Текст книги "Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика"

Автор книги: Мишель Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Брентвуд,
Фифт Хелена-драйв
февраль 1962 года

Когда Мэрилин решила вернуться в Лос-Анджелес, сохранив за собой свою нью-йоркскую квартиру, это был уже не тот город, который она знала в детстве и юности. Шестимиллионный город стал похож на плоское, бесформенное существо, простирающее во всех направлениях свои бесконечные автострады, похожие на вены, наполненные тромбами автомобильных пробок, в медной дымке выхлопных газов. В каждом квартале мигали вывески закусочных в форме космических кораблей; сверкала неоном в ночи реклама круглосуточного супермаркета. На голливудских холмах предлагались квартиры в бетонном восьмиграннике «с видом на кино»; кварталы с виллами в средиземноморском стиле, принадлежащими звездам немого кино, уже тридцать лет прятались среди гигантских пальм и эвкалиптов.

После своего возвращения в Лос-Анджелес Мэрилин восемь месяцев прожила в квартире в доме № 882 на Догени-драйв, рядом с парком Грейстоун, к северу от Беверли Хиллз. Безликая квартира-студия с фамилией ее секретарши – Штенгель – на двери. Многочисленные переезды Мэрилин затрудняла необходимость каждый раз перевозить ее рояль, белый «Baby Grand». Она даже вспомнить не могла, в скольких домах, гостиничных номерах и квартирах ей довелось жить; общежитие Ассоциации молодых христиан в Голливуде и «Шато Мармон»; облюбованный проститутками ночной отель «Билтмор» и отель «Беверли Хиллз»; квартира рядом с железной дорогой в Ван Нуйсе и королевский номер на Манхэттене. Она ночевала в перестроенных гаражах и президентских апартаментах «Карлайла», но только не в своем собственном доме. «Суперздание без фундамента» – так она описала себя журналисту некоторое время назад.

В начале года Мэрилин купила себе дом в квартале Брентвуд, в западной части Лос-Анджелеса, преимущество которой заключалось в том, что ее продували океанские ветра и она сохранила облик пригорода. Квартал был особенно удобен, так как располагался посередине между студиями «Фокс» на бульваре Пико и домом ее психоаналитика в Санта-Монике. Она решила приобрести жилье после сеанса у Гринсона, когда он сказал, провожая ее до калитки: «Всего доброго. Хотите, чтобы вас проводили домой?» «Забавно прозвучало слово, домой»», – подумала Мэрилин. Она понимала, что у нее нет «дома» и никогда не было. Мэрилин ответила: «Вы знаете, недавно на приеме меня попросили подписаться в книге почетных гостей. Рядом с моим именем, которое я всегда пишу с некоторым колебанием, в колонке «адрес» я написала: «Нигде»».

Дважды побывав в психиатрических больницах и перенеся две хирургические операции, она мечтала теперь о собственном доме, причем именно таком, как у «него». Ведь единственным преимуществом дома, который Мэрилин приобрела по договору, подготовленному Микки Гудином, было то, что он представлял собой копию дома ее психоаналитика, хотя и был не таким красивым и не таким большим. Стилизованная гасиенда в простом и мирном районе, в глубине тупика. Она прожила там чуть менее шести месяцев.

Позади дома – маленький бассейн, газончик и несколько деревьев на наклонном участке, который заканчивался обрывом. Обстановка скудная. Фаянсовая плитка, маски на стенах, часы с маятником, подаренные Карлом Сэндбергом, разноцветная керамика и ацтекский календарь украшали холодные, словно незавершенные комнаты. Мебели было мало, как будто Мэрилин не была уверена ни в доме, ни в его обитательнице. В феврале она вместе с Юнис Муррей съездила в Мексику, чтобы купить там мебель в испанском стиле и обставить дом как уменьшенную копию дома своего доктора. «Уж его-то дом я хорошо знаю, – заверяла ее домоправительница, которая пристроила на работу по отделке дома Мэрилин своих зятя, брата и двоих друзей, – это я его ему продала».

Мэрилин понравился этот дом на Фифт Хелена-драйв, с темными балками на потолке, грубыми и без украшений. На террасе она чувствовала силу, исходящую от деревьев, которая напоминала ей надежность мужских рук, когда они обнимают, но не держат в плену. Ей нравились белые оштукатуренные стены, шероховатые, как руки матери, которая сама работает по дому. При входе в спальню ноги тонули в белом ковре. Гринсон сказал ей: «Юнис будет для вас ребенком, которого вы потеряли, мужем, с которым вы развелись. Присутствие Юнис будет материнским, а я живу рядом и буду защищать вас, как отец. Дом принесет вам спокойствие».

Мэрилин не считала свои дома, но за тридцать пять лет сменила пятьдесят семь пристанищ. На этот раз она нашла подходящий дом. Последний. Тот, из которого она никуда не уедет. Где ей больше не будет страшно.

Последний фильм по контракту со студией «Фокс», последний дом, чтобы угодить Гринсону, – она как бы переворачивала страницу, но это было хорошо. Наконец-то она может представить себе, что даже к Гринсону явится когда-нибудь на последний сеанс.

– Говорят, ты купила дом, – сказал ей Андре де Динс, когда встретил ее через некоторое время.

– Да, и мой психоаналитик одобрил выбор. Это большой шаг вперед в решении проблемы привязанности в переносе, не правда ли? Еще бы! Я переехала из Беверли Хиллз, где жила в трех улицах от его кабинета, и теперь живу в двух шагах от его дома на Санта-Монике. У меня было такое странное чувство, когда я увидела, что он живет на Франклин-стрит. Когда мне было лет двадцать, я некоторое время жила на Франклин-авеню в Голливуде. Я ушла от своих «приемных родителей», которые меня приютили, когда у меня не было ангажементов, и я голодала. Но мне осточертели их вечеринки с групповым сексом, мне хотелось чувствовать себя дома.

– Главное, чтобы тебе было хорошо в твоем новом доме в Брентвуде.

– Ну да. Домик небольшой, даже совсем маленький. Но он с бассейном, и он мне нравится. Понимаешь, на самом деле в этом городе мне нравится как раз его отсутствие, ощущение «нигде». Несколько хижин, потерянных в мертвых джунглях запутанных чувств. Но Лос-Анджелес не притворяется городом, он не притворяется красивым. Он такой, какой себя чувствую я, когда больше не играю; раскованный, без памяти – просто раскинувшееся тело. Он все время здесь. Он все время исчезает. Ну да! По совету доктора я купила дом. Начало положено: дом дает возможность безопасности. В нем я чувствую себя дома. Но какое это имеет значение? Ведь призраки ждут тебя именно дома.

Незадолго до смерти Мэрилин потребовалось заполнить официальный бланк с графой: «Фамилия отца». Она яростно нацарапала: «Неизвестна».

Санта-Моника,
Франклин-стрит
март 1962 года

Гринсон быстро понял, что Мэрилин намерена вернуться в Нью-Йорк, как только закончатся съемки ее последнего фильма на студии «Фокс». Она всегда считала своим настоящим адресом Манхэттен. Прежде чем улететь во Флориду и Мексику, она провела в Нью-Йорке двенадцать дней, с 5 по 17 февраля. Каждый день Монро посещала курсы Страсберга. Каждый вечер Гринсон ей звонил. После этого, перед тем как улететь в Мексику, она навестила в Майами своего бывшего свекра, Исидора Миллера. Это путешествие стало коротким отдыхом для Гринсона. Мэрилин делала покупки под надежным присмотром Муррей. Любовник-сценарист, придерживающийся левых взглядов, Хосе Боланьос, несколько встреч с кружком изгнанников-коммунистов «Зона Роса» у Фреда Вандербилта Фрайда – ничего, что могло бы обеспокоить психоаналитика, уговорившего Монро уехать на отдых. Вандербилт был его давним другом, о чем не знала его пациентка, но что очень заинтересовало ФБР.

Документ, датированный 7 марта, с грифом; «Мэрилин Монро – Национальная безопасность – К (коммунистка)», был отправлен мексиканским отделом Эдгару Г. Гуверу, которого беспокоило, что любовница президента Соединенных Штатах обсуждает с красными вопросы национальной безопасности.

Слежка за Мэрилин началась с конца 1961 года. Конкурируя или находясь в сговоре, за актрисой следили несколько человек и организаций. ДиМаджио шпионил за ней из ревности, но часто встречал гангстера – управляющего казино «Кэл-Нева Лодж» на реке Тахо, Д’Амато, который следил за Мэрилин по распоряжению Сэма Джанканы. ФБР также подключилось к ее телефону, и Эдгар Гувер предостерег президента Кеннеди о том, что мафия пытается вывести его из равновесия, пользуясь его связью с актрисой. Мэрилин очень часто звонила из телефонов-автоматов – как в Нью-Йорке, так и в Калифорнии.

Вернувшись из Мексики в начале марта в ужасном состоянии, Мэрилин оказалась в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Она шла шатаясь, прижимая к груди бутылку. Через три дня на церемонию вручения приза «Золотой глобус» она явилась пьяная, под руку со своим мексиканским любовником, в зеленом платье с глубоким декольте сзади. Когда ее вызвали, чтобы вручить ей золотую статуэтку – приз лучшей актрисы, – она едва смогла подняться на эстраду. Ее благодарственная речь прозвучала отрывисто и нечленораздельно. Большинство свидетелей считали, что с Мэрилин все кончено, но в тот же вечер она приехала на студию «Фокс» и заверила Питера Дж. Леватеса, вице-президента, занимающегося постановкой, в своем желании приступить к съемкам.

– Вы уверены? Похоже, вы в очень плохом состоянии. Что происходит?

Она ничего не ответила. Он сообщил ей, что поручил Наннели Джонсону, сценаристу двух из ее предыдущих фильмов, переработать сценарий фильма «Что-то должно рухнуть».

На следующий день она встретилась со сценаристом в отеле «Беверли Хиллз».

– Господин Наннели, – сказала она портье. – У меня с ним назначена встреча.

– О ком мне доложить?

– Скажите, что пришла шлюха.

Они выпили несколько бутылок шампанского. «Уже два года ее слава катилась под уклон, – объяснял Джонсон позднее, – и она была убеждена, что этот фильм вернет ее на первый план».

– Говори тише, – предупредила его актриса. – Нас подслушивают.

– У тебя случайно не паранойя?

– Даже у параноиков есть враги, как шутят психоаналитики. Но поговорим о роли.

– Ты подала мне идею. Помнишь о моем фильме «Три лица Евы», который сняли четыре года назад. Теперь я хорошо представляю тебя в двух лицах Эллен в фильме «Что-то должно рухнуть». Любящая женщина-ребенок и мрачная стерва, которая возвращается, чтобы отомстить мужчине, считавшему, что она умерла.

– Нет. Не хочу трагической роли. Все, с меня хватит! Не забывай, что у вас есть Мэрилин Монро. Надо ей воспользоваться. Я хочу, чтобы в фильме была сцена в бикини. А что до раздвоения – этого с меня тоже достаточно. Знаешь что? Сид Черис хочет быть в фильме блондинкой. Чтобы меня успокоить, сказали, что она будет всего лишь светлой шатенкой. Она хочет быть блондинкой в своем подсознании, – заключила она с многозначительным видом.

Джонсон задумался, но впоследствии узнал, что студия «Фокс», стараясь избежать малейшего риска, распорядилась выкрасить волосы соперницы в более темный цвет. Разочарованный постоянными изменениями, которые навязывала «Фокс», он понимал, что фильм играет принципиально важную роль для карьеры Мэрилин и, независимо от того, завершит ли она съемки, она проиграет в обоих случаях, как бывает в некоторых шахматных партиях. Или фильм будет завершен, но неудачен, или же от него откажутся, а виноватой сочтут ее.

Мэрилин поселилась с Боланьосом в номере в «Беверли Хиллз» на несколько дней, дожидаясь окончания ремонта дома. В первое воскресенье марта она явилась на сеанс психоанализа в сильной тревоге:

– Наннели Джонсон пошлет к черту «Фокс» – они сами не знают, какой им нужен сценарий. Никто не знает, какой конец фильма сделать, как должна закончиться эта история – как комедия или трагедия.

– Вы слишком плохо себя чувствуете, чтобы уходить сегодня. Оставайтесь у нас, пока вам не станет лучше.

Мэрилин не в первый раз предлагалось провести несколько ночей у Гринсонов, и она приняла предложение пожить в доме столько, сколько потребуется, до самого переезда.

Психоаналитик поселил свою пациентку в комнате на первом этаже. Он отдаляет от нее любовника-мексиканца, а также всех прочих любовников и бывших мужей. Несколько дней спустя, вечером, приехал Джо ДиМаджио, чтобы отвезти ее домой. Гринсон в присутствии двух врачей отказался отпустить Мэрилин:

– Она приняла снотворное. Я хочу, чтобы она успокоилась. Когда можно будет приехать, я дам вам знать.

Она узнала, что Джо ее ждет, и захотела его увидеть, но психоаналитик это запретил. Она начала кричать, протестуя. Джо настаивал. Повернувшись к одному из психиатров, которые изучали психоанализ под его руководством, Гринсон сказал:

– Вот хороший пример нарциссического характера. Видите, как она требовательна. Ей надо, чтобы все было так, как хочет она. Мэрилин всего лишь ребенок. Бедняжка!

Будущему психоаналитику не потребовался долгий клинический опыт, чтобы догадаться, что сам Гринсон находится в сетях проекции и именно он, бедняжка, боролся с не поддающейся анализу независимостью пациентки, став пленником своей пленницы.

ДиМаджио сделал то же, что и в клинике Пейн Уитни: спас Мэрилин из заточения у Гринсона, не без мелодраматических поз с обеих сторон. Именно тогда коллеги-психоаналитики начали тревожиться, видя настолько безапелляционно и авторитарно поведение Гринсона. Психоаналитический Голливуд во главе с Мильтоном Уэкслером считал эту историю странной. То, что могло быть оправдано техническими мотивами, в их глазах выглядело скорее слабостью. Вместо того чтобы позволить Мэрилин черпать в себе самой новые ресурсы независимости и самостоятельности суждения и действий, ее аналитик все время усугублял ее зависимость, утверждая над ней свое господство. Некоторые знакомые высказывались довольно сурово, называя это «безумием на двоих». Самые снисходительные закрывали глаза на неортодоксальную практику, в ходе которой, однако, не был нарушен ни один юридический, нравственный или деонтологический закон. Личная власть и интеллектуальный авторитет, которыми Гринсон пользовался в Психоаналитическом институте Лос-Анджелеса, и его влияние на проводящуюся там психоаналитическую подготовку заставили замолчать критиков; все решили воздержаться от того, чтобы открыто критиковать лечение, которое вызывало насмешки и порождало слухи.

Когда Наннели Джонсон закончил сценарий, он покинул Калифорнию. Чтобы его проводить, Мэрилин поднялась необычно рано. Она обняла его и проводила в аэропорт. После его отъезда ее состояние стало быстро портиться. Как-то ночью она позвонила из своего нового дома Генри Вайнштейну:

– Знаешь, что я пережила только что? Я нашла адрес моего отца, переоделась, пришла к нему, и я ему отдалась.

Вайнштейн разбудил Гринсона и рассказал ему эту историю.

– Это фантазия, которую она мне часто рассказывает. Воображение у нее бьет через край. Одна из них обычна для молодой женщины: она хочет лечь в постель с любым мужчиной, который похож на отца. Это ее главная фантазия на данный момент. Не беспокой меня по таким пустякам! Спокойной ночи.

Вайнштейн, достаточно сведущий в психоанализе, подумал, что эта фантазия может быть проекцией фантазии Гринсона. Много лет спустя он скажет: «Мне больно думать об этих двоих. Мне кажется, Ральф был более зависим, чем Мэрилин». Мильтон Рудин говорил о муже своей сестры: «Он все время боится, как бы с ней чего не случилось. Сочувствие его погубит».

Санта-Моника,
Франклин-стрит
конец марта 1962 года

Через несколько дней Гринсон сообщил Мэрилин о своем предстоящем отъезде в Европу. Он не сообщил ей, что одна из причин поездки – встреча с Анной Фрейд в Лондоне. На следующих сеансах Мэрилин не сказала ни слова. Психоаналитика не удивило ее отчаяние, он воспринял этот кризис как возобновление давних тяжелых страхов быть покинутой. Зависимость Мэрилин усилилась, и этот отъезд буквально разрушал ее. Хильди была не против того, чтобы ее муж несколько отдалился от пациентки, которая одна теперь составляла почти всю его клиентуру. «Жена боится оставлять меня дома одного, – сказал Гринсон одному из друзей. – Мне надо бы поместить Мэрилин в психиатрическую больницу. Это было бы безопаснее. Для меня. Для нее это означало бы смерть».

Психоаналитик колебался между желанием уехать и остаться с ней. Он сказал ей об этом. В конце месяца, ранним субботним утром, Мэрилин постучалась к нему задолго до обычного времени своего пробуждения:

– У меня поставили водонагреватель, и слесарь сказал, что полчаса не будет воды. Я пришла помыть волосы.

– Пожалуйста, если хотите. Но почему так рано?

– Питер Лоуфорд должен заехать за мной и отвезти меня в Палм-Спрингс, там я встречаюсь с президентом Кеннеди, чтобы провести с ним выходные.

Она помыла волосы, вернулась к себе, ей сделали укладку, и в течение нескольких часов она одевалась и красилась, чтобы вновь превратиться в Мэрилин. Лоуфорд шагал взад-вперед по коридору. Мэрилин вышла из спальни в черном парике поверх прически. Она уходила от Гринсона с мокрыми волосами, веселая, как ребенок, счастливая тем, что оставила своего спасателя в тревоге.

Если она хотела помешать Гринсону ее покинуть, то вряд ли могла придумать лучший сценарий. Эти выходные представляли именно ту ситуацию, которая повергала психоаналитика в тревогу. Ему представлялось, что Мэрилин вновь позволяет себя эксплуатировать; его тревожило, что она придает своей связи с Кеннеди несоразмерно большое значение. Гринсон сразу же написал Анне Фрейд, что уже не уверен в своем отъезде в Европу. Он предпочитал видеть в своем расставании с пациенткой только техническую проблему, но вынужден был признать, что это испытание обещает стать болезненным и для него. Мэрилин могла достичь подлинной независимости, но могла и погрязнуть в регрессе, что испортило бы его отдых. Гринсон не знал, как пережить все эти треволнения. Он надеялся, что она не умрет от его отъезда; его мучили обида и чувство вины. Вайнштейн уговаривал Гринсона не уезжать, ведь психоаналитик стал центром жизни актрисы, от которой зависела постановка фильма. В таких обстоятельствах его отъезд удивлял и тревожил.

Несколько лет спустя Гринсон напишет в своем «Трактате»: «Для многих пациентов выходные или перерывы между сеансами приравниваются к утрате предмета любви. Перерыв на выходные приобретает значения разлуки, отделения, разрыва, разъединения или расторжения связи.

Пациент ведет себя так, как будто потерял предмет любви. Тогда выходные равноценны отвержению со стороны психоаналитика. Но для пациента простое знание расписание аналитика на этот период может послужить заменой его присутствия. Здесь мы касаемся проблемы контрпереноса, которая будет рассмотрена подробнее в томе II».

Ральф Гринсон так и не написал второй том своего «Трактата».

Санта-Моника,
Франклин-стрит
начало апреля 1962 года

Нью-йоркский друг Мэрилин, поэт и писатель Норман Ростен, с женой приехали в Голливуд, где должны были работать над фильмом. Мэрилин сразу же позвонила им.

– Сегодня воскресенье, пойдем к моему психоаналитику. Я хочу вас ему представить. Я сказала его жене, что мы придем.

Ростен колебался:

– А можно?

– Он замечательный человек, и вся его семья тоже. Они вам понравятся, и вы им тоже.

– Что мы будем делать? Говорить о тебе?

– Сколько угодно, только не при мне. Я сейчас перезвоню.

Через несколько минут она сообщила им, что они не только приглашены, но и могут остаться послушать камерную музыку:

– Камерную музыку, только подумайте! И не в какой-нибудь камере, а в прекрасной гостиной!

Знакомство прошло несколько натянуто.

– Мой друг, поэт, и его жена, чудесная женщина. Они прекрасная пара.

Гринсон и Хильди были гостеприимны, интеллигентны, непринужденны. Мэрилин устроилась в уголке, также держась весьма естественно. Она и впрямь была как будто у себя дома. Пришли другие музыканты, собрался квартет. Гринсон играл Моцарта как увлеченный и страстный любитель, скрывая немало фальшивых нот вдохновенной выразительностью.

После концерта Норман напомнил Мэрилин о вечеринке в Нью-Йорке, на которой они слушали игру русского пианиста Эмиля Гилельса, три или четыре года назад. Она тогда была в вызывающе открытом платье. Повернувшись к своему спутнику, Мэрилин шепнула; «Не волнуйся, Норман, никто не знает, кто ты такой». Вспоминая этот эпизод, она проговорила одновременно печально и весело:

– Да, это всегда так. Когда ты слушаешь музыку, никто не знает, кто ты такой. Они не придут за тобой.

Ростен не понял этой последней фразы. Он отвел психоаналитика в сторонку:

– Она выздоровеет? Лечение продвигается успешно?

– Метод, которым я пользуюсь для ее лечения, может показаться вам странным, но я твердо верю, что именно лечение должно приспосабливаться к больному, а не наоборот. Мэрилин не подходит чистый психоанализ. Ей требуется психотерапия одновременно аналитическая и поддерживающая. Я позволил ей приходить к нам в гости и войти в число друзей семьи, потому что чувствовал, что в своей жизни она нуждается в переживании, которое восполнит недостаток привязанности, мучивший ее с детства. Возможно, вы думаете, что я нарушил некоторые правила, но если все пойдет хорошо в ближайшие несколько лет, возможно, Мэрилин сможет перейти к настоящему анализу. Сейчас она еще не готова. Я чувствую себя вправе сказать это вам, потому что она считает Гедду и вас своими лучшими друзьями, и кто-то должен в некоторой степени разделить со мной ответственность. Я поговорил с ней об этом, и она разрешила вам это рассказать.

Через некоторое время Гедда Ростен попрощалась с Мэрилин, покидая Лос-Анджелес:

– Я буду скучать по тебе. Береги себя. Обещай мне, что хорошенько отдохнешь, прежде чем приступать к трудным эпизодам фильма.

Мэрилин согласилась:

– Я в хорошей форме. Если не психической, то, во всяком случае, физической. – Она засмеялась и постучала себя по лбу: – Все здесь. Во всяком случае, они так говорят.