Текст книги "Цветик (СИ)"

Автор книги: Надежда Михайловна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Он прикипел душой к Алькиным ребятам, мог и поворчать, особенно на Петьку с Гешкой – 'от, раздолбаи!' очень любил Андрюху и Ваську, хвалил нечасто наезжающих девчонок, и ещё скопом любил всех югославов.

С немцами же, наоборот, разговаривал мало:

–Як услышу лай немчуры – воротить с души.

Дед днем любил прогуляться и был такой случай: шел он потихоньку, оглядывая окрестности микрорайона, что строили 'друзья', впереди также неспешно шла пожилая женщина с сумкой, и вдруг дед услышал громкое: "Хальт!"

–Аль, я даже не испугався, – рассказывал он, – сработала, я думав, забытая выучка, схватил здоровенный дрын, жалея, что автомата няма, и вперед рванул... а тама, оказывается, траншею выкопали, а вона идеть и не видить, ну, они и закричали...

–Ох я и ругався с их старшим...

Редькин очень долго воспитывал их, немцы извинялись всем коллективом, такой конфуз, а дед пил валерьянку.

ГЛАВА 9

-Вот и Новый год подкатывает, время-то как летит, – вздохнула мамка. – Мишутка такой большой стал, а уж говорливый, вы с Серегой таким любопытными вроде и не были, или я не помню? Серый вредничает, папашка опять его зовет к себе, посмотреть захотелось на взрослого сына, не прошло и почти девятнадцати лет.., а наш не хочет!

– А на кой нам папашка? У нас дедуня есть!

– Да, деда есть, мой старренький, любимый, – включился любопытный Мишутка.

– Минька, ты чего не играешь в машинки, а здесь уши греешь?

–Итирресно!

– И что из тебя вырастет, итиресный ты наш?

– Умный, хорросый Миня выррастет!

–Вот и поговори с ним, научил дед на нашу голову.

–Минь, хади сюды, – позвал дед из комнаты, – мультик, вона, 'Ну погоди!'

Миньку сдуло в секунду. Они с дедом могли бесконечно смотреть мультики и фильмы для детей, радовались оба одинаково, и на воскресные сеансы в ДК ходили теперь втроем, или же, когда Алька не успевала, отправлялись вдвоем.

В городе наверное уже все знали эту занятную пару – если кто-то останавливал деда и здоровался с ним, тут же протягивал ручку Мишук, здороваться 'по-муцки'.

После 'кина' неспешно шли поесть появившегося в кафешке мороженого – опять же любили его и старый, и малый, а потом прогуливались до Ваньки Редькина, степенно напившись там чаю с пирожками и вареньем, отправлялись домой. У Редькиных внуки подросли, и Мишук был там весьма желанным гостем -приходил от них с новой игрушкой.

Дед же носился с новыми идеями для выставки, увидел "у музее" камень занятный – уваровит, и пристал к Егорычу, "свозить яго на ескурсию", а побывав в Саранах – поселок неподалеку, где его добывали – заболел этим зеленым камнем. Уваровит, чем-то похожий на малахит, ярко-зеленый, но не гладкий, а как бы в мелкую крапинку, камень, цеплял взгляд с первого же раза. Дед тут же загорелся сделать шкатулку из дерева и украсить цветами из уваровита. В школе все его мастеровитые предлагали идеи, одна другой заманчивее, спорили, доказывали, что лучше и дед приходя домой, оживленно рассказывал своим 'девкам', что и как, хвастался и хвалился своими мозговитыми ребятишками.

Алька радовалась, что он не закис и не скучает по своей Чаховке. Они с братиком поначалу очень боялись, что окажется прав папашка, писавший Сереге всякие ужасы о том, что восьмидесятилетнего нельзя срывать с места, его тоска заест и прочее. А дед этаким живчиком мотался 'усякий день по дялам': отводил и приводил из яслей Миньку, забегал у школу, подмечал непорядки – сломанную штакетину, неубранный снег, рассыпанный мусор возле баков, и все докладал Ваньке, а тот вставлял по первое число нерадивым хозяевам или коммунальщикам. Ветерана-общественника стали побаиваться и, зная дедову дотошность, старались содержать улицы в порядке.

–Панас, ты у меня, прямо, 'Комсомольский прожектор'!

–Эх, не быв я етим у молодости, хоть тяперь оторвуся!

Привязался крепко к Валюхе, старался угостить её чем-нибудь вкусным, днем ходил с ней прогуляться.

–Дитю свежий воздух нужон, а одной ей нету интяреса гулять, а со мною вяселО, хай гуляеть, пока батька на работе!

Сделал на Новый год усем подарки – сплел лапоточки, небольшие коробочки, Миньке смастерил из дерева двух лошадок, для дочки Славиных куколку, из шишек же склеил крокодильчиков...

Вздыхал только об одном – дома места няма для его верстака – дитенок не должон 'усякую химию нюхать.'

От души порадовался, что у сына Ваньки народився наследник – Ляксей, обешчал доехать как будет потеплее, хитренько так заводил разговоры, 'штоба летом у Чаховку усем поехать'.

–Давай доживем до лета, дед, а там посмотрим! – отвечала Алька.

Руганью, уговорами, они с Серегой потихоньку избавили деда от его дурацкой одежды, дед теперь щеголял "у модных рубахах и портах", с удовольствием носил валенки, а вот тулуп... как не воевала Алька, этот тулуп, жутко тяжелый и непонятно какого цвета, дед ни в какую не соглашался менять на что-то более приличное.

Алька, устав с ним бороться, попросила Егорыча повлиять на деда – и в канун Нового года дед явился от Редькиных у солдатском полушубке, новеньком, чистеньком и совсем не тяжелом.

–Во, Ванька мяне подарок сделал якой!

Алька аж перекрестилась от радости!

Как всегда дружно и весело встретили Новый год, Мишук, получив от Деда Мороза много подарков, прыгал возле елочки,а ошарашенный дед никак не мог прийти в себя:

–Ребяты, чаго это? Мяне подарки, я ж не малец?

Ребяты посмеивались и предлагали деду посмотреть подарки, на что тот покачал головой:

– Буду дома глядеть, руки трясутся, уроню ешчо чаго. Ай спасибо, от как на старости лет...

Ребяты удрали на улицу: там шел настоящий новогодний снег – большими хлопьями, ветра не было и они медленно и как-то торжественно кружась, оседали на лицах и одежде. И глядя на эту неспешную красоту, на душе становилось празднично-легко. Все дурачились, девчонки старательно ловили снежинки, стараясь разглядеть их ажурные узоры, пока не растаяли.

В клубе было как всегда – не протолкнуться. Налетела с визгом Людка Голдина, три года не появлявшаяся дома, наобнимались с нею, она пыталась одновременно узнать про всех и всё, ребята же, посмеиваясь, отвечали, что в клубе не то место, вот завтра на пельменях, да, поговорим.

К Альке попытался подойти Валерик, ребята не дали, просто не пустили.

–Но я же хотел... – бормотал тот.

–Что ты хотел, уже все сказал и сделал, гуляй! Не отсвечивай, а то фонари затмишь, уличные! Вон, тебя ждут, – мотнул головой Гешка в сторону Ружговой

–Да эта... – начал Валерик.

–Иди уже, а? Не порть праздник! Нам не интересно! – Васька развернул Валерика и легонечко пнул под зад. – Твой поезд ту-ту!

А Алька танцевала с Лаптем и весело смеялась над его 'незавидной судьбой'.

–Аль, жениться, вот, пришлось, мамка домой не пускала. Приеду, а она фигу под нос, и болтался по соседям, как бездомная скотина. Думал, месяц-два и остынет, ага, как же, совсем озверела – с дрыном на меня!

Алька уже рыдала от смеха, представив тетку Зину с дрыном.

–Коль, а дрын-то она не у Ваньки Бокутихиного позаимствовала?

–Не, – теперь уже заржал Лапоть, – свой, мною заготовленный для других дел. Вот, Аль, и женился! Пойдем, познакомлю со своей Надюшкой.

Надюшка, шустрая, ладненькая такая, сразу же понравилась Альке.

–Колян, иди кого-нибудь пригласи, а мы пока о девичьем поболтаем, – скомандовала она, и Лапоть, никогда и никого не признававший, покорно пошел танцевать.

–Ух ты! – восхитилась Алька, – Лапоть – и к ноге!

Та засмеялась:

–Это он думает, что женился просто так, чтобы мамка пустила, ага, размечтался... Посмотришь, будет у меня совсем ручным. Только вот я сама, видишь, рыжеватая да плюс его пожар на голове, кого рожу, апельсина, небось? – И первая опять заразительно захохотала.

–Лапоть, какая у тебя хорошая Надюшка!

Подошедший муж выпятил грудь:

–А то, сам выбирал и, заметь, тщательно!!

– Ну да, ну да, – ухмыльнулась жена. – Пойдем спляшем, что ли?

Пельмени в этом году ели у Петьки. Недоспавшие после новогодней ночи, все как-то быстро отяжелели, разомлели... до Петькиных слов:

–Прошу внимания! Мы, вот, посовещавшись и приняв важное, исторически, я подчеркиваю, исторически важное решение...

–Ну, завел шарманку! Покороче, а то уснем во время твоей речуги, – перебил Дрюня.

–А, весь настрой сбили, я хотел обосновать с чувством, с толком, с расстановкой... ничё вы не понимаете, не цените мою тонкую натуру... кароче: мы с Ленуськой подали заявление и третьего марта, в мой, заметьте, день варенья, состоится это историческое событие. Приглашаются все, подарки и поздравления не возбраняются.Во!

Сонливость слетела тут же, начали придумывать варианты где и как повеселее сыграть свадьбу, оживились. Гоготали, дурачились – всё как всегда. Петькина мамка засобиралась к соседям: -От вас голова заболит, такие вы горластые!

–Но хорошие, скажи, теть Галь? – проговорил Васька.

–Да, хорошие, хорошие, я разве против, но вот когда спорите или чего придумываете... от вас же вся школа рыдала. Пошла я, все равно ведь придумаете с каким-то вывертом свадьбу.

Спорили, орали, но к общему мнению так и не пришли. -Время есть, придумаем ещё чё-нибудь, пошли лучше на горке пошалим! – подытожил Андрюха.

И шалили, взрослые детки до самой темноты. -Ребя, у меня уже штаны как в детстве, колом стоят, придется с валенками вместе снимать и в уголок ставить! – взмолилась Алька.

–Ха-ха-ха. А у нас, думаешь, лучше? Такая же петрушка! Смотри, вон твой зритель взвизгивает от восторга, тоже, поди, такой же снеговик!

Мишук катался с невысокой детской горки, восторженно вопя при спуске, а дед смеялся, глядя на малых и вяликих:

–От дурни, но вясело у вас тута!

Валюха и Наташка, не допущенные до катания в силу 'интересного положения', немного постояв и с завистью понаблюдав за орущей и гогочущей кучей-малой, потихоньку пошли домой. Из распавшейся кучи тут же вылез очумело трясущий головой Драган и побежал за женой.

–Ладно, хорош, вон молодежь давно ждет, когда мы набесимся, пошли чаи гонять или бражку пить, кому чё! Аль, мы к тебе через часок! – Васька рысью побежал домой. Драган весь вечер изумлялся:

–Никогда, наверное, не устану удивляться русской глубинке! Вы такие... многославные, я в вас всех влюбльён.

–Мы тебя тоже уважаем, наш человек!

–Высшая похвала, да? – спросил Драган.

–А то! Мы не всех своими центровыми друганами считаем! – подтвердил Васька.

–Други-приятэли, я думаю что вы всье должны приехать к нам, в Сэрбия. Я буду всегда вас ждать!

–Кто знает, может и заглянем на огонек, как масть пойдет, э-э, жизнь повернется, – философски заметил Гешка.

–Плешков! Пляши, тебе опять толстое письмо с фотками пришло, давай скорее, нам тоже интересно посмотреть! Сержант, ну ты где? – орал на всю казарму рядовой Пышкин.

Да иду я, иду! Товарищ старший лейтенант, можно?

– Иди, сержант! – Саша отпустил Плешкова, и вскоре в казарме, где отдыхали свободные от службы солдатики, слышался веселый смех и шутки.

–Сашка, а это кто?

– Это мой двоюродный братец, а это его одноклашки, все приколисты страшные, такие дружные, ваще!

– А чё среди ребят только одна девчонка?

–Эта? -Это Алюня Цветик, их одноклашка.

– У них чё, подружек нет, че одна только с ними? Или она им как... – послышался звук затрещины.

–Дебил! Алюня-мировая девчонка, я может и женюсь на ней, когда дембельнусь, если она захочет...

–Сань, не отвлекайся. Этот озабоченный Ерин только про баб и думает.

–А вот, ребята со своими женами. Это Васька с женой, это Бабур Андрюха с Натахой – тоже здесь год оттрубил, это братец со своей невестой, скоро свадьба. Меня, блин, не дождался, жениться собрался, хотя обещал свидетелем взять.

–Не, ну ты даешь, разве можно долго ждать, когда есть куда вду...

–Слышь, Ерин, иди покури, а? Если твоя... это не значит, что все такие... Заткнись, а, знаток женщин. Сань, а это?

–Это Алюня с дедом. Петька пишет, дед – суперский, воевал, в Берлине был, ща там в районном городе порядок наводит, видит, где бардаки, секретарю райкома говорит – они воевали вместе. Нерадивым прилетает, а местные ещё и подсказывают дедку, где непорядок.

– Сань, приеду к тебе в гости, точно, чё там какие-то две тысячи километров до тебя ехать, так хочется увидеть твою Медведку. Ты так интересно про своих рассказываешь, хочу со всеми познакомиться, вашу Алевтину увидеть,а может и обаять!

Она Альбина, не Алевтина.

Авер насторожился: "Альбина? Альбина, где же он это имя слышал?.."

–Сержант!

–Да, товарищ старший лейтенант?

–Можно твои фотки посмотреть?

–Да, вот...

Авер бегло просмотрел верхние, а на одной замер – на него, улыбаясь, смотрела так запавшая ему в душу Аля, Алечка-подсолнушек! Сильно похудевшая, повзрослевшая, с немого грустными глазами, она опять переворачивала душу Авера... Он стал смотреть другие фотографии, невольно отыскивая на каждой Алю. -Ох ты, сколько у вас снега!

– Это еще мало, иную зиму окна больше чем наполовину засыпаны, на крышах метровый слой бывает. А это югослав, он на Алькиной подружке женился, это они на горке после нового года дурачились, – пояснял Санька Плешков, обрадованный вниманием старлея.

А старлей лихорадочно придумывал, как бы оставить себе фото подсолнушка.

–О, а это что за дед?

–Да вот, с год как переехал к Алюне жить, откуда-то из Брянской области. Петька о нем только восторженные слова пишет!

– Скажи Егорову, пусть переснимет эту фотку. Если сможет, увеличит, а нет, такую оставит, мы, пожалуй, всех опросим и сделаем типа галереи портретов фронтовиков.

–Точно, товарищ старший лейтенант, у Рыжика дед – фронтовик, Ефремов тоже говорил, что в его семье трое на фронте были, да и ещё найдутся, у многих воевали...

–Вот и займись, пусть ребята рассказы запишут и сделаем большой стенд, умоем третью роту.

–Это мы запросто! – Плешков ушел, а Авер, забыв про писанину, сидел задумавшись.

Вот и нашлась случайно так нелепо потерянная Аля-подсолнушек. А ведь он после женитьбы Тонкова собирался поехать в Свердловск – найти Альку, да заболела бабуля. Как-то враз, бодрая и энергичная, сдулась и слегла. И пробыл Саша весь отпуск возле бабули. Мать, слабая здоровьем, разрывалась между работой и уходом за бабулей, и к концу отпуска, за три дня до отъезда Сашки в часть, бабуля умерла, вот и не пришлось ему попасть в Свердловск.

А на следующий год поехал холостой Авер на замену в Афган, теперь вот четко решивший, что в августе первым делом, дождавшись замены, поедет к Альке, и точно никому не отдаст. Через пару дней Егоров принес несколько фоток солдатских родственников, и Саша теперь мог постоянно смотреть на немного грустные глаза Алюни.

–Что ты грустишь, милая? Какая проблема тебя грызет, или кто обидел? – мысленно разговаривал с ней Авер.

А милая совсем не грустила, вертелась как белка в колесе. На работе, как всегда, дел было выше крыши, поставки сырья ограничились и пришлось переходить на новые рецептуры тортов. Занятая до позднего вечера, Алька не сразу усекла, что дед как-то съежился, стал постоянно подкашливать.

Мамка сказала:

–Аль, он упертый в больницу не идет, а кашляет все сильнее.

Утром Алька за рукав потащила его в больницу.

–Пневмония, Аль! – сказал Латынов, – возраст приличный, может и не справиться!

Алька, едва сдерживая слезы, побежала к Редькину, Егорыч тут же созвонился с областью, и через два часа деда увезли на вертолете в Свердловск, в окружной военный госпиталь, где было специальное отделение для ветеранов-фронтовиков.

Алька отправила телеграмму Серому, он каждый день после занятий забегал к деду. Деда лечили весь февраль и половину марта, Алька ездила каждый выходной к нему. А дома страдал и рыдал Минька, страшно скучавший по своему деду, ждал Альку и задавал постоянно один вопрос:

–Когда деда приедет?

Деду категорически запретили курить, он мучился без курева, при выписке лечащий врач, скрепя сердце, разрешил три сигареты в день – горлодер же ушел в небытие.

Алька с Серегой однозначно сказали:

–Дед, ты нам очень дорог, Минька, вон, без тебя страдает, хочешь дожить хотя бы до первого класса правнука – завязывай с курением.

–Три сигареты усе жа буду курить, разряшил ведь Иваныч!

Зная, что дед слухает Редькина, ребята подключили и Егорыча, вот и пришлось деду пытаться выживать без своей соски. Минька не отходил от деда ни на шаг, и стал дед потихоньку привыкать нямного курить.

–Этта ж, Ванька, чаго выходить, я ж им усем так нужен? Трудно не курить, но усех жалко, они вона как волновалися за мяне, а малец-то даже схудал. А и хочется Вань, дожить до яго школы.

–Вот и не хитри, а привыкай курить совсем немного.

–Трудно, Вань, но стараюся!

С дедовой болезнью Алька практически не принимала участия в организации свадьбы Петьки, она на свадьбу пришла, поздравила ребят, выпила за их здоровье и, извинившись, ушла – не то настроение было, а сидеть с постной рожей когда все веселятся...

Ребята тоже волновались за деда, передавали с Алькой ему гостинца, и шумно радовались его выздоровлению.

А в Афгане переживал Авер, увидев, что на свадебных фото нет Алюни. Успокоился только тогда, когда в очередном письме из дома Плешкову написали, что у Альки как раз в это время сильно хворал дед.

Внимательный Саня Плешков, давно приметил, что старлей явно знает Альку и как-то выбрав минутку, когда рядом не было никого спросил:

–Товарищ старший лейтенант, вы откуда-то знаете Алю?

Тот коротко ответил:

–Да! Хотел ещё в восемьдесят первом жениться. Не смог, в отпуске бабуля заболела и умерла, а на следующий год здесь оказался. Но намерен все исправить, если поздно не будет, а то вот найдется лихой парняга...

– Да нет, – как-то странно протянул сержант, – не думаю, что найдется. Алюня, она девка серьезная, пока не приглядится к человеку, не пойдет, будь хоть принц на белом коне.

Про Мишука Санька не стал рассказывать, ему очень по душе был его командир, выдержанный, внимательный, не трепло – Альке бы он точно подошел, а что ребенок,... так побывав в такой мясорубке, это точно не будет препятствием.

И Плешков написал домой с просьбой прислать ещё фоток, когда же в очередном письме оказалась фотка Альки, задорно хохотавшей над дурачившимися ребятами, он тут же отдал её Аверу. Старлей с благодарностью взглянул на сержанта:

–Спасибо!

Подошло время рожать и Валюхе. На Драгана было жалко смотреть, он порывался куда-то бежать, нарезал круги по небольшому помещению, жалобно спрашивал Альку:

–Аля, точно всьё нормално будет?

Он волновался, мешая сербские и русские слова. Живко, бывший тут же, успокаивал его:

– Све бити уреду!

А Алька только кивала головой, соглашаясь с ним. Но все заканчивается – к ним вышел врач, принимавший роды и знающий, что муж-серб сходит с ума от волнения.

–Поздравляю Вас, Драган, с сыном! Все замечательно, Ваши жена и сын чувствуют себя хорошо. Вес ребенка три килограмма семьсот граммов, рост пятьдесят два сантиметра.

Драган, замерший при виде врача, отмер, подскочил к нему, обнял и прерывистым голосом выдавил:

–Хвала, хвала! Спасибо, то есть!! Скажите Вальюше, что я их льюблю!! Живко! Я сам сречан! Я щаслив!!Алька!! Я стал папа!

Драган в восторге заплясал на месте, глядя на счастливого отца смеялись Алька и Живко, улыбались врач и выглянувшие на его восторженные вопли две медсестры.

Едва выйдя из больницы, Драган увидел стоящих неподалеку, уже окончивших работу, всех югославов, внимательно смотрящих на него.

–Син! Син! – заорал Драган, и тут же его окружили и закружили свои, они обнимали счастливого папу, хлопали его по плечам и приплясывали на месте.

–Празднуване!

И гуляли югославы до утра, благо, что наступала суббота. Алька же позвонила родителям Поречной, поздравила с внуком, послушала восторженные вопли деда и плачущей от счастья бабушки, сказала, что зятюшка будет звонить завтра, сегодня он ещё в себя не пришел. Позвонила Славиным, там тоже порадовались, велели передавать поздравления Стоядиновичам.

Пошла домой, к своим мужикам. Мишутка прыгал:

–У Вали маленький мальчик родился!

И улыбался дед:

–Усе знають, у Драгана сынок народився, ай как славно! Валюха как?

–Врач сказал, все хорошо!

Утром пришел Драган:

–Я немного, как это по-русски? Сдурел от щастя!

Алька посмеялась:

–Я позвонила Валюхиным родителям, сказала, что ты сегодня с ними свяжешься. Ты домой своим сообщил?

–Да, там уже празднувание, майка-мама много плачет, щаслива! Я казав син – Михайло! У тебья – Мишук, а у менья – Михайло!!

Всю неделю до выписки Валюхи Драган ходил немного шальной, после работы надолго зависал под окнами роддома, постоянно просил показать сина Михайлу, замучил Альку вопросами, что и как, переживал, что не сможет удержать своего сина.

К выписке приехала мама Люба, мгновенно успокоила своего зятюшку, наготовила много еды, Драган собрал кроватку, отмыл до блеска всю квартиру:

–Ето я сам! – вежливо отстранил он тещу. Встречали маленького Стоядиновича очень торжественно. Мирич разрешил югославам задержаться на полчаса с обеда – те горели желанием тоже поприветствовать нового маленького сербина, Алька, Петька с женой, дед... Валюху расстрогали до слез приветствия и поздравления всех собравшихся, а папа Драган, казалось не дышал, держа в руках сверток с синочком!

В свидетельстве о рождении записали: Михаил Драганович Стоядинович, югославы удивлялись:

–Заштото така? – у них отчества не было, просто имя и фамилия, а Драган задирал нос – сын с его отчеством. С первых же дней папа научился лихо справляться с пищащим сыном: если мужичок сильно начинал плакать, он брал его на руки и, негромко напевая на родном языке, ходил по квартире, и засыпал пригревшийся в больших и таких надежных папиных руках крошка-син, впитывающий с первых дней жизни второй родной для него язык.

Минька с важностью катал коляску, объясняя всем любопытствующим, что там его маленький дружжок! У него стали-таки выговариваться такие неудобные буквы Ж и Ш, и естественно, он старался как можно чаще их проговаривать, мог ходить и жужжать, или шипеть, дед же подхваливал и хвастался Ваньке своим умнейшим унуком.

ГЛАВА 10.

А перед днем Победы дед заплакал: ему как фронтовику и активному ветерану выделили в доме напротив на первом этаже однокомнатную квартиру. -От этто да, Аль, я же усю жизнь унимания столька не видав!

Алька радовалсь, прикидывая, что и как разместить в квартире, а Минька ладошкой размазывал слезы по дедову лицу и приговаривал:

–Не плачь, куплю калач!

–Ах ты ж пострелёнок малой! – улыбался сквозь слезы дед, – ну, унуки мои дорогия, я теперя должон нямного дольше прожить, у таких-то хоромах!

Возле его квартирки была небольшая ниша в стене, и дед, прикинув и посоветовавшись со своим Ванькой, Егорычем, "удумал тама сделать каморку для инстрУментов, будя у мяне мастерская, у квартире неможно верстак иметь, этта ж такую красоту портить!"

Выбрали стол, стулья и шкафчики для кухни, установили все, а тут Ванька Егорыч собрался в отпуск "у санаторию, узял и на деда путевку и поехали два хронтовика у Подмосковье, отдыхнуть".

Пока они там отдыхали, Алька с Серегой обустраивали дедову квартиру, получилось очень даже неплохо, поучаствовали в оформлении и ребята: Васька привез две поделки-домовушки из дерева, югославы сделали из сосновых дощечек оригинальный шкаф для одежды с тумбочкой, чтобы дед мог присесть, надевая обувь в небольшой прихожке. Тумбочку сразу же опробовал Мишук, поскакав на ней. Мамка привезла домотканные дорожки, Антоновна притащила цвяты у горшках – дед обожал их поливать, Сережка привез полочки, две интересные тарелки на стену, Алька прикупила посуды. Драган приволок тканное сербское панно, – 'майки моей работа' – получилась уютная квартирка. Осталося купить деду диван и телевизор, решили, что выбрать должен сам.

Приехавший посвежевший дед "долго молчав, ходив по своей хате, трогал усё", потом присел на тумбу в прихожке – Мишук конечно же, полез на колени, и обнимая внука, растерянно сказал: -Я чёта, Аль, совсем ничаго не понимаю, какя-то чумная жизня у мяне стала, я как у кипятке варюся!

–Вот и варися! А то прокисал бы у своей Чаховке, – пробурчала Алька, еле сдерживая слезы от умиления. – Сразу предупреждаю, будет бардак – получишь по шее!

–Не, Альк, я такую красу бяречь буду! – Дед старался, содержал у чистоте свою бярлогу, Алька все равно раз в неделю по выходным отправляла их с Минькой погулять и убиралсь у деда, кирзачи его любимые она давно отвезла в Медведку, с деда станется в них ходить.

–Ты, унучка, як смотришь, я Сяргею заранее отпишу хату?

–Хорошо смотрю, как ещё?

– От и славно, я боявся, осерчаешь!

– Ты чё, меня обидеть боялся? Дед, ну ты даешь? У меня свой угол есть, нам с Минькой вполне хватает, а Сережке такой подарок как с неба свалился. Дед, не майся дурью, мы с братиком, было время, кусок хлеба пополам делили, не до жиру было.

А Санька Плешков и Саша Аверченко попали в переделку... напоролись на засаду, и там, где, казалось, все было проверено-перепроверено. Днем по этой горной дороге прошла наша колонна, все было чисто, а вечером, ехавшие на трех БМДешках, солдатики из второй роты Авера, попали в переплет – шедшая в средине машина резко подпрыгнула, и раздался взрыв. Санька Плешков, едва очухавшийся, утирая заливавшую глаза кровь, с огромным трудом, кашляя и матерясь, вытаскивал из машины неподвижного старлея. Он уже хрипел от натуги, ясно понимая, что ещё чуть-чуть и задохнется от едкого дыма, не слыша, как колотят по заклинившему люку снаружи... когда как-то внезапно его ухватили за ворот и начали вытягивать наружу. Он, сипя и матерясь, орал сорванным голосом и рвался к дыре в машине: "Старлея, старлея..." – и, уже уплывая в темноту, услышал:

–Вытащили твоего старлея, дышит!

Когда Плешков всплыл из какой-то бездонной ямы с чернотой, то с удивлением увидел над головой серую обшивку и ощутил дрожь. -"Похоже, в самолете..." – пришла откуда-то мысль, – ..блин, ведь собьют!..

Он дернулся, пытаясь повернуть голову, и услышал женский голос:

–Тихо, тихо, лежи, не надо резко шевелиться! – немного повернув голову, увидел женщину.&bsp;  -Где я? – с трудом прохрипел Санька.

–В Москву летим, не переживай, сынок, все хорошо будет.

– А старлей?

– Старлея твоего первым бортом отправили в Бурденко, – проговорил кто-то сиплым голосом справа. -Сержант, это Ерин, мы с тобой назло всем духам живы.

–А, – вспомнил Санька, – ты же тоже с нами в бмдешке был? А ещё?

Тот сипло выматерился:

–Только мы трое... ...

–Хватит разговоров! – раздался сердитый голос, – наговоритесь ещё. В Красногорске Санька совсем пришел в себя. Боли было много, Ерин, оклемавшийся раньше – ему досталось поменьше, рассказал, морщась и матерясь, что Плешков, повернувшись перед взрывом к командиру, как бы закрыл его собой с одной стороны, ухватив дерьма во всю спину. -Командиру досталось только спереди, а то б уже давно груз двести... И поэтому старлея вытащили живого, кароче, тебе, сержант, наш командир жизнью обязан!

Зная свою заполошную мамку, Плешков не стал писать про ранение, врал, что в командировке, писал бодрые письма, благо правая рука оказалась целой, что нельзя было сказать про левую, перенес две операции, вытащили из руки и предплечья много осколков.

– Хирург не Бог, но его заместитель, – Микишин, осматривая его после второй операции, сказал: -В рубашке ты, земляк, родился, с такими ранениями обычно руку сохранить не удается, но уральцы -крепкий народ.

–А вы откуда, товарищ подполковник, родом?

– Бисерский я, Санек, бисерский.

Санек обалдел:

–Бисер? Соседний поселок?

– Ну, а где еще такое чудное название встретишь? Я тебе больше скажу, мы с Сашкой Латыновым в меде вместе учились, он, вот, дома остался, а я рванул в военную медицину.

– Вот это да! – выдохнул Плешков. – Вот это радость!

– И я рад, ты, земляк, поправляйся, руку надо будет долго разрабатывать, через сопли и слезы, но шевелиться будет!

–Товарищ подполковник! А можно одну просьбу?

–Да, говори!

–Мне бы узнать, как мой командир, живой ли? Я его до последнего тащил, сказали, что, вроде, в Бурденко отправили, Вы не сможете узнать? Старший лейтенант Аверченко Александр Борисович.

–Попробую, отдыхай пока.

Как ни странно, в госпитале подружились с Ериным, куда только его пакостность делась. -Сань, ты не обижайся, что я всякую пургу гнал, на твоих девчонок-одноклашек грязь лил, я дурак, ща вот после того, как на тот свет чуть не свалил, много передумал. Ну изменила мне... бывшая, но жизнь-то не закончилась. А может, оно и к лучшему, вон, тут какие сестрички бегают, я к одной вот уже с месяц приглядываюсь, Леночке. Может, и женюсь... Микишин тебе про старлея ничего не узнал?

–Пока молчит, жаль будет, если не вытянул... хороший мужик наш Авер. Лето заканчивалось, желтели березы, разноцветные клены радовали глаз, бездонное и такое мирное небо было даже непривычным.

Выписывался Ерин, уезжал домой радостный, вместе с Леной, они расписались здесь, Плешков попал-таки в свидетели, а у Саньки ныла душа, он так ждал весточку об Авере.

–Саня, ты только не теряйся!! И если что-то узнаешь об Авере, тут же пиши или звони! – прощаясь, сказал Витька Ерин.

Микишин зашивался на операциях, и Плешков не напоминал ему, понимая, что у земляка нет времени. Рука потихоньку зажила, шрамов на ней было много, но они становились не такие страшные, и Сашка с упорством разрабатывал её.

– Земляк, ты поедешь в санаторий, а потом уже на родину, буду дома, встретимся обязательно, а, да, жив твой ротный, жив, где-то на реабилитации, – сказал Микишин при очередном осмотре.– Родине -поклон, соскучился я по нашим лесам. Так хочу пошишкарить, мать сказала, шишек много уродилось!

–Пишите адрес, пришлю сразу же, как домой приеду!.

В санатории Санька сразу взяли в оборот, да он и сам старался как можно чаще заниматься и с рукой, и ваще. Вот так, выходя умотаннным и мокрым после очередной тренировки, услышал, как кричит медсестра.

–Вер, скажи Аверченко, освободился тренажер, пусть идет!

Плешков замер, напряженно вглядываясь в конец длинного коридора... и радостно завопил, когда увидел неспешно идущего по коридору своего комроты:

–Товарищ старший лейтенант, живой!!!

Авер сбился с шага, застыл на мгновение, а потом рванулся к нему:

–Санька! Плешков!!

Они крепко обнялись, помолчали, потом не разнимая рук долго всматривались друг в друга, у Авера с левой стороны лицо пересекал длинный шрам.

–Вот это радость у меня... – хрипловато сказал Авер, – я ж не знал, кто тогда... потом уже мне сказали, что меня сержант вытащил, я собрался после санатория к тебе на родину ехать, да только вот боялся... что ты...

–Живой я, ещё занудный Ерин Витька, тоже. Он уже домой уехал!

Они говорили перебивая друг друга.

– Аверченко, тренажер отменяется? – спросила их подошедшая сестра.