Текст книги "Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика"

Автор книги: Мишель Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Брентвуд,
Фифт Хелена-драйв
ночь с 4 на 5 августа 1962 года

Если бы это был черно-белый фильм, то начальные кадры показали бы ветер. Ветер, и больше ничего. Ветер, склоняющий верхушки эвкалиптов. Этот ветер из пустыни Мохав летел над высохшими щелочными озерами, где в незапамятные времена молния сплавила песок в стеклянные палочки. Нежный и жаркий, теперь он дул с бульвара Вентура. Он ласкал Беверли Хиллз, Сансет-бульвар, Санта-Монику и теперь коснулся Брентвуда, прежде чем затеряться вдали над морем. Ночь с субботы на воскресенье была так же тиха, как и другие ночи.

Около трех часов утра Джоан Гринсон услышала, как в комнате ее родителей зазвонил телефон. Почувствовав легкий голод, она пошла в кухню, поискать что-нибудь в холодильнике.

«Я спросила у мамы, что произошло, – рассказывает она. – Мама ответила, что у Мэрилин что-то случилось. Я только сказала: «А!» – и вернулась в постель».

Скоро рассвет. Сержант Джек Клеммонс дежурил на посту полиции на Пердью-стрит. Зазвонил телефон. В трубке послышался мужской голос:

– Доктор Хаймен Энгельберт. Умерла Мэрилин Монро. Она покончила с собой.

Клеммонс подумал, что это шутка, и переспросил:

– Повторите – кто вы?

– Я доктор Хаймен Энгельберг, врач Мэрилин Монро. Я сейчас у нее. Она только что покончила с собой.

– Выезжаю.

Если бы это был фильм, центральным персонажем сценария в итоге оказался бы Ральф Гринсон.

Короткое затемнение, звонок телефона.

– Полиция Лос-Анджелеса, западное отделение, сержант Клеммонс, слушаю вас.

– Мэрилин Монро умерла от передозировки.

– Что?

– Мэрилин Монро умерла. Покончила с собой.

– Кто вы?

– Ее психиатр, доктор Гринсон. Это не шутка.

Шагая по бульвару Сан-Виченте к окраине, Клеммонс по рации попросил патрульный автомобиль подъехать к дому 12305 на Фифт Хелена-драйв. Он прошел по пустынным улицам до Кармелина-авеню и свернул в короткий тупик. Номер соответствовал концу улицы. Он вошел в дом, затем в спальню, увидел тело, лежащее поперек кровати; голова накрыта простыней, так что виднелась только прядь платиново-белокурых волос. Мэрилин лежала на животе, «как солдат по стойке «смирно», лицом в подушку, ноги вытянуты и прижаты друг к другу», – рассказывал Клеммонс. Ему сразу же пришло в голову, что ее, вероятно, положили в такую позу – телефон под рукой, под животом протянутый поперек матраса провод аппарата.

За несколько недель до этого, в Нью-Йорке, Мэрилин сидела перед магнитофоном. Напротив нее – журналист У. Дж. Уэзерби.

«Ты знаешь, от кого я всегда больше всего зависела? Не от незнакомых и не от своих друзей. От телефона! Это мой лучший союзник. Я обожаю звонить друзьям, особенно поздно вечером, когда не могу заснуть. Я часто мечтала назначить встречу вот так, в аптеке, среди ночи».

Теперь рядом с кроватью актрисы сидел с убитым видом, опустив голову и опершись подбородком на руки, изысканно одетый мужчина. Говорил, что звонил именно он. Другой мужчина, стоящий перед ночным столиком, представился доктором Ральфом Гринсоном, психиатром Мэрилин Монро. Он добавил: «Она покончила с собой». Потом, указав на ночной столик, заваленный упаковками из-под лекарств, обратил внимание полицейского на пустой флакон из-под нембутала и добавил: «Она приняла все, что в нем было. Когда я приехал, то уже издали понял: Мэрилин мертва. Она лежала лицом вниз на постели, с открытыми плечами. Когда я подошел, то заметил в ее правой руке телефонную трубку. Думаю, в тот момент, когда наступила смерть, она пыталась кому-то позвонить. Просто невероятно, насколько это банально. Все кончено».

Сержант Клеммонс счел любопытной эту гипотезу доктора Гринсона, учитывая, что миссис Муррей была дома. Приехавший на место происшествия позднее офицер полиции Роберт Э. Байрон напишет в рапорте, что именно Гринсон вынул из руки Мэрилин, застывшей в трупном окоченении, телефонную трубку. Наблюдая за обоими врачами, сержант заметил, что доктор Энгельберт молчал, а психиатр, который говорил за двоих, занимал, как ни странно, оборонительную позицию. Он словно бросал вызов: только попробуйте меня в чем-нибудь обвинить! Клеммонс подумал: что же не так с этим человеком, ведущим себя странно для подобной ситуации? В его глазах он видел что-то подозрительное.

– Вы пробовали ее реанимировать? – спросил он.

– Нет, было слишком поздно. Мы приехали слишком поздно, – отвечает Гринсон.

– Вы знаете, в какое время она приняла таблетки?

– Нет.

Затем Клеммонс допросил Юнис Муррей.

– Я стучала, но Мэрилин не открыла дверь, тогда я вызвала ее психиатра, доктора Гринсона, который живет неподалеку. Когда он приехал, она и ему не открыла. Тогда он вышел из дома и заглянул в окно ее спальни. Ему пришлось разбить стекло кочергой, чтобы пробраться в комнату. Он увидел, что Мэрилин лежит на кровати неподвижно, и заметил, что она странно выглядит. Он сказал мне: «Мы ее потеряли» – и сразу позвонил доктору Энгельбергу.

Вернувшись в спальню, сержант Клеммонс спросил врачей, почему они выждали почти четыре часа, прежде чем вызвать полицию. Гринсон ответил:

– Нам пришлось получить разрешение пресс-службы студии, прежде чем кому-либо звонить.

– Рекламной службы?

– Да, рекламной службы «XX Сенчури Фокс». Мисс Монро снималась в фильме.

Клеммонс позже говорил разным журналистам: «Это самое очевидное убийство, которое мне когда-либо приходилось видеть».

Если бы это был фильм, за планом машины «скорой помощи», увозящей завернутое в белый пластик тело Мэрилин, последовало бы затемнение. Затем возник бы черный экран, на котором появились бы белые буквы: ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО ЭТОГО. Монтаж не закончен, на экране появляется хлопушка ассистента режиссера: ЧТО-ТО ДОЛЖНО РУХНУТЬ – и внизу, субтитром: «Мэрилин, последний дубль». Последовали бы эпизоды фильма, отличающегося навязчивым правдоподобием образов из сна, слишком насыщенного реальностью. В освещении и контурах просвечивало бы странное сияние, которое камера запечатлеть не в силах… Раньше Мэрилин напоминала лунатика, не замечающего бездну у себя под ногами; здесь она знает, что может упасть. Она появляется, словно призрак. Призрак героини «Сансет-бульвар», белокурая Норма Десмонд.

Лос-Анджелес,
Отдел расследования убийств
графства Коронер
5 августа 1962 года

Последний сеанс, проведенный с Мэрилин, Гринсон описывал несколько раз по-разному. В беседе по телефону с журналистом Билли Вудфилдом в тот вечер, когда состоялись похороны, он заявил: «Послушайте, я не могу говорить об этом, не раскрывая того, чего я не хочу раскрывать. Невозможно провести прямую линию и сказать: я расскажу вот это, но не вот это… Я не могу об этом говорить, потому что не могу рассказать эту историю полностью… Расспросите лучше Бобби Кеннеди…» Он подчеркивает одно: она лежала в комнате, предназначенной для друзей, а не в собственной спальне, как будто у себя она была не дома. Но психоаналитик поспешил добавить, что такое с ней случалось часто. Когда Вудфилд стал спрашивать Гринсона о неоднократных назначениях хлоргидрата и «инъекциях молодости», он ответил: «Все совершают ошибки. В том числе и я».

Норману Ростену он заявил: «Мэрилин позвонила мне около четырех тридцати. Судя по голосу, она была в подавленном настроении и находилась под действием наркотиков. Я приехал к ней. Она сердилась на одну подругу, которая проспала в ту ночь пятнадцать часов, и была в ярости, потому что сама не выспалась. После того как я провел с ней два с половиной часа, она, казалось, успокоилась. Мильтон Рудин вспомнил, что слышал, как психоаналитик воскликнул в тот вечер, когда умерла Мэрилин: «О боже! Хай выписал ей рецепт, не сказав об этом мне!» Он говорит, что Гринсон выглядел крайне утомленным: «Он больше не мог, он провел с ней весь день. Он хотел отдохнуть хотя бы в субботу вечером и ночью». Гринсон также объяснит следователю, что, когда Мэрилин звонила ему, она, казалось, была крайне раздосадована тем, что в тот вечер у нее ни с кем не было любовного свидания, у нее, самой красивой женщины на свете! По его мнению, Мэрилин умерла, чувствуя себя отвергнутой некоторыми их тех, кто были с ней близки.

О причинах смерти пациентки Гринсона никто ничего не узнал непосредственно из его уст – он унес эту тайну с собой в могилу. Только слова, повторенные в письмах другим аналитикам Мэрилин, или заявления, сделанные много лет спустя, дают представление о его реакции. Через две недели, в письме Марианне Крис, он описывает их расставание:

«В пятницу вечером она сказала своему врачу, что я разрешил ей принять нембутал, и он выписал его ей, не проконсультировавшись со мной, эту небрежность я объясняю тем, что Энгельберт в то время тяжело переживал развод с женой. Но в субботу, в первое мое посещение, я заметил, что пациентка несколько отупела, и догадался, какое лекарство она приняла, раз впала в это состояние».

Гринсон вспомнил о решении Мэрилин положить конец своей психотерапии. «Она хотела заменить ее магнитофонными записями, которые будет делать для меня. Я понимал, что начинаю ее раздражать. Она часто раздражалась, когда я бывал не целиком и полностью с ней согласен… Она злилась на меня. Я сказал ей, что мы еще это обсудим и чтобы она позвонила мне в воскресенье вечером, и ушел. В воскресенье она была мертва».

Полиция долго допрашивала психоаналитика, вызвав его через два дня для дачи показаний в здании суда. Затем допрос проводил окружной прокурор, распорядившийся о «психологическом вскрытии», и наконец коллегия из двенадцати экспертов, которую назвали «группой по расследованию самоубийства». Роберт Литмен, один из двух психиатров этой группы, раньше был учеником Гринсона. Допрашивая его, он нашел психиатра страшно убитым; ему казалось, что он выполняет роль консультанта в стрессовой ситуации, а не следователя.

Согласно показаниям, которые Гринсон дал Джону Майнеру, прежде чем уйти, он распорядился, чтобы пациентке поставили успокоительную клизму, так как она проявляла симптомы физиологической нечувствительности к действию лекарств, вводимых оральным путем. Хлоргидрат позволял ей заснуть, и, в отсутствии обычного укола Энгельберга, до которого он тщетно пытался дозвониться, клизма представилась ему самым эффективным методом – этим средством Мэрилин часто пользовалась для других целей. Гринсон знал, что она регулярно делает себе клизмы уже много лет. Она рассказывала ему об этом. Он часто отмечал, как напишет в своем «Техническом трактате», что вмешательства аналитика тоже могут восприниматься как клизмы, как болезненные проникновения или прикосновения, доставляющие удовольствие.

Кто делал эту клизму? Гринсон, всегда поручавший введение лекарств другим, вероятно, поручил это Юнис Муррей. Но возможно, он так и не ушел из дома Мэрилин в этот вечер и присутствовал при этих последних процедурах. Многие годы он говорил, что ужинал в ресторане с друзьями, но никогда не называл их, и ни один не явился для дачи свидетельских показаний. После смерти психоаналитика в 1979 году, его семья так и не смогла выяснить, кто присутствовал на том ужине.

По собственному рассказу Гринсона, в последние дни и часы Мэрилин он вел себя скорее как врач, чем как психоаналитик. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что тех, к кому прикасаются, не слушают. Он дал полную свободу фантазии о глубоком анализе, в котором он предчувствовал «смертельный анализ». Несколько месяцев спустя Гринсон напишет в «Технике и практике психоанализа»:

«Кто такой психоаналитик? Ответ: еврейский доктор, который не выносит вида крови! Эта шутка освещает несколько важных моментов. Фрейд задумывался, каковы мотивации специалиста, выбирающего профессию психоаналитика, и, не принимая их на свой счет, выводил терапевтическую позицию из преодоленного садизма и навязчивой потребности спасать своих больных.

Тенденция проникать в тело или разум человека может следовать из ностальгии по симбиозу и близкому телесному контакту, так же как из деструктивных побуждений. Врач будет или садистичным отцом, сексуально мучающим жертву-мать (пациента), или спасателем, или самой жертвой. Он может выразить в действии фантазию о том, чтобы поступить с пациентом так, как он сам мечтал, чтобы его отец (или мать) поступили с ним; иногда это вариант гомосексуальности и инцеста. Лечение больного также может следовать из материнского ухода – мать, облегчающая боль и дающая грудь. Психоаналитик отличается от всех прочих терапевтов тем, что у него нет телесного контакта с пациентом, хотя он поддерживает с ним как нельзя более интимную словесную близость. В этом смысле он воплощает более мать разлучающую, чем мать сближающую».

В те годы, которые последовали за смертью Мэрилин, Ральф Гринсон много раз общался со следователями, надеясь обезоружить критиков и снять с себя обвинения, которым он подвергался. По несметным рассказам неуверенных свидетелей, иногда представлялось, что он убил Мэрилин невольно, неподходящим предписанием, которое вызвало смертельное взаимодействие между двумя препаратами, либо сделал это намеренно, став участником заговора с целью ее устранения. Психиатр, еврей, политически левый, Гринсон был обвинен как «психоаналитик-убийца», «сионистский заговорщик», шантажирующий свою пациентку, «агент Коминтерна», которому было поручено шпионить за любовницей Президента Соединенных Штатов. В этом человеке, обладающем властью и обаянием, видели продажного врача, работающего на мафию со шприцем в руке, или, напротив, влюбленного, охваченного безумной ревностью. Последовал психоанализ психоаналитика. Рассказывали о якобы существующей между ним и его сестрой-близнецом, Джульеттой, музыкантшей, пользующейся любовью, уважением, восхищением и популярностью, страстную любовную связь, сочетающуюся с неистовой ненавистью, которая, в массивном контрпереносе, была полностью обращена на Мэрилин.

Один свидетель утверждал, что Гринсон часто просил своих пациентов вести дневник, помимо сеансов, и что он до прихода полиции уничтожил красную тетрадь, в которой делала записи Мэрилин. Норман Джеффриз, которого Юнис Муррей нанимала для выполнения мелких работ по хозяйству, утверждал, что собственными глазами видел, как Гринсон пытался реанимировать актрису, делая ей внутрисердечную инъекцию адреналина. В другом рассказе Мэрилин умирает от укола в сердце пятнадцатисантиметровой иглой – от рук убийцы в тонких резиновых хирургических перчатках. Игла якобы сломалась о кость грудины. Через двадцать лет после событий некий Джеймс Холл утверждал, что, когда его вызвали в составе бригады «скорой помощи», он видел, как Гринсон делает в грудь пациентки инъекцию яда. По другой версии, у одного из убийц, посланных Сэмом Джанканой, работавших на мафию и ФБР, которые умертвили Мэрилин, чтобы скомпрометировать Роберта Кеннеди, было прозвище Игла.

Версии, представляющие Гринсона безумным психиатром, любителем смертельных уколов, слишком кинематографические, чтобы быть правдоподобными. Они поразительным образом повторяют подробности Роберта Уолкера, описанные в «Лос-Анджелес Таймс» одиннадцать лет назад. Потеки крови на руках актера появились в борьбе с психоаналитиком, который делал ему смертельный укол, а после того, как «скорая помощь» констатировала невозможность реанимации Уолкера, прохожие видели доктора Хэкера без пиджака, потерянно блуждающего по улицам Брентвуда под проливным дождем.

Голливуд, Сансет-бульвар,
аптека Шваба
5 августа 1962 года

В воскресенье, 5 августа, у Мэрилин была назначена встреча с Сидни Скольски, влиятельным в Голливуде журналистом. У него был кабинет в мезонине аптеки Шваба. Он называл Мэрилин «Мисс Кэсуэл», в честь ее первой роли в фильме «Все о Еве». Для встречи с ним она нарядилась роковой женщиной: черный парик, длинные перчатки, карминовые губы. Зная, что он был знаком с Джин Харлоу, Мэрилин хотела поговорить с ним о своих планах сыграть ее роль в фильме об актрисе, для которой изобрели название «платиновая блондинка». Мэрилин купила права на ее биографию уже в 1954 году, и недавно они вместе посетили мать Джин Харлоу, чтобы получить ее согласие и побеседовать с ней.

Мэрилин, как никогда сильно, проецировала себя на умершую актрису. Харлоу была ее зеркалом, ее судьбой, ее любовью. Когда в 1949 году Мэрилин позировала обнаженной для фотографа Тома Келли, она знала, что Харлоу делала то же самое двадцать лет назад, когда Эдвин Хессер сделал серию ее фотографий в Гриффит-парке. Вечером в Мэдисон Сквер Гарден она знала, что в 1937 году, за несколько месяцев до смерти, Харлоу была приглашена президентом Рузвельтом на празднование его дня рождения – это стоило ей изгнания из Голливуда, ведь она прервала съемки своего последнего незаконченного фильма «Личная собственность». Как и Джин, Мэрилин начала свою карьеру под фамилией матери, с которой у нее были ужасные отношения, а потом сменила ее. Как и Джин, в отношениях с мужчинами Мэрилин преследовали неудачи. Мэрилин нравилась позиция Джин Харлоу, которая заставляла ее говорить даже на вершине славы: «Я хотела бы стать актрисой». Мэрилин даже подражала ее манере бормотать в любых обстоятельствах «М-м-м…», которое могло означать что угодно. В фильме 1932 года «Рыжеволосая женщина» Харлоу говорила знаменитую реплику: «Мужчины предпочитают блондинок». Она смотрелась в зеркало, затем ее показывали крупным планом, и она повторяла ту же фразу, глядя в камеру. В этом же фильме она показывала свое почти обнаженное тело: «Это платье слишком прозрачное?» Другая женщина отвечала: «Даже страшно, дорогая». Джин торжествующе перебивала ее: «Тогда я его надену!» Снимаясь в «Неприкаянных», в объятиях Кларка Гейбла, Мэрилин думала только об одном: он снялся в пяти фильмах с Харлоу. Он рассказал ей, что во время съемок последнего фильма ему казалось, что он целует привидение. Когда Мэрилин Монро вдавила ладони в прохладный цемент Голливуд-буль-вара 26 июня 1953 года, у нее было такое впечатление, будто она погружает руки в прошлое. Отпечатки Джин Харлоу, оставленные 29 сентября 1935 года, были рядом со следами ее рук. Мэрилин было тогда девять лет, и ее мать, когда они гуляли вместе с Грейс, показала ей это место перед Китайским театром. Мэрилин часто говорила со странным блеском в глазах: «Я знаю, что умру молодой, как Джин Харлоу».

Постоянно страдающий депрессией и пристрастившийся к лекарствам – злые языки говорили, что он целые дни проводил над аптекой для того, чтобы далеко за ними не ходить, – Скольски понял, что встреча и фильм никогда не состоятся, узнав в воскресение утром вместе со всеми, что звезда умерла. «История Джин Харлоу» так и не будет снята. Но Мэрилин, которая сначала мечтала прожить ее жизнь, а затем воплотила ее мечты, все же по-своему переписала ее историю.

Париж, отель «Ланкастер»
5 августа 1962 года

Пятого августа 1962 года, когда весь мир облетела весть о смерти Мэрилин Монро, Билли Уайлдер летел в самолете Нью-Йорк – Париж. Когда он вышел из самолета, его окружили репортеры.

– Что вы о ней думаете?

– Как вы это все объясните?

– Вы сказали, что она отличалась почти пугающей телесной привлекательностью, любила камеру и одновременно боялась ее?

– Она хорошая актриса?

– Вы не считаете, что она сломалась, потому что не могла сыграть свою роль в новом фильме?

Режиссер спросил, что она еще натворила.

– Ничего, – ответили репортеры, но не сказали ему, что она умерла.

«Что они все делают в аэропорту? Почему такая суета?» – думал Уайлдер. Он проронил о Мэрилин несколько жестоких слов:

– Она самая злая женщина в Голливуде. Это резиновая баба, прекрасное творение порноиндустрии, с грудью из гранита и мозгами из крупнодырчатого сыра грюйер.

Когда, приехав в гостиницу, Уайлдер увидел вечерние газеты: «Специальный выпуск! Умерла Мэрилин Монро!», – он подумал: этим паршивцам даже не хватило такта сказать мне об этом, пока я не выложил все, что накопилось, и не высказал некоторые вещи, которые бы я не стал говорить, если бы знал, что ее уже нет в живых. Мэрилин этого не заслужила. Есть в мире потрясающие сумасшедшие, такие как Монро. А потом они ложатся на диван психоаналитика и встают с него мрачными и закомплексованными. Ей лучше было оставаться изломанной и не пытаться идти прямо. У нее были две левые ноги – в этом и заключалось ее очарование.

Много лет спустя, влажным летним днем 1998 года, тайфун Эль-Ниньо поливал Калифорнию потоками дождя. Билли Уайлдеру девяносто один год. Он дает интервью в своем аскетично обставленном офисе, прячущемся на улочке Беверли Хиллз. Интервьюер спрашивает, что он думал об этой смерти.

«Странно, что она умерла как раз тогда, когда разразился самый большой скандал в ее жизни. То есть эта история с Кеннеди. Ясное дело, она спала с Кеннеди – с кем она только не спала! И он тоже. Долгое время я представлял себе сцену для фильма о нем: он останавливается в отеле «Сенчури Сити» – у него там был президентский «люкс» и вертолет Вооруженных Сил. Один прилетает и садится на крышу. Когда девушки видят, что он идет на посадку, все как одна садятся на биде и включают воду. Понимаете, что я хочу сказать: каждая готовилась, в надежде что он выберет именно ее. За несколько недель до смерти Мэрилин летала в Нью-Йорк, чтобы спеть президенту свою версию «Happy Birthday» (версия Страсберга, фрейдистская, если вы понимаете, о чем я), а потом покончила с собой. Я всегда видел, насколько она неуверена в себе, видел ее страх бытия, даже в походке. Я ловил себя на том, что хочу стать не ее любовником, а ее психоаналитиком. Весьма вероятно, что я тоже не смог бы ей помочь, но она так красиво смотрелась бы на диване».

Билли Уайлдер, которому нравилось ненавидеть Мэрилин, долгое время после ее кончины считал ее современным воплощением актрисы, не желающей стареть. Он даже собирался снять об этом цветной фильм, в котором продолжил бы тему своего черно-белого шедевра «Сансет-бульвар»: актриса, цепляющаяся за свой образ, чтобы не сойти с ума и не умереть. Он не снимет этот фильм. Из-за увиденных кадров из фильма «Что-то должно рухнуть». Так он сам объяснил свое решение. Но в конце своей карьеры в кинематографе, в 1978 году, Уайлдер все же снял нечто подобное; берущий за душу фильм о стареющей актрисе, ведущей затворническую жизнь на маленьком греческом островке. Он назвал фильм «Федора».