Текст книги "Тайна Орлиной сопки. Повести"

Автор книги: Минель Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Телеграмма не по адресу

Молния угодила в чинару, выжгла дупло. Медленно, тяжело оседала чинара. Услужливый клен-великан подставил ей свои плечи. Прямой и могучий, раскинул он зеленый шатер, будто старался заслонить чинару.

Свободное воскресенье выдавалось нечасто. Приятно было лежать вот так, ничего не делая, на берегу реки.

Серебренников положил голову на колени жены. Смотрел ей в глаза, такие же светлые и ласковые, как в те дни, когда они познакомились…

И ей вспомнилось. Осень сорок четвертого года, Мстиславль. Только что сформированная часть по охране тыла. Пришла к парторгу батальона Серебренникову, чтобы встать на учет. Он вдруг спросил:

– У вас есть минут тридцать времени?

– Есть, – ответила она неуверенно.

– Тогда вот что. Никого ко мне не пускайте! – Уронил голову на стол и заснул.

Вначале хотелось рассердиться, уйти, но она вспомнила, что ночью была операция. Преследовали какую-то банду.

Прошло тридцать минут. Она не хотела его будить, но он проснулся сам. Улыбнулся как старой знакомой:

– Ну вот, подзарядил аккумуляторы.

Потом они долго не встречались, а встретились снова на партийном собрании. Она прислушивалась к его словам и чувствовала, что они самые верные, самые нужные. Пока он выступал, ей хотелось научиться говорить так же, а после собрания – слушать его еще.

Вскоре полк вступил в Польшу и остановился под Белостоком. Новый, 1945 год встречали вместе, у начальника медицинской службы. Серебренников много танцевал с ней.

Потом помнит, как готовила доклад к Восьмому марта. Серебренников снабдил ее газетами и журналами, но она потонула в них и не знала, с чего начать. Он просидел с ней вечер, и материал удивительно складно стал ложиться в конспект.

На другой день она снова пришла к нему, и снова он отложил свои дела, чтобы помочь ей. Но окончить доклад так и не удалось – Серебренников выехал по тревоге. Где-то завязался бой с прорвавшейся на запад немецкой группировкой.

Утром в медчасть поступили раненые. Она принимала их с трепетом и только тогда поняла, как дорог стал ей Владимир Серебренников.

Раненых было много. Банда оказалась многочисленной, хорошо вооруженной. Говорили, что есть убитые. Среди них мог быть лейтенант Серебренников. У нее все валилось из рук, и хирург приказал ей идти отдыхать. Он думал, что это от бессонной ночи.

Она вышла на улицу, сделала несколько шагов непослушными, словно чужими, ногами и вдруг увидела Серебренникова. Живой и невредимый, он шел ей навстречу. Она рванулась к нему и, спрятав лицо на его взмокшей от дождя шинели, вздрагивала от беззвучных рыданий. Их мысли совпали: тогда он осторожно, точно боясь спугнуть, прикоснулся к ее волнистым волосам.

Неужели это было так давно? Она пополнела за это время. Срезала косы. Но Серебренников любил ее еще больше, чем прежде…

Как жаль, что они редко бывают вместе. Вот недавно он приехал с границы, а завтра – снова в путь. Опять на неделю. Проверит политическую работу, будет присутствовать на комсомольских собраниях, на одной из застав создаст партийную организацию, прочтет несколько лекций.

И снова на день-два домой. А потом – на другой участок. К Ярцеву, за которого он теперь все время будет беспокоиться. К Бородуле, способному натворить неизвестно что…

Вот так незаметно и кончился отдых. Снова майор Серебренников был во власти своих повседневных дел. И Нина Терентьевна заметила это, вздохнула. Он был рядом, но уже ушел от нее и, конечно, несмотря на воскресенье, снова отправится в политотдел. Найдет повод.

В раскрошившееся дупло чинары влетела стрела, следом раздался пронзительный свист.

– Последний из могикан! – шепнул майор.

За кленом послышалась возня:

– Я – Соколиный Глаз. Приказываю сдаться!

– Выходи, Витька, я тебя вижу!

Нина Терентьевна с грустной улыбкой стала сворачивать плед.

Подполковник Шилов включил магнитофон с записью допроса Абдусаломова:

«– …В Ташкенте намечалась встреча с резидентом. Каждый понедельник к семи часам вечера я должен быть в ресторане «Бахор». Рядом с чайником положить крестом обгорелые спички. Пароль: «Запрет вина – закон, считающийся с тем...» В ответ нужно продолжить стихотворение: «…кем пьется и когда, и много ли, и с кем». Это Омар Хайям».

Подполковник перекрутил пленку назад и услышал сначала собственный голос:

«– Как обговорено сообщить о благополучном переходе границы?

– Телеграммой в Южногорск, Степану Васильеву по такому адресу… Содержание: «Возможно приеду. Ходжиев».

– Чтобы встретиться в Ташкенте, надо было еще раз напомнить о себе?

– Обязательно. Телеграммой по тому же адресу с лаконичным текстом: «Приеду. Ходжиев».

– Вам ответят?

– Нет. Связь односторонняя. До встречи в Ташкенте давать о себе знать могу только я. Да, и вот еще что. Сообщить о себе в первый раз я должен на десятый день после перехода границы».

Жизнь на заставе шла своим чередом. Август был таким же знойным. Пески за ночь не успевали остывать и, едва показывалось солнце, сразу накалялись, обдавали жаром.

В колхозных садах собирали урожай. Старшина Пологалов привез из районного центра машину, доверху груженную дынями и арбузами. Это был шефский подарок.

Происшествий на заставе не было. Разве что Бородуля еще не привык к пограничной жизни. Если бы кому-нибудь вздумалось вести дневник, то он выглядел бы примерно так:

2 августа. Утро. Бородуля держится молодцом. Никто не говорит ему о сне на границе, и никто вроде бы не догадывается, что он струсил. (Бородуля забыл, что говорил тогда в наряде сержант Назаров.) Впрочем, конечно, он не струсил, а просто чепуха какая-то приключилась со звездами.

Вечер. Бородуля беспокойно поглядывает на закатывающееся солнце. А вдруг правда Большая Медведица исчезла, потому что с ним что-то творится?

На боевом расчете Бородуля ерзает, и начальник заставы делает замечание. Что-то не очень хочется идти на границу. Назначают дневальным по конюшне. Отлично!

3 августа. Утро. Бородуля занят уборкой в конюшне. Что же – дело привычное. Смехота с этими самыми звездами!

Он залезает на станок и видит в узкое окошко небо. Синее, вовсе не страшное. Как дома. А вечером будет в звездах.

День. Бородуля спокоен – придет ночь, и он увидит Большую Медведицу.

Вечер. На боевом расчете капитан Ярцев объявляет, что Бородуля назначается часовым по заставе.

4 августа. Он заступает на пост с двух часов ночи. Звезды кружатся над головой. Сейчас Бородуля найдет Большую Медведицу. Но почему сейчас? Он подождет немного. Вот обойдет десять раз вокруг заставы. И еще десять. И еще пять…

Под утро решается наконец поднять глаза к звездам. Но тщетно ищет он Большую Медведицу. Постепенно ему снова становится не по себе.

Дежурный по заставе, младший сержант Ковалдин, проверяет службу часового. Бородуля докладывает, что происшествий нет, и вдруг озадачивает вопросом:

– Товарищ младший сержант, а где сейчас Большая Медведица?

Ковалдин не понимает вопроса, отвечает шуткой:

– Наверное, в берлогу пошла: каждому свое время.

День. Бородуля спит после смены с поста.

Вечер. На боевом расчете Бородуля узнает, что выйдет на границу ночью с лейтенантом Пулатовым.

5 августа. 3 часа 30 минут. Дежурный по заставе старшина Пологалов будит Бородулю. Вставать не хочется, да что поделаешь – служба! Солдат садится на койку и вспоминает, куда засунул портянки: вроде бы в сапоги. Но портянки оказываются на задней перекладине под койкой.

3 часа 45 минут. Бородуля седлает коней.

4 часа 02 минуты. Бородуля, плавно покачиваясь в седле, едет за лейтенантом Пулатовым. Опять над головой шмели-звезды, и опять не видно Большой Медведицы.

13 часов.

– Подъем!

«И кто придумал это проклятое слово! – негодует Бородуля. – Всю душу выворачивает!»

Глаза у него еще закрыты. Знает, что время обедать и свое отоспал, но вставать не хочется. После обеда на стрельбище, или черт знает что еще придумает командир отделения.

– Бородуля, поднимайтесь! – Это уже голос Пологалова.

Бородуля чуть заметно приоткрывает один глаз. Точно, рядом с сержантом Назаровым стоит старшина.

– Если ему позволить – целый день проспит! – недовольно говорит командир отделения.

Бородуля, сопя, идет к умывальнику. Намыливается, а воды нет. Глаза щиплет. Вот чертова служба!

– Погоди, сейчас принесу! – Кто-то гремит ведрами.

По слуху Бородуля определяет: Бегалин, дружок Кошевника. Больно нужна его помощь!.. А впрочем, пусть, пусть несет…

10 августа. «Каша пригорела, что ли?» – думает Бородуля, ковыряя металлической ложкой в металлической миске.

Рядом за столом – Кошевник. С аппетитом ест такую же гречку с мясной подливой. У него деревянная ложка и миска особенная – с расплющенными краями, словно перевернутая шляпа. Раз-раз, и бежит за добавкой.

Бегалин – тот стеснительный. Ест спокойно и обязательно немножко оставит. С Бегалиным, пожалуй, Бородуля не прочь подружиться.

Солнце раздвигает камышовые стены летней столовой, и ветер закидывает песок. Это он хрустит на зубах и горчит, а повар ни при чем, и каша не пригорела.

Никита опять садится рядом. Усиленно работает ложкой. Подобрал все до последней крупинки. Сейчас начнет приставать.

– Послушай, Бородуля, тебе каша не нравится?

– Отвяжись, ефрейтор.

– Ошибаетесь, рядовой Бородуля. Я не ефрейтор, а старший матрос.

– Ясно, товарищ ефрейтор!

– Старший матрос!

В столовой появляется командир отделения.

– Поели, Бородуля?

Солдат невнятно ворчит.

– Не понял. – Назаров сдвигает брови.

Бородуля вздыхает: ну абсолютно никто не понимает его на заставе!..

Вскоре после того, как при переходе государственной границы был задержан агент иностранной разведки, к начальнику узла связи Южногорска зашел человек в сером спортивном костюме.

– Капитан госбезопасности Харламов, – представился он.

– Чем могу служить?

– Не исключено, что в ближайшее время поступит телеграмма по этому адресу. – Харламов протянул небольшой листок. – Нужно, чтобы ее доставил надежный человек.

– Скажем, Зоенька Иванова. Проверенный товарищ. Активистка, дружинница.

Последний довод пришелся Харламову особенно по душе.

– И пожалуйста, предупредите меня сразу, как придет телеграмма, – сказал он, прощаясь. – Вот телефон.

Начальник узла связи позвонил через день.

На телеграфе капитана дожидалась невысокая курносая девушка. К борту ее форменного костюмчика был прикреплен комсомольский значок.

Харламов познакомился с Зоенькой и объяснил, в чем суть дела. Ей предстояло доставить телеграмму по указанному адресу некоему Степану Васильеву. Харламов предупредил, что, как ему известно, такой человек здесь не проживает.

В общем, Зоенька все поняла, все хорошо запомнила и направилась выполнять поручение. Она долго шла глухими переулками, всматриваясь в номера домов, и наконец остановилась возле приоткрытой калитки.

На яростный лай бульдога вышел усатый мужчина. Девушка узнала его: это был известный в городе парикмахер. Но капитан Харламов запретил ей удивляться, и Зоенька сказала равнодушно:

– Товарищу Васильеву телеграмма.

– А сейчас, сейчас! – засуетился Василий Васильевич.

Почтальонша подала ему квитанцию и карандаш. Бульдог перестал лаять. Зоенька испугалась, что дамский мастер услышит, как стучит ее сердце. Однако он, шевеля усами, спокойно расписался в квитанции и получил телеграмму.

Зоенька, как и велел Харламов, тут же повернулась. Но не успела она сделать и несколько шагов, как Василий Васильевич окликнул ее:

– Постой, дочка! А ну-ка, поди сюда.

Ей стало страшно. Вернувшись, она невольно оглянулась: в переулке – никого. Василий Васильевич со смущенным видом возвратил телеграмму:

– Ты что же, милая, не по адресу вручаешь?

– Как не по адресу? – осмелев, спросила Зоенька. – Улица ваша? И дом ваш?

– Действительно так. Только я не Васильев, а Василий Васильевич. Читаю: «Ходжиев». Думаю: кто такой? «Возможно, приеду…» А я никого не жду… Смотрю: «Васильеву». Вот-те и на!.. Адресок-то перепутан.

– Как же быть? – растерялась Зоенька.

– Да никак. – Василий Васильевич пошевелил усами. – Неси обратно, а расписочку мою порви.

Девушка пожала крутыми плечиками и взяла телеграмму. На ее курносом личике было недоумение. Василий Васильевич засмеялся:

– Ничего, дочка, бывает.

Зоенька повертела в руках телеграмму и засунула в карман.

– А расписочку? – напомнил Василий Васильевич.

– Вот, – Зоенька послюнявила карандаш и поставила крест на квитанции. Потом она медленно побрела назад по улице.

Василий Васильевич постоял, посмотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом, и, прикрикнув на бульдога, вернулся домой.

Капитан Харламов с нетерпением ожидал почтальоншу. Она рассказала ему все как было.

– Так вы сказали, Зоенька: товарищу Васильеву телеграмма? – уточнил Харламов.

– Сказала.

– И он взял ее, прочел, а потом говорит: не по адресу?

Зоенька кивнула.

А Харламову было над чем задуматься.

Кто такой Ушаковский

Поехал Бородуля со старшиной в отряд за продуктами. Такое дело ему по душе. Но как хоть внутренне не повозмущаться? Вот, скажем, почему машину потряхивает, а пыль как дымовая завеса? Он что, нанялся глотать ее? Старшине-то в кабине хорошо…

Пока он так размышлял, в кузове вдруг объявился незнакомый сержант с бесхитростным, обожженным солнцем лицом. На гимнастерке синий значок с позолоченной двойкой в центре.

– Привет! – сказал он.

Бородуля раздумывал: отвечать или не отвечать?

И почему-то заулыбался.

– Ты чего? – не понял сержант.

– А ты – трубочист!

– Вот еще! Ну ты и выдумщик.

– А почему у тебя погоны черные? – привязался Бородуля.

– Значит, положено.

– А мне почему не положено?

– Ты – пограничник. У тебя погоны зеленые. Да ты что, с луны свалился?

Бородуля засопел… Сержант попытался с ним заговорить, но тот словно язык проглотил. Тогда он вдруг достал из кармана платок, свернул его в шарик и дунул – платка не стало.

Бородуля разинул рот от изумления, сержант вынул из кармана расческу, накрыл ее вновь появившимся платком. Поколдовал, поколдовал – и расческа оказалась у Бородули в кармане.

В районном центре сержант сошел, о чем-то переговорил с Пологаловым, протянул на прощание руку…

Бородуля перегнулся через борт:

– Что он сказал?

– А тебе все надо знать? Ну если интересно, скажу, – ответил старшина. – Поедем к ним со своей самодеятельностью.

– А кто он такой?

– Сержант Рощин – комсорг роты, классный специалист.

– А почему у него погоны черные?

– Так ведь он локаторщик, у них форма такая.

Конечно, Бородуля видел локаторные установки, но как-то еще не задумывался, для чего они здесь.

Итак, Василий Васильевич не взял телеграмму, адресованную Степану Васильеву. Какие выводы мог сделать капитан Харламов? С одной стороны, что задержанный на границе агент иностранной разведки мог сообщить неправильный адрес. Но с другой, откуда зарубежный «гость» мог знать, что в таком-то городе существует именно такая улица и такой дом?

К тому же разве нельзя предположить, что не случайно фамилия адресата созвучна имени и отчеству старого парикмахера.

– Я думаю, – доложил Харламов своему начальнику, – что Василий Васильевич имеет отношение к разоблаченной нами в прошлом году шпионской группе.

– Возможно, – согласился начальник отдела. – Старая история: до поры до времени он оставался в тени, а тут пришла пора и ему действовать.

По имеющимся документам нетрудно было установить, что Василий Васильевич Ушаковский, 1907 года рождения, из крестьян, родился в местечке Несвежаль (Западная Украина). Холост. Прописка в порядке. Живет в собственном доме, приобретенном в первом послевоенном году у гражданки Спириной Марии Кузьминичны. Акт купли-продажи заверен в нотариальной конторе. Указана сумма: десять тысяч рублей.

Капитан Харламов запросил адресный стол, где сейчас может проживать гражданка Спирина. Нужно было повидаться с ней, чтобы выяснить, действительно ли она продала свой дом гражданину Ушаковскому и именно за указанную сумму? В Комитете государственной безопасности знали, что сразу после войны дома здесь стоили примерно в десять раз дороже. Значит, возникал естественный вопрос: почему так неразумно продешевила Спирина? Если же в документе указана одна сумма, а дом продан за гораздо большую, то откуда у демобилизованного солдата нашлось сразу столько денег?

Еще один важный запрос был послан в Несвежаль. Нужно было узнать, там ли родился Василий Васильевич Ушаковский и кто из его родных или знакомых еще проживает в этом селении.

И наконец, где сейчас находился минометный батальон, в котором служил ефрейтор Ушаковский? Может, кто из оставшихся однополчан смог бы установить его личность.

Запросив соответствующие органы, капитан Харла мов отправился в отдел кадров артели, куда входила интересовавшая его парикмахерская. Там он ознакомился с трудовой книжкой дамского мастера Ушаковского. Все было в порядке, да и сам Василий Васильевич – на хорошем счету.

В автобиографии, приложенной к листку по учету кадров, Василий Васильевич писал, что родителей не помнит. Воспитывался у дяди, крестьянина-издольщика.

После воссоединения Западной Украины по состоянию здоровья решил перейти на более легкую работу и переквалифицировался на парикмахера. С первых дней Великой Отечественной войны – на фронте, имеет правительственные награды.

Василий Васильевич между тем продолжал спокойно работать, и в его особняке на окраине города было тихо, если не считать свирепого лая бульдога, который, видимо, недаром ел хлеб.

После известной телеграммы хозяин особняка стал еще осторожней и, словно невзначай встретившись с Буйволом на автобусной остановке, успел шепнуть ему новое место встречи, категорически запретив приходить к нему домой. Сказал он и несколько слов о прокуроре, после чего Буйвол укрепился в мысли, что скоро придется «менять климат».

Вечером на берегу Нежнинки Буйвол излил свою злость на Зубе, дела которого в последнее время резко пошатнулись. То ли курортники стали бдительней, то ли просто удача покинула Зуба, потому что он примелькался, и органы милиции уже заинтересовались его особой. Зуб чувствовал это и страшно трусил.

Том оказался счастливей. Парнишка подавал надежды, и Буйвол приблизил его к себе. Теперь он знал, что Том потерял родителей на войне, убежал из детского дома, связался с рецидивистами, а когда главаря «застукали», стал промышлять самостоятельно.

Примерно так же складывалась поначалу биография самого Буйвола. Его юность проходила в смутные двадцатые годы. Он убежал из голодного приволжского села на юг. Потом неожиданно судьба свела его с армавирским священником. Но духовный деятель из Буйвола не получился. Он отсидел срок за крупную кражу. С годами стал осмотрительней.

Неожиданно для себя постаревший Буйвол почувствовал к приведенному Зубом пареньку расположение. Что-то дрогнуло в его огрубевшем сердце. Том вряд ли догадывался об этом. Когда прежняя воровская шайка распалась, он решил, что настал благоприятный момент изменить образ жизни. Перебрался в Ростов, недели две слонялся по городу, не зная, с чего начать, куда поступить работать, как объяснить, чем занимался раньше. Деньги кончались, и надо было срочно что-то решать. Тут произошла история с попавшим под электричку журналистом Басенюком, и Том не выдержал, сорвался.

Буйвол не пытался разобраться в его психологии. Ему просто хотелось верить этому угрюмому, но самостоятельному пареньку. Зуб совсем другой. Душонка у того трусливая, и хотя руки ловкие, он всегда шел на «работу» с опаской, а действовал только наверняка. Он и часы-то не снял со своего подвыпившего «клиента», которого дожал Том, только потому, что тот недостаточно захмелел.

Со старым парикмахером дело имел только Буйвол.

Он познакомился с Василием Васильевичем в годы войны, когда тот был еще Довбней и брил киевского гауляйтера. Случайно дороги панского отпрыска Довбни и Буйвола снова сошлись. Это было как раз в то время, когда Василий Васильевич обосновался под Южногорском.

Буйвол помог ему запутать несчастную вдову Марию Кузьминичну Спирину, а затем избавиться от нее. Но при этом он допустил оплошность. Дело в том, что труп женщины был довольно быстро обнаружен в одном из ущелий. Опознать не удалось: документов

у жертвы при себе не оказалось, голова была размозжена камнем. Но Буйвол не снял с убитой кольцо, на котором были выгравированы буквы: «М. Т.».

Василию Васильевичу объяснил: он нарочно не снял кольцо, чтобы в случае чего запутать следствие.

Что означает «М. Т.»? Мария Трошина. А попробуй кто догадаться, что Трошина – девичья фамилия Марии Кузьминичны и некто Спирин преподнес ей это кольцо еще в те дни, когда только начинал ухаживать.

Василий Васильевич не разделял мнение Буйвола: лучше все-таки никаких улик. Но в конце концов все обошлось.

Что новый прокурор в городе ворошит старые дела, Василий Васильевич знал точно. По правде говоря, это его не слишком тревожило – за давностью преступления вряд ли прокурор что-нибудь сумеет узнать. Однако старый мастер решил сыграть на этом, чтобы заставить Буйвола перебраться в Среднюю Азию, где скоро его помощь окажется необходимой.

Василий Васильевич ждал вторую телеграмму за подписью Ходжиева.

Еще страничка из ненаписанного дневника.

23 августа. 18 часов 30 минут. Бородуля стоит перед младшим сержантом Ковалдиным и, чуть наклонив голову, с интересом слушает. Одет солдат обычно. Он в ватных брюках и стеганой куртке. На ногах туго зашнурованные ботинки. Задача – проложить след. По этому следу через несколько часов выйдет Ковалдин с Амуром. От Бородули требуется уйти как можно дальше и как можно основательней запутать след.

Бородуле такое задание нравится. Он идет, петляя, по пескам. За одним из барханов отчетливо просматриваются отпечатки сапог. Бородуля добавляет к ним свои следы, а затем резко сворачивает в сторону.

Через некоторое время он выходит уже к тому месту, где проходило несколько человек. Это для него еще лучше. Наконец, решив, что запутал следы окончательно, за одним из барханов валится в песок. Не скоро теперь разыщет его Амур!

Бородуля вспоминает о фляге с водой и с наслаждением делает большой глоток. На душе спокойно. Здесь, за барханами, в нескольких километрах от границы, Бородулю не тревожат никакие звезды. Даже думать о них не хочется. Он переворачивается на спину, закрывает глаза. Но тут же вскакивает: совсем близко лай.

Бородуля бежит. Кто-то сбивает его с ног, прижимает к земле. Амур!

– Фу! – подает команду Ковалдин.

Амур в последний раз хватает «нарушителя» и недовольно отходит. Бородуля с опаской поднимается.

Младший сержант раздосадован: сорвано занятие.

– Ты чего топтался на одном месте? Эх, Бородуля, даже свои следы различить не мог…

Старшина Пологалов вроде бы распекает дежурного по заставе Шарапова. Бородуля ничего не имеет против Шарапова, но тот – командир катера, и пусть ему всыплют за милую душу. А Шарапов, глядишь, Кошевника потом «надраит». С Кошевником у Бородули старые счеты.

Он подходит ближе.

– Ну если все готово, – говорит старшина, – звони Рощину и договаривайся конкретно.

Бородуля разочарован. Какой же это старшина, если никого не «накачивает».

– Бородуля!

– Слушаю, товарищ старшина!

– Что же вы, Бородуля…

– А что? – Солдат сразу лезет в амбицию. Но голос у старшины мягкий и слова вовсе не обидные:

– Один вы не участвуете в самодеятельности.

– А меня берут?

Шарапов удивлен:

– Я тебя сто раз спрашивал: петь, плясать умеешь?

– Так я, может, фокусник!

– В самом деле, – решает Пологалов, – его надо взять к локаторщикам. – И Бородуле: – А сейчас идите в канцелярию за денежным содержанием.

– Мы будем вам очень обязаны, Зоенька, – сказал капитан Харламов, – если вы доставите еще одну телеграмму по тому же самому адресу.

Девушка вспомнила, какой страх охватил ее в прошлый раз, когда Василий Васильевич окликнул, чтобы вернуть телеграмму, и вспыхнула. Капитан Харламов понял это по-своему:

– Да вы не бойтесь, мы вас в обиду не дадим.

– Вот еще выдумаете! – Она взяла телеграфный бланк, на котором, кроме адреса, было всего два слова: «Приеду. Ходжиев».

– А теперь давайте еще кое-что уточним. Прежде всего я думаю, что, когда Василий Васильевич увидит

вас возле своего дома, он притворится удивленным и, возможно, спросит: «Неужели снова телеграмма товарищу Васильеву на мой адрес?» Вы ответите: «Да, Васильеву, на ваш адрес». Думаю, что он сразу откажется принять эту телеграмму.

– А если примет?

– Тогда вручите ему. И наконец, последнее. Если Василий Васильевич телеграмму не возьмет, но поинтересуется ее содержанием – покажите.

– Понимаю, – кивнула почтальонша.

– Тогда в путь! Василий Васильевич должен быть дома. Сегодня он работает с двух.

Сонное утро вставало над городом, моросил дождь. Зоенька шла быстро, прикрываясь зонтиком. Она уже несколько раз попадала в лужу и чувствовала, как вода забирается в туфли. Наконец постучала в знакомую калитку. Бульдог яростно залаял. Василий Васильевич выглянул в окно, узнал девушку.

– Сейчас!

Будьдог гремел цепью.

– Да замолчи ты! – прикрикнул на него Василий Васильевич, отодвигая засов.

– Опять на ваш адрес телеграмма товарищу Васильеву.

Старый мастер притворился, что не расслышал.

– Идемте в дом. Невозможно разговаривать под дождем.

«Вот еще!» – подумала Зоенька и повторила:

– Товарищу Васильеву телеграмма.

Парикмахер взял ее за руку.

– Идемте, идемте!

Теперь они стояли под железной крышей. Между крыльцом и калиткой метался бульдог, которого Василий Васильевич отшвырнул ногой, когда вел девушку к дому. Она собрала все свое мужество и попробовала улыбнуться.

– Дальше я не пойду…

Василий Васильевич отпустил ее руку.

– Как не пойду? А дождь? Неужели вы будете стоять на крыльце, пока он не пройдет?

– У меня зонтик.

– Ну-ну, – примирительно заметил дамский мастер. – Но телеграмму-то вы должны вручить.

– А где адресат? – спросила Зоенька и зябко поежилась.

Василий Васильевич потрогал усы.

– Понимаете, как неожиданно получилось. Тогда вы только ушли, приходит какой-то гражданин. «Прошу извинить, но я случайно перепутал адрес и сообщил другу ваш. Так что, если ещё придет телеграмма, пожалуйста, примите. А я вас скоро навещу».

Зоенька вспомнила наставление капитана Харламова, вручила телеграмму и тут же пошла к калитке.

Из Несвежаля, где, судя по документам, родился Ушаковский, пришел ответ. Оказывается, старый Несвежаль сгорел во время войны, и никаких архивных документов не сохранилось. Ушаковские в Несвежале не проживают, но якобы эта фамилия здесь знакома.

Мало что дало и сообщение из Министерства обороны. Минометный батальон расформирован в июле победного, сорок пятого года. Ефрейтор Ушаковский в этом батальоне служил, но где он сейчас – неизвестно. Далее следовало несколько адресов, которые должны были послужить зацепкой для того, чтобы разыскать его однополчан.

В соответствующие военкоматы был сделан запрос. Вначале ответ пришел из Новосибирска. Майор запаса – замполит батальона – скончался в 1949 году от воспалительного процесса, вызванного осколком в правом легком.

Затем поступили сведения из Одессы. Бывший старшина роты находился в заграничном плавании.

Из Свердловска сообщили: младший лейтенант запаса, комсорг батальона, в 1951 году переехал в Минск. Оттуда пока ответа не было.

Местожительство гражданки Спириной Марии Кузьминичны установить тоже не удалось, как, собственно, капитан Харламов и предполагал. Он связался с городской прокуратурой и просил ознакомить его с делами об убийствах в первый год после войны. Новый прокурор города как раз заинтересовался некоторыми старыми делами и тем самым облегчил задачу капитана.

Изучая одно из дел, Харламов обратил внимание на то, что у зверски убитой женщины с обезображенным до неузнаваемости лицом на левой руке обнаружено кольцо с выгравированными на нем буквами "М. Т." Он задумался. Имя и отчество убитой? Или, может быть, ее имя и фамилия? Капитан разыскивал Марию Кузьминичну Спирину. Первая буква инициалов подходила. А вот вторая?

Харламов чувствовал, что выходит на верный путь. Нужно было только найти то единственное звено, которое связало бы цепь его умозаключений.

Тщательное наблюдение за Василием Васильевичем позволило сделать некоторые выводы. Остаток дня после работы дамский мастер проводил дома. Среди знакомых преобладали женщины. Сам он заходил лишь к некоторым соседям. Все они были хорошо известны.

Вот, скажем, дочь фронтовика Елена. В прошлом году у нее тоже намечался роман с одним офицером. Ну а кто теперь объект ее нового увлечения?

Горский Анатолий Сергеевич. Служит на одном из траулеров, приписанных к мурманскому порту. Документы у него в порядке, биография безупречная. В октябре 1944 года, когда войска Карельского фронта перешли в наступление на участке, где отчаянно оборонялись отборные фашистские части, сержант Горский участвовал в десанте морской пехоты. Отличился в боях и спас жизнь капитану третьего ранга Павлову, с которым до сих пор не расстается, плавая под его началом на судах траулерного флота.

Что ж, возможно, Леночка устроит теперь свою жизнь. Правда, Горский, находившийся здесь в продолжительном отпуске, не торопился в загс. Но это уже их личное дело.

А Горский и в самом деле не торопился. Елена знала, что скоро он вернется на Север. Предложит ли ей поехать с ним? И что тогда делать? Или договорятся встретиться следующим летом, чтобы, так сказать, лучше проверить свои чувства? Пожалуй, ее больше устраивало последнее.

Василий Васильевич иногда заходил к ним, интересовался:

– Как живем, молодежь?

Горский приглашал его к столу и на минуточку уединялся с Еленой.

– Надо угостить старика. У нас что-нибудь есть?

– Есть, – отвечала Елена и открывала холодильник. Но всегда оказывалось, что там ничего нет, и она отправлялась в ближайший магазин.

Так было и сейчас. Оставшись одни, мужчины преобразились. Обычно флегматичный, Василий Васильевич заговорил быстро:

– Вчера пришла телеграмма, и я сообщил в центр. На явке в Ташкенте будет мой человек. Но независимо от переговоров шеф приказал вам перебраться на границу. Как по нотам, мы разыграли ваше знакомство с Пулатовым, весьма кстати и то, что он женился на Людмиле. Теперь нужно форсировать события… А что, если Елена переедет к сестре? Одним словом, подумайте.