Текст книги "Истинная для Ворона (СИ)"

Автор книги: Мирослава Адьяр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

26. Шиповник

Я совру, если скажу, что мне совсем не страшно.

Еще как страшно! Непривычно, странно, непонятно. Раньше я боялась не вернуться домой, потерять человека в дозоре, не уследить, не успеть, не спасти. Миллионы разных «не» разной степени тяжести. Но ни одно из них не касалось чувств.

В моем мире их не было. Разве что радость и облегчение: наступал рассвет – и дозор его встречал без потерь. Это настоящее чудо.

Сейчас же я в незнакомом море, над головой неизвестные мне звезды, и я вообще не умею управлять кораблем. Могу только глазеть по сторонам и ждать, когда очередной шторм расколет посудину моего разума и разбросает его щепками по темноте.

Внутри непривычно тянет и горит, жжется крохотный «уголек», и каждое новое слово двоедушника только раздувает его сильнее, оставляя на коже невидимые отметины.

Зал вокруг переполнен людьми, но Герант урывает стол в самом углу, где над головой – только сциловая желтоватая лампа, а на стенах пляшут причудливые тени.

Местечко называется «Голубятней» – двухэтажный дом, сложенный из искусственных брусьев, прижимающийся к зданию Звездной гильдии с другой стороны от площади, как раз у самой границы торгового квартала.

Сюда частенько захаживают пилоты: обменяться новостями и услугами, а иногда и просто сыграть в голографические карты.

Внутри – искусственные деревянные столы, стулья с высокими спинками, у противоположной от двери стены жаркой охрой потрескивает очаг, к потолку летит искристый смех и чья-то безудержная ругань. Галдеж не утихает ни на секунду, а кто-то даже показывает фокусы со своим зверем. Двоедушники в этом городе не редкость.

Воздух так упоительно пахнет гвоздикой, крепкой шанарской настойкой, жареным мясом и перцем, что почти невозможно вздохнуть.

От такого количества народа становится зябко, но Герант сжимает мои пальцы в руке и уверенно подводит к столу. Рядом, будто из-под земли, сразу вырастает юркая кареглазая девчонка и записывает заказ, из которого я понимаю аж целый ничего. Она лихо подмигивает двоедушнику, разворачивается на пятках и бежит к кухне, а я невольно всматриваюсь в лицо Геранта, пытаясь уловить там тень хоть какого-то интереса, но мужчина смотрит только на меня.

Садится напротив, впивается пристальным взглядом и, сложив ладони, будто в молитве, прикладывает их ко рту. Думает о чем-то, ни слова не говорит.

Секунда. Вторая.

Невыносимая третья.

Я невольно ерзаю и пытаюсь отвернуться, но получается паршиво. Барахтаюсь только, как рыба на крючке, не могу соскочить. Желтые глаза примораживают меня к сидушке, внимательно изучают, выворачивают наизнанку, перетряхивают все мысли и царапают не хуже раскаленных колючек.

Утыкаюсь взглядом в стол. Вывожу пальцем узоры на гладкой поверхности, черчу круги и спирали, постукиваю ногтем по каждой новой завитушке и вздрагиваю, когда Герант ловит мою ладонь и подносит к губам.

Все еще ничего не говорит – только слабая ухмылка ломает его губы, а на дне зрачков плещется искрящаяся красным чернота.

– Ты хотел поговорить, – сглатываю, а он только шире улыбается, и меня пробирает крупная дрожь при виде острых крупных клыков.

– Давно надо было, – кончики пальцев очерчивают его рот, я чувствую, как теплое дыхание ласкает кожу. – Я – трус, Ши.

– Чего это вдруг?

Желтая глубина темнеет, вспыхивает в свете лампы.

– Потому что не могу сказать женщине, что хочу ее.

– Будь я на твоем месте, то никогда бы не смогла это сказать.

Ухожу от ответа, от очевидного признания. Я верчусь ужом в отчаянной попытке свести все к простой шутке, но не выходит. Глаза двоедушника не дают мне отвернуться – некуда бежать, не отвертеться от сказанных слов.

И, где-то под толстой коркой из страха и сомнений, совсем уж не к месту вспыхивает огонек облегчения. Давлю улыбку, сжимаю губы, чтобы ничем не выдать охватившее меня смятение.

Он не приходил не потому, что я ему противна. Вовсе нет.

Кареглазая девчонка ставит на стол бутылку темно-зеленого стекла, два стакана и фрукты, а я вздрагиваю от неожиданности и отнимаю руку. Прячу ее под стол, стискиваю ткань штанов так, что вот-вот услышу треск.

– Ты же, вроде как, меня не боишься, – тянет Герант и разливает пряный напиток. Золотистый, густой, остро пахнущий барбарисом и мятой.

– Решил меня споить?

– А если я отвечу «да»? – Видимо выражение моего лица было таким ошарашенным, что Герант тихо рассмеялся. – Это виранское вино. Самое легкое, что здесь есть. Я не поклонник крепкого алкоголя.

Осторожно тянусь к стакану, принюхиваюсь – и от одной только сладости голову ведет, а в теле разливается приятная истома. Когда я пила в последний раз? Лет пять назад, не меньше. Север ввел сухой закон: никакого алкоголя, особенно среди дозорных. Каждому следовало быть готовым к бою, в любой момент.

И я совсем не знаю, что могу натворить, если выпью…

А меня это вообще волнует?

Шальная мысль проносится в сознании раскаленной кометой, разметая огненным хвостом все мысли и сомнения.

От первого глотка во рту становится нестерпимо сладко, даже приторно, а потом приходит кисловатое послевкусие, сдавливает корень языка и скатывается по пищеводу обжигающей волной.

Жар растекается крохотными пузырьками от макушки до самых пальцев ног, а по ладоням рассыпаются приятные холодные колючки, точно зачерпнул пригоршню рыхлого снега.

Мир будто расцвечивается яркими красками. Невидимый художник брызгает на холст густые пятна охры и зелени.

– Что ты знаешь о «выборе зверя», Ши?

Его голос ласкает кожу, и я прикрываю глаза от удовольствия, аккуратно ставлю стакан на стол и ловлю взгляд Геранта – уже совсем не такой страшный, как минуту назад.

– Двоедушники с нами не откровенничали, – не знаю, почему меня тянет оправдаться. – Мы обсуждали что-то нейтральное, чтобы очистить головы от проблем. А выбор, как я понимаю, – тема личная. Интимная.

– Так и есть, – Герант кивает и отпивает немного вина. Всего полглотка. – Если в двух словах, то душа зверя, по каким-то своим неведомым критериям, может выбрать двоедушнику партнера. Как она это делает – неясно, но выбор может произойти в любой момент. Встретил ты человека, и – бах! – зверь указывает на него.

– И человек не может противостоять?

Мужчина пожимает плечами.

– В теории. Кому-то даже удавалось, но исключения только подтверждают правило. Выбор нельзя оспорить. Это сведет тебя с ума. – Герант выразительно крутит пальцем у виска и как-то совсем уж натянуто улыбается.

Я знаю, куда дует ветер этого разговора, но оттягиваю момент.

Неосознанно. Просто из-за внутреннего упрямства и колючего страха перед неизвестным.

Двоедушник откашливается, и я с кристальной четкостью понимаю, что ему так же тяжело, как и мне.

Нет…

Во сто крат тяжелее.

Я вижу это по упрямой складке на лбу, по закушенной губе, по нервному постукиванию пальцев. По тихой, затаенной мольбе во взгляде, по словам, что вот-вот должны сорваться, упасть камнями на стол, прокатиться по нему и удариться об меня.

– Ворону ты очень нравишься…

Говорит и отпивает снова, ставит стакан на стол, потом подвигает его на середину и с легким звоном ударяет об бутылку.

– Но ведь… это не твой личный выбор, – слова даются тяжело, я будто выталкиваю их сквозь влажную вату. – Это его чувства.

– Так и было… вначале. Я хотел противостоять, видит Саджа, у меня есть на то причины. Мои личные тараканы, которым я много лет не могу дать бой, но…

Герант чуть наклоняется вперед, а я впиваюсь свободной рукой в краешек стула, будто это может удержать мир от вращения, а мое сознание – от полного коллапса.

– …ты мне очень нравишься

27. Ворон

Признать не так уж и сложно – слова сами слетают с языка, а с души срывается в темную пропасть неподъемный груз. Даже дышать становится легче, а под кожей сплетаются тонкой сеткой горячие узелки облегчения. Ворон внутри довольно ворчит и расправляет крылья, но праздновать рано.

Потому что я плохо знаю Ши.

И вижу, как ее глаза расширяются от удивления, а рот приоткрывается и остается в таком положении несколько долгих минут.

Стоит мне выдохнуть и немного успокоиться, как на смену удивлению приходит недоверие. Зыбкая тень корежит черты Ши, ее губы сжимаются, превращаясь в тонкую нить. Рука тянется к волосам и заправляет за ухо медную прядь.

Ши – колючая, неуверенная и трогательная, но только когда дело касается ее лично.

Тела, внешности, переживаний.

В кабинете Фэда она ни секунды не сомневалась, что я не оспорю ее боевые навыки. Твою мать, конечно! Посмел бы я что-то вякнуть о ее подготовке. Тут просто не с чем было спорить.

Но сейчас я влезаю на запретную территорию сокровенного и тайного.

– Разве такое может быть? – смуглые пальцы нервно подрагивают, а слова ломаются, оседают невидимой пылью на стол.

Ши тянется к стакану и осушает его одним глотком. Морщится, отставляет в сторону и жестом просит повторить.

– А почему нет?

– Я не человек, – слова вылетают резко, врезаются в меня испуганными птицами, а Ши сцепляет пальцы в замок и опускает голову, чтобы не смотреть мне в глаза.

– Ты вытащила с планеты одного самоуверенного идиота и слепую девочку, – ставлю перед ней стакан и думаю, что не стоит налегать на вино, но сумрачный взгляд из-под сведенных бровей и дрожащий острый подбородок говорят яснее любых слов. И если она решит, что сегодня отпустит мертвых, поддастся скорби и расставит все точки над утраченным прошлым, то я сделаю что угодно, чтобы этот путь облегчить. – Не должна была, но вытащила.

– Это стоило мне дома и звания.

В голосе – ни капли злости или разочарования, только сухой вывод.

– Сожалеешь?

Серые глаза обжигают, бьют по нервам раскаленной плетью.

– Нет. – Золотистая жидкость касается губ, и Ши делает жадный глоток. – Никогда.

– Тогда ты точно человечнее многих моих знакомых.

– Это лишь слова, – она раздраженно отмахивается. – Посмотри вокруг. На все этих людей. Они смеются, играют, шутят, ругаются. Ведут себя свободно, – Ши наклоняется ко мне, и нос щекочет умопомрачительный аромат ягод и вина. – Думаешь, они вели бы себя так, зная, что рядом сидит такое отродье?

– Кто внушил тебе эту несусветную чушь?

– Даже не знаю, – вызывающая улыбка настолько сильно меняет ее лицо, что я чуть не давлюсь своим напитком. – Как насчет детства, проведенного в трущобах? Где тебя могли закопать заживо просто для развлечения. Или трахнуть в уголке, жестко, разрывая внутренности, а ты даже не мог пожаловаться, потому что уже утром кормил бы крыс в канаве.

– Здесь совсем другие законы.

– Эти законы не вернут мне крылья, – Ши со звоном ставит пустой стакан на стол. – Они не сотрут шрамы с моей спины и рук. Ты не подумай, я не цепляюсь за жалость к себе. Я готова принять новый мир, но не распахну ему объятья – вот так сразу. Кому, как не тебе, это понять, вольный?

– Хочешь интересную новость?

Она недоверчиво косится на меня и подталкивает стакан к бутылке. В моей крови уже плещется сладкий дурман и жар – и я не отказываю.

– Бардо попросил Фэда об услуге, и тот не отказал. Разузнал, как прошло собрание Совета.

Ши вся обращается в слух и даже невольно касается моей руки, отчего по коже бегут мурашки.

– Бурю вышибли с треском.

Она удивленно моргает, пытаясь осмыслить услышанное. Откидывается на спинку кресла и давится смехом, будто я только что рассказал лучшую в мире шутку.

– Ох, Саджа, вот это фокус! – выдыхает Ши, утирая выступившие слезы. – Как же так?!

– Да все просто! Как Бардо и говорил, Буря – ничтожество без планеты, реальной силы и власти. Он – беженец, лишившийся всего. Не видать ему место в Совете. Осталось только поместье, деньги его отца и… все на этом. Может быть, кто-то захочет его попользовать в личных целях, пообещав выгоду, но сомневаюсь.

– Он будет мстить, – тянет Ши. – Буря злопамятен.

– Да за что?

Она пожимает плечами и подпирает подбородок кулаком.

– За все. За то, что оказался здесь, за то, что брошен. Буре не нужны конкретные причины – только объект для мести.

– Он к тебе не прикоснется, – заявляю уверенно, а губы Ши изгибаются в слабой улыбке.

Да! Улыбайся. Открывайся мне. Я хочу видеть все, что ты можешь показать.

Это странная жажда. Старый голод по живому общению, будто я сто лет ни с кем не разговаривал, а тут – дорвался.

– Я могу о себе позаботиться, Герант.

Глоток. Запах сладости и горечи только усиливается, отчего ворон внутри все беспокойнее, неуправляемее – я едва могу держать его в узде.

Фэд прав. Пока на девчонке нет моей метки, она – ничейная. Значит, я все еще не выполнил волю своего зверя и могу вступить с ним в конфликт в любой момент.

Я не могу ее принудить. Это просто неправильно. Безумно.

Бесчеловечно.

Будь моя воля – я бы дал Ши столько времени, сколько она захочет. Позволил разобраться в себе, взял бы эту крепость лаской.

Ворон кричит, а у меня закладывает уши, каждый нерв натянут до предела, вибрирует, звенит, как струна. Дергаю плечом и на мгновение прикрываю глаза, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. В крови уже достаточно губительного дурмана, но я сопротивляюсь из последних сил.

А Ши поднимает стакан и салютует куда-то в потолок.

– Подари Северу новый свет, Справедливая Саджа.

Просьба о перерождении души. Древняя, как небо над головой. Девчонка улыбается широко и свободно, стряхивая с себя шелуху прошлого, а меня пронзает укол бессмысленной ревности.

Просила бы она за меня? Вспомнила бы обо мне, не вернись я с поля боя?

Мрачные мысли быстро выветриваются, когда я слышу ее смех, а из Ши, как из сундучка с сокровищами, сыплются истории о доме: о прислуге, о дозорах, о праздниках изобилия, о храме Саджи, садах Севера, о весеннем цветении, зимних метелях, бесконечных лесах.

О том времени, когда она только училась держать клинок в руках, как иногда плакала от бессилия, как снова и снова доказывала свои способности и как Север устроил ей праздник в день рождения. Настоящий, самый лучший. Первый за столько прожитых лет.

– Пусть ты родишься сегодня заново, – говорит Ши, заливаясь румянцем от выпитого вина.

Прекрасная. До одури безупречная.

Я не произношу ни слова. Впитываю, втягиваю всю ее, пропитываюсь ее запахом, сохраняю в памяти крупицы воспоминаний.

Она открывает мне и страхи. И ужасы бесконечной войны, противостояния людей со всеми, кто был на них не похож. Говорит о набегах камкери, о матери, не выдержавшей гнета.

– Она предпочла уйти. Добровольно, – Ши ведет плечом и делает новый глоток. – Мне было десять. И если с ней было тяжело, то без нее – совсем невыносимо.

Украдкой смахивает слезы, закусывает губу. Плачет тихо, без единого всхлипа, а я стираю пальцами слезы с ее щек и не обращаю внимания на взгляды окружающих.

Иногда выплакаться – лучшее из лекарств.

Когда мы выходим из «Голубятни» – уже глубокая ночь. Ши хоть и пытается держаться уверенно, но все равно опирается на протянутую руку, потому что собственное тело подводит.

Она напевает какую-то детскую песенку всю дорогу до гостиницы, даже в вагоне монорельса. А возле стойки регистрации останавливается и смотрит на меня как-то странно, будто впервые видит. В расширенных зрачках – огонь и мрак, просто сумасшедшая смесь.

– Мне с Эльзой нужно поговорить, – отводит взгляд и нервно теребит рукав рубашки. – Не жди, я до комнаты сама дойду.

– Уверена?

Она подходит вплотную, становится на цыпочки и касается губами моей щеки.

Меня натурально потряхивает от жажды сжать Ши в объятьях и утащить к себе, запереться, отключить связь и не выпускать из койки несколько дней. Желание настолько сильное, что приходится сжать руки в кулаки и не дышать, пока она так близко.

– Уверена. Все будет хорошо.

Будто себя пытается убедить.

Отступаю назад, отворачиваюсь, позволяю ей ускользнуть, испариться, и уношу с собой только аромат шалфея.

***

Упираюсь лбом в стенку душевой кабинки – не замечаю ни холодной воды, ни настырных капель, то и дело попадающих в глаза. Хочу успокоиться, вытряхнуть из себя дикий огонь, пустивший глубокие корни в тело.

Возбужден настолько, что хоть гвозди заколачивай. Стоит только прикрыть глаза – как перед глазами ее лицо, улыбка, каждый изгиб. У меня прекрасная фантазия, я знаю, какая она под всеми этими тряпками.

Каждое прикосновение – мука. Нестерпимая, убийственная, яростная. Сорваться бы с места, пойти в комнату Ши и смять все барьеры.

Ты должен быть терпелив. Нежен! Разве не об этом тебе Бардо говорил?

Сигнал вызова прорезает загустевший воздух, вышибает меня из размышлений. Тянусь к полотенцу и оборачиваю вокруг бедер, кляну всех на свете за то, что шляются по коридорам ночами, и уже готов навалять незваному гостю, когда рука касается панели замка.

Первое, что вижу, – распущенные медные кудри и грозовые глаза.

Ши делает всего один шаг вперед – плавный, тягучий, как в танце, название которого я давно забыл. И, пока я не успеваю сказать ни слова, обвивает меня руками.

Умоляет взглядом, приоткрывает влажные губы и тянется… тянется ко мне…

Остатки здравого смысла гаснут с первым же жарким касанием, а мир тонет, захлебывается в мутно-алой пелене. Ши осыпает мое лицо невесомыми поцелуями, шепчет так тихо, что приходится прислушаться:

– Не отталкивай… – простая просьба, но она выкручивает мне мускулы, рвет самоконтроль и разбрасывает его ошметки по углам.

Крыша уже не просто едет – она несется с грохотом навстречу пропасти, – а я сминаю тонкое тело, впечатываю в грудь и ловлю тихий сладкий стон. Набрасываюсь на приоткрытый рот и прикусываю нижнюю губу до солоноватой горечи.

Дурею от невозможного запаха, подхватываю Ши под бедра и позволяю обвить себя ногами.

Тонкие пальчики скользят по моей шее, по изгибу плеч и дальше, по спине, ногти впиваются в кожу, разгоняя по венам густую раскаленную кровь.

Ши отчаянно раздаривает ласку, прижимается теснее и даже не вскрикивает, когда я рву ее рубашку и остервенело стаскиваю ткань, обнажая грудь. Залипаю, не могу отвести взгляд от аккуратных полукружий, упрятанных в плен ажурного белья.

Смотрю в серые глаза и с наслаждением провожу языком по напрягшемуся соску. Прямо так, через преграду. Прихватываю вершинку зубами, сдавливаю до слабого всхлипа и тихо рычу, когда дрожащие пальцы вплетаются мне в волосы и тянут ближе, предлагают взять больше.

Я возьму все, Колючка. Все, что захочешь.

Бросаю ее на постель, тону в помутневшем взгляде.

Меня уже не спасти – я безудержно пьян, разбит и уничтожен.

Нас не вытащить из этой раскаленной бездны.

Стаскиваю с Ши штаны в два рывка, а через секунду к тряпкам присоединяется и белье.

Девчонка тянет руки, но я не позволяю себя обнять. Рывком переворачиваю ее на живот и покрываю дрожащую спину рваными голодными поцелуями. Не оставляю без внимания ни единого кусочка смуглой кожи, касаюсь языком шрамов, а Ши будто током прошибает, и крупная дрожь катится по телу восхитительной волной. Прикусываю плечи, почти впиваюсь зубами в загривок, не могу устоять, втягиваю носом сладость ее тела, хочу все. Немедленно!

Рывок. Мы лицом к лицу.

С искусанных губ срываются судорожные вздохи, на лбу поблескивают капли испарины.

Она совершенна сейчас. Идеальна.

– Герант… я…

Запечатываю слова новым поцелуем, выпиваю тихие стоны и скольжу руками по разведенным бедрам, к горячей сердцевине – влажной, готовой принять меня.

Первое движение – настоящий полет в бушующую бездну с высокой скалы. Не могу сдержать стон, зажмуриваюсь, потому что в ней невыносимо хорошо. Тесно, обжигающе-горячо! До боли, до разноцветных кругов перед глазами.

Жар обволакивает меня, срывает тормоза, крошит все запреты, а я слышу тихий смех Ши.

Умопомрачительно сладкий, как и вся она.

И она подается навстречу. Резко, даже слишком.

Впивается ногтями мне в грудь, оставляет кровавый след, а из моего горла вырывает рык. Я не отказываю себе в удовольствии – врываюсь в тело Ши на полном ходу, безжалостно. Наклоняюсь вперед и поддеваю языком сосок, чувствую, как стройные ноги сжимают меня в стальном капкане.

Подминаю девчонку под себя, вытягиваю стон за стоном, а когда с ее губ срывается мое имя – дурею, несусь вперед, будто тысячу лет сексом не занимался, и зову ворона.

Зеленоватая дымка укутывает нас, расплывается по комнате, а крохотный изумрудный огонек – моя вторая душа, моя суть – бьет в Ши, заставляя ее выгнуться дугой, содрогнуться и замереть всего в шаге от оглушительного оргазма.

Тонкие линии призрачных крыльев раскрываются за ее спиной, впечатываются в кожу, выписывают узор на изломах плеч и ниже, до самых ключиц, скользят к месту соединения тел и скручиваются огненным жгутом.

Бьют по нервам, опаляют поясницу и взрываются охряными всполохами.

Ворвавшись в Ши в последний раз, я цепенею от убийственного восторга и наблюдаю, как под моими руками содрогается влажное тело, покрытое тонким узором.

Меткой моего зверя