Текст книги "Версия Барни"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

В среду вечером меня срочно истребовал звонком Серж Лакруа, этот aficionado [322]322
  Любитель (исп.).


[Закрыть], кинолюбитель-самоучка, которого я сделал режиссером одной из серий «Макайвера из Конной полиции Канады». В представлении Сержа искусство кино сводится к внезапным переходам камеры от голого по пояс главного героя, опускающегося на шкуру белого медведя со своей дамой сердца… к толстенному отбойному молотку – как он долбит бетон… или, упаси господи, к пистолету бензоколонки, извергающему тугую струю в бак автомашины. Я не мог смотреть отснятый им материал без хохота, но все равно его звонок означал, что я должен буду провести четверг в городе.

Когда я затеял этот правдивый рассказ о моей никчемно растраченной жизни, я дал зарок описывать даже и те вещи, вспоминать о которых мне до сих пор, спустя многие годы, все еще стыдно, так что получайте. В общем, решил я расставить сети для уловления моей вроде бы верной, но, может быть, заблудшей жены и ее неотразимого эсэсовца-воздыхателя. В среду вечером я объявил, что беру детей с собой в Монреаль, уверив засомневавшуюся Мириам, что они не только не будут мне обузой, но и получат массу удовольствия, околачиваясь возле меня на съемочной площадке. Затем, ранним утром в четверг, пока Мириам с этим Блэром Хоппером-Гауптманом (ведь явно родственник всех военных преступников сразу!) предавались утреннему купанию, я схватил с полки весьма чувствительные кухонные весы Мириам, взбежал наверх, из шкафчика в нашей ванной выудил ее тюбик вагинального крема, поставил на весы и записал его точный вес. По-прежнему разыгрывая из себя Джеймса Бонда, выдернул у себя из головы волосок и положил его на коробку с противозачаточными колпачками. Когда все, сидя за столом внизу, завтракали, я запел:

– Уж и не знаю, когда мне сегодня вечером удастся вернуться, но перед выездом из города я обещаю позвонить – вдруг вам что-нибудь понадобится…

Впавший в истерику Серж призвал меня, чтобы я разобрался в бюджетных хитросплетениях и успокоил разволновавшуюся труппу, но приехал я в таком дурном настроении, что только усугубил кризис. Нашему soi-disant [323]323
  Так называемому (фр.).


[Закрыть]герою, исполнителю главной роли, не понравилось, как я перед всем актерским составом самым непростительным образом сделал ему выговор – дескать, перестаньте халтурить перед камерой или вас заменят. Затем бездарной шлюшке, которая изображала главную героиню, я сказал, что по сценарию, даже такому говенному, как наш, ей положено делать нечто большее, нежели просто трясти сиськами, и она убежала в слезах.

Цепляясь ко всем по малейшему поводу, я непрестанно видел перед собой мокрых от пота Мириам и Блэра, экспериментирующих с позами, которые не снились даже авторам «Камасутры». Опять сплошное déjà vu, – как сказал однажды Йоги Берра [324]324
  * Лоуренс Питер (Йоги) Берра(р. 1925) – знаменитый бейсболист, тренер и бейсбольный менеджер, известный, в частности, несуразными речениями, вроде «Опять сплошное déjà vu», «Бейсбол – это девяносто процентов ума, остальные пятьдесят – умение», «Я не посмотрю, что тут смотреть не на что» и т. д.


[Закрыть]. Впрочем, не совсем. Сцена та же, зато актеры новые. На сей раз, к счастью, револьвера у меня не было. Наконец, в шесть часов вечера я позвонил на дачу. Я насчитал четырнадцать гудков, пока Мириам, явно с неохотой стряхнувшая с себя посткоитальную дрему либо отвлекшаяся от упоительного позирования для очередной порнографической фотографии, подошла к телефону.

– Нам еще час будет не вырваться, – сказал я.

– Что у тебя с голосом? Что случилось, дорогой?

– Буду не раньше полдевятого, – буркнул я и повесил трубку. Сразу же сгреб детей и, не мешкая, рванул на дачу. Если они затеют совместные игрища под душем, есть шанс, что я их застигну.

Животные!

Майк и Савл, чувствуя мое состояние, сообразили притвориться спящими и всю дорогу до озера тихарились.

– Маме надо сказать, что вы обалденно провели время, хорошо?

– Да, папа.

Не успел я поставить машину на ручник и выйти на предполагаемое поле брани, как подскочившая ко мне радостная Мириам уже тискала меня в объятьях.

– А что мы сделали-то! Никогда не догадаешься, – сказала она.

Сука наглая. Блудница вавилонская. Иезавель.

Взяв за руку, она подвела меня к трактору, стоящему на заднем дворе.

– Помнишь, ты хотел заплатить Жан-Клоду, чтобы он оттащил его на свалку, и купить новый?

– Ну да. И что?

Она заставила меня сесть на сиденье и дала ключ. Блэр все это время улыбался, изображая скромного труженика. Я повернул ключ, понажимал на педаль, и мотор завелся.

– Весь вечер Блэр в нем копался. Почистил свечи, заменил масляный фильтр, бог знает, что он там сделал еще, но ты только послушай!

– На будущее: постарайтесь, чтобы не заливало свечи, мистер Панофски.

– А, да. Спасибо. Но сейчас мне нужно срочно в туалет. Извините.

Заперев за собой дверь ванной, я отворил шкафчик под раковиной и нашел, что мой волос все еще там, где положено – на крышке коробки с колпачками. И тюбик с вагинальным кремом заметно легче не стал . Но что, если он наскочил на нее неожиданно и она ни тем, ни этим не воспользовалась, так что я теперь стану отцом его ребенка! И вырастет, скорей всего, вегетарианец. И уж конечно читатель журнала Союза потребителей.Нет, нет! Все еще встревоженный, но уже ощущая более чем явственные уколы совести, я возвратил на место весы, добыл из кухонного холодильника бутылку шампанского и поставил на обеденный стол.

– Что празднуем? – спросила Мириам.

– Спасение трактора. Блэр, я даже не знаю, как мы вообще без вас обходились!

Сейчас, задним числом, я догадываюсь, что мне не следовало открывать вторую бутылку, затем бутылку «шатонёф», которым мы запивали приготовленную Мириам osso buco [325]325
  Тушеную говяжью голяшку с овощами (ит.).


[Закрыть], а потом еще и коньяк. Отказываясь от коньяка, Блэр чопорно прикрыл ладонью свой бокал, едва я поднес к нему бутылку.

– Да бросьте вы! – не унимался я.

– Надеюсь, я не провалил экзамен на мужественность, – сказал он. – Но, по правде говоря, если я выпью еще хоть каплю, мне станет дурно.

Затем с неизбежностью наступила очередь его ежедневной вьетнамской проповеди, в которой он нес по кочкам Никсона, Киссинджера и Уэстморленда [326]326
  * Уильям Чайлдс Уэстморленд(1914–2005) – бригадный генерал, командовавший силами США во Вьетнаме в разгар войны (1964–1968).


[Закрыть]. Будучи не в том настроении, чтобы просто так взять да и согласиться, я сказал:

– Это, конечно, грязная война, но, Блэр, неужто вы, такой совестливый человек, ни вот на столечко не чувствуете вины за то, что эту войну тащат на своих плечах главным образом черные, бедные крестьяне и работяги из глубинки, тогда как ваша небедная и продвинутая задница отсиживается в Канаде?

– Вы считаете, что мой долг быть среди тех, кто жжет напалмом детей?

Мириам сменила тему, но потом атмосфера всерьез накалилась. Как выяснилось, у Блэра в Бостоне жила сестра, она была адвокатом и давала бесплатные консультации, а заодно возглавляла организацию, занимавшуюся трудоустройством глухих, слепых и прикованных к инвалидному креслу. Вместо того чтобы признать ее деятельность достойной восхищения, я заспорил:

– Да, но при этом лишаются работы здоровые мужики! Вот: будто своими глазами вижу. Горит наш дом, а пожарные не могут его найти, потому что все слепые. Или лежу это я в реанимации, стенаю: «Сестра! Сестра! Помогите! Умираю!» А она меня не слышит, потому что глухонемая.

В последний его вечер с нами «дядя» Блэр устроил для очарованных им детей костер, а я сидел на крыльце и злобствовал, прихлебывая «реми мартен» и покуривая «монтекристо». Глядя, как они скачут на берегу и жарят сосиски и корень алтейки, я всячески желал, чтобы искры подожгли лес, и Блэра, давно объявленного в «Четвертом рейхе» в розыск злостного пироманьяка, увели бы в наручниках. Нет, такого счастья я не дождался. Тренькая на дурацкой своей гитаре, Блэр обучал моих детей балладам Вуди Гатри («Эта страна – твоя страна», «Двинем по старой пыльной дороге» и прочим левацким грезам), Мириам подпевала. Моя семья , мишпухаПанофски, чьи предки всего два поколения назад вышли из штетла,превратилась в компанию с обложки «Сатердей ивнинг пост» работы Нормана Рокуэлла. Черт! Черт! Черт!

Блэр ушел на следующее утро, когда я еще не спустился к завтраку, и я решил – все, больше я его не увижу. Но из Торонто потихонечку начали просачиваться открытки, иногда адресованные Майку и Савлу – с предложением стать друзьями по переписке. Получая на деревенской почте очередное послание, я каждый раз боролся с искушением выкинуть его в урну, но боялся – вдруг Мириам узнает. Приносил и бросал на стол под радостные крики моих вероломных детей. Квислинги – оба! А тем из вас, кто слишком молод помнить, кто такой был Квислинг, надо глянуть в историю этой… черт, ну как же ее, страна такая, рядом со Швецией. Не Дания, но тоже там неподалеку. [Норвегия. – Прим. Майкла Панофски.]

– Конечно, вы должны ответить ему, дети, – сказал я. – Но стоимость почтовых марок будет вычтена из денег, выдаваемых вам на расходы.

– Боже, ушам своим не верю! – ужаснулась Мириам.

– Я еще не закончил. Сегодня я всех приглашаю на обед в «Джорджо».

– А скажи-ка мне, Отец Горио, ты что, и там тоже заставишь детей самих платить за гамбургеры и жареную картошку, да еще и есть с рекордной скоростью, чтобы ты успел домой к началу первого иннинга игры в бейсбол?

Потом Блэр прислал Мириам оттиск статьи, написанной им для журнала «Американский изгнанник в Канаде», и она тщетно пыталась его от меня спрятать, а значит, даже ей уже было неловко.

Предположим, рассуждал Блэр, канадское правительство под давлением массовых народных выступлений будет вынуждено отстаивать независимость страны посредством национализации промышленных объектов, находящихся в собственности американского доллара, и прекращения свободного притока американских инвестиций. Неизбежное вторжение с юга будет грубым, жестоким и кровопролитным. Однако, как считал Блэр, Канада победит:

Рассматривая возможность вторжения янки, важно не забывать, что население Канады в массовом порядке развернет борьбу с этими козлами. Подпольщики и партизаны вырежут девять из десяти захватчиков. Народные массы канадцев станут поддерживать своих защитников партизан, лечить их, кормить и прятать, принимая их как своих братьев. Мы должны учиться у вьетнамцев, как надо бороться со вторжением янки…

Не знал, что ли, этот мудак, что, когда в прошлый раз американцы нагрянули к Монреалю, вице-губернатор Гай Карлтон сбежал, город капитулировал, а делегат от французского населения Валентэн Жуатар приветствовал козлов-янки как братьев, сказав: «Наши сердца всегда жаждали единения, и мы всегда принимали войска Союза как свои собственные».

4

Ципора Бен Иегуда

Димона

Негев

Эрец Израэль

22 Тишри 5754 года

Фонду имени Клары Чернофски для Женжчин, Лексингтон-авеню, 615, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

ВНИМАНИЮ ХАВЕРА [327]327
  Товарища, подруги (иврит).


[Закрыть]ДЖЕССИКИ ПИТЕРС И ДОКТОРА ШИРЛИ УЭЙД

Шалом, Сестры!

Мои родители, фамилия которых Фрейзер, при рождении назвали меня Емимой (в честь старшей из трех дочерей Иова), но это было тридцать пять лет назад в Чикаго, а теперь я четыре года уже как переехала в город Димона в пустыне Негев и прохожу под именем Ципора Бен Иегуда. Я черная еврейка, последовательница Бена Амми, бывшего чемпиона штата Иллинойс по реслингу, который научил нас, что мы истинные израэлиты. Да. Мы – черный народ, рассеянный римлянами по Африке, а потом перевезенный в качестве рабов в Америку. Мы все братаны, вплоть до южноафриканских лемба, которые тоже называют себя израэлитами, хотя и не соблюдают больше глатт кошер.В 1966 году христианской эры Бену Амми, еще проповедовавшему тогда в Чикаго, во время бомбардировки зажигательными снарядами винного магазина было ниспослано видение. Он забил стрелку с Иеговой, они там это дело перетерли, и он узнал, что пришло время истинным детям Израиля делать алию [328]328
  Алия – восхождение (иврит) – репатриация евреев в Израиль.


[Закрыть]. В Великом Исходе приняли участие триста пятьдесят крутых пацанов и пацанок, а теперь , Готт зеданк,нас стало 1500, но мы продолжаем страдать вроде как от пращей и стрел анти Семитизма белых еврейских узурпаторов.

Надо вам сказать, что быть черной еврейкой в Эрец Израэль – это вам не фунт изюму! В Кесарии есть гольф-клубы, куда нас не принимают, и рестораны в Тель-Авиве и Иерусалиме, в которых сразу, как мы покажемся на горизонте, мест нет. Бледнолицые израильтяне не одобряют некоторые наши ритуалы, особенно полигамию , которая основывается на правильном прочтении Пятикнижия Моисеева.Мы стыдим их – приходится, раз уж мы более начитанны. Мы строго постимся весь Шаббат. Мы суровые вегетарианцы, не едим даже молока и сыра. И не носим синтетической одежды. Короче, мы возвратились к истинной вере, какой она была до поругания так называемой Евро-гойской цивилизацией.

Мы патриоты. Мы не любим мусульман, потому что они были главными работорговцами. И мы против палестинского государства. В нашей общине соблюдается строгая дисциплина, мы далеко ушли от жизни «по понятиям» блатного Чикаго. И что бы вы там ни вычитали в «Джерузалем пост», мы не балуем с наркотиками. Здороваясь со взрослыми, наши дети слегка кланяются, а наши женщины свято чтят своих мужей. А верховное слово во всех вопросах принадлежит Бену Амми, нашему Мессии, которого мы зовем Абба Гадол, Великий Отец.

Наша мишпуха, состоящая из семи «духовных банд», всех держит в страхе, потому что эти расисты видят в нас авангард великой Черной миграции под маркой Закона о возвращении. Однако, согласно Абба Гадолу, в Америке всего 100 000 Черных действительно израильского происхождения. Конечно, израэлитские племена в Африке насчитывают, быть может, до пяти миллионов, но мы не ожидаем, что к нам здесь присоединится более полумиллиона человек.

Еще мне хотелось бы заверить вас, что это полная чушь – то, что якобы сказал репортеру из «Джерузалем пост» один наш подросток:

«В двухтысячном году будет полный апокалипсис. Вулканы и все такое. И вы увидите, как Черные придут отовсюду обратно в Израиль. И тогда этой страной будем править мы».

Сестры, причина, по которой я пишу вам, состоит в том, что мне нужен грант. Скажем, 10 000 долларов, чтобы братва смогла начать работу над сочинением Агады в стиле рэп, на слова поэта Айс-Ти [329]329
  * Айс-Ти(наст. имя Трейс Мэрроу, р. 1958) – американский рэп-музыкант, актер, автор и исполнитель блатного рэпа.


[Закрыть]. Это будет наш дар Эрец Израэль. Типа современной Шестой книги Мойши.

Благодарная вам заранее, остаюсь

С уважением

Ципора Бен Иегуда

5

– Меня зовут Шон О'Хирн, – представился следователь, появившийся на следующий день после исчезновения Буки, и протянул руку. – Думаю, нам надо бы немножко поболтать.

Своим более чем твердым рукопожатием он чуть не переломал мне пальцы, а потом вдруг резко перевернул пострадавшую руку, словно собрался читать по ладони.

– Э, да у вас мозоли!

О'Хирн, еще не разжиревший, не облысевший, не страдающий приступами влажного нутряного кашля, от которого у него впоследствии глаза будут чуть не на лоб лезть, был одет в зеленый – будто он лесник – габардиновый пиджак и клетчатые брюки, на голове – соломенная федора. Когда он уселся на моей веранде в бамбуковое кресло, мне в глаза бросились его двухцветные туфли для гольфа с кисточками на язычках. Значит, вечером планирует помахать клюшкой.

– Этот Арнольд Палмер, – говорил тем временем сыщик, – нечто особенное. Я однажды видел его на открытом первенстве Канады, и у меня только одно желание возникло: собрать все свои клюшки в кучу и сжечь. Может, сыграем? Сколько вам дать очков вперед?

– Я не играю в гольф.

– Ай, да не вешайте мне лапшу! Вон же у вас мозоли на руках!

– Это я грядку копал под спаржу. Ну, вы нашли Буку?

– Говорят, отсутствие новостей – уже хорошая новость, хотя, может быть, в нашем случае это и не так, а? И катер пускали, и водолазов – все без толку, да и в округе, насколько мы знаем, никто не рассказывал, что подобрал на дороге мужика, голосовавшего в плавках и ластах.

О'Хирн приехал на машине без спецраскраски, но с ним прибыли еще два автомобиля Sûréte du Québec [330]330
  * Sûréte du Québec– сыскная полиция провинции Квебек.


[Закрыть]. И вот уже два молодых полицейских с притворной скукой пошли бродить по моим угодьям, явно в поисках следов свежеразрытой земли.

– Какой же вы счастливый, что вам не приходится в такую жару сидеть в городе! – сказал О'Хирн, сняв шляпу и вытирая лоб носовым платком.

– Ваши люди зря теряют время.

– У меня раньше тоже имелась дачка на озере Эхо. Не такой дворец, как у вас, просто маленькая хибарка. Так у нас там одна проблема была – муравьи и полевые мыши. Каждые выходные, прежде чем уехать, надо было все тщательно убирать и всю помойку увозить с собой. А вы куда – на свалку отвозите?

– Да просто бросаю все в бак напротив кухонной двери, а Бенуа О'Нейл забирает. Хотите там покопаться – пожалуйста, не стесняйтесь.

– Знаете, я не могу понять, почему вы не рассказали тем первым представителям полиции, которые к вам нагрянули…

– Они не нагрянули. Я их вызвал.

– …о том, что у вас здесь происходило, тем более вы были так расстроены потерей друга, который, как вы считаете, утонул.

– Он не утонул. Он вломился в чью-нибудь дачу и не вылезет оттуда, пока не прикончит там последнюю бутылку спиртного.

– Ага. Ага. Но заявлений о взломе не поступало.

– Я совершенно уверен, что протрезвевший Бука объявится здесь либо сегодня к вечеру, либо завтра.

– Слушайте, а может быть, мистер Москович до сих пор гуляет где-нибудь в лесу? Правда, он в одних плавках. Боже, комары сведут его с ума. Да и пора бы ему уже проголодаться. Как вы думаете?

– Я думаю, вам надо пройтись по всем домам, что стоят на берегу, и вы его найдете.

– Вы хорошо подумали, и это ваше последнее слово?

– Да ведь мне нечего скрывать.

– Обратного никто и не утверждает. Но, может быть, вы поможете мне разобраться с некоторыми скучными деталями – так, просто для отчета.

– Вы не откажетесь выпить?

– Против холодного пива я бы не возражал.

Мы перешли в дом. О'Хирна я снабдил пивом «мольсон», себе налил виски.

– Ого! – О'Хирн даже присвистнул. – Столько книг сразу я видел только в библиотеке. – Он остановился у висевшего на стене маленького рисунка пером. Компания чертей во главе с Вельзевулом насилует голую девушку. – Н-да-а, у кого-то тут и впрямь больное воображение!

– Это рисунок моей первой жены, хотя вас это вряд ли касается.

– Развелись, да?

– Она покончила с собой.

–  Здесь?

– В Париже. Это город во Франции – а то, может, вы не знаете.

Я уже лежал на полу, в голове звенело, и только тут до меня дошло, что он меня ударил. В испуге я поспешил кое-как встать на подгибающиеся, ватные ноги.

– Вытрите чем-нибудь рот. Вы же не хотите испачкать кровью рубашку, а? Наверняка из магазина «Холт ренфрю». Или «Бриссон и Бриссон», где отоваривается этот паршивец Трюдо. [В 1960 году Пьер Элиот Трюдо вряд ли был известен. Годом трюдомании стал 1968-й, когда его избрали премьер-министром. – Прим. Майкла Панофски.] Нам ваша жена звонила. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но она утверждает, что в среду ранним утром между вами вышло недоразумение и вы подумали, что у вас есть причина злиться на нее и мистера Московича. – Раскрыв маленький черный блокнотик, он продолжил: – По ее словам, вы приехали из Монреаля неожиданно рано и, застав их вместе в постели, подумали, что они – гм – предавались блуду. Однако – и тут я вновь ее цитирую – правда состоит в том, что ваш друг очень плохо себя чувствовал. Она принесла ему на подносе поесть, а он так дрожал, так страдал от холода, несмотря на жару, так жутко стучал зубами, что она залезла к нему в постель, чтобы согреть его, и обняла как нянька, и в этот самый момент вы ворвались и страшно разобиделись, истолковав все превратно.

– Ну ты и мудак, О'Хирн.

На этот раз он огорошил меня молниеносным ударом под дых. Я пошатнулся, стал ловить ртом воздух и опять завалился на пол. Лучше бы я там и оставался, потому что, едва я встал и попытался дать ему сдачи, как он сильно ударил меня по лицу левой, а потом влепил по другой щеке еще и правой. Я стал водить языком по зубам, проверяя, все ли на месте.

– Я тоже не принимаю ее утверждения за чистую монету. Но ведь не все это буба-майса,а? Я немножко знаю идиш. Вырос на улице Мейн. Перед вами профессиональный шабес гой [331]331
  Нееврей, выполняющий в субботу поручения религиозных евреев, которым всякая работа в это время запрещена (идиш).


[Закрыть]. Бывало, я зарабатывал кое-какие крохи, растапливая в пятницу вечером печки в домах ортодоксальных евреев, и никогда я не видывал более приличных, законопослушных граждан. По-моему, вам опять надо вытереть подбородок.

– К чему вы все это говорите?

– Послушайте, ведь это должно было вас черт знает как разозлить. Ваша жена и ваш лучший дружок валяются в обнимку.

– Ну, скажем, меня это не порадовало.

– И я не виню вас. И никто не винит. Кстати, а где мистер Москович спал?

– Наверху.

– Ничего, если я гляну? Работа у меня такая, а?

– У вас есть ордер на обыск?

– Да ну, бросьте вы. Не надо так. Вы же говорили, вам нечего скрывать.

– Первая комната направо.

Борясь со злобой пополам со страхом, я подошел к кухонному окну, смотрю, один из полицейских пошел в сторону леса. Другой выворотил содержимое мусорного бака и роется в куче отбросов. Тут вернулся О'Хирн, держа руку за спиной.

– Странное дело. Он забыл там всю свою одежду. Бумажник. Паспорт. Похоже, этот Москович и впрямь заядлый путешественник.

– Он за своими вещами вернется.

О'Хирн достал что-то из кармана пиджака.

– Вы со мной что – шутки шутить вздумали, Панофски? Когда не знаешь, что это, вполне можно принять за марихуану.

– Но это не мое.

– Да, совсем забыл, – сказал он и вынул наконец из-за спины другую руку. – Смотрите, что я нашел.

Черт! Черт! Черт! Это был отцовский табельный револьвер.

– У вас есть разрешение?

В эту минуту паника затмила мне разум, и я выпалил:

– Первый раз вижу! Он, наверное, Букин.

– Так же, как эта марихуана?

– Да.

– Однако я нашел его у вас в комнате, на тумбочке рядом с кроватью.

– Не знаю, как он туда попал.

– Да вы что, специально напрашиваетесь или как? – сказал он и ударил меня с такой силой, что я опять потерял равновесие. – А теперь отвечайте серьезно.

– А, я вспомнил. Это отцовский. Как-то раз он приезжал на уик-энд и оставил его. Он был инспектором следственного отдела полиции Монреаля.

– Ах ты, черт побери! Вы сын старого Израиля Панофски!

– Да.

– Нну-дык! Тогда мы тут в каком-то смысле вроде как мишпуха.Так, кажется, звучит у вас слово «семья» – шутники, ей-богу! А в барабане-то – пустая гильза.

– Он так и не научился толком заряжать.

– Ваш отец?

– Да.

– Сейчас я вам открою один маленький секрет. Я ведь точно как ваш отец. Скольких подозреваемых я отправил в больницу – это ужас! «Оказывали сопротивление» – вы ж понимаете.

– Я стрелял из него.

– Ну вот, это уже лучше. И насколько недавно?

– Когда жена уехала, мы с Букой много выпили.

– Ну естественно. Вы, надо полагать, были вне себя от негодования. Я бы весь кипел, это точно. За вашей спиной он трахал вашу жену. Ну и – пиф-паф. Да еще и при вашей-то вспыльчивости!

– Какой такой моей вспыльчивости?

– За вами числится привод в Десятый отдел, вот, здесь у меня и дата записана – за драку в баре. А еще на вас поступало заявление от официанта из «Руби Фу» – он обвинял вас в оскорблении действием. Надеюсь, вы не считаете меня предвзятым гоишер хазером.У нас, знаете ли, может, и нет таких шикарных поместий прямо на озере, но домашние задания мы выполняем, а?

– Я заклинал Буку не ходить купаться в таком состоянии. И когда он стал спускаться к воде, я сделал предупреждающий выстрел в воздух.

– А револьвер оказался у вас в руках случайно?

– К этому времени мы вовсю валяли дурака, – сказал я, весь под рубашкой покрываясь потом.

– Значит, выстрелили поверх его головы смеха ради? Вы гнусный лжец, – сказал он и пнул меня. – Ну-ка, давайте серьезно.

– Я вам правду говорю.

– Вы лжете, изо всех сил сцепив зубы, благо они у вас еще есть. Потому что хрен знает, как будет нехорошо, если вы упадете и выбьете себе парочку, не правда ли?

– Мне наплевать, как это выглядит. Именно так все и было.

– Стало быть, он пошел поплавать, и что потом?

– Я сам был пьян вдрезину. Ну, пошел на диван прилечь, а проснулся от кошмара – мне казалось, всего через несколько минут. Приснилось, будто мой самолет падает в Атлантику.

– Ах вы бедняжечка.

– А на самом деле я проспал что-нибудь около трех часов. Пошел искать Буку, но в доме его нигде не обнаружил. Я испугался, не утонул ли он, и позвонил в полицию, попросил их приехать как можно скорее, чего я никогда бы не сделал, если бы мне было что скрывать.

– Или если бы вы начали заметать следы слишком рьяно. Знаете что? Я обожаю Агату Кристи. Могу поспорить, опиши она этот случай, она бы назвала его «Делом пропавшего пловца». После смерти вашего отца вы должны были сдать оружие.

– Да я забыл о нем напрочь!

– Вы забыли о нем напрочь, но держали в руке и хохмы ради произвели выстрел в воздух.

– Нет, я попал ему прямо в сердце, а потом закопал в лесу, где ваши придурки как раз сейчас рыщут.

– Ну вот, это уже лучше.

– О'Хирн, вы что, шуток вообще не понимаете?

– Если меня не подводит слух, вы только что сказали: «Я попал ему прямо в сердце, а потом…»

– Fuck you, О'Хирн! Если тебе есть в чем меня обвинить, то давай, говори в чем! Если нет – вся ваша троица может ухерачивать отсюда сию же минуту!

– Ух, какой злой, какой вспыльчивый! Бить-то меня хоть не будешь? Похоже, мне сильно повезло, что это не я вам попался с вашей женой в обнимку.

– И можете еще кое-что записать себе в книжечку, но, боюсь, это вашу позицию не усилит. Я не был ни капельки зол на Буку. Я был рад. Счастлив как никогда. Потому что мне нужен развод, и теперь у меня появились для него основания. Бука согласился быть моим соответчиком. Он нужен мне как свидетель. Так зачем же мне его убивать?

– Стой-стой-стой. Куда погнал! Я этого слова не говорил, – нахмурился О'Хирн. Потом он лизнул палец и стал листать записную книжку. – По словам вашей жены, перед тем как она уехала, а уехала она потому, что имела все основания вас опасаться – при вашей-то склонности к насилию…

– У меня нет склонности к насилию.

– Я просто цитирую ее слова. Она спросила: «Что ты сделаешь с Букой?» А вы ответили – цитата: «Я убью его», и далее стали угрожать ей и ее недавно овдовевшей матери.

– Это была фигура речи.

– Так вы не отрицаете, что сказали это?

– Да вы, я смотрю, полный идиот. У меня не было намерения причинять вред Буке. Он мне нужен.

– У вас есть девушка в Торонто?

– Это не ваше дело.

– Этакая сдобненькая телочка по имени Мириам Как-ее-там.

– Не пытайтесь еще и ее к этому припутать, хамская ваша рожа! Ее здесь и вовсе не было. Она-то тут при чем?

– О'кей. Усвоил. Значит, так: этот незаконный револьвер я забираю с собой, но я вам оставлю расписку.

– Возникнут трудности с правописанием – обращайтесь.

– Ну вы и тип!

– Ну так как – я в чем-нибудь обвиняюсь?

– Да разве что в дурных манерах.

– Тогда на прощание я желаю вам приятного времяпрепровождения на поле для гольфа. И пусть тебе кто-нибудь там треснет клюшкой по твоей дурной башке, хотя она и после этого умней не станет, – сказал я и, схватив его за лацканы пиджака, принялся трясти. Он не сопротивлялся. Только улыбался. – Буба-майса! Шабес-гой! Мишпуха!Не смей меня подначивать этим своим ломаным идиш – ты, напыщенный малограмотный мудак! Агата Кристи! «Дело пропавшего пловца»! Готов поспорить, что последней книжкой, которую ты прочитал, были «Приключения Винни-Пуха» в детском переложении, да и то ты до сих пор силишься понять, о чем там речь. Где тебя учили допрашивать подозреваемых? Или ты «Звездных войн» насмотрелся? Начитался комиксов? Нет, это я бы прочухал. У тебя бы тогда пузырь изо рта торчал!

Ухмыльнувшись, О'Хирн освободился от моего захвата, коротко рубанув рукой – так ловко, что я только моргнуть успел. Другой рукой он ухватил меня сзади за шею, рванул мне голову вперед и двинул коленом в пах. Разинув рот, я согнулся пополам, но ненадолго, потому что тут же он двумя соединенными вместе руками, словно кувалдой, поддел меня под подбородок, и опять я, беспорядочно махая руками, рухнул спиной на пол.

– Панофски, сделай самому себе милость, – сказал он. – Мы знаем, что это твоя работа, и рано или поздно найдем, где ты зарыл его, жалкий ты мерзавец. Грядку под спаржу он копал, щ-щас! Так что сбереги наше время и силы. Поимей немножко рахмонеск бедным служителям закона. Это значит «жалость» на вашем жаргончике, которым я – спорим? – владею лучше тебя. Сознавайся. И показывай, где труп. Мы за это скидку даем. Я поклянусь в суде, что ты был настоящим душкой, помогал следствию и рыдал от раскаяния. Наймешь себе хитрого еврея адвоката, и все, в чем тебя обвинят, – это убийство по неосторожности или что-нибудь в таком духе, потому что была борьба и револьвер выстрелил случайно. Или это вообще была самозащита. Или – господи боже мой – может, ты даже не знал, что он заряжен! И судья, и присяжные будут тебе сочувствовать. Ну как же: жена! И лучший друг! Да чтоб мне сдохнуть, если тут не было состояния временной невменяемости. В худшем случае ты получишь три года и вернешься домой через полтора. Слушай, да ведь тут можно даже и условного добиться – для такого бедного обманутого мужа, как ты.

Но, если будешь настаивать на той своей буба-майсе,которую ты нам грузишь, я засвидетельствую на суде, что ты меня ударил, и тогда никто твоей сказке не поверит и дадут пожизненное, что означает минимум десять лет, и, пока ты будешь гнить в тюрьме, питаясь собачьим кормом и каждый день получая по мордасам от плохих парней, которые не любят евреев, твоя красотка в Торонто будет раздвигать ножки с кем-нибудь другим, а? Я к тому, что, когда ты выйдешь, ты будешь сломленным стариком. Ну, что скажешь?

Я ничего не мог сказать – меня безостановочно рвало.

– Гос-споди, поглядите, что вы наделали с ковром! Может, вам тазик принести? Где у вас тазик?

О'Хирн нагнулся и протянул руку, чтобы помочь мне встать, но я отрицательно помотал головой, опасаясь очередного подвоха.

– Да, теперь этот ковер только шампунем. Что ж, за пиво merci beaucoup [332]332
  Большое спасибо (фр.).


[Закрыть].

Я застонал.

– А если ваш приятель, этот долгоиграющий купальщик, все-таки объявится, вы уж будьте так добры, позвоните нам, идет?

По дороге к двери О'Хирн умудрился наступить мне на руку.

– Ать-тя-тя. Извиняюсь.

Я пролежал на полу, может, час, может, дольше, во всяком случае О'Хирн со своими подручными давно уехал, когда я, собравшись с силами, налил себе очередную порцию виски, проглотил ее и набрал номер Хьюз-Макнафтона. Его не было ни дома, ни в офисе. Я застал его в «Динксе» и сообщил о визите полицейских.

– Что-то у тебя голос какой-то странный, – проговорил он.

– О'Хирн избил меня как сидорову козу. Я хочу сделать на него заяву.

– Надеюсь, ты не отвечал ни на какие вопросы?

Я подумал, что лучше бы мне рассказать Джону все как есть – про то, как О'Хирн нашел у меня отцовский короткоствольный револьвер, и про то, как я напоследок грубо с ним разговаривал.

– Ты схватил его за лацканы и тряс?

– Да вроде бы. Но только после того, как он меня ударил.

– Я хочу попросить тебя об одолжении, Барни. У меня все еще остаются кое-какие баксы в банке. Они твои. Но тебе придется найти себе другого адвоката.