Текст книги "Версия Барни"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Ты слишком дорога мне, – что-то больно уж восторженно отозвался я. – Мы бросим мою машину здесь и возьмем такси.

– Ах, Барни, – сказала она, – я ведь знаю: все равно ты все врешь.

Ах, Барни, какой ты мерзавец!Когда пытаешься воссоздавать былые дни, ускользающая, неверная память – это как раз то, что надо. Картинки, виньетки… Какая-то сцена вдруг смущает. Вызывает приступ боли. Вот Бука прилетел из Лас– Вегаса – он там играл и в кои-то веки что-то даже выиграл; он будет моим шафером. За пару дней до церемонии я познакомил его с невестой, а потом мы вдвоем пошли в ресторан… – ч-черт! – это было в тот вечер, когда мне следовало быть на стадионе «Мэйпл лиф гарденс» в Торонто; «Монреальцы» побили тогда «Кленовые листья» 3:2, вырвавшись на два очка вперед в финалах Кубка Стэнли. Какую игру пропустил! В третий период вступили четверо против пятерых и вдруг молниеносно – раз, два, три! – засадили три гола за шесть минут: Бакстрем, Макдоналд и Жоффрион!

– Не надо, Барни, умоляю, не делай этого, – насел на меня Бука. – Мы можем вот сейчас допить коньяк и ходу в аэропорт, а там первым же рейсом в Мексику, в Испанию, куда угодно.

– А-а, да ну тебя, – отмахнулся я.

– Она симпатичная, вижу. Сладкая женщина. Так заведи роман! Представь, мы завтра были бы в Мадриде. На узких улочках, разбегающихся от Пласа Майор, ели бы вкуснющие tapas. И cochinillo asado [226]226
  Рульку… жареного поросенка (исп.).


[Закрыть]в «Каса Ботин».

– Да черт возьми, Бука! Не могу же я уехать, пока не кончились финалы Кубка Стэнли. – И я с тяжелым сердцем полез в карман, показал ему два билета в первых рядах на следующую игру в Монреале . На ту игру, которая состоялась как раз в день моей свадьбы.Если «Монреальцы» выигрывают, у них в четвертый раз Кубок Стэнли в кармане, поэтому на сей раз, в виде исключения, я желал им поражения, чтобы я мог отложить медовый месяц и наблюдать дальнейшую борьбу, которая несомненно завершится потрясающей, великолепной победой.

– Ты как думаешь, Бука, – спросил я, – что, если мне после свадебного обеда выскочить на часок, и в «Форум» – может, я успею на третий период?

– Насчет таких вещей невесты весьма ранимы, – ответил он.

– Н-да, наверное, ты прав. Давай – за мое будущее счастье, а?

На праздновании серебряной свадьбы Ирва Нусбаума хозяин излучал радость.

– Ты видел сегодняшнюю «Газетт»? Какие-то негодяи насрали на ступенях синагоги «Б'ней Иаков». У меня телефон весь день разрывался. Потрясающе, да? – (Все это с подмигиваниями и тычками локтем.) – Ух, как ты к ней прижимаешься! Еще ближе прижмешься, придется мне вам тут комнатку свободную подыскать!

Игривая, чувственно пышная, источающая сладостные ароматы, моя будущая невеста не отстранялась от меня во время танца. Наоборот, сказав: «Мой отец на нас смотрит», прижалась еще крепче.

Лысый, будто полированный череп. Нафабренные усы. Очки в золотой оправе. Кустистые брови. Маленькие карие глазки-бусинки. Квадратный подбородок. Широкий пояс, врезавшийся в сытое брюшко. Глупый – куриной гузкой – ротик. И никакого тепла в точно отмеренной улыбке, с которой он снизошел до нашего стола. Он был застройщиком. Обладатель инженерного диплома Макгиллского университета, он воздвигал кварталы похожих на коробки от конфет офисных зданий и ульи жилых домов.

– Мы не представлены, – сказал он.

– Его зовут Барни Панофски, папочка.

Я взялся за его влажную, вялую, крошечную ладошку.

– Панофски? Панофски… А я вашего отца не знаю?

– Нет, если тебя, папочка, не разыскивала за что-нибудь полиция, а ты от меня это скрыл.

– Мой отец инспектор полиции.

– Смотрите-ка. Нет, правда? А вы чем зарабатываете на хлеб?

– Я? Я телепродюсер.

– Помнишь ту рекламу пива «мольсон» – она такое чудо! Ну, та, которая тебя так смешит. Это продукция Барни.

– Ну-ну. Ну-ну. Там с нами сидит сын мистера Бернарда, он хочет потанцевать с тобой, мой птенчик, но стесняется подойти, – сказал он, твердо взяв ее за локоть. – Вы знаете Гурских, мистер…?

– Панофски.

– Мы с ними в большой дружбе. Пойдем, мой птенчик.

– Нет! – сказала она, высвободила руку и, сдернув меня с места, снова повлекла танцевать.

Есть такой гриб – ложный белый, знаете? Так вот, отец невесты оказался как раз из тех евреев, которые усиленно рядятся под аристократов-англосаксов. Этакий ложный белый англосакс-протестант. От кончиков нафабренных усов и до подошв оксфордских остроносых туфель. Для повседневной носки он предпочитал костюм в тонкую полоску с канареечно-желтым жилетом, тем более бьющим в глаза, что из его кармашка свисала золотая цепь от карманных часов, да еще и с брелком. Для загородных променадов – специальная ротанговая трость, а для тех вечеров, когда он предавался гольфу с Харви Шварцем, особые брюки – какие? – догадайтесь с трех раз: брюки-гольф. Зато, когда ждал гостей к обеду в своем особняке в Вестмаунте, надевал пурпурный бархатный смокинг и такие же тапки; так и ходил, все время поглаживая мокрые губы указательным пальцем, как будто всецело погрузившись в решение важнейших философских проблем. Его невыносимая жена – в pince-nez – звякала в маленький колокольчик всякий раз, когда общество готово было к следующей перемене блюд. Когда я впервые у них обедал, она указала мне на то, что я неправильно пользуюсь суповой ложкой. Показывая, как надо, она поясняла, чтобы мне легче было запомнить: «Суда плывут – куда? Суда плывут – сюда. Море у нас – где?»

Дамы, естественно, пошли пить кофе в гостиную, тогда как закадычным друзьям, задержавшимся за столом, подали портвейн, передавая графинчик справа налево, и мистер Ложный Белый предложил тему, которую стоит обсудить: «Джордж Бернард Шоу однажды сказал…» или «Герберт Джордж Уэллс пытался нас уверить в том, что… И что вы теперь на это скажете, джентльмены?»

Меня старый пень конечно же невзлюбил. В его оправдание должен заметить, что он был просто из тех отцов-собственников, которым сама мысль о том, что кто-то – пусть даже Гурски – трахает папину дочку, отвратительна (это я не к тому, что в тот момент мы так далеко уже зашли). Выражая дочери свое неудовольствие, он сказал: «Этот юноша разговаривает руками!» Он считал, что я этим и себя, и всех вокруг невесть как компрометирую. Фи! – très [227]227
  Очень (фр.).


[Закрыть]еврейская манера. – Знаешь, я бы не хотел, чтобы ты к нам его приглашала.

– Да ну? Что ж, в таком случае я от вас ухожу. Сниму квартиру!

Квартиру? У бедняги перед глазами, должно быть, тут же возникла страшная картина, как в этой квартире его драгоценную девочку будут насиловать утром, днем и вечером.

– Нет, – воспротивился он. – Не надо от нас уходить. Я не стану тебе запрещать с ним видеться. Но мой отцовский долг предупредить: ты делаешь большую ошибку. Он выходец из другого monde [228]228
  Мира (фр.).


[Закрыть].

Дальнейшее развитие событий показало, что он был прав, не желая дочери в мужья такого раздолбая, но мешать нам не стал из страха потерять ее совсем. Пригласив меня в свою библиотеку, он сказал:

– Не стану притворяться, будто ее выбор приводит меня в восторг. У вас ни корней, ни образования, к тому же ваш бизнес вульгарен. Но когда вы станете мужем и женой, мы с моей дорогой супругой, возможно, примем вас как равного, хотя бы ради счастья нашей любимой дочери.

– Что ж, вы мне все объяснили очень доходчиво и любезно, – ответствовал я.

– Пусть будет так, но у меня к вам просьба. Моя дорогая супруга, как вам известно, является одной из первых еврейских женщин, закончивших Макгилл. В группе набора двадцать второго года. Некоторое время она была президентом «Хадассы» [229]229
  * «Хадасса»– общеамериканская женская сионистская организация (основана в 1912 г. под названием «Дщери Сиона»).


[Закрыть]; ее имя вписано в Золотую книгу мэра. За ту работу, что она вела с британскими детьми, которые находились здесь в эвакуации во время последнего глобального конфликта, ее удостоил благодарности наш премьер-министр…

Да, но не раньше, чем она написала в его канцелярию, умоляя прислать официальную бумагу, которая теперь и висит в рамочке у них в гостиной.

– …Она очень утонченная дама, и я буду признателен, если в будущем вы воздержитесь от уснащения вашей речи всякого рода словесными сорняками – во всяком случае, когда сидите за нашим столом. Полагаю, это окажется не слишком обременительно для столь благородного юноши.

Задним числом я понимаю, что и в нем было много такого, за что человека следует уважать. Например, во время Второй мировой войны он служил в танковых частях в чине капитана и дважды упоминался в сводках новостей с фронта. Это ведь как посмотреть. Такое признавать не очень приятно, но многие из тех, кто для либералов вроде меня не более чем мишень для насмешек – например, армейские полковники (у, туловища замшелые) или глуповатые выпускники частных школ, ставшие завсегдатаями пригородных гольф-клубов (до чего банальна их болтовня – просто уши вянут), – как раз и приняли на себя удар войны 1939 года, как раз они-то и спасли западную цивилизацию, тогда как Оден, этот будто бы бесстрашный борец-антифашист, сбежал в Америку, едва лишь варвары замаячили у ворот. [Работая над отцовской рукописью, я ограничивался корректировкой фактов, вписыванием недостающих имен, мест или дат в тех случаях, когда память его подводила, но тут мне случайно попалась книга Питера Ванситтарта «В пятидесятые» (Джон Мюррей, Лондон, 1995), и в ней мое внимание привлек следующий пассаж на с. 29:

В 1938 году один замшелый полковник, про которого мы, хихикая, говорили, что одну ногу он потерял при Монсе, вторую у Ипра, третью на Марне, а последние остатки мозгов ему вышибло на Сомме, вдруг возьми в разговоре со мной да и выдай: «Твой мистер Оден Гитлера, конечно, недолюбливает, но вот пойдет ли он со мной бить мерзавца?» Многие из тех, кого Оден высмеивал – полковники, дебиловатые выпускники частных школ, завсегдатаи пригородных гольф-клубов, скучные посредственности, благонравные, но тупые начальники – спасли западную цивилизацию. Теперь, когда стало известно, что, завидев варваров у ворот, Оден тут же отбыл в Америку, в моих глазах его репутация борца-антифашиста несколько пошатнулась.

Мне не хотелось бы считать, что к тому множеству грехов, за которые отцу предстоит ответить, следует добавить еще и плагиат. Все-таки я предпочитаю думать, что Кейт права, настаивая на том, что это добросовестное заблуждение. [«Такого не может быть, – говорит она. – Наверняка папа, роясь в картотеке, ошибочно принял выписанную им мысль Ванситтарта за одну из своих собственных». – Прим. Майкла Панофски.]

Репутация моего тестя в деловом мире была безупречна. Он был верным мужем и любящим отцом Второй Мадам Панофски. Всего через год после нашей женитьбы заболев раком, все последние месяцы изнурительной борьбы с болезнью он держался с достоинством и показал себя не меньшим стоиком, чем любой из так восхищавших его героев Д. А. Генти [230]230
  * Джордж Альфред Генти(1832–1902) – английский писатель, автор низкопробного (при всей дидактичности) приключенческого чтива для подростков.


[Закрыть]. Должен сказать, что мои отношения с семейкой Ложных Белых начинались не вполне удачно. Взять, к примеру, хотя бы момент знакомства с будущей тещей, состоявшегося в «Ритц гарденз» за ланчем à trois [231]231
  На троих (фр.).


[Закрыть], организованным моей предусмотрительной невестой, которая накануне вечером не один час меня муштровала.

– Ты не должен перед ланчем пить больше одной рюмки.

– Ий-есть, сэр!

– И, что бы ты ни делал, ни в коем случае не насвистывай за столом . Абсолютно чтобы никакого за столом свиста!Она этого не выносит.

– Но я же и так никогда за столом не свистел!

К вящему нашему ужасу, супруге Ложного Белого не понравился уже сам стол.

– Надо мне было мужа попросить забронировать вам столик, – процедила она сквозь зубы.

Трудности начались сразу же, разговор не клеился, мадам Ложный Белый долго изводила меня тем, что требовала отвечать на самые нескромные вопросы о моих родителях, моем прошлом, моем здоровье и моих перспективах, пока я наконец не вытащил всех нас на более безопасную территорию: как раз только что умер Сесиль Блаунт Де Милль [232]232
  * Сесиль Блаунт Де Милль(1881–1959) – один из создателей Голливуда, продюсер, режиссер, драматург.


[Закрыть], и замечательно сыграл Кэри Грант в фильме «К северу через северо-запад», а еще вот-вот ожидался приезд Большого театра. Мое поведение было примерным – во всяком случае на четыре с плюсом, – пока она не сообщила мне, что ей несказанно понравился «Исход» Леона Юриса [233]233
  * «Исход»(1958) – роман американского писателя Леона Юриса(1924–2003) о возвращении евреев на историческую родину и становлении государства Израиль.


[Закрыть]. Тут я ни с того ни с сего принялся вдруг насвистывать «Марш конфедератов».

–  Он свистит за столом?

– Кто? – насторожился я.

– Вы.

– Да никогда в жизни. Ёк-каламокала, неужели?

– Он не хотел, мамочка.

– Я извиняюсь, – сказал я, но, когда принесли кофе, я уже так разнервничался, что вдруг поймал себя на том, что вовсю насвистываю тогдашний хит сезона: «Красная-ап – помада – тырыдыры – на воротничке». Стоп! – сказал я себе. – Не понимаю, что на меня нашло, – сказал я окружающим.

– Я бы хотела внести свою долю в оплату счета, – проговорила моя будущая теща, вставая.

– Что ты, Барни об этом и слышать не хочет!

– Мы часто сюда ходим. Нас здесь знают. Мой муж всегда оставляет на чай двенадцать с половиной процентов.

А тут еще близился день, когда я должен был представлять моим будущим родственникам со стороны жены своего отца – ужас! Мать к тому времени была уже вне игры (хотя она и раньше моими играми не особенно интересовалась), угасала в частной лечебнице, едва ли что-либо соображая. На стенах ее комнаты висело множество фотографий – Джорджа Джесселя, Изьки Глотника, Уолтера Уинчелла, Джека Бенни, Чарли Маккарти, Милтона Берля [234]234
  * …Джорджа Джесселя, Изьки Глотника, Уолтера Уинчелла, Джека Бенни, Чарли Маккарти, Милтона Берля… —реальные и вымышленные особы, преимущественно комики и их персонажи.


[Закрыть]и братьев Маркс: Граучо, Арфо и – ну, вы поняли, этого, как его… [Чико. Но был ведь еще и четвертый брат – Зеппо, появлявшийся во многих фильмах. – Прим. Майкла Панофски.] [235]235
  * …братьев Маркс… – на самом деле братьев-клоунов было пятеро: Граучо (ворчун), Арфо (он играл на арфе), Чико (рояль), Зеппо (толстяк) и Гаммо (трепач). Хотя Гаммо состоял в труппе лишь в начале их карьеры, а затем (лет этак через двадцать) его сменил Зеппо.


[Закрыть]Вот, прямо вертится на языке! Пускай вертится. В последний раз, когда я приходил навестить маму, она сказала, что санитар все время пристает к ней, пытается изнасиловать. А меня она называла Шлоймиком – так звали ее умершего брата. Я кормил ее шоколадным мороженым в стаканчике, ее любимым, заверяя, что оно не отравленное. Доктор Бернштейн сказал, что у нее болезнь Альцгеймера, но вы, дескать, не волнуйтесь, она необязательно передается по наследству.

Готовясь к визиту четы Ложных Белых ко мне домой, я вывел шариковой ручкой у себя на правой ладони большими буквами: НЕ СВ – напоминание о том, чтобы не свистеть. Купил правильные книги и разложил на видных местах: Гарри Голдена, биографию Герцля, фотоальбом «Израиль» и новый роман Германа Вука [236]236
  * Гарри Голден(1902–1981) – американский журналист. Теодор Герцль(1860–1904) – основоположник сионизма. Герман Вук(р. 1915) – американский писатель, автор популярных романов о Второй мировой войне; в 1955 г. опубликовал роман «Марджори Морнингстар» о жизни американской еврейской общины.


[Закрыть]. В кондитерской «Оделис» купил шоколадный торт. Поставил вазу с фруктами. Спрятал спиртное. Распаковал коробку с купленными утром жуткими фарфоровыми чашками и блюдцами и разложил приборы на пятерых, присовокупив к ним льняные салфетки. Все пропылесосил. Взбил подушки. Предчувствуя, что мать невесты найдет повод заглянуть и в спальню, я всю ее дюйм за дюймом обследовал, чтобы там не оказалось женских волос. Потом в третий раз почистил зубы, надеясь отбить алкогольный выхлоп. Когда мой отец наконец прибыл, миссис и мистер Ложный Белый вместе с их дочерью уже сидели в гостиной. Иззи был безупречно одет в костюм, который я подобрал для него в магазине «Шотландский горец», однако, в качестве жеста символического неповиновения, отец добавил к нему детальку от себя. Надел свою сногсшибательную фетровую федору с пришпиленной к ней нелепой разноцветной кистью, такой огромной, что она запросто сошла бы за метлу. Источал запах одеколона «олд спайс» и норовил предаться воспоминаниям о былых днях, когда он был постовым в китайском квартале.

– Мы были парни молодые, способные и быстро по-китайски всяких «мяо-сяо» нахватались. А вообще-то мы за ними по большей части с крыш приглядывали – что у них там на уме. И сразу видишь, где они курильню устроили: в доме все провонят,так они простыни сушиться на улице вывешивали. Ну-ка, Барни, будь другом, плесни-ка мне лучше виски, – сказал он, отодвинув чайную чашку от себя подальше.

– Да я даже не знаю, есть ли у меня, – натужно произнес я, делая ему страшные глаза.

– Ага, скажи еще, что нет угля в НьюкасТле, – сказал он, явственно произнеся довольно-таки лишнюю букву «т», – и снега в Юконе.

Что поделаешь, принес ему бутылку и стакан.

– А себе? Ты что – сегодня пить бросил?

– Не-не, я не хочу.

–  Лехаим [237]237
  Будем здоровы (от ивр.«За жизнь»).


[Закрыть], – сказал Иззи и опрокинул в себя стакан; я смотрел с завистью. – Нам там и девчонки попадались – дурное дело нехитрое! Ох, бывали дни веселые… А теперь – Христос всемогущий! – возьмите среднюю франкоканадскую семью… не знаю уж, как сегодня, но в те времена у них было по десять-пятнадцать детишек, кушать нечего, и куда пойдешь? Вот они туда девчонок своих и посылали, а потом одна тащит за собой другую, и пошло-поехало, тут мы на хату с проверкой – понятно, да? – а там – Христос всемогущий! – четыре или пять китаёз и четыре или пять девок, причем главн' дело они как? – они ведь им курнуть давали, а то нет! Опиума тогда было хоть жопой ешь. Это я говорю про тридцать второй год, когда у нас на весь отдел был один автомобиль, двухместный «форд». – Иззи помолчал, потом хлопнул себя по колену. – Хы! Споймаем, бывало, пару жуликов – куда их деть? – мы их животами на капот и наручниками к стойкам лобового. Ррррыммм, ррррыммм – пое-ехали! Те так и едут на капоте, – понятно, да? – как дичь у охотников.

– Но там же мотор внизу, – сказала моя будущая супруга. – Им не горячо было?

– Да мы недалеко. Только до отдела. Потом, я что – шшупал? – усмехнувшись, сказал Иззи. – Это ж онитак ездили!

– Я подумал-подумал, – не решаясь глянуть на будущих родственников, заговорил я, – ннн… наверное, я немножечко выпью. – И потянулся за бутылкой.

– Дорогой, ты уверен?

– Что-то меня познабливает.

Иззи повозил носом, похаркал горлом и сплюнул в новехонькую салфетку ком соплей. Хорошо хоть не мимо. Услышав какое-то звяканье, я искоса посмотрел на будущую тещу – чашка в ее руке ходила ходуном.

– Стал' быть, заарестуем парня и вниз его, в подвал: давай раскалывайся – понятно, да?

– Но вы с подозреваемыми не были беспочвенно жестоки, а, мистер Панофски?

Иззи наморщил лоб.

– Без – чего?

– Без необходимости, – пояснил я.

– Да в гробу я видал с ними чикаться! Без этого никак. Абсолютно. Потом – поймите, это в природе человека: когда пацан молод да ему власть дадена, чтобы не бил по мордасам, – поди удержи его! Но когда я молодой был, я – нет, потому как помнил, что моя фамилия Панофски.

– А лично вы – как лично вызаставляли подозреваемых давать информацию? – спросил мой будущий тесть, со значением глядя на дочь, как бы говоря ей: ну что, готова породниться с такой семейкой?

– У меня была своя метода, свои способы.

– Как время летит, – сказал я, многозначительно устремив взгляд на часы. – Уже почти шесть.

– Поговоришь с ним строго, предупредишь. А не заговорит – в подвал его.

– И что с ним делают там, а, инспектор?

– Ну, в комнату его, сами в другую, дверь на замок к хренам собачьим и давай стульями швыряться. Понятно, да? Ну, чтобы напугать его как следоват. Еще, бывало, на ногу ему каблуком наступишь – хрясь! А ну, колись, сволочь!

– А что бывает, если… вдруг женщина к вам туда в подвал попадет?

– Да чтоб я помнил… Что мне скрывать, я вам как на духу: не помню я такого, чтобы женщину били, как-то случая не представилось, но если парень из себя крутого корчит, бывало что – о-го-го!

– Пап, передай-ка мне бутылку, пожалуйста.

– Дорогой, стоит ли?

– Или вот еще случай был. В пятьдесят первом году. Поступило сообщение, что какие-то подонки бьют студентов-ортодоксов из ешивы на Парк-авеню – знаете, ходят, бородатые такие? За одно то, что евреи. Ведь эти подонки – они как? Вас увидят или меня – они еще подумают, потому что на лбу у нас не написано, евреи мы или нет, виду мы особо не показываем, но когда они таких ряженых видят – тут уж ясный пень… В общем, поймали мы их предводителя – такой был бычара-венгр, только что с корабля сошел, – и привез я его в семнадцатый отдел глянуть поближе. На нем башмаки были – огромные, тяжелые, у-ух! Ну, запер я дверь – как, говорю, тебя звать-то? Пошли вы все (это он мне говорит) туда-то, говорит, и туда-то. А акцент! – мама родная! По-английски еле можахом. Ну, я ему как шандарахнул! Падает. Вырубается. Христос всемогущий! Я думал, он у меня тут богу душу отдаст. Стал ему первую помощь оказывать. А в голове мысли – вы, наверное, догадываетесь какие. Вы только представьте: ЕВРЕЙ-ПОЛИЦЕЙСКИЙ УБИЛ… – но это ежели помрет. Так что вызвал я ему «скорую»… Откача-али.

И тут – Иззи как раз вытирал рот тыльной стороной ладони, готовясь перейти к следующему случаю, – я почувствовал: все, хана, пора принимать экстренные меры. И начал свистеть. Но на сей раз из уважения к будущей теще я насвистывал нечто культурно-приемлемое: «La donna f mobile», арию из «Риголетто». Подействовало: из дома испарились не только тесть с тещей, но и будущая супруга. Бежали в панике, а Иззи и говорит:

– Ну, поздравляю. Очень милые люди. Такие сердечные. Интеллигентные. Мне очень приятно было с ними общаться. А я как?

– Думаю, ты произвел на них неизгладимое впечатление.

– Это хорошо, что ты пригласил меня посмотреть на них. Я же не зря старый сыщик. У них денег – куры не клюют. Это я тебе говорю. Сынок, требуй приданое!