Текст книги "Тайна Орлиной сопки. Повести"

Автор книги: Минель Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Тревога

«Волга» вырвалась на шоссе. Встречные машины попадались редко.

– Стоп, приехали! – Буйвол щедро расплатился. Некоторое время постоял на шоссе, глядя, как тает сигнальный огонек удаляющегося такси.

Где-то на окраине города он зашел в приоткрытую калитку. Не обращая внимания на яростный лай гремевшего цепью бульдога, поднялся на крыльцо, позвонил. Щелкнули затворы. Прошел через темную переднюю, осторожно толкнул дверь.

– Здравствуйте, Василий Васильевич.

– Привет.

Перед Буйволом – высокий крепкий старик с пышными усами и голым черепом. Толстая шея с характерными складками. Руки заложены за спину.

– С чем пожаловал?

Буйвол выложил на стол паспорт мужчины, которого подпоил Зуб, чью-то курортную книжку, аккредитив.

Хозяин дома, не глядя, смел все это в ладонь и вышел из комнаты. Вернувшись, бросил на стол деньги. Буйвол, не считая, стал не спеша засовывать их в карман.

– Есть хороший товар. Да боюсь продешевить.

Старик посмотрел на него изучающе.

– Принес?

– Да как сказать, – уклончиво ответил Буйвол. – Паспортишко один.

Хозяин дома с интересом ознакомился с загранпаспортом, не стал скрывать удовольствия.

– Силен, Буйвол! – Прочел вписанную в паспорт фамилию: – Басенюк… Он что же, выходит, обиженный?

Буйвол понял: Василий Васильевич хочет знать, где сейчас Басенюк.

– Поставьте свечку за упокой души раба божьего. Сыграл в ящик Афанасий Петрович.

Деловой разговор окончен. Хозяин дома пригласил гостя к столу, принес коньяк и рюмки.

– Мы тут пижона одного заприметили, – заметил Буйвол, закусывая лимоном. – Крутился с одним лейтенантом. Скоро, думаю, обработаем того и другого. Вы как раз офицерское удостовереньице спрашивали.

Василий Васильевич насторожился.

– Что за пижон?

– Да за соседкой вашей ухаживает, одной из сестричек.

– Вот что, ты пижона оставь. И лейтенанта. Это мои. Понял?

Буйвол не стал вдаваться в подробности.

– Услуга за услугу, – произнес Василий Васильевич. – Новый прокурор в городе. Старые делишки ворочает.

Хмель мигом улетучился.

– Советуете менять климат? – В голосе Буйвола прозвучала тревога.

Василий Васильевич ухмыльнулся.

– Догадливый. Командировочку дам в Среднюю Азию.

– Сейчас?

– Зачем сейчас. Посмотрим…

За пятнадцать минут до выхода на границу дежурный разбудил Назарова и Бородулю.

В казарме, освещенной тусклым светом ночника, было темно. Бородуля с трудом разыскал гимнастерку, уронил ремень. Куда-то запропастилась портянка. К своему изумлению, обнаружил в сапоге.

– Копаешься, Бородуля, – сказал Назаров. Он был уже одет по форме.

Бородуля непослушными пальцами застегнул воротничок гимнастерки.

– Вначале умойся, – сержант говорил доброжелательно.

«Все не так!» – подумал Бородуля.

Дежурный поторопил:

– Время!

– Сейчас! – отозвался Назаров. Во дворе, возле умывальника, чертыхался Бородуля.

– Напиться хотел, да кружка куда-то делась.

– Да вот же она, на тебя смотрит. – Назаров показал на крышку умывальника.

– Готовы? – опять спросил дежурный, вырастая перед ними из темноты.

– Натрись мазью, – посоветовал солдату сержант. – Съедят комары. Лицо намажь и шею.

– А если воротничок запачкаю? – возразил Бородуля.

– Значит, постираешь потом гимнастерку.

– Тогда я просто не намажу шею.

– А теперь почистить сапоги и бегом за оружием, – недовольно произнес Назаров.

– Зачем чистить сапоги? – удивился Бородуля.

– За боевым приказом идешь.

Они вошли в канцелярию в ноль часов четыре минуты. Кроме Ярцева, здесь находился майор Серебренников.

Дежурный спросил:

– Разрешите обратиться к капитану, товарищ майор?

– Обращайтесь.

– Товарищ капитан, пограничный наряд в составе сержанта Назарова и рядового Бородули готов к охране Государственной границы Союза ССР.

Ярцев недовольно постучал по часам.

– Опаздываете, товарищи пограничники.

– Виноваты, товарищ капитан, – отозвался сержант Назаров.

– Виноваты, – упавшим голосом повторил дежурный.

Один Бородуля не чувствовал себя виноватым и даже злорадствовал, что сержанту всыпали.

Капитан подошел к Бородуле.

– Поправьте ремень.

Солдат передвинул бляху с пятиконечной звездой чуть вправо.

– Так, – заметил начальник заставы и потянулся к карабину. – Ваше оружие?

– Конечно.

– Нужно отвечать: так точно, – поправил капитан.

– Так точно!

Ярцев взял карабин и, отодвинув затвор, на свет заглянул в канал ствола.

– Почищен хорошо, – одобрил он. – Номер карабина?

Бородуля забыл номер.

– Может быть, это не ваш карабин?

– Мой. Я же знаю, где он стоит в пирамиде.

– Номер своего оружия нужно всегда помнить, – заметил Ярцев.

– Хорошо.

– Есть, рядовой Бородуля. Есть, а не хорошо.

– Есть, товарищ капитан!

Когда были осмотрены патроны, сигнальный пистолет, фонари, капитан Ярцев объяснил задание.

Все, кажется, правильно. Но Серебренников никогда раньше не слышал, чтобы Ярцев так равнодушно отдавал боевой приказ.

Назаров и Бородуля ушли. Капитан устало посмотрел на Серебренникова.

– Идите отдыхать, Николай Петрович. – Серебренников легонько подтолкнул его к двери. – Выйду на границу без вас. Тем более что старшина Пологалов со мной.

Назаров шел впереди. В четырех шагах за ним – Бородуля. Они спустились к реке и теперь шли дозорной тропой, время от времени включая фонарики.

Бородуля задрал голову. Звезд было так много, что у него зарябило в глазах.

«Ишь ты, – подумал он, – как шмели!»

Назаров растворился в темноте. Бородуля испугался, что потеряет его, и пустился догонять. Вот вроде бы снова его спина. Маячит черным, расплывчатым пятном. Пятно показалось Бородуле неподвижным. Он тоже остановился.

Вдруг звезды стали снижаться, давить на него. Бородуля ощутил, как неприятный холодок пробежал по спине. Шагнул к черному пятну. Оказывается, это начинались камыши. Он застыл в нерешительности.

– Товарищ сержант! – позвал Бородуля шепотом.

Кровь ударила в виски.

– Товарищ сержант! – повторил он настойчивей.

Тихо. Вдруг он вспомнил условный сигнал и легонько ударил себя несколько раз по голенищу. Сразу из камышей донесся ответ.

Бородуля взглянул на небо. Звезды отодвинулись.

«Ишь ты, как далеко!» – с удовольствием подумал он.

– Не отставать! – прошептал Назаров. – Держите дистанцию.

Комариные эскадрильи, почуяв добычу, набросились на пограничников. Бородуля почувствовал первый ожог на шее и с наслаждением прихлопнул комара. Едва убрал руку, как снова обожгло, в двух местах сразу.

Камыши поредели. Бородуля увидел реку. Впрочем, не столько увидел, сколько почувствовал. Назаров приказал оставаться здесь, а сам двинулся дальше, скрылся в ложбинке и ударил по голенищу. Слышно хорошо.

Бородуля ответил. Он знал, что сержант рядом, но все-таки едва справлялся с непонятной дрожью.

Комары жалили, и Бородуля отчаянно вертел шеей.

«Лучше было бы постирать гимнастерку!» – с запоздалым сожалением подумал он.

Серебренников не ложился. Все его сборы заключались в том, чтобы надеть фуражку.

– Готов, старшина? – спросил он, когда Пологалов вошел в канцелярию.

– Так точно.

Дежурный протянул бутылку с мазью.

…Шли дозорной тропой, тем же маршрутом, что и наряд сержанта Назарова. Комары гудели, пикировали, но жалить не решались. Их тоскливая песня сливалась с монотонным гулом реки.

Возле какого-то ориентира Пологалов остановился, подождал майора:

– Двести метров правей, в камышах, моряки.

– Пошли.

Они неслышно спустились к реке. Волны рассыпались у самых ног. В маленьком заливчике едва разглядели замаскированный катер. Сразу впереди раздался условный сигнал. Старшина ответил. Старший наряда внезапно появился перед Серебренниковым.

– Товарищ майор, на границе без происшествий. Старший наряда – старшина первой статьи Шарапов.

– А где младший наряда? – так же тихо спросил Серебренников.

Шарапов свистнул, подражая какой-то ночной птице. За спиной Серебренникова зашевелился камыш.

– Старший матрос Кошевник.

– Хорошо, – сказал майор. – Продолжайте службу.

Сразу наряд растворился, словно его здесь и не было. Пологалов повел Серебренникова дальше, время от времени освещая вспаханную землю. Признаков нарушения границы не было.

В камышах захрюкал кабан, вспугнул фазаний выводок. Пологалов и Серебренников остановились, долго прислушивались.

– За поворотом наряд, – предупредил старшина.

Майор знал, что сейчас услышит хлопки. И все-таки они раздались неожиданно и не с того места, откуда он их ожидал. Пологалов снова ответил.

Будто из-под земли вырос пограничник. Узнав Пологалова, стал докладывать:

– Товарищ старшина!..

Пологалов показал на Серебренникова, который остановился в нескольких шагах сзади.

– Докладывайте майору.

Пограничник, мягко ступая, подошел к майору.

– На границе без происшествий. Докладывает старший наряда – рядовой Бегалин.

– Где еще наряды? – спросил Серебренников старшину.

– Один – в камышах, в стороне от дозорной тропы. Другой – в районе отдельного дерева.

Серебренников посмотрел на светящийся циферблат часов:

– Пошли к дереву. Кто там в наряде?

– Сержант Назаров и рядовой Бородуля.

«И-ишь ты, и-ишь ты!» – будто пела река.

Бородуля давил комаров. В другой раз он не пожалеет мази и не испугается, что придется лишний раз стирать гимнастерку.

В просвете между камышами виднелся кусочек неба. Бородуля старался не смотреть в эту сторону: неприятное ощущение от словно снижающихся звезд еще не прошло. Потом у него затекли ноги. Он распрямил их, и сразу зашуршали камыши, повеяло ветром.

К Бородуле подполз старший наряда.

– Не забудь: если кто-нибудь пойдет от границы – я пропускаю, а ты подаешь опознавательный знак. Если пойдет с тыла – пропускаешь ты и не допускаешь безнаказанного отхода. Ясно?

Назаров отполз. Бородуля знал, что он где-то рядом, но чувствовал себя неуверенно. Надо было взять себя в руки. Подумаешь, звезды… Ну, звезды как звезды. Вот сейчас поднимет голову и увидит Большую Медведицу. Семизвездный ковш. Его он часто наблюдал дома, когда отправлялся с ребятами в ночное.

Но сколько ни всматривался в небо, не мог различить Большую Медведицу. Все звезды были незнакомые.

И чем больше вглядывался в них Бородуля, тем страшнее ему становилось. На самом деле, куда девалась Большая Медведица?

Бородуля прижался к земле и закрыл глаза. Не думать о звездах… Вообще ни о чем не думать!..

Так он лежал долго. Вдруг на какое-то мгновение сознание отключилось. Бородуля словно провалился куда-то, а на него шла Большая Медведица. Он испуганно вскинул веки – определенно на него кто-то надвигался.

Небо стреляло звездами, прижимало к земле. Хотелось отползти подальше в камыши и спрятаться. Ноги налились свинцом. Тогда он снова закрыл глаза и сдавил голову руками.

– Рядовой Бородуля!

Что происходит?!

– Бородуля, встать!

– Стой, кто идет! – отчаянно вскрикнул он и щелкнул затвором.

Кто-то отвел дуло карабина в сторону.

– Этим не шутят.

Бородуля наконец увидел, что рядом стоит майор Серебренников. Вскочил на ноги.

– Товарищ майор, товарищ майор!.. – как в бреду забормотал он.

– Спал, Бородуля? – спросил майор. – Поставь карабин на предохранитель.

– Он испугался, – сказал подошедший Назаров.

Старшина Пологалов молчал. Бородуля вдруг понял всю нелепость своего положения и похолодел.

– Я не испугался.

– Так что же? – спросил майор.

– Я за… ма… скировался. – Голос у Бородули дрожал.

– На заставе разберемся, – медленно произнес Серебренников.

В комнате было душно. Затянутые марлей окна почти не пропускали воздух. Но москиты пробивались сквозь сетку, жалили и ускользали из-под пальцев. Тамара, жена Ярцева, сидела возле детской кроватки.

Ярцеву не спалось. Заместителя нет, а одному трудно работать. Устал и едва сдерживает раздражение. А тут еще это письмо от друга.

– Пора, Коленька, вставай!

Ему не хотелось отвечать.

– Коля, ты слышишь? – Тамара подошла к мужу и, увидев, что он лежит с открытыми глазами, спросила озабоченно:

– Не заболел ли уж?

Он отвел ее руку, встал. Через пять минут нужно было высылать на границу очередной наряд.

– Ты обязательно ложись, – сказал он ей. – Так ведь можно известись.

В дверь постучал дежурный.

– Иду! – отозвался капитан.

Он проинструктировал наряд и решил дождаться возвращения с границы майора Серебренникова. Ложиться уже не было времени. Освещенная слабым светом, длинная узкая комната показалась чужой и не уютной.

«А ведь еще недавно мне здесь нравилось», – подумал Ярцев.

Майор вошел недовольный.

– Что случилось? – спросил начальник заставы.

– Сон на границе.

«Опять ЧП!» – расстроился капитан и неожиданно для себя произнес резко:

– Конечно, у нашего брата, простых смертных, обязательно что-нибудь случится.

– Вы устали, капитан, – миролюбиво заметил Серебренников, – потому и говорите не то, что думаете.

– А если мне надоела застава?

Серебренников улыбнулся:

– Что касается ЧП, давайте поделим ответственность. Это я предложил перевести Бородулю к вам на заставу.

– Так ведь разве я боюсь ответственности? – даже удивился Ярцев. – Просто все не так.

– Но вы рождены для заставы, – убежденно сказал Серебренников. Он хорошо знал, что застава – самое важное звено в пограничной службе. Потому и не разделял мнения тех, кто хотел перевести Ярцева на штабную работу.

Остаток ночи Серебренников решил провести на крыше. В казарме душно – не уснешь. Только теперь он почувствовал усталость.

Серебренников лежал на спине. Прямо над ним в полосе Млечного Пути ярким четырехугольником повисло созвездие Лебедя. Он чуть повернул голову и увидел на юго-востоке другой четырехугольник – созвездие Кита. На южной границе оно яркое, а на Урале, где прошло его детство, почти незаметно. Зато там в пол-неба шагает Большая Медведица, а здесь, прижатая к горизонту, подернулась мглою.

Неожиданно нахлынули воспоминания. Октябрь сорок первого года. Свердловск. Леденящая ночь. Тусклые огни семафоров. Попыхивающие «буржуйками» пульманы. А рядом женщина – родная, близкая – его жена, с закутанным в одеяльце Юриком.

– Я боюсь, боюсь! – горячо шептала она. – Ну как я буду одна?

Он успокаивал, тревожно поглядывая на сына. Юрик ворочался, кряхтел, пытался высвободить ручонки. Он был как медвежонок, и таким запомнил его Серебренников на всю жизнь. Таким видел его под Яхромой, в ночь, освещенную взрывами, когда шли в наступление. Таким представлял его себе в Карабановском госпитале, где лежал контуженый и с перебитой ногой. Таким видел сына на Юхновском направлении, командуя отделением противотанковых ружей. Потом, когда ходил в разведку и снова попал в госпиталь. Обязательно хотел выжить, чтобы увидеть жену и сына. Обнять их, пожалеть. Сколько вынесли они за эти тяжелые годы! Как терпеливо и мужественно ждали его!..

Серебренников все не мог уснуть. Справа виднелись огни поселка. Ветер замыкал провода, и лампочки на столбах то гасли, то вспыхивали, будто затеяли игру.

Отражение береговых огней жгутом перехлестнуло реку. Из Реги-Равона вырвался сноп лучей, бреющим полетом заскользил по земле.

«Как падающая звезда!» – подумал Серебренников, и на него навалился тяжелый сон. Он опять увидел себя в Свердловске, по пути в военное училище. Жены нет дома, но вот-вот должна прийти с работы. Сейчас они встретятся.

Под чьими-то ногами весело запели ступеньки. Он знал, что это она. Тихо окликнул. Она прислонилась к стене.

– Ты?!

Он потянулся к ней истосковавшимися руками, стал покрывать поцелуями ее глаза, губы, шею – и обо всем на свете забыл. Но она отстранилась.

– Ты жив?..

И снова затемненный вокзал. Много недосказанного. Болезненно сжавшееся сердце. Рядом женщина – чужая, холодная.

Вагоны вздрагивают. Пыхтит паровоз:

– Рас-ста-ем-ся… Рас-ста-ем-ся!..

Вагоны катятся быстрей. Захлебываются в неудержимом ритме:

– На-сов-сем… На-сов-сем! Рас-ста-ем-ся на-сов-сем!..

Резкий толчок вскидывает Серебренникова. Крушение?!

Он просыпается и не сразу соображает, что находися на крыше. Гудит ветер. Небо все еще в звездах. Значит, ночь продолжается. Звезды подернуты дымкой, плывут.

Серебренников успевает заметить красную вспышку, на мгновение озарившую камышовые заросли.

– Тревога!

Чужой

Самолет давно оторвался от взлетной дорожки и, сделав круг над Южногорском, лег на курс. Внизу мелькнули редкие электрические огни. Приятно было сидеть в мягком кресле и сознавать, что вот он, лейтенант Пулатов, возвращается на границу не один.

А может быть, все это сон? Может быть, самолет только снится? Вот сейчас он откроет глаза и увидит себя на санаторной койке. Рядом, отделенный тумбочкой, где всегда стояли расставленные шахматы, будет храпеть майор-дальневосточник. Сейчас…

Самолет вошел в облака. Потускнел сигнальный огонек на крыле. Застывшая было стрелка высотомера прислушалась к отстукивавшим секунды часам и бросилась догонять их.

Лейтенант ощутил слабое пожатие. Нет, это не сон, Людмила сидит с ним. Он сжимает ее руку, слышит дыхание, видит ее немножко испуганные глаза. Первый раз так далеко уезжает из дому. Еще не привыкла к мысли, что замужем. И ему, Пулатову, тоже не верится, что рядом его, самая настоящая жена.

Где-то внизу, под облаками, бежит электричка. В полупустом вагоне, так же прижавшись друг к другу, мчатся навстречу судьбе капитан с вьющейся шевелюрой и девушка, очень похожая на Людмилу, – ее сестра.

Лейтенант подумал о Горском. Это он помог ему жениться. Он и Василий Васильевич, стареющий парикмахер, сосед Людмилы. Вначале хотели сыграть две свадьбы, но что-то у Горского не получилось. А Пулатов совсем потерял голову. Загс, оформление документов в пограничную зону…

В Ташкенте была пересадка. Теперь осталось лететь совсем уж немного. И снова вокруг чистое, васильковое небо. Самолет рассекал его могучими крыльями.

– Смотри, Люся-хон, – заволновался Пулатов, – вот моя родина.

Она прильнула к стеклу. Маленький юркий самолетик где-то далеко внизу скользил по зеленым полям, проходил сквозь здания, скашивал деревья. Он никак не хотел отстать от большой белокрылой птицы и старательно повторял все ее движения.

Людмила смотрела на этот невесомый самолетик, который фиксировал ее внимание на самом интересном. Вот он побежал полем, перегнал один трактор и потянулся за другим. Вот пронесся тенистой улицей поселка и, раздвинув листву, открыл длинный ряд аккуратных белых домиков.

Серебристой чешуей сверкнула река, выгнула спину горбатым мостом. Рядом с заводскими трубами встали огромные бунты хлопка. Людмиле захотелось поближе рассмотреть их. И, словно угадав ее желание, самолет пошел на снижение.

Она видела, как залитое солнцем поле заиграло вдруг всеми цветами радуги, и лейтенант прочел в ее глазах восхищение.

– Я тебе расскажу! – горячо зашептал он. – Вот эта рубаха из хлопка. И гарнитоль. И линолеум. И клей для обуви. Да что клей! А небьющиеся искусственные

стекла, переплеты книг, лак, которым покрывают кузова легковых автомобилей? А дамские туфли из ворсита – искусственной кожи? Ну и, само собой разумеется, порох, вата, тончайшая бумага для папирос, покрышки для автомашины – все это из хлопка.

– И ацетатный шелк, – подсказала она, – ты забыл.

Конечно, она ботаник, и ей хорошо известно, что делают из хлопка, но все-таки он хотел ее удивить:

– А вот по морю несется торпедный катер. Его корпус сделан из очень прочного материала. Из чего, как ты думаешь? Из текстолита!

Людмила невольно улыбнулась. Лейтенант воспринял это по-своему:

– Ты мне не веришь?.. А ведь сырьем для создания сверхтвердой обшивки тоже послужил хлопок.

Людмиле стало плохо: самолет заходил на посадку. Лейтенант ласково дотронулся до ее мягких льняных волос.

– Потерпи немножко, Люсенька-хон!

Ей была приятна его забота. Вот так бы и сидеть рядом. Пусть кружится голова.

А самолет уже коснулся бетонированной полосы и бежал навстречу притаившемуся среди густой зелени аэровокзалу.

Назаров боялся, что Бородуля снова уснет, и залег рядом с ним. Теперь река за поворотом тропы была ему не видна.

Дозором шел пограничный катер. У мели он развернулся, ощупал фарами камыши и самосплавом пошел по течению.

Сержант взглянул на притихшего Бородулю:

– Не спишь?

Бородуля только засопел.

Неожиданно налетел ветер, стал трепать камыши. Ничего не видно и не слышно. Назаров решил, что в такую погоду лучше патрулировать.

Дозорная тропа повела к отдельному дереву. Назаров освещал вспаханную полосу фонариком и вдруг увидел едва заметные бесформенные вмятины. Неужели кто-то прошел?

После тщательного изучения вмятин Назаров пришел к выводу, что они оставлены человеком, ноги которого были обмотаны тряпками. На рыхлой земле кое-где сохранился бледный узор ткани.

Сержант достал сигнальный пистолет и выстрелил.

На заставе вспыхнули огни.

– Тревога!

Когда майор Серебренников спустился в канцелярию, там уже был капитан Ярцев.

– Что случилось? – спросил Серебренников.

– След!

– Действуйте!

Начальник заставы приказал дежурному:

– Ковалдина ко мне! Вместе с Амуром.

Снова вбежал дежурный:

– Кони поданы! Личный состав построен!

– Идемте, товарищ майор.

Ярцева словно подменили. Это опять был командир, у которого каждый человек и каждая секунда на учете.

– Занимать места согласно боевому расчету. Тревожные ждут указаний. За меня остается старшина Пологалов…

Капитан Ярцев склонился над следом. След, несомненно, был ухищренным.

Серебренников тоже спешился.

До реки было каких-нибудь сто метров. Каменистая почва между рекой и дозорной тропой следов не сохранила.

Ковалдин отдал повод своего коня Бородуле и погладил овчарку.

– След, след!

Амур натянул поводок, потащил проводника за собой. Примерно в десяти метрах от обнаруженного следа Ковалдин заметил небольшую лунку диаметром в три сантиметра и показал капитану. Начальник заставы присел на корточки перед лункой. Вскоре он уже понял, что нарушитель пользовался шестом.

Через шесть-семь метров Ковалдин обнаружил другую лунку. Еще через шесть метров – опять лунка. Должна была быть лунка и где-то перед дозорной тропой.

Сержант Назаров показал капитану поцарапанный камень. Раньше он не обратил на него внимания. Камень был небольшой и, должно быть, от удара шестом сдвинулся с места.

Начальник заставы, приподняв камень, увидел под ним лунку. Вопросительно посмотрел на майора.

– Наклон лунки к границе, – подсказал Серебренников. – Если вспомнить, что тяжесть тела давит на шест больше в начале прыжка, то, естественно, нарушитель уходил в противоположную этому наклону сторону.

Ярцев согласился.

– Шест помог нарушителю границы преодолеть сигнальную систему. И был он здесь минут тридцать назад.

Хорошо тренированный человек может пройти за это время четыре-пять километров. Значит, где он сейчас: в Реги-Равоне, в сторону которого потянул проводника черногрудый Амур, или, не доходя поселка, свернул к линии железной дороги? Здесь, на подъеме, поезда шли медленно, и нарушитель мог воспользоваться этим.

Капитан знал, что недавно в сторону районного центра прошел поезд.

Стало совсем светло, когда Амур вывел Ковалдина к железнодорожному полотну. Возле отметки 1-400 след обрывался.

Ковалдин различил отпечаток босой ступни. Вчера в этом месте ремонтировали путь, и земля была рыхлой. Один-единственный отпечаток, но как он мог пригодиться!

Петр внимательно изучил след. Он видел словно разорванный оттиск пятки и плюсны. Вмятины от свода стопы не было, и можно было заключить, что у неизвестного очень высокий подъем. Подушечки фаланг пальцев оставили овальные луночки. Значит, человек бежал. Левая нога у него сильнее правой, потому что, прежде чем прыгнуть на платформу, он оттолкнулся именно левой.

Ковалдин измерил стопу раздвижной металлической линейкой. От центра пятки до центра подушечки второго пальца оказалось двадцать четыре с половиной сантиметра. Петр знал, что длина босой ступни человека составляет примерно одну седьмую часть его роста, и тут же высчитал, что рост неизвестного около ста семидесяти двух сантиметров.

Ковалдин снял точный оттиск следа и стал поджидать капитана. Начальник заставы приказал обследовать полотно железной дороги до районного центра.

Амур шел неохотно. Рельсы блестящим пояском петляли среди барханов. Солнце поднималось все выше, жизнь вокруг затаилась. Река, оставшись правей, скрылась за барханами. Почерневшие столбы уныло повторяли извилины пути. Было непонятно, почему они не шли напрямик, а словно конвоировали железную дорогу.

Стало припекать. Ковалдин беспокойно следил за овчаркой. Они прошли уже несколько километров, и Амур явно устал.

За очередным барханом показалась чахлая джида. Она протянула навстречу рахитичные ветви с изъеденными листочками. Узкая полоска тени легла под ноги. Амур словно споткнулся об нее и застыл.

Ковалдин ослабил поводок. Овчарка рванулась и, обогнув джиду, стала разгребать лапами песок. Проводник не мешал. Амур пританцовывал И лаял, и Ковалдин увидел черепаху. Значит, овчарка окончательно потеряла след. Он снова вывел ее на рельсы.

– След, след!

Амур, казалось, не понимал, чего от него хотят, и безразлично трусил по шпалам.

Еще через полтора километра дорога, резко изменив направление, стала спускаться в оазис. Навстречу поднялись абрикосовые сады. Рельсы пересекли мост через реку и, выгнувшись скобой, побежали к семафору.

Ковалдин увидел неуклюжие пакгаузы и затерявшееся среди них приземистое здание вокзала. На первом пути стоял поезд, оцепленный пограничниками.

Рядом с начальником заставы были дежурный по станции, кондуктор Ахмедов и машинист. Дежурный нервничал: поезд задерживался. Кондуктор чувствовал себя виноватым, ведь он один обслуживал состав и перед отправлением поезда решил ехать не в последнем тамбуре, как обычно, а на третьей от мотовоза платформе, где был особенно ценный груз.

Первичный осмотр поезда ничего не дал. Начальник заставы уточнил:

– Вы отправились из Реги-Равона в три часа пятьдесят минут?

Ахмедов закивал.

– В три часа сорок пять минут, – поправил машинист, молодой парень в динамовской футболке, очень довольный, что обратил на себя внимание пограничников.

– Почему в три часа сорок пять минут? – спросил капитан.

– А наш кондуктор всегда торопится.

«Может быть, подгонял к нарушителю?» – мелькнула мысль у Ярцева, и он повторил вопрос.

– А лишнее время отводится на подъем.

«Нет, он, конечно, здесь ни при чем, – подумал Ярцев. – Ахмедов – демобилизованный солдат, комсомолец. Его отец участвовал в разгроме басмачества».

Капитан повернулся к кондуктору:

– Вы ничего подозрительного не заметили в пути?

– Нет, – ответил Ахмедов.

Амур, увидев пограничников, завилял хвостом. Капитан Ярцев внимательно посмотрел на Ковалдина – тот лишь пожал плечами. Тогда Ярцев показал на последнюю платформу, груженную станками. По команде вожатого Амур легко прыгнул в тамбур.

– След! – строго приказал Петр.

Амур послушно обнюхал тамбур. Соскочил на пути и, ощетинившись, побежал по шпалам назад, к мосту. У Ковалдина отлегло от сердца.

Начальник заставы разрешил дежурному по станции отправлять поезд и догнал Ковалдина.

Возле железнодорожной будки Амур свернул к поселку. На мгновение остановился у газетной витрины. Капитан Ярцев заметил, что угол вчерашнего номера газеты оторван.

Припадая к земле, Амур побежал дальше, тихонько повизгивая. Теперь Ковалдин верил, что овчарка идет по свежему следу.

Слегка замешкавшись на площади перед кинотеатром, Амур рванулся через дорогу и ткнулся мордой в закрытую на щеколду калитку.

– Гостиница? – удивился Ковалдин.

Амур действительно привел их к воротам гостиницы.

По тополевой аллейке уже бежала перепуганная дежурная.

– Сейчас, сейчас открою!

Амур чуть не сбил ее с ног.

– Заходил кто-нибудь? – спросил Ярцев.

Она развела руками:

– Не видела.

Амур взбежал на крыльцо, жадно втянул в себя воздух. Потом обогнул здание, подскочил к приоткрытой фанерной двери с аккуратной дощечкой: «Квартира». Капитан знал, что эта квартира Ефремовых.

Водитель автопогрузчика сидел за столом. Он побледнел, увидев пограничников.

– Извините за вторжение, – сказал Ярцев.

– Пожалуйста, пожалуйста. – Ефремов положил руки на стол. Шелушащиеся, мозолистые, с ободранными ногтями, они заметно дрожали. Он хотел сцепить пальцы, чтобы унять дрожь, но пальцы ускользали, не слушались.

– Прошу ответить на несколько вопросов, – обратился к нему капитан. – Во-первых, когда вы сюда прибыли?

– На рассвете… Поездом.

– Где ехали?

– На последней платформе.

– Кто вас видел?

– Никто. Я опаздывал и вскочил уже на ходу. Кондуктора на платформе не было.

– Где тот человек, с которым вы встретились на отметке 1-400?

– Я ни с кем не встречался. – В глазах Ефремова промелькнул испуг.

– Вы ехали в тамбуре?

– Нет, я укрылся за станками.

– Ну хорошо. А зачем вдруг вам понадобилось ночью ехать в райцентр?

– Я ехал домой, навестить жену.

– Почему так спешно?

– Вспомнил… – Ефремов говорил с трудом. Потянулся за водой и опрокинул стакан.

– Успокойтесь! – сказал Ярцев. Только сейчас он как следует разглядел комнату. Два окна, занавешенные марлей. Между ними аккуратно заправленная никелированная кровать.

«Этой ночью на нее не ложились», – подумал капитан.

– Итак, что же вы вспомнили?

– Я вспомнил… – голос у Ефремова звучал виновато, – что у Надежды… жены, значит… рождение. Сегодня. Все время помнил, а тут забыл. Я знал, что в три часа пятьдесят минут со станции отправится поезд. А в семь десять из райцентра пойдет в Реги-Равон…

Вот и решил съездить, чтобы поздравить…

– Кстати, а где ваша жена? – спросил капитан.

– Ее не было дома, – ответил Ефремов. – Я хотел спросить у дежурной, где она, и пошел в гостиницу. Но дверь была заперта.

«Вот почему Амур вначале потянул в гостиницу!» – подумал Ярцев.

– Расскажите, как вы шли с вокзала домой.

Ефремов задумался.

– По шпалам до будки… – Пауза. – Потом – в поселок… – Опять пауза. – Я не знаю, что говорить…

И вдруг произнес скороговоркой, точно обрадовался, что вспомнил:

– Страшно захотелось курить. Была махорка. С фронта предпочитаю махорку. В какой-то витрине оторвал кусочек газеты…

– Возможно, все так и было, – сказал Ярцев. – Но тем не менее прошу вас пройти с нами.

У дежурной по гостинице капитан узнал, что жена Ефремова на совещании в столице республики. Сегодня должна вернуться.

Хорошо живется на свете, когда есть верные друзья – Пахта и Хунук. Пахта – среднеазиатская овчарка с рыжей короткой шерстью. Хунук – неопределенной породы, с длинными лапами. Косматая морда смахивает на пуделя. Глаз выбит. Может быть, потому назвали его Хунук.[7]7
  Здесь: некрасивый (тадж.)


[Закрыть]

Пахта и Хунук знают свое дело: хозяйским рыком сгоняют овец в укрытие, оберегают их.

Весело потрескивает кизяк. В котле жарится мясо, перемешанное с луком и морковью. Таир, молодой чабан, деревянной ложкой отодвинул крышку. Кряхтя, к котлу подошел старый Хол. На ладони у него хрустящая пресная лепешка – фатир.

Невидимый за барханами, плыл катер. Хол прислушался. Любит он тихую ночь, бледное пламя костра, яркие звезды. И еще крепкий нас.[8]8
  Жевательный табак.


[Закрыть]