Текст книги "Остров Свиней"

Автор книги: Мо Хайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

7

На все мои вопросы я получал одни и те же ответы: «Малачи ушел. Ушел. Он нас оставил. Блейк все вам расскажет, когда этого пожелает Господь». Пока две пожилые женщины в синих батистовых фартуках убирали со стола остатки еды, мне устроили экскурсию по острову. Ну, вы знаете, что показывают в таких случаях – электрогенератор, систему канализации, орхидеи и фасолевые грядки. Мне преподнесли сорванную прямо с дерева недозревшую сливу и свежую устрицу, снятую с камней возле пристани. Потом меня затащили в громадный сарай и заставили смотреть, как сланцевая плита проходит через режущее оборудование, разворачивается, полируется и протирается льняным маслом в процессе изготовления кельтских крестов, которые община продает на материке. И всюду рядом со мной толкались люди, хватали меня за локоть и спешили объяснить, как замечательно они ведут здесь хозяйство. Но куда бы мы ни направлялись, мы все время придерживались нижних склонов утеса.

– А где же свиньи? – спросил я Блейка, когда мы вошли в небольшой лесок и наконец начали подниматься по тропке, ведущей к утесу. К этому моменту экскурсия продолжалась уже более двух часов, и «комитет по встрече» сократился до самого Блейка и унылой девушки-подростка с худыми, как спички, руками, предложившей подержать мою сумку для камеры, пока я буду делать снимки. – Это называется остров Свиней, но я нигде не вижу никаких свиней.

– Верно, – ответил он, с улыбкой взяв меня за руку, – но ведь это всего лишь прозвище. В действительности остров называется Куагач-Эйлеан.

– Значит, здесь нет свиней?

Он замялся – похоже, подыскивал ответ. Однако через несколько секунд его лицо просветлело, и он весело сказал:

– Посмотрите сюда! – С этими словами Блейк направился по дорожке, ведущей куда-то в сторону, в темноту леса. – Мы приближаемся к самому сердцу нашей общины.

Я последовал за ним, и через несколько метров мы подошли к деревянной церкви, наполовину скрытой среди деревьев. Прямоугольная башня заканчивалась наверху небольшим шпилем и двумя витражами в готическом стиле, некоторые участки которых были заменены прозрачными стеклами. Облепивший здание плющ был удален, однако его ветки оставили на стенах странные текстуры, наподобие следов прилива. Слева от дверей стояло распятие в человеческий рост – как и кельтский крест, оно было сделано из камня, но выполнено как-то топорно. Лицо напоминало странную филиппинскую икону, которую я сфотографировал в Маниле, – кожа складками собралась вокруг рта, словно у агонизирующего животного. Тело покрыто небольшими выступами и какими-то отметками. Прикрыв глаза от солнца, я заметил, что на коже выцарапана серия цифр.

– Прогнозируемая численность населения каждой страны мира в две тысячи двадцатом году, – сказал Блейк. – Мы считаем, что из-за медицинского вмешательства в естественный цикл жизни и смерти эти цифры словно клеймо на теле Христа и даже сейчас, когда Он сидит со Своим Отцом, Он чувствует агонию планеты. Входите. – Блейк раскрыл передо мной дверь. В полутьме я увидел выложенный плитами пол и уловил аромат камфары, мастики и красного вина. – Пройдите мимо Него, Джо. Он смотрит на вас только с любовью. Только с любовью и состраданием. Пройдите мимо Него. Входите.

Было немного жутковато подходить так близко к распятию. Оно было примерно одного роста со мной и казалось настолько реальным, что пройти мимо него было все равно что пройти мимо мертвеца. Глядя прямо перед собой, я пригнул голову и шмыгнул в темный вестибюль, где в полумраке уже стоял Франденберг.

– Я хочу, чтобы вы увидели это, Джо.

Я постоял, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Сзади два готических окна отбрасывали на выложенный плитами пол разноцветные световые пятна, однако остальная часть церкви пребывала в тени. Я не сразу понял почему. Повернувшись, посмотрел на двери и увидел, что обшитый деревом шпиль представляет собой лишь внешнюю часть, заключающую небольшой вестибюль, а остальная часть капеллы, вытянувшаяся в темноте за Блейком, высечена прямо в скале. Все – алтарь, кафедра, сводчатый потолок, даже скамьи – было из камня с серыми прожилками. Несмотря на удивительно жаркий день, в церкви казалось холоднее, чем в погребе.

– Мы сами это сделали, – гордо сказал Блейк, и его голос эхом отдавался от стен, – молотками, зубилами и собственным горбом. От начала до конца нам понадобилось три года. Пятнадцать человек работали круглые сутки. Можете ли вы вообразить всю любовь, Джо, которая была вложена в такой проект?

Я вытащил свою камеру, передал девочке сумку и сделал несколько снимков, поставив фотоаппарат для устойчивости на скамью, поскольку не хотел использовать вспышку. На дальней стене висел деревянный крест, а под ним, в виде арки с золотыми листками, раскинувшейся словно солнечные лучи, были написаны слова: «Оставь мир, когда призовет тебя Господь. Не сопротивляйся Его воле. Прими Его милость и ощущай, как она растет внутри тебя». Алтарь был очень большим и, судя по изображениям, вероятно, выполнен тем же человеком, который изготовил распятие.

– И что же здесь происходит? – спросил я, шагая между скамьями.

– Что происходит? – Блейк нервно рассмеялся, показав свои длинные зубы – словно не веря, что я могу задать такой глупый вопрос. Периодически он поглядывал на девочку, как будто желал разделить с ней свое недоверие. – А что происходит в большинстве христианских церквей? Мы проводим здесь молитвенные собрания и службы.

– Молитвенные собрания? – Я опустил фотоаппарат. – Службы?

Он пристально смотрел на меня своими бледными глазами.

– Я имел в виду именно это. Вы когда-нибудь были на христианской службе, Джо?

– Да, Блейк, был. Меня пригласят на вашу службу?

– О, конечно, пригласят. Всему свое время.

Не отрывая от него глаз, я улыбнулся. Мы оба играли в одну игру и прекрасно это понимали.

– А этот замо́к? – Я кивком указал на большие парадные двери. – Там очень серьезный замок. – Я заметил его, как только мы вошли – здоровенный железный замок, открывающийся с обеих сторон. Ключ торчал изнутри и дополнялся несколькими засовами, расположенными по всей высоте двери. Окна были без защелок, так как вообще не открывались. По какой-то причине ППИ вынуждены были запирать эту церковь, хотя она находилась в нескольких милях от материка. – Очень надежно. Как в бункере. – Я лукаво подмигнул. – Думаю, вам нужно рассказать мне еще кое о чем. Когда пожелает Господь.

Блейк выпрямился во весь рост и глубоко вздохнул.

– Вы останетесь у нас на ночь, Джо? У меня нет желания отправляться на материк. В моем коттедже приготовлена для вас постель.

Я коротко засмеялся.

– Ну конечно, я собираюсь остаться, Блейк! Ну конечно.

8

После экскурсии Блейк на час спустил меня с поводка, чтобы сделать фотографии – мне разрешили ходить где угодно при условии, что я не буду подниматься наверх к утесу. В качестве сопровождающего он приставил ко мне девочку-подростка. Когда я фотографировал, она несла мою сумку, держала отражатель и ничего не говорила до тех пор, пока мы не оказались в стороне от коттеджей. Я как раз менял линзы, когда она вплотную подошла ко мне и сказала чуть ли не на ухо:

– Они на другой стороне острова.

Остановившись, я посмотрел на нее. Лицо ее было очень бледным, глаза водянистыми и холодными, как вода в плавательном бассейне.

– Ну, свиньи. Вы же хотели узнать насчет свиней. Вот я и говорю, что они там. – Она показала глазами в сторону утеса и кивнула, словно желая указать мне направление, но боясь, что ее увидят. – Вон там. На той стороне. Только никто не собирается, ну, дать вам туда пройти.

Я опустил камеру.

– А почему? Что там такое?

– Я не могу вам этого сказать. Мы не должны говорить с вами об этом. Блейк сам собирается вам все рассказать.

Я внимательно посмотрел на нее. Гладкие светлые волосы зачесаны за уши, сама девочка чрезвычайно бледная и тощая, с пальцами тонкими, как лапки у паука, и ногами как у скелета, обутыми в желтые сандалии и покрытыми болячками и волдырями.

– А тебя как зовут?

Усмехнувшись, она вытерла руку о шорты и подала мне.

– Меня зовут Соверен. Да, именно Соверен. Так меня назвали родители. Потому что я была, ну, настолько ценной для общины, когда появилась на свет. Наверное.

– Так ты родилась здесь?

– Ага, и это место мне совсем не нравится. В день, когда мне исполнится восемнадцать, все это уже станет историей. – Она изобразила рукой самолет и направила его в сторону материка. [11]11
  Здесь и далее автор употребляет слово «материк», имея в виду не европейский континент как таковой, а основную часть Британских островов.


[Закрыть]– Пока, дорогие, вы больше меня не увидите. Осталось всего четыре месяца.

– А кто твои родители?

– Гаррики. Да вы с ними знакомы. Ну, у которых словно кол в заднице.

– Да, я с ними знаком.

– Я знаю, о чем вы думаете – дом престарелых, да? – Она усмехнулась, показав дырку на месте левого клыка.

«Никакого лечения», – промелькнуло у меня в голове.

– Они ждали до тридцати восьми лет, пока наконец меня не сделали – уже совсем старыми. Ничего себе, правда? Но тут все такие – кучка дебилов. – Она перестала улыбаться и несколько секунд смотрела на меня, переминаясь с ноги на ногу и обкусывая большой палец. – А знаете, вы не похожи на журналиста. – Она вытащила палец изо рта. – Вам кто-нибудь об этом говорил? Я много смотрю телик и знаю, как должны выглядеть журналисты. Первое, что я подумала, когда вас увидела, – ни в коем случае, он совсем не похож на журналиста.

Я посмотрел на свои видавшие виды шорты, большие перепачканные руки и грязные сандалии и не смог удержаться от улыбки. Она была права – несмотря на диплом по психологии, хорошо обставленный дом и непыльную работу, я так и не смог вытравить из себя мерсисайдского докера. Я занимался этим делом только один раз – летом, когда помогал отцу, – но, очевидно, оно сидело у меня в генах.

– Знаю, – сказал я. – Я похож на грузчика.

– Точно. Вы похожи на грузчика.

Закрыв объектив крышкой, я пристально посмотрел на девочку.

– Соверен, – спросил я, – что здесь происходит? Что творится в церкви? Для каких ритуалов она предназначена?

Она засмеялась.

– Я знаю, о чем вы думаете. И знаю насчет видео. Говорю вам – мы смотрим телевизор.

– Тогда что это такое? Ну, та штука на пляже. Что это?

– Это зависит от того, кого вы спрашиваете. Один говорит одно, другой – другое.

– Ну а ты? Что говоришь ты?

– Я говорю, что мы не сатанисты. В церкви ничего не происходит, кроме обычной ерунды. Молитвенные собрания, тамбурины. Папа с мамой ведут себя как полные идиоты. Это, ну, так скучно, что просто не верится. И холодно. Мама перестала меня туда гонять во все дни, кроме воскресений.

– А замки на дверях? Там очень солидные замки. Выглядит так, словно кого-то пытаются не выпустить.

Соверен смущенно заморгала, затем ее лицо прояснилось, и она рассмеялась.

– Да вы что, Джо? – И она постучала себя по темени, словно говоря: «Какой же вы дурак!» – Не выпустить – впустить. Там пытаются не кого-то не выпускать, а что-то не впустить.

– Вы не отвечаете ни на один вопрос из тех, что я задаю. Вы не хотите говорить о ваших ритуалах или о слухах, которые вокруг них ходят. Или о том, почему все так беспокоятся насчет того, что находится на вершине скалы. Вместо этого вы выдаете мне пресс-релиз о том, как замечательно ППИ заботятся о Куагач-Эйлеан. – Наклонившись над столом, я налил себе еще джина.

Было уже поздно – около полуночи. Мы пришли в коттедж Блейка после ужина в трапезной и сидели за кухонным столом возле окна, выходящего на утес. Было темно, и в оконном стекле мы видели только собственные отражения – свои лица, подсвеченные снизу небольшой настольной лампой. Соверен дала мне подсказку – нужно заставить Блейка сказать правду.

– И знаете что? – продолжил я, отодвигая бутылку и поудобнее устраиваясь на стуле со стаканом в руках. – У меня мелькнула мысль, что нечто подобное со мной уже случалось. Почти десять лет назад – я имею в виду революцию на Эйгге.

Блейк оперся подбородком на большой палец – в двух других пальцах дымилась зажженная сигара – и смерил меня спокойным взглядом.

– Ну и?

– Я был одним из тех журналистов, которые обо всем рассказали. Дал им рекламу, в которой они так нуждались.

Блейк молча кивнул, ожидая продолжения. Я улыбнулся.

– Этот остров куплен на деньги Малачи Дава, верно? Вы приехали сюда вместе с ним, но теперь его здесь нет – и никто не хочет о нем говорить. Так вот, я попытаюсь сделать решительный шаг, Блейк. Попытаюсь предположить, что вы затащили меня сюда обманом. – Лукаво улыбаясь, я погрозил ему пальцем. – Меня мало интересует сатанизм. Или то видео. Думаю, Малачи оставил вам все и исчез, уж не знаю куда, – и вас это беспокоит. Вы хотите собрать деньги, чтобы выкупить у него Куагач. Вы не рассчитываете выручить деньги от продажи тех крестов, поэтому вам нужны пожертвования. И вы хотите, чтобы я сделал для Куагача то же, что и для Эйгга.

– А вы сообразительны, Джо.

– Да, Блейк. – Я опрокинул в себя джин, аккуратно поставил стакан на стол и встретился с ним взглядом. – Я такой.

Наступило долгое молчание. Я хотел, чтобы он немного подергался. Через некоторое время он откашлялся и опустил глаза, постукивая сигарой по пепельнице и неловко ерзая на стуле.

– Удача нас оставила, Джо. Дела пошли неважно.

– Ладно, – вздохнул я. – Тут все просто. Вы рассказываете мне историю о сатанизме, я вставляю в нее ваш крик души, помещаю все это в одно из общенациональных изданий как гвоздь программы, и вы даже не заметите, как вся страна будет рыдать вместе с вами. Дав готов продать остров?

– Нет. Но если мы сможем собрать деньги на судебные расходы и доказать, что он сумасшедший, то сможем вытащить его на опекунский суд, здесь или в Англии. Суд назначит администратора, и, получив доверенность, мы сможем купить остров. Мы не станем его обманывать – дадим ему то, что он заплатил.

– Вы собираетесь объявить его сумасшедшим? – Я нагнулся, чтобы прикурить сигарету. – На каком основании?

– На том основании, что он практикует сатанизм на Куагач-Эйлеане.

Я замер. Зажигалка дала осечку и выпала у меня из рук. Я поднял глаза на Блейка. Он ответил мне твердым взглядом.

– Я сказал – на том основании, что он практикует сатанизм на нашем…

– Я вас слышал. – Я снова щелкнул зажигалкой, зажег сигарету и поднял голову. – Он все еще на Куагаче? Вы это хотите мне сказать? Он не вернулся в Штаты? Или в Лондон?

Блейк со скрипом отодвинул стул.

– Я вам кое-что покажу, Джо. – Он поманил меня сигарой. – Идите сюда.

Мы вышли в коридор в задней части дома.

– Я был одним из первых последователей Малачи, – сказал он. – Вместе с Бенджамином Гарриком и Сьюзен, его женой. Этот коттедж – первое, что мы построили на Куагаче, здесь проходили наши собрания. У меня не хватило духа здесь что-то менять.

Он отпер тяжелую, обшитую досками дверь, включил свет и провел меня в небольшую пристройку. Она была выложена из того же камня, что и весь коттедж, с небольшим многостворчатым окном, но здесь оказалось холодно и грязно, чувствовался дух запустения. Стены были украшены плакатами туров Малачи Дава 1970-х годов. Я медленно обошел комнату. Вот он на сцене, прожектор создает вокруг него нимб; вот студийный портрет – подбородок уперт в ладони, Дав смотрит в объектив с открытым, доверительным выражением. На другой фотографии он лежит на спине, закрыв глаза и сложив руки на груди – словно в гробу. К этому снимку я присмотрелся повнимательнее. Без очков Малачи Дав выглядел старым и обрюзгшим. Внизу была напечатана фраза: «Когда Господь позовет меня, я приду к Нему».

– Что он делает? – спросил я. – Что это значит?

– Он молится. В таком положении, на спине, он только и мог сосредоточиться. И сейчас тоже, насколько мне известно.

Я присел на корточки, разглядывая прислоненные к стене фотографии в рамках. Снова снимки Малачи Дава, но на этот раз все, кажется, сделаны на острове. На одном из них он изображен вместе с молодым Блейком и Гарриками, они держатся за руки и улыбаются в объектив на фоне свежевыкрашенных коттеджей. Только сам Малачи выглядит немного странно. Он кажется уставшим и вялым, из-за стекол очков глаза смотрят куда-то вдаль. На нем широкий плащ – чтобы скрыть лишний вес, кожа лица выглядит так, словно он сделал подтяжку.

– Он кажется больным.

– Он был взволнован. Он подал в суд на какого-то журналиста в Лондоне и был очень этим угнетен.

– Журналиста? – Я отложил пачку фотографий. – И когда это было?

– В восемьдесят шестом. Но он так и не довел дело до конца. Обстоятельства помешали.

– Те самые обстоятельства, о которых вы собираетесь мне рассказать?

Нагнувшись, Блейк взял фотографию в золоченой рамке, на которой Дав обнимал за талию женщину в блузке со шнуровкой.

– Это его жена, – постучав по стеклу, сказал Блейк. – Асунсьон. Добрая христианка.

«Ах, Асунсьон! – подумал я. – Свет моей жизни. Значит, ты все-таки на ней женился. В награду за старушечьи ж…, по которым она водила рукой».

– Они молились, чтобы Бог послал им ребенка. Но когда это произошло, его вера рухнула.

Я поднял брови. Блейк пожал плечами:

– Ну да, конечно. Мы этого не ожидали, но Малачи оказался слабее, чем можно было предположить. Когда у Асунсьон начались роды, по ее дыханию стало понятно, что возникли проблемы. Это случилось прямо здесь, в этой комнате. – Он поставил фотографию на место и выпрямился, отряхивая руки. – В ту ночь Малачи молился. Вместе с другими последователями он горячо молился о том, чтобы обрести силу. Мы сидели за кухонным столом – там, где мы с вами только что сидели, – и говорили с ним, держали его за руки… Держали за руки, но пытались, можно сказать, удержать его сердце. Даже Божья любовь не помогла нам убедить его сдержать собственные клятвы. Через сутки он посадил Асунсьон в лодку и отвез в больницу на материке.

– Хотя это было против того, за что выступают психогеники?

– Хотя это было против всего, за что мы выступаем. – Он уставился в пол, затем, словно не желая видеть там духов Асунсьон и Малачи, опустил руки и посмотрел мне в глаза. – Поверьте, Джо. – Он приложил к сердцу мизинец. – То, что случилось потом, вовсе меня не радует.

– Почему? И что случилось потом?

– Сначала мы его просто не видели. Несколько недель. Вернулся он один – совершенно раздавленный. Был совершенно раздавлен. Пришел, сел за стол и излил мне свою душу – о том, как ужасно он себя чувствовал, когда нарушил собственную клятву, о том, что все равно было уже поздно – Господь призвал ребенка к себе, он был мертворожденным, а Асунсьон отказалась возвращаться на остров. Она не хотела иметь ничего общего с Центром здорового образа жизни или с пастырями психогенического исцеления, и после всего, что случилось, ее трудно в этом винить. – Он замолчал, постучал себя пальцем по лбу и закрыл глаза, словно ему было трудно продолжать.

– Но он все еще здесь? В деревне?

Блейк покачал головой.

– Нет, – напряженным голосом сказал он. – После этого он не мог оставаться в общине. Он… он слишком стыдился своей слабости. – Блейк глубоко вздохнул. – Но конечно, остров был его домом.

– Так он остался?

– Он обосновался в одном из старых шахтерских бараков возле сланцевого рудника. В трех милях отсюда, на южной оконечности Куагача – его дом выходит на море. Иногда один магазин в Белланохе поставляет ему товары, но он с ними не разговаривает и даже не видится. Малачи Дав полностью изолирован. – Блейк подошел к занавеске, отодвинул ее и открыл окно. Нагнувшись, посмотрел на утес. За окном было тихо и пусто, начинал сгущаться туман, заслоняя сияющие в небе холодные звезды. – Мы следуем его учению, но в деревне он уже двадцать лет не появлялся. Двадцать лет его здесь не было. Двадцать лет он живет один.

Я подошел и встал рядом с ним, открыл другое окно и высунул голову, глядя туда, где утес вздымался в ночное небо. Я попытался представить себе остров, простирающийся до южной оконечности – мили и мили необитаемой земли, упирающейся в море словно палец. «Итак, Малачи, ты живешь вместе со свиньями. И режешь их?»

– А что же он там делает, Блейк? – пробормотал я. – Что означала та любительская съемка?

Когда Блейк наконец ответил, его голос был совсем тихим, и мне пришлось напрячься, чтобы его услышать.

– С Малачи случилось что-то очень нехорошее. На той стороне Куагача творятся такие вещи, о которых я стараюсь не думать.

В эту ночь светила полная луна, а воздух был таким прозрачным, прохладным и соленым, что, когда я лежал в своей постели, мне казалось, будто я лежу в могиле. Я никак не мог заснуть, прислушиваясь к завываниям ветра и думая о раскачивающихся деревьях, скрывающих какие-то тайны. Малачи Дав жив и находится всего в пяти километрах отсюда. Из головы у меня не выходила тропа, на которую Франденберг меня не пустил. Куда же она ведет, Блейк? Куда ведет эта тропа? Когда я наконец прекратил попытки заснуть и поднялся с постели, часы на моем мобильном телефоне показывали два часа сорок семь минут.

Натянув грязные армейские шорты, я схватил рюкзак и тихо спустился по лестнице. В доме было тихо. На кухне все еще витал запах спиртного, на столе остались два полупустых стакана. Возле задней двери на рабочей поверхности стоял большой фонарь с листком самоклеящейся бумаги – это Блейк напоминал себе, что нужно проверить батареи. Взяв фонарь, я вышел в звездную ночь, осторожно прикрыв за собой дверь.

На улице было холодно. Замерзшие коттеджи отгородились от мира наглухо закрытыми ставнями. Единственным источником света служил старомодный фонарь на пристани, мигающий сквозь деревья; за ним, высоко в небе над серебристым проливом, вились облака, по форме напоминающие пучок морских водорослей: один усик спускался на остров, другой выгибался над полуостровом Крейгниш как раз там, где стояло наше бунгало, словно пытаясь соединить два участка земли. Я представил себе, как Лекси лежит, свернувшись калачиком в постели, ее желтая пижама слегка сбилась, открывая длинную шею, лицо уткнулось в подушки. «Прости, любимая», – подумал я, доставая мобильник, чтобы проверить сигнал. Пусто. Когда мы впервые встретились, я вполне мог оставить ее одну – она проводила время с подругами или лежала в постели с бутылкой вина и пялилась в ненавистный мне телевизор. Сейчас все изменилось. То, как она говорила о моей работе, ночи, которые мы здесь проводили, было все равно что соль на открытую рану. Тем не менее, подумал я, убирая телефон обратно в карман пиджака, кто-то же должен этим заниматься. Поддернув рюкзак, я уже собрался было идти по тропе, когда какой-то слабый звук заставил меня остановиться.

– Что за?..

Повернувшись, я уставился на темнеющий на фоне неба рваный силуэт утеса. Звук шел оттуда. Он был таким неясным и слабым, что я уже решил, будто мне это почудилось. «У тебя уже начинаются галлюцинации, Оукси, это нехорошо». Но тут он повторился снова – на этот раз более четко, отчего по спине пробежала дрожь. Звук был тонкий и очень, очень далекий. Инстинктивно я чувствовал, что кричит не человек, и сразу вспомнил гниющее мясо под сточной трубой, звук походил на визг животного. Или стон, стон свиньи.

Я засунул пальцы под лямки рюкзака и посмотрел на небо, прислушиваясь. Минуты шли за минутами, но звук не повторялся. Утес стоял безмолвно, лишь шорох растений изредка нарушал тишину. Простояв так, казалось, целую вечность, я снова поддернул рюкзак и, время от времени поглядывая на утес, двинулся по тропинке, освещая себе дорогу фонарем.

Свернув на поднимающуюся в рощу узкую бетонную дорожку, я вдруг вспомнил об одном неудачном семейном пикнике в Уэльсе – его я точно так же провел в полном одиночестве, точно так же передо мной лежала серая полоска дороги. Кто бы мог подумать, что в темноте бетон кажется таким бледным! Примерно через сто метров бетонное покрытие кончилось, и я оказался в лесу, на довольно крутом подъеме. Добрых десять минут я карабкался вверх, слыша только шорох собственных шагов да биение своего сердца. Затем деревья внезапно расступились, выглянула луна, и я оказался на поляне.

Я остановился. Передо мной к самым звездам вздымалось проволочное заграждение – очень высокое, по меньшей мере три метра высотой. Как в зоопарке или в парке юрского периода. Посередине, непосредственно на дорожке, находились высокие ворота. Они были заперты на тяжелый висячий замок. Прежде чем я успел подойти и его потрогать, я уже знал, что он заперт. Я постоял несколько секунд, посветив фонарем направо и налево – изгородь уходила дальше в темноту, – потом нашарил лучом то место, где дорожка продолжалась, петляя и уходя все выше и выше.

– Ладно, – пробормотал я, вспомнив о ремонтном цехе, который видел прошлым утром. – Так вот зачем, Отец наш небесный, ты изобрел кусачки.

– Подождите!

Я уже прошел полпути к воротам, когда услышал этот голос. Я резко остановился, сердце ушло в пятки.

– Я сказал – подождите! Что вы здесь делаете?

Засунув кусачки в карман, я обернулся. За мной по дорожке бежал Блейк, раскрасневшийся и запыхавшийся, на лице его застыло выражение бешенства.

– Ради Бога – что вы здесь делаете?

– Я просто вышел погулять.

– Нет! В Куагаче нельзя просто выйти погулять. Это против правил. – Догнав меня, Блейк остановился, тяжело дыша и покачивая головой. Поверх длинной пурпурного цвета футболки у него была накинута спортивная куртка, босые ноги он в спешке сунул в незашнурованные кроссовки. – Вам нельзя уходить с территории общины. Вы это понимаете? – Он включил фонарик и направил его луч сначала мне в лицо, потом перевел на рюкзак, затем на дорожку. – Куда вы идете?

– Вот туда, – любезно сказал я. – Собираюсь поговорить с Давом.

– Нет, нет, Джо! – Он схватил меня за рукав. – Нет! Вы не можете просто так пойти и поговорить с ним. Это плохая мысль. Совсем плохая.

Я посмотрел на его руку.

– Ну, знаете ли, – медленно произнес я, изо всех сил сопротивляясь желанию его треснуть, – может, это и не слишком удачная мысль. Но я все равно это сделаю. – Вырвав у него руку, я двинулся вверх.

– Нет! – крикнул он и снова побежал. Я двигался быстро, но он ухитрился опередить меня, выставил вперед руки и стал трусцой отступать назад. – Только через мой труп.

Остановившись, я смерил взглядом его тощие ноги, его странный приплюснутый череп. Он был вдвое легче меня. Развеселившись, я покачал головой.

– Вы что, и вправду намерены со мной драться?

– Не смейтесь надо мной! – ответил он, и в его голосе послышалась ярость. – Не смейте надо мной смеяться. Если я не смогу драться, смогут другие. Они будут здесь в считанные минуты.

– Ну, тогда это будет нарушением условий сделки. Похоже, вы не хотите, чтобы я сделал вам рекламу.

Он остановился и закусил губу. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, затем, не говоря ни слова, я обошел его и двинулся дальше. Сначала я подумал, что он решил меня пропустить, но потом услышал сзади его шаги и остановился.

– Ладно, – тяжело дыша, сказал он. – Ладно. Я вас проведу. Но эта тропинка заканчивается ущельем, и там мы остановимся.

– Ущельем?

– Да. Она непроходима, совершенно непроходима – особенно когда начинается буря. – В этот момент луна зашла за тучу, погрузив нас в темноту. – Вот видите? – сказал Блейк, включив фонарик и направив его на свое собственное лицо, отчего оно сразу стало похожим на тыкву в Хэллоуин. – Я же вам сказал. Приближается буря.

– А что мы увидим с края того ущелья?

Блейк поднял глаза к небу, по которому мчались отливающие ртутью обрывки облаков.

– Если луна будет светить, – ответил он, и по его лицу пробежала тень, – вы увидите все. Все, что вам нужно увидеть.

Я двинулся дальше к воротам, а Франденберг отправился в коттедж за ключами. Когда он прибежал назад, на нем уже были джинсы и водолазка, на шее висел бинокль. Кажется, он все еще на меня сердился, потому что ворота открыл без единого слова, и некоторое время мы шли в мрачном молчании – слышны были только наши шаги да шелест ветра в ветвях деревьев. Облака мчались по небу, деревья отбрасывали громадные тени, которые пробегали по дорожке и снова исчезали в лесу. Блейк включил фонарик, минут через десять я сделал то же самое и время от времени посвечивал в ту сторону, откуда доносился какой-нибудь шум или треск.

Чем дальше мы уходили, тем беспокойнее становился Блейк. Он держался неестественно прямо, напряженно поглядывал по сторонам и время от времени оборачивался, словно желая проверить, не крадется ли кто-то за нами.

– Эй! – окликнул его я, когда мы прошли примерно с полчаса, голос мой прозвучал слишком громко. – Вы что, нервничаете?

– Нет, – шепотом ответил он, не глядя на меня. – Нет. С чего бы мне нервничать?

– Из-за того видео.

Блейк посмотрел на меня.

– Это видео – большое недоразумение.

– Недоразумение? Но я же его видел. Там было какое-то странное существо, гуляющее по этим гребаным лесам. Какое тут может быть недоразумение?

Мой спутник ответил не сразу. Я уже собрался повторить, как вдруг он остановился, выключил фонарик и посмотрел прямо мне в глаза.

– Послушайте, – сказал он, подойдя ко мне очень близко. Его дыхание казалось горьковатым – наверное, от страха. – Давайте говорить откровенно. Там на видео был Малачи.

– Малачи?

Он поднял палец, призывая меня к молчанию.

– Да. Сам Малачи. Он занимался – уж не знаю чем, но чем-то таким, что для нас не значит ничего, а для него все.

– Что? В каком-то нелепом опереточном костюме с…

– Мысль о том… – прервал меня Блейк, нервно поглядывая по сторонам. – Мысль о том, что можно… можно вызвать Вельзевула, Пана или сатану, – это просто чушь. Вы это знаете, и я это знаю. Там на видео был Малачи.

– Но не все с вами согласны. Ведь так?

– Пожалуйста! – прошептал он. – Говорите потише.

– Почему Гаррики так напуганы? – прошептал я. – Сьюзен вне себя – думает, что я что-то затеваю, кого-то искушаю. Пусть вы уверены, что там на видео Малачи, но они-то так не считают. Они ведь думают, что он привел на Куагач сатану, не так ли? – Я приподнял фонарь и направил его на деревья; в его свете самые обычные вещи казались какими-то странными. – Они думают…

– Тсс!

– Они думают, что здесь есть что-то сверхъестественное.

– Решение пригласить вас сюда было нелегким. – Блейк положил руку на мой фонарь и мягко отвел его в сторону. – Многие наши люди очень суеверны – Бенджамин, Сьюзен и некоторые другие. Они считают, что чем меньше будет обсуждаться то, что происходит на Куагаче, тем лучше, что рассказывать об этом чужим, ну… не стоит.

– Да, я это уже понял.

– Поверьте мне, Джо. – Блейк приблизил ко мне свое лицо. – Поверьте, сегодня я и сам засомневался в том, нужно ли было вас привлекать. А теперь, – он снова включил фонарь и направил его на дорожку, – давайте с этим покончим.