Текст книги "Истинная для Ворона (СИ)"
Автор книги: Мирослава Адьяр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
66. Фэд
– Кто тебя вообще учил кораблем управлять? И где ты закопал бездыханное тело своего учителя, мне интересно? Я уверена, что он помер от смеха, когда увидел, как ты держишь штурвал. С членом, небось, получше управляешься, повелитель кривых уравнений. Кто так ищет сигнал, пилот? Ты вообще в курсе, как работают мои системы? О, во имя святых шестеренок, да не так!
– Я и не думал, что шлюховозки такие болтливые, – хмыкнул Бардо.
– Шлюховозка?! – возмущенно взвизгнула «Цикута». – Я – великое творение Пожирателей звезд! Мой мозг принадлежал древнему существу, попавшему в ваш захудалый сблев, который вы упорно величаете «галактикой», из мира настолько развитого, что ты бы там давно покончил с собой, ощутив тотальную неполноценность! И я, плоть от плоти великих звездных путешественников, оказалась в вонючих лапищах какой-то мадам, которая использовала древнейший из артефактов ради бессмысленного совокупления и «виу-виу, смотри, как я умею!» Немыслимо! Я требую уважительного отношения!
– Может, для начала выслушаешь, а потом будем друг другу руки жать? – Бардо набрал на приборной панели команду управления поисковыми системами. Не без едкой подсказки, конечно. – Ах да, я забыл! У тебя нет рук.
– У тебя они есть, а толку?
– Между прочим, мой дед – лучший из пилотов галактики! Так что надежнее этих рук тебе все равно не найти.
– Генетика – странная штука, – задумчиво протянула «Цикута». – На тебе она явно отдохнула.
И так снова, и снова, и снова.
Казалось, что корабль никогда не устанет сыпать колкостями, а Бардо никогда не устанет на них отвечать.
Недовольный голос «Цикуты» не замолкал с того самого мгновения, как мы покинули планету. В первые минуты было любопытно, ведь я никогда раньше не видел такого продвинутого искусственного интеллекта. Современные аналоги казались бледными тенями рядом с говорливой «Цикутой». Потом уже хотелось тишины, а сейчас я был как никогда близок к насилию. Бардо сидел в кресле пилота натянутый, как струна, и я видел, как мелко подрагивали его руки, когда над головой громыхала очередная тирада корабля.
На его навыках это никак не сказывалось, но было немного жаль беднягу.
Я-то мог точно сказать, что Бардо – хороший пилот, но у «Цикуты» было либо плохое настроение после похищения со станции, либо искреннее желание довести нас до того состояния, когда проще отрастить себе крылья за спиной и движок в заднице, чем сладить с этим своенравным интеллектом.
Куб не уставал поддакивать своей подружке, и я все пытался решить, кто из них раздражает меня больше. Слишком большой словарный запас оказался у артефакта, который до этого развлекался только насыланием на людей кошмаров.
Герант же наблюдал за происходящим с безразличием. Мыслями он был далеко отсюда, в другом мире, ином измерении, где его ждала Ши, а меня Флоренс.
Если быть честным, то столкновение с Каифой выбило меня из колеи. От одного только воспоминания о ее волке я покрывался холодным липким потом и представлял на его месте Канарейку. Опустив голову, я смотрел на свои ладони и постоянно натыкался взглядом на браслет, который теперь носил сам. Конечно, мои запястья были не такие тонкие, как у Флоренс, так что цепочки хватило только на два оборота, но безделушка настойчиво напоминала о хозяйке и том, что нам есть о чем поговорить.
Мысль, маячившая в голове, споткнулась и разлетелась вдребезги, ударившись о высоченную стену сомнений и тревог. Я и не думал раньше, что могу тревожиться, что способен на дикий, безотчетный страх. Панический ужас, который кое-как смог спрятать за непрошибаемой привычной маской.
Надолго ли?
Вдруг мы не успеем? Вдруг уже поздно и все, что я найду – остывший труп?
Раньше тебя это не волновало, Фэд. Помнится, что ты готов был умолять Саджу забрать назад свой дар. Был бы рад, если бы все это оказалось одной большой ошибкой. Ты даже не поверил Флоренс, когда она сообщила о выборе! Ты посмеялся над ней, подумал, что это такая дрянная шутка. «Мало ли женщин, готовых использовать что угодно, только бы охомутать сына члена Совета? Магистра, мать его, Гильдии!» Твои слова? А теперь заволновался, встрепенулся, стряхнул шелуху. Мурашки по коже бегают? Чувствуешь, как холодные пальцы пробираются под мускулы, стискивают кости, и нет возможности вздохнуть? И мир вокруг сжимается раскаленной пружиной, и кровь кипит, горчит во рту, оседает на языке, и никакая вода не способна смыть этот привкус. Знаешь, как это называется…?
– Чувство вины, – прошептал я себе под нос.
В этот момент я бессовестно завидовал Геранту: открытому, сильному, не разбитому жизнью. Способному переступить внутренний барьер и взять то, что хочется.
Я так не мог.
Просто не знал как.
– Что мы ищем вообще? – спросил Бардо, с интересом рассматривая приборную панель.
– Мы будем искать особое поле, – хихикнул корабль. – Тайник – если тебе так будет понятнее.
– Ключ утянул туда людей?
– Это стандартная процедура, когда Ключ чувствует рядом присутствие чужака, – голос «Цикуты» звучал надменно, будто она говорила с нерадивыми детьми. – Пожиратели не хотели, чтобы кто-то посторонний мог использовать их игрушки.
– Но на людей он реагировал хорошо, – Герант откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. – Его кормили человеческой кровью.
– Генетическая особенность, – я мог поклясться, что вижу, как «Цикута» пожимает плечами. – Среди тех, кого утянуло, были не люди?
– Одна из женщин – полукровка.
– Вот и ответ! Ее кровь могла попасть на Ключ, и он решил, что ему угрожает опасность. Вот и переместился в тайник.
Бардо нетерпеливо заерзал и нервно откинул со лба надоедливую светлую прядь.
– Так чего же мы ждем?!
– Не так быстро, дурачок, – сладко протянула «Цикута». – У меня будут условия.
– Никаких условий, – отрезал я резко.
Корабль секунду помолчал, а потом тихо рассмеялся. И от этого смеха у меня волосы на затылке дыбом встали.
– У вас выбора нет, мои маленькие мясные друзья. Я не работаю исключительно на сциловом топливе, и мои прошлые хозяева об этом знали, потому и не могли использовать на полную катушку. У них не было куба.
Стиснув руки в кулаки, я поднялся со своего места. В горле клокотала кислота и горечь, а в голове – полный кавардак. Еще только корабля-тирана мне не хватало, твою мать!
– Что тебе нужно?
– Вы установите куб в нишу для питательных элементов. И выполните то, чего он захочет.
– Вольная птица, это слишком опасно!
«Цикута» только презрительно шикнула.
– Мне нужна особая «еда». Ясно вам, мешки с костями? Создатели подпитывали меня чувствами, давали отведать самые изысканные блюда, и я была сильна! Сильнее любого корабля, какой вы только можете вообразить. Если вы собираетесь пройти щит вокруг тайника, то одних только носовых орудий здесь будет недостаточно.
Я не удержался от презрительного смешка.
– Мы тут сейчас о «магии» говорим?
– Мы говорим о чем-то более сложном, чем эти ваши «пиу-пиу» из пушек! О тонких материях, о силе чувств, соединенной с силой технологий! Накормите меня, или можете катиться к такой-то матери. Я хочу снова стать живой, а не просто куском железа и трубок, что перекачивают это ваше «топливо». Тьфу, гадость какая! Я так давно не ела…
– Тогда я пойду, – вдруг сказал Герант. – Я-то знаю, на что способен твой дружок.
– Нет, – пробормотал куб. – Твоя женщина была сильна – она только расстроила меня, ведь игра не вытянула из нее приличной пищи. Я вижу, что и ты ей подстать. К тому же твое второе «я» уже показало мне все, что требовалось. Ты мне не интересен. А вот он…
Я нутром чувствовал, что речь идет именно обо мне.
– Он накормит меня, как следует.
67. Флоренс
В полуразрушенном доме было душно, как в закрытой банке, и я чувствовала себя крохотным паучком, для которого забыли проделать дырки в крышке новой тюрьмы.
Брешь в стене не спасала: воздух не двигался, застыв на месте раскаленным дегтем, и при каждом, даже самом слабом, вдохе он забивал горло и стекал в желудок вязкой горьковатой массой.
На негнущихся ногах я прошла в центр комнаты и замерла, пытаясь перевести дыхание. Голова гудела так, что любое резкое движение отдавало острой болью в затылке. Тысячи невидимых колокольчиков шумели столь сильно, что перекрывали собой мысли. Заглушали их, рассеивали и мешали сосредоточиться.
Единственным желанием было сесть, привалиться к стене и прикрыть глаза. Пусть всего на десять минут, но выпасть из реальности, где при любом взгляде на мертвый город к горлу подкатывала удушливая тошнота.
Пол был усыпан камешками и покрыт толстым слоем нанесенного с улицы мелкого песка; стены, густо испещренные трещинами и сколами, – сплошные каменные блоки, соединенные с соседними металлическими скобами и толстыми стальными прутами, кое-где торчащими из раскрошившегося от времени камня.
Точнее, мне казалось, что это привычный камень и сталь, а на деле я бы не смогла сказать, что это за материал. «Металл» чуть пружинил под пальцами, как обычный пластилин, и был на ощупь холодным, как кусочек льда.
Окна в доме были задраены наглухо, а механизм, открывавший их, давно вышел из строя, так что впустить внутрь хоть какой-то сквозняк не вышло.
Кое-где валялись кучки мусора, в которых я с трудом узнавала обрывки личных вещей и остатки мебели, а в самом дальнем от дыры углу я рассмотрела остатки костей. Может, они принадлежали местным жителям, не могу утверждать. Уж в чем-чем, а в ксенобиологии я была не сильна.
Становилось горько и грустно от того, что никто так и не похоронил их. Никто не отдал почести, не осталось даже тех, кто вспомнил бы о погибших в этом странном мире. Кто-нибудь знал о них? Хоть кто-то оплакал потерю? Может быть, Эрта? Она-то здесь была еще до города. Всегда. Может быть, именно ее память хранит те события, воспоминания о тысячах жизней, оборвавшихся по неведомой причине.
Что это было? Катаклизм? Взрыв? Но дома не разрушены, город цел, будто хозяева просто встали и ушли, оставив в своих жилищах вещи.
Сердце защемило от странной, глубокой тоски по разрушенному прошлому.
Здесь было красиво когда-то, я уверена! Сейчас же все, что осталось – песок, пепел да обломки камней. И истлевшие воспоминания. Много разных воспоминаний.
«Как жаль, что некому вспомнить об этих существах», – подумала я, глядя на кости у стены.
Вспомнит ли кто-нибудь обо мне, если я останусь здесь?
Толкнув Бурю к ближайшей стене, Ши принялась нервно расхаживать из стороны в сторону и осматривать помещение. На второй этаж вела узкая винтовая лестница, где в перилах не хватало целых секций, и вообще выглядело все это шатко и опасно.
Наверху, аккурат над лестницей, были хорошо видны черные блестящие завитки – корни дерева, протянувшегося аж сюда, до самой окраины города.
– Не прикасайся к ним, – предупредила я Ши. – Не нравится мне это дерево.
Девушка коротко кивнула и поднялась на второй этаж, а через секунду скрылась в первой же комнате.
Буря сполз на землю и прислонился затылком к камням.
Мне показалось, что парень слишком уж спокоен – будто он только и ждал, пока мы доберемся до этого дома. Прикрыв глаза, он вообще ничего вокруг не замечал и не пытался заговорить; тяжелое дыхание вырывалось изо рта толчками, а через секунду превратилось в рваный кашель.
– Я бы на твоем месте прислушался, – сквозь кашель прорвался истеричный смех. – Кажется, мы здесь не одни.
Над залитой солнцем улицей, хорошо видной в проломе стены, пронеслись несколько теней. Густые черные силуэты приземлились где-то за углом, и я ясно услышала птичий клекот и скрежет острых когтей. Ветер улегся, а мир вокруг застыл, как игрушка в хрустальном шаре.
Противное вжиканье когтей приближалось. Отступив в укрытие, я бросила на Бурю предупреждающий взгляд, всем видом, без слов пытаясь ему сказать: «Даже если поднимешь шум и попытаешься сбежать, то далеко не уйдешь».
Парень отполз в сторону и замер, пристально наблюдая, как я отстегиваю от пояса меч.
Клекот усилился. Я различила несколько голосов: один был выше остальных – надрывный и скрипучий. Если существа и общались между собой, то именно этот голос показался мне «командирским». Каждый выкрик – как удар хлыста.
Укрывшись за изломом стены, я наблюдала, как тени скользят по земле, медленно приближаясь к дыре. Может, повезет и они просто пройдут мимо?
Раздраженно цыкнув, я отогнала напрасные надежды.
Маловероятно. Мы по самую макушку в крови и грязи – только самый отбитый нос не учует добычу.
Одна из теней застыла у пролома. Я видела, как размытый темный силуэт на песке крутил головой, прислушивался и принюхивался, шумно втягивая раскаленный воздух.
Повернулся к дыре.
Первой в проеме показалась голова. Там, где у людей были рот и нос, у существа красовался мощный изогнутый клюв. От висков к затылку тянулась кайма из иссиня-черных перьев, и никакого намека на волосы. Череп глянцево поблескивал под лучами солнца. Большие глаза, лишенные ресниц, походили на наполненные лазурью стеклянные камешки. Существо даже не моргало – просто осматривалось, медленно поворачивая голову из стороны в сторону.
На теле – ни клочка ткани, лишь плотная, как панцирь, кожа и перья.
И у существа не было рук. Только мощные крылья, кроваво-красные, не меньше шести футов в размахе. По-птичьи выгнутые в коленях ноги были увенчаны острыми кинжалами когтей. Один удар – и они могли бы выпотрошить человека в броне.
Тварь аккуратно повернулась в мою сторону, тихий клекот вырвался из горла, а в глазах застыл хорошо знакомый мне хищный интерес, какой бывает у охотника, заметившего добычу.
Клинок вошел в мощную шею по дуге, прорубив перья и толстую шкуру. Густая зеленоватая кровь брызнула в сторону, заляпав часть стены и пол. Рванув клинок на себя, я отскочила назад, когда воздух со свистом рассекли когти. Волоски на руках встали дыбом от одного только вида острых кончиков, будто специально заточенных, чтобы рвать плоть.
Тварь захрипела и подалась вперед, взмахнула громадными крыльями, заслоняя собой весь пролом. За ее спиной показались еще две тени, куда меньше своего командира, но такие же смертоносные. Оперение меньших птиц было темнее и тусклее, а крылья казались слабыми и недоразвитыми.
Может, это мать и ее птенцы? Она просто защищает свою территорию…
Бросив быстрый взгляд на Бурю, я заметила, как шевелятся его губы.
– Добей ее, – шептал он.
Птица тихо заклекотала, и оба птенца двинулись по дуге, обходя мать и не отрывая взгляд от меня. Когти у них были такими же острыми, как и у родителя, так что не получится отделаться царапинами. Бурю они в упор не замечали, что могло бы сыграть мне на руку, если бы он был свободен и вооружен.
Вязкая кровь стекала вниз по груди зверя, а в воздухе повис тяжелый горький дух. Почему она не падает? Такая рана свалила бы кого угодно!
Что-то над головой тихо скрипнуло, с потолка посыпалась мелкая пыль и осела на волосах и одежде. Один из птенцов пронзительно заверещал и ломанулся вперед, задев мать крылом, а я успела выставить клинок перед собой аккурат перед ударом клюва. Тварь даже не думала тормозить – навалилась всем весом. Острые когти вспороли бедро. Взвыв от боли, я умудрилась вывернуться, а тварь по инерции понеслась вперед, прямо к лестнице.
Шаг – и широкий дуговой удар отделил птичью голову от тела. Туша повалилась на землю и конвульсивно дернулась, расплескивая вокруг зеленую жижу.
Что-что, а у молодых птиц шеи не такие прочные, как у их мамаши.
– За тобой! – рявкнул Буря.
Я качнулась в сторону как раз в тот момент, когда птенец решил разрезать меня пополам крылом. Заостренные перья колыхнули воздух перед лицом, обдали меня жаром и горькой вонью. Пронзительный клекот хлестнул по ушам, но в ту же секунду оборвался, когда тварь налетела на клинок. Удар вышел неудачным – лезвие прошило птичий бок.
Пинок в грудь отбросил меня к стене, а сверху навалилась туша врага, прямо перед лицом щелкнул клюв, а налившиеся красным глаза обещали мне самую болезненную из возможных смертей.
Острие меча вошло в шею, как нож в масло. Провернув клинок, я чуть не задохнулась, когда в рот и нос брызнула кровь.
Птенец дернулся и откатился в сторону. Голова повисла на лохмотьях кожи, а само чудовище было мертво.
Обернувшись к птице-матери, я увидела стоящую над телом Ши. Один мощный удар закончил начатое, и обезглавленная мамаша мелко подергивалась на каменном полу.
– Как ты… тут оказалась?..
Язык распух во рту, боль прошила позвоночник раскаленной спицей. Рана на бедре пульсировала, разливала по телу тяжесть и жар. Точно невидимая многоножка пробралась под кожу и медленно, дюйм за дюймом, захватывала каждый мускул, мешала двигаться.
Комната перед глазами поплыла и накренилась в сторону, а уже через мгновение я удивленно рассматривала пыльные камни пола и слушала голос Ши – тихий, как шелест листвы.
Девушка трясла меня за плечи, что-то искала в сумке на поясе, но мне было все равно.
Я медленно тонула в кромешном мраке, где ни боль, ни жара, ни жажда уже не тревожили. Где не было тяжелых мыслей о доме, сомнений и разочарований в себе.
И мне это нравилось.
68. Фэд
– Ты уверен, Фэд? Это может быть ловушкой. Ты же не думаешь, что эта консервная банка может играть честно? Эй, ты меня слышишь вообще?
Я только раздраженно отмахнулся. Конечно, это все могло быть одной большой ловушкой, я прекрасно это понимал! Герант прав, но разве у кого-то на этом сраном корабле был выбор? Разве он был у меня? Время уходило. Ни Флоренс, ни Ши не могли ждать вечно.
– У тебя есть другие светлые идеи? М? Нет? Вот и у меня нет, так что просто заткнись и положи эту штуку в нишу.
– Если честно, то я восхищена твоей выдержкой, – едко заметила «Цикута», но ее слова я пропустил мимо ушей. В них было слишком много откровенной насмешки и злорадства, и кормить эту скотину собственным гневом не хотелось совершенно.
– Бардо. – Пилот обернулся, и его взгляд сказал все, что я хотел узнать. – Как только она получит все, что нужно…
– Я знаю, – мужчина нахмурился и глянул на куб, а затем понизил голос до заговорщицкого шепота: – Не дай ему ковыряться в тебе слишком глубоко, не позволяй отравлять разум. Я-то знаю, чем могут закончиться такие игры.
Невесело усмехнувшись, я хлопнул Бардо по плечу.
– Не хочешь потом оправдываться перед Авророй, если я умру?
Пилот наградил меня совсем уж мрачным взглядом.
– Твоя сестра знает, что ты – конченый психопат, – дернув кресло, он положил руки на штурвал, будто только он – единственный кусок стабильности в разрушающемся мире. – Но объяснять все это Флоренс – выше моих сил.
– Следи за показателями, – голос «хрустнул», как раздавленное сапогом стекло, и пришлось откашляться. Повернувшись к кубу, я скрестил руки на груди и окинул артефакт самым грозным из своих взглядов. – Герант! Ты знаешь, что делать?
– Разумеется. – Вольный вытащил из кают два кресла и поставил их возле куба. В одном развалился сам и устроил на коленях дробовик.
– Что вы задумали?! – зашипела «Цикута».
– Герант будет моей страховкой, – я наклонился к кубу и широко улыбнулся. – Я дам ровно столько, сколько нужно твоей «вольной птице» для поиска. И ты сразу же отпустишь меня – или разлетишься на сотню кусков прямо здесь.
– Вы же не психи, чтобы рисковать разгерметизацией! – хохотнула «Цикута», но через секунду смех стих и повисла гнетущая тишина. – Вы не посмеете.
– Только дай мне повод, – проворчал Герант, выразительно похлопав по оружию.
– Вольная птица…
Куб занервничал, я нутром это чуял. Артефакт или нет, а он тоже хотел жить.
– Ладно! – бросила «Цикута». – Я скажу, когда хватит, и он тебя отпустит.
– Гарантии?
– Мое честное слово, мясной комочек. В отличие от вас, людишек, я – существо с принципами.
– Да уж, конечно, – Бардо повернулся так, чтобы наблюдать за кубом и Герантом. Его взгляд мазнул по мне, светлая бровь вопросительно изогнулась. – Готов?
– Нет, – признался я честно. – Но выбор невелик.
Я устроился в кресле рядом с Герантом, положил руки на подлокотники и откинулся назад, чтобы кубу было удобнее оплести меня щупальцами.
– Начинай.
Куб ничего не ответил, и первое же холодное прикосновение вырубило меня, как удар меча.
***
Я помнил это место: моя комната в особняке отца.
Тут всегда было холодно, как в склепе, даже при врубленном на полную катушку отоплении. Здесь же был установлен камин, самый настоящий. Пережиток далекого прошлого, но отец любил такие вещи. Иногда я мог развести огонь и наблюдать за игрой пламени часами, перебирая в памяти бесконечно-одинаковые дни.
Из зеркала у стены на меня смотрел шестнадцатилетний парень. Высокий, остроскулый, нескладный, как веревочная куколка. Еще нескоро он оформится и войдет в силу, подрастет до пары сотен фунтов тугих мышц, натренированных для убийства и пыток.
Только глаза выдавали меня с головой. В шестнадцать они у меня были золотистыми, такими же, как и у матери. Полными восторга, ожидания какого-то неведомого чуда.
Чуть позже они нальются тьмой, пожиравшей меня год за годом.
Бесконечно.
Я узнал костюм с нашитыми на нем знаками нашего дома – двумя скрещенными мечами под трехзубой короной – и в груди шевельнулось дрянное предчувствие, постепенно переросшее в отвратительно-холодный ком паники.
Куб точно знал, где копнуть, а я не мог забыть. Легко вырвать воспоминания из человека, намеренно модифицировавшего собственные мозги.
Нос защекотал запах мяты и можжевельника, а от прикосновения к стеклу по руке пробежала нервная дрожь. Крутанувшись на пятках, я заметил на столе две вязальные спицы, оставленные матерью, и, схватив одну, полоснул по запястью острым концом.
Боль была самой настоящей, как и кровь, проступившая на рваной царапине.
Все это случится снова…
На самом деле.
В дверь тихо постучали, и я вздрогнул, выронив спицу из ослабевших пальцев. Она звякнула об пол и укатилась под кровать.
– Май дэлэй, – пробормотала служанка, показавшись в дверном проеме. Высокая худощавая женщина чуть склонила голову, в знак уважения, хотя сейчас-то я прекрасно знал, что она ненавидела меня всю жизнь, только и мечтая, когда «выродок» покинет поместье. Пожалуй, она была одержима идеальностью отпрысков дел Тирена даже больше, чем он сам, а я в эту картину идеальности слишком уж не вписывался. Ведь идеальным должен был быть не только я сам, но и моя мать. – Господин ждет вас.
Я знаю.
Ждет, чтобы принести в жертву мою первую любовь.
***
– Если бы ты мог выбирать, то кем бы ты был, Фэд?
– Я бы выбрал не быть двоедушником.
Предстоящий день вырисовывался в памяти с новыми и новыми подробностями, и когда я добрался до центрального зала, то ладони уже были мокрыми от волнения, а перед глазами стояла кровавая картина.
Эти чувства были мне чужды – они давно остыли, выдохлись, как выдыхается вино, если оставить его без присмотра, но возвращение в прошлое будто сорвало замки со всех пыльных сундуков, томившихся в моем разуме долгие годы. Я не хотел нервничать, но нервничал, не хотел бояться, но дрожал от ужаса, почти скулил от горя, потому что снова и снова вспоминал, чем закончится этот вечер.
– Прости меня. Прости… – шептал я, как заклинание, хотя понимал, что все уже случилось. Мертвецам не нужно наше сожаление.
Остановившись перед массивной дверью из черного дерева, я толкнул тяжелые створки и на секунду зажмурился. Пытался подготовить себя, но разве это возможно?
Я видел тысячи смертей.
Я видел разоренные камкери поселения, жертв «бича», женщин и детей, растерзанных хищниками, целые планеты, опустошенные бесконечными войнами, выжженные взрывами и болезнями. Я убивал по приказу Совета неугодных, вытягивал информацию силой и шантажом, изощренно пытал.
Но ничто не могло подготовить меня к полному безразличия взгляду прозрачно-голубых глаз.
Зал был битком набит людьми. Все они пришли поглазеть на мой первый шаг на пути к креслу магистра, ведь чтобы управлять гильдией, мне предстояло пройти обучение длиной в долгие пять лет, а затем стать личным помощником действующего магистра, если он сочтет меня достойным.
А вот и он. Напыщенный, высокомерный сукин сын с таким тяжелым самомнением, что оно должно было перевешивать его при ходьбе по лестнице. Сверлит меня серыми глазками, губы поджимает. Далий был ничем не лучше служанки, ненавидевшей меня. В его взгляде было такое же презрение, как и в ее.
В центре зала располагалась круглая площадка, вымощенная зеленым мрамором, с вмонтированным в камень массивным кольцом.
Между кольцом и пристегнутой к нему жертвой натянулась сциловая цепочка.
Ее звали Ан’яна, и ей на тот момент было пятнадцать.
Она безразлично осматривала окружающих, и только при взгляде на своего отца что-то в голове девочки щелкало и на лице появлялось то самое выражение, с каким дети могут смотреть на родных.
Всем своим видом она спрашивала: «Зачем я здесь, папа? Почему ты не заберешь меня домой?»
Далий же вел себя так, будто это все его не касается. Собравшиеся тихо переговаривались, бросали безразличные взгляды на меня и Ан’яну, моего отца, который был тут же, держал в руках церемониальный пистолет. Слуги разносили среди гостей легкое вино и закуски, в воздухе повис тяжелый дух ароматических свечей, лавандового масла и пота.
Меня же безжалостно тошнило, потому что происходящее походило на цирковое представление.
Дочь Далия вот-вот убьют, а он вальяжно потягивает вино и перешучивается с каким-то торговцем!
Попрощался ли он с ней? Сказал хоть что-нибудь? Может, дал наркотик, чтобы притупить страх? Или просто прошел мимо, полный презрения к несчастной девочке, которой не повезло?
Разве мы виноваты в том, что рождены такими?
Далий посмотрел мне в глаза и слабо улыбнулся.
Сука.
В груди всколыхнулось «гнилое озерцо» давних воспоминаний. Давно отброшенных, покрытых пылью и сгнивших, как игрушки на чердаке, с которыми перестали играть много лет назад. Сердце сдавило от нежности и боли, от жалости и гнева, что смешались в равных долях и плотной коркой легли на зарубцевавшиеся раны.
Ан’яна запрокинула голову, пухлые губы чуть приоткрылись, и показался ярко-красный кончик прокушенного до крови языка.
А ведь мы говорили с ней, всего за неделю до этого сборища. И девочка была такой взволнованной, живой и смущенной. Теребила в руках платок и смотрела куда-то в сторону космопорта.
Человек, которого она выбрала, принял ее, но был куда старше. Разумеется, я тогда навел справки, потому что терзался бессмысленной ревностью. Меня разрывало на части от чувства несправедливости и обиды на Саджу. Почему она сделала нас такими? Почему наградила меня второй душой?
Почему не я? Почему какой-то Рикар получил этот хрупкий цветок?!
Я был тупоголовым мальчишкой, и двадцатипятилетний мужчина-пилот казался мне бесконечно старым для крошки Ан’яны. Она была такой маленькой, такой хрупкой.
Неземной. Самой лучшей.
– Знаешь, Фэд, мне так страшно.
– Почему?
Я сидел рядом, бесконечно смущенный, и все, что меня волновало – каштановая прядь, выбившаяся из ее сложной прически, и сладкий запах ландышей, исходивший от белоснежной кожи.
Голубые глаза были полны страха и печали, но едва ли сама девушка могла объяснить, что ее так волновало.
– От Рикара нет вестей. Уже давно, – пробормотала она и сжала мою руку с такой силой, словно боялась утонуть. – Я не смогу, если…
– Все будет хорошо, – ответил я, хотя внутри все переворачивалось от тоски и зависти к какому-то пилотишке, ставшему избранным для моей хрупкой девочки, доверчиво раскрывшей мне свои печали.
Саджа, я бы женился на ней. Наплевал бы на твои приказы и…
Но Ан’яна сделала выбор.
Моя единственная любовь, я врал. Ничего не сложилось хорошо, все пошло под откос, но откуда мне было знать? Как я мог предвидеть, что твой рассудок окажется слишком слаб, чтобы принять смерть любимого? Мог ли я это предотвратить?
Я не помог тебе. Если бы я был рядом до самого конца, если бы я держал твою руку, когда сообщали о крушении корабля и гибели всей команды. Но ослепленный ревностью я тебя предал.
И прикованная к цепи Ан’яна тому подтверждение.
Далий не смог «убрать» дочь своими руками и решил испытать меня. Он знал, что я сделал бы что угодно, только бы выбраться из-под тяжелой опеки отца. Я хотел работать в гильдии, я мечтал ею править.
И если я хотел вырваться из этого безжизненного дворца, где для меня ничего не осталось ценного, и начать путь к креслу магистра, то мне предстояло совершить еще одно предательство.
К горлу подкатил тяжелый кислый ком. Я давно забыл, когда плакал в последний раз, но один только вид Ан’яны – беспомощной, ослабшей, превратившейся в безумную безвольную куклу – рвал мне сердце. Сейчас я не был магистром, запертым в теле себя прежнего.
Я будто и правда вернулся в прошлое, в тот самый момент, что разворотил мою душу и уничтожил все хорошие чувства, что я еще испытывал к отцу, людям и миру вообще.
Отец вручил мне пистолет, а люди вокруг замерли в ожидании. Я точно знал, что Далий наблюдает за каждым моим движением, оценивает, прикидывает, можно ли меня использовать, как мной манипулировать и на что давить.
Он будет успешно всем этим пользоваться, позже.
Но я это все уже пережил, и сейчас меня волновало только хрупкое тело, прикованное цепью к кольцу.
Пистолет оттягивал руку и казался невыносимо тяжелым. Рукоятка обжигала ладонь нестерпимым холодом, прошивала запястье иголками острой боли.
Ан’яна подняла взгляд, и в нем не было ни капли узнавания. В глубине зрачков плескалось самое настоящее темное безумие, обреченность и боль. Где-то под толстым слоем пепла сожженной болью души, мучилась и молила об освобождении маленькая девочка, чье сердце не справилось с горем.
Тяжело сглотнув, я отступил на шаг. Пытался найти выход из этой ситуации, хоть что-то изменить, но в голове крутилась одна и та же мысль:
Это уже случилось. Ты предал ее.
Цепкие пальцы Ан’яны схватили меня за запястье и потянули на себя. Прислонившись лбом к дулу, она смотрела на меня почти с мольбой, с таким горьким отчаянием, что я не смог сдержать крупную дрожь.
– Освободи… – прошептала она одними губами.
– Что же ты, сын? – голос отца громыхнул над головой, как раскат грома. – Я-то думал, что ты хочешь стать магистром. Далию не нужен такой нерешительный помощник.
Насмешливые нотки в его голосе привели меня в такую ярость, что рукоять пистолета должна была треснуть прямо в ладони.
– Она все равно была не для тебя, – бросил отец. – Совершенно обычная девка – сломалась после первого же удара.
Кровь ударила в голову. Яростно вытерев рукавом набежавшие слезы, я опустился перед девочкой на колени и прижал ее к груди, захлебываясь ненавистью к себе и всем вокруг.
– Прости меня, – шептал я в крохотное ушко. – Я ничего не забыл. Мне так больно помнить…
