы не получить ещё раз по спине. Генерал зажмурился и отвернулся, насколько это было возможным.

Молох сжал прутья ладонями так крепко, как смог, и они совсем чуть-чуть, но погнулись. Демоническая сила пыталась прорваться через магию, блокирующую способности. Главком готов был взорваться от злости. Никто не смеет трогать его Люциана у него же на глазах.