Текст книги "Остров Свиней"

Автор книги: Мо Хайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

ЛЕКСИ

1

После телефонного разговора с Оукси я тряслась так, что у меня стучали зубы – они прямо-таки лязгали друг о друга. Я дала ему прекрасный – просто прекрасный! – шанс выкрутиться. Но он им не воспользовался. Он опять виновато молчал. Встав, я подошла к лестнице и попыталась дышать ровно, попыталась перестать плакать, зная, что вот-вот сделаю нечто такое, о чем буду потом жалеть всю жизнь.

Идти было тяжело. Но я не позволю ей узнать об этом. Остановившись на лестничной площадке около ее двери, я вытерла слезы, сделала глубокий вдох и постаралась выпрямиться. Я не стала стучать – зачем? – просто рывком распахнула дверь и встала в проеме, выпрямившись во весь рост. Шторы были задернуты, возле кровати горел свет. Она сидела на постели спиной к стене и смотрела на меня удивленно и настороженно. Ноги она поджала под себя, скрыв их под юбкой, сделанной из сшитых вместе неопрятных кусков индийского шелка, пейсли [35]35
  Мягкая шерстяная ткань, украшенная разноцветным орнаментом пейсли – по названию шотландского города.


[Закрыть]и замши. Мое сердце учащенно забилось, когда я подумала о том, что находится под этой юбкой. О том, что я знаю, а она нет…

Пояс малого таза со свободно свисающим концом, жировая ткань, мышцы и рудиментарный кишечный мешок… Вот что я расскажу мистеру Шпитцу…

– Анджелина! – сказала я. – Я хочу кое-что тебе сказать.

– С-сказать?

– Да. А теперь сними с себя одежду. Положи ее на пол, потом встань перед кроватью, и я кое-что тебе скажу.

Она смотрела на меня непонимающим взглядом.

– Я сказала – сними с себя одежду.

– Нет, – слабым голосом сказала она. – Нет!

– Да! – Я облизала губы. – Да, Анджелина, ты это сделаешь, потому… потому что я знаю, что у тебя не так. Я говорила с доктором Пикотом.

Когда я упомянула доктора Пикота, она перестала качать головой, вздернула подбородок и посмотрела мне в глаза.

– Я знаю, что сделало тебя уродом. Я знаю, что превратило тебя в… – Я положила руку на дверную раму и впилась пальцами в дерево. Я знала, что если я как следует не сосредоточусь, то начну плакать. Паразитический акардиакус-ацефал, без сердца и без головы. – …в урода. Я знаю, почему ты урод. А сейчас… – Боже, чтобы удержать себя в руках, мне приходится хватать ртом воздух. – А сейчас… сними… с себя… одежду.

Она пристально смотрела на меня, на ее шее билась жилка, каждая клеточка мозга обрабатывала то, что я сейчас сказала. Прошла, казалось, целая вечность. Когда я уже собиралась еще раз повторить свои слова, что-то изменилось. Внезапно она как будто собралась с духом и так быстро встала с постели, что я инстинктивно отпрянула назад. Она остановилась в нескольких сантиметрах от меня, опустив руки и дрожа как лист, и какое-то мгновение я смотрела на нее, не в силах заговорить. Потом она стянула с себя свитер и бросила его на пол.

Я несколько раз моргнула и на какое-то мгновение закрыла глаза, стараясь успокоиться, потом снова открыла. Анджелина была в майке-безрукавке, ее голые руки неожиданно оказались мускулистыми. Она все еще смотрела на меня, но ее горло ходило ходуном, словно она отчаянно пыталась сдержать слезы или тошноту.

– А теперь остальное, – хрипло велела я. – Сними с себя все.

Она стянула с себя майку, и когда подняла руки, я на миг заметила волосы у нее под мышками. Анджелина была довольно худощава, с маленькой грудью и узкой талией, но бедра оказались довольно широкими. Серый кружевной лифчик выглядел так, будто его стирали по меньшей мере сотню раз. Расстегнув, она уронила его на пол, обнажив свои крошечные груди. Лишь с большим трудом мне удавалось не отводить глаз.

– И… и юбку.

Расстегнув юбку, она переступила через нее и ногой отшвырнула в сторону. Нижнего белья она не носила. Виднелись только ее ноги, худые, покрытые шрамами возле коленей, и темные лобковые волосы, причем она не пыталась прикрыться и только молча смотрела мне прямо в глаза. Кровь бросилась мне в лицо.

– Повернись, – прошептала я. – Повернись и встань лицом к кровати.

Она не двигалась с места. Мы долго стояли, не сводя глаз друг с друга, и меня не отпускало ощущение, будто мы находимся у какой-то развилки и дальше события могут развиваться по-разному. Какой-то голос у меня в голове отчаянно кричал: «Остановись!»

– Я сказала – повернись!

В комнате было тихо. Внизу стиральная машина заканчивала стирку, и, кроме нашего дыхания, слышалось только ее гудение. Затем Анджелина сделала глотательное движение. Я его услышала, услышала, как трутся связки и мышцы.

– Что бы вы… – сдавленно произнесла она, в глазах ее стояли слезы. – Что бы вы мне ни сказали – я уже все обдумала. И я не собираюсь делать операцию. Мне не стыдно.

Но прежде чем я успела ответить, она шагнула к кровати, повернулась, и внезапно я увидела все, что хотела. Чтобы удержаться на ногах, я схватилась рукой за дверную раму и неотрывно смотрела широко раскрытыми глазами. Хвост – хотя я знала, что это не хвост, – вырастал из позвоночника, словно гигантский корень дерева. Сначала он шел прямо вниз, затем слегка свешивался на сторону.

«Скопление обызвествлений в тазу, в крестцово-копчиковой области прорезается деформированная трубчатая кость. Паразитическая…»

Ее руки на миг скользнули за спину, но она их тут же подняла – прямо вверх, так что теперь я видела абсолютно все. И я знала, я ясно видела, что это вовсе не хвост, а деформированная нога.

«Паразитическая… Паразитическая конечность…»

Сверху шла толстая, хорошо заметная вена, прямо до раздутого кончика, явно представлявшего собой несформировавшуюся, лопатообразную ступню. Я представила себе то, что, как я знала, находилось внутри ее: близнец с открытым ртом, который пьет у Анджелины кровь, зевая и икая, обнажая свои окровавленные зубы, как это делают дети в материнской утробе. Я представила себе, как бьется ее сердце, стараясь накормить близнеца. Мне захотелось ее ударить. Мне захотелось схватить ее за ногу и оторвать – я уже начинала думать, что Оукси извращенец. Казалось немыслимым, что он мог ее желать. Учитывая, как она выглядит… как кто-то вообще может ее желать…

Я больно прикусила язык, по зубам потекла кровь, и желание ударить ее наконец прошло.

– Дупликата инкомплета, – сказала я, и мой голос прозвучал громче, чем я ожидала. – Дупликата инкомплета. Неполное разделение.

После этого наступила пауза. Руки у Анджелины слегка дрогнули, словно разом потяжелев. Но потом она с усилием подняла их снова.

– Я не буду делать операцию, – тихим, сдавленным голосом произнесла она. – Мне это не нравится, потому что я ничего не сделала и тут нечего…

– Паразитический близнец. Без головы. Без сердца. – Я сделала паузу, чтобы это улеглось у нее в голове. – Только эта нога и несколько позвонков внутри тебя.

Она сразу обмякла, издала какой-то звук, затем все ее тело начало дрожать. Она повалилась на кровать, одновременно пытаясь откатиться в сторону и подтянуть к себе конечность. По ее лицу текли слезы жалости к самой себе.

– Не плачь! – Это я должна плакать, а вовсе не она. – Перестань. Перестань сейчас же! – Я сделала несколько шагов и теперь стояла над ней, глядя на ее тело, на ее покрытые шрамами ноги. – Перестань!

Но она продолжала рыдать, голова прижималась к задранным коленям, открывая все-все, казавшееся спереди совершенно нормальным – вульва и большие половые губы, пучок волос сверху (не забудьте, что я профессионал – вот почему я отношусь к этому так прагматично). Руки Анджелины обвивали ногу, тесно прижимая ее к телу, – она шла прямо вдоль бедра, затем слегка свешивалась, напряженная и шероховатая, словно хотела упасть на кровать, но не могла этого сделать. Я присела на корточки – так, что ее отдающая слабым перечным запахом вульва оказалась у меня на уровне глаз. Когда Анджелина поняла, что я переместилась, она открыла глаза, встретилась со мной взглядом и попыталась привстать, на ее лице отразилась паника. Но я не дала ей времени на то, чтобы заговорить. Вплотную приблизившись к постели, я оттолкнула ее бедро в сторону и прижала его коленом. Другое я пригнула вниз, чтобы все видеть.

– Нет! – прорыдала она, протягивая ко мне руки. – Пожалуйста…

Но я оттолкнула ее руки. Ее влагалище было слегка приоткрыто. Я видела, что оно слегка увлажнилось, отливая серебром, а потом заметила уходящую назад гладкую розоватую промежность в виде буквы V, за ней находилась плоская пластина хвоста с небольшой продольной складкой вроде рубца. И тут – я сама не знаю, что на меня нашло, – я ввела в ее влагалище два пальца. Анджелина ахнула, но я погрузила их поглубже, в голове мелькнула мысль, что если я копну достаточно глубоко, то найду то, чего хочет Оукси. А если найду, то вырву это из нее и отдам ему, завернув в окровавленный носовой платок.

– Оставьте! Оставьте меня!

Схватив меня за руки, она попыталась отвести их в сторону, ее ступни отчаянно молотили по кровати. Но я не отпускала ее, передвинув пальцы от влагалища к анусу. Продвигая пальцы вверх, я думала о рвущихся мембранах, чувствовала стискивающие меня мышцы, ощущала гладкие внутренние поверхности, в то время как Анджелина отчаянно царапала мне руку, вцепившись в нее ногтями. Близнец был где-то там – я представляла себе его лицо, руки, ногти, кишечник, позвоночник, все это сложено гармошкой внутри ее таза в пучок из костей и мышц размером в эмбрион. Возможно, я сейчас наткнусь на нос или ухо. Попаду ногтем в его глаз.

– Отпустите меня!

Она откатилась в сторону, мои ногти граблями прошлись внутри ее и выскользнули наружу. Задыхаясь, она откатилась еще дальше, зажимая руками промежность. Я отступила назад, вся в поту, тяжело дыша, в голове стучало.

– Ты ему отвратительна. Ты это понимаешь? Его тошнит от тебя. – По моему лицу текли слезы. – Он сказал, что когда он в первый раз тебя увидел, то отошел в сторону, и его вырвало. Ты это знаешь?

– Нет. – Она расслабленно лежала на боку, дрожа и плача. – Он этого не говорил.

– Говорил. – Я посмотрела на свои пальцы, липкие и дрожащие. – Именно так он и говорил. Уж поверь мне.

Деревянной походкой я прошла в ванную и стала мыть руки горячей водой и огромным количеством мыла, зубы дрожали так, будто я замерзаю. Я знала, что уже пересекла черту. Я знала, что обратной дороги нет. Я все мыла, и мыла, и мыла руки до тех пор, пока они не стали шершавыми, а желание плакать не исчезло. После этого я прошла в спальню и надела брюки и блузку. Я все решила – пора ехать в Лондон. Мне нечего показать Кристофу, но если я не увижу его, не поговорю с ним, я просто сойду с ума.

ОУКСИ

1

У людей в мозгах часто образуются желобки, по которым движутся мысли, когда они считают, будто знают все, что нужно знать. И тогда они перестают пробовать что-нибудь новое. В случае с Лекси я считал, будто знаю ее слишком хорошо, и в результате перестал правильно ее воспринимать. Вот почему я нисколько не ожидал того, что обнаружу, когда вернусь в тот день в номер для изнасилованных.

До этого под музыку «Мэссив этэк» я два часа мотался по туристическим маршрутам, обдумывая различные стратегии. Я так много думал о Лекси, что но идее должен был бы испытать облегчение, когда притормозил машину возле номера для изнасилованных. Вместо этого я чувствовал себя настоящим королем придурков. Я не мог заставить себя войти внутрь и долго сидел, положив руки на руль и глядя на грязь у себя под ногтями, и отчаянно пытался сложить какие-то фразы, мысленно входя в дом и начиная разговор. Буря утихла. Мокрые ветви деревьев блестели в лучах послеполуденного солнца, но шторы в гостиной были задернуты, и я представлял, как Лекси сидит там, словно аршин проглотила, на одном из голубых кресел, и пристально смотрит на меня. Анджелина же должна быть наверху.

Просидев минут пять и так и не придумав подходящей вводной фразы, я запустил двигатель, проехал немного вперед, остановил автомобиль на перекрестке и огляделся по сторонам. Полицейская машина находилась на своем обычном месте, в десяти метрах справа, и была припаркована не совсем ровно – лишь бы видеть вход в здание. В ветровом стекле отражался солнечный свет, и в первые мгновения я не сразу понял, что в машине сидят двое. Потом солнце закрыла туча, свет немного померк, и я увидел на пассажирском сиденье Анджелину, прижимавшую к глазам носовой платок. Рука полицейского лежала на спинке сиденья, но она не касалась Анджелины.

Припарковав «фиесту», я перебежал дорогу и постучался в окошко. Центральный замок открылся, и полицейский указал большим пальцем назад. Открыв заднюю дверцу, я просунул голову в салон.

– Что здесь происходит?

– Небольшой спор. – Он повернулся ко мне. У него были непослушные рыжие волосы, и я заметил, что он так и не снял руку со спинки сиденья. Анджелина выглядела так, словно совсем недавно плакала у него на плече. Она все время держалась за нос, будто старалась что-то оттуда не выпустить. «Она же калека, парень… ты разве не заметил? Калека. Давай я расскажу тебе о том, что находится у нее под пальто…»

– Между двумя молодыми леди. Маленькое недоразумение.

Я сел на заднее сиденье и закрыл дверцу. Обогрев был включен на полную катушку, а кто-то из них явно был пьян. Или даже оба. В машине разило, как в такси где-нибудь в южном Лондоне.

– Ну? – сказал я, обращаясь к Анджелине. – Что случилось?

Она только покачала головой, прижимая к глазам платок. В салоне слышалось ее тяжелое дыхание.

– Я все равно рано или поздно узнаю, так что можешь мне сказать. Что случилось? – Встретив в зеркале взгляд полицейского, я лишь приподнял брови. Если он скажет что-нибудь вроде «Не надо давить на девушку», я спрошу его, почему он ее обнимает и почему у него лицо похоже на собачью задницу. – Анджелина, я задал тебе вопрос. Что случилось в мое отсутствие?

Она отняла от глаз платок и посмотрела на меня мутным взглядом. Значит, это от нее разит, как от алкаша, подумал я.

Она для тебя никто, Оукс, никто. Ты знаком с ней всего пять минут…

– Я взяла немного денег из вашего портфеля. – Она вытерла нос и начала вытаскивать из карманов разные вещи, раскладывая их на приборной доске. Два пакетика детской карамели, три миниатюрные бутылки «Столичной», четыре маленькие бутылки бренди и пару пустых пакетов из-под чипсов «Доритос». Все это скатывалось с приборной доски на пол и в вентиляционные отверстия, так что полицейскому пришлось снять руку со спинки сиденья и все это ловить.

– Осторожнее, девушка! О-сто-рожнее!

– Она была в вашей спальне, а я пошла на кухню и взяла у вас денег. – Она кивнула головой в сторону магазина, находящегося на другой стороне поселка. – Купила все это и еще водки, и теперь я уже пьяная. Видите? – Она вытащила из другого кармана горсть купюр и мелочи и бросила все это на приборную доску. Пятипенсовая монета скатилась вниз, ударилась о рычаг переключения скоростей и упала решкой вверх в двух сантиметрах от моей ноги. – Я воровка, я пьяная, и я, наверное, стала как мой отец, потому что я ненавижу ее и вас тоже…

– Эй, девушка, поаккуратнее!

Вздохнув, я посмотрел в окно. Что за отвратительное, Богом забытое место, где везде валяется мусор, с этими мертвыми лужайками и желтеющим горизонтом – словно с запада надвигается ядовитое облако! На параллельной улице появилась какая-то машина, но, заметив нас, поспешно развернулась и исчезла. Наверняка водитель хотел выбросить здесь мусор. Давайте, ребята, валите его сюда! Валите прямо на дорогу. Пусть кто-нибудь другой о нем позаботится.

– Жди меня здесь, – сказал я Анджелине и открыл дверцу машины. – Когда вернусь, мы поговорим. – Помедлив, я похлопал по плечу полицейского. – Я отлучусь на десять минут. Но я буду вон там. Я буду видеть вас из окна.

Он собирался что-то ответить, но я захлопнул дверцу прямо у него перед носом. Немного постояв, застегнул куртку и поднял воротник. Но когда я вошел в дом, то обнаружил там лишь застоявшийся воздух и старую мебель. Лекси нигде не было. Она исчезла.

2

Я осмотрел гостиную, тупо глядя на стулья, на мертвый экран телевизора, на холодный чайник, затем поднялся наверх и проверил нашу спальню, но Лекси нигде не было. Я постоял в передней, в голове стучало: «Она меня бросила». Только так – она меня бросила. После этого я вернулся к машине. На этот раз полицейский не стал дожидаться, пока я постучу. Открыв окно, он смерил меня равнодушным взглядом.

– Ее там нет.

Анджелина повернулась – ее щеки были в красных пятнах – и посмотрела на дом.

– Когда я ушла, она была там.

Опершись локтем на крышу, я наклонился и заглянул в окошко.

– Ну? – медленно спросил я. – И когда же она ушла?

Лицо полицейского залила краска. На несколько секунд воцарилось молчание, и тут меня озарило.

– Ах ты, гребаный клоун! Ты же оставил свой пост, не так ли?

Он заскрипел зубами и бросил на меня злобный взгляд.

– Ты оставил свой гребаный пост! – Я ударил по крыше машины, заставив полицейского вздрогнуть.

– Он пошел меня искать, – сказала Анджелина. Выйдя из машины, она смотрела на меня мутным взглядом. На холодном воздухе из ее рта исходил пар, и я заметил, что она запаниковала. – Это моя вина. Я пошла погулять, а он отправился меня искать.

Я не ответил, глядя на пустые улицы, выцветшие дома и пылающий горизонт. Шторы в окнах номера были задернуты. Повернувшись, я направился к дому. Вся кожа у меня покрылась испариной. Анджелина ковыляла следом.

– Не надо беспокоиться! – сказала она, но по ее голосу я понял, что она напугана не меньше моего. Она очень быстро трезвела. – Я уверена, что все в порядке. Она собиралась вернуться в Лондон. Она сказала, что уезжает. Я уверена, что с ней все в порядке.

На кухне на водопроводном кране висела кухонная тряпка. Пока я ждал, когда мать Лекси ответит на мой звонок, на ней формировалась капля воды. Она медленно вытягивалась, а затем с металлическим звуком падала в раковину. С ее матерью мы никогда не ладили. Она так и не примирилась с тем, что ее дочь вышла замуж за ливерпульца, не делавшего никаких усилий, чтобы скрыть свое пролетарское происхождение. В их кругу хвастались тем, что дети поступили в Оксфорд или Кембридж; в моем – что не попали в тюрьму. А еще она говорила Лекс, что мне надо чаще мыться. Гораздо чаще. Так что сами видите – наши отношения нельзя было назвать лучшими в мире. Когда телефон прозвонил шесть раз, включилась запись, и я почувствовал некоторое облегчение. Сообщения я не оставил. Позвонив домой в Килберн, оставил сообщение там: «Позвони, когда приедешь, Лекс». Повесив трубку, я прошел на кухню, чтобы выпить чаю.

В доме было тихо. Анджелина поднялась наверх – вероятно, понимала, какая искра может возникнуть, если мы станем говорить прямо сейчас. Прислушиваясь, я приготовил себе чай. Налил в чашку молока, повернулся, чтобы выбросить в мусорное ведро использованный чайный пакетик, и…

Замер на месте. Пакетик повис на ложке, в голове застучало.

На спинке стула висела сумочка Лекс.

Это была коричневая сумочка производства компании «Гэп». Ее любимая сумочка – потому что ремешки позволяли превратить ее в рюкзак или в большую сумку. Это был мой подарок на прошлое Рождество, и Лекс с нею никогда не расставалась.

Очень медленно, словно одно резкое или неосторожное движение могло заставить сумочку подпрыгнуть и убежать, я бросил чайный пакетик в мусорное ведро, а чайную ложку в раковину, снял сумочку со стула и дрожащими руками расстегнул. От нее доносился слабый запах кожи и жевательной резинки «Эруэйз», внутри я обнаружил бумажные салфетки, ежедневник на пружинках и пару колготок в упаковке. Я вывалил все это на стол, во рту у меня пересохло. В самом низу лежал кошелек. Ее кошелек, ее ключи и ее мобильный телефон.

Я молча смотрел на телефон, и мое сердце билось все реже и реже. Кошелек был застегнут, а когда я его открыл, то обнаружил немного мелочи, нашу общую кредитную карточку «Натвест», газетную вырезку с фотографией ее отвратительного шефа, ее читательский билет и мою потрепанную фотографию – загорелый и волосатый, я стою перед «Боингом-747» в афинском аэропорту после медового месяца, проведенного на острове Кос.

Я смотрел на фотографию, и в глазах у меня стоял туман. Лекс, Лекси, ты же не могла оставить все это, если собиралась в Лондон… не так ли? На негнушихся ногах я прошел в переднюю и начал тяжело подниматься по ступенькам, сжимая кошелек онемевшими пальцами. Я уже поднялся наверх, когда увидел Анджелину, выходящую из ванной комнаты. Я сразу понял: что-то случилось.

– Джо! – прошептала она, и глаза ее подозрительно заблестели. – Джо! Посмотрите в ванной. Думаю, вам стоит на это взглянуть.