Текст книги "Пароль остается прежним"

Автор книги: Минель Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

В ЧИСТЫХ ВОДАХ

Электричка осторожно подкатила к перрону.

Лейтенант Пулатов пропустил вперед Горского. Капитан сошел на платформу, одной рукой придерживая плащ, другой—шляпу. Он казался удрученным и молчал.

Пулатову тоже не хотелось разговаривать: слишком неожиданной была их встреча, и в голове не укладывалось, что вот есть человек, который мечтает о той же девушке, что и он.

Пулатов был знаком с ней третью неделю, с того самого дня, как убедился, что телевидение– величайшее изобретение человеческого гения. На экране возник лесопитомник. Пулатов узнал, что здесь, оказывается, находится одно из редчайших растений мира—гинкго. Его называют «живым ископаемым», потому что оно известно еще с палеозойской эры. Гинкго относится к хвойным растениям, хотя у него широкие клиновидные листья. В естественном виде оно сохранилось только в горах Южного Китая.

Больше ничего о гинкго Пулатов не слышал: внимание его привлекла научная сотрудница питомника, миловидная девушка, с короткой прической, очень смущавшаяся перед объективом.

Корреспондент телевидения обратился к ней с каким-то вопросом и назвал Людмилой Андреевной.

Пулатов тут же запомнил это имя, а на следующий день, кое-как справившись с процедурами, помчался в Чистые воды.

Вот так же тогда накрапывал дождь, и по перрону гулял ветер. Готовился к отправлению скорый «Москва—Южногорск». Поблескивали цельнометаллические вагоны. На стеклах застыли крупные капли.

По перрону, прижав к коленям платье, уныло брела продавщица мороженого. Да вот она и сейчас идет навстречу. Увидела лейтенанта и улыбнулась. Третью неделю он покупал у нее мороженое и всегда был в отличном настроении.

Сегодня продавщица удивилась: лейтенант едва заметно кивнул ей. А она уже достала эскимо.

На полшага позади офицера шел молодой человек в плаще и шляпе. Он тоже кивнул девушке и тоже не взял мороженое.

Она вздохнула.

Лейтенант остановился, и человек в плаще тоже остановился. Мимо них медленно поплыл скорый.

Из тамбура спального вагона высунулась усатая физиономия:

– Эскимо-о!

Продавщица поймала деньги и вложила в ладонь отъезжающему две порции мороженного в блестящей обертке.

Поезд, словно решив, что больше задерживаться нечего, прибавил скорость. Усы исчезли, и девушка посмотрела в ту сторону, куда удалялся лейтенант. Но его уже не было. Не было и человека в плаще.

Продавщица поправила лоток с мороженым и побрела к платформе, куда прибывала очередная электричка...

Пулатов в нерешительности остановился на привокзальной площади. Горский тоже остановился. Оба молчали.

Дождь перестал.

Дугой высекая искры, по кругу медленно шел трамвай.

«Догоню! – решил лейтенант, но с места не двинулся.

Горский переминался с ноги на ногу. Видно, ему было неловко.

Пулатов с досадой подумал о Людмиле:

«Вот как можно ошибиться в человеке!»

...Тогда он нашел ее и, будто невзначай, спрятался от дождя именно в том павильоне, где была она. Потом они вместе ехали в город и он сел в тот же автобус тоже будто случайно. Она сошла у вокзала, и он сошел тоже. Он решил: будь что будет! – догнал ее, извинился и рассказал, как увидел в телевизоре. Она очень смутилась и, пробормотав что-то несвязное, постаралась от него избавиться. Но он все-таки проводил ее до дому.

Оказывается, она жила не в Чистых водах. Они довольно долго ехали в электричке, и все время она чувствовала себя стесненно.

А на завтра он пришел опять. И послезавтра. И так каждый день вот уже третью неделю...

Лейтенант недружелюбно посмотрел на Горского.

«А может быть она не дарила ему фотографию?»– мелькнула спасительная мысль.

Но он тут же вспомнил, что Люся отлично знает Лермонтова и, конечно, только она могла ответить Горскому лермонтовскими словами: «На крутой скале, где построен павильон, называемый Эоловой арфой...» Только она, потому что раньше много лет жила на Кавказе, где каждый считает Лермонтова своим поэтом и знает наизусть. Впрочем, какое это имело значение?..

Горский кивнул в сторону Желтых скал:

– И там, наверное (как вы думаете?), «мелькают пестрые шляпки любительниц уединения. А возле такой шляпки всегда можно заметить или военную фуражку,– Горский решил не ссориться и последние слова произнес мягко,– или круглую шляпу.»

– Безобразную круглую шляпу,– сердито поправил лейтенант.

– Почему безобразную?—Горский снял шляпу, повертел в руках.– По-моему, красивая шляпа.

– Безобразную!– упрямо повторил лейтенант.– Вы опять перефразировали Лермонтова. А Лермонтов сказал безобразную.– И не желая больше разговаривать, отвернулся.

– Стойте!—Горский взял его за рукав кителя.– Вы напрасно на меня сердитесь.

– Я не сержусь!– глядя исподлобья, ответил Пулатов.

Горский усмехнулся:

– Нет, сердитесь. И я вот что предлагаю. Давайте вместе поедем к ней и скажем...

– Никуда я не поеду,– отрезал лейтенант.– И вообще, дорогой товарищ, идите-ка вы своей дорогой... Ну, назначили вам свидание – идите на свидание!..

Он хотел еще что-то сказать, но, махнув рукой, решительно зашагал в сторону вокзала.

Горский подумал и направился за ним.

Пулатов прошел в ресторан, отдал гардеробщику фуражку.

Через минуту в ресторан вошел Горский. Он снял шляпу и плащ. На нем был дорогой темносиний костюм и белая манишка с галстуком-бабочкой. Горский пробежал глазами полупустой зал и направился к столику, за которым расположился Пулатов.

– Прошу извинить,– сказал он дружелюбно.– Но, честное слово, я не хочу ссориться.

Пулатов углубился в изучение меню, притворившись, что не расслышал.

– Вы разрешите?– Горский отодвинул стул и, не получив ответа, все-таки сел,—Мы с вами так удивительно познакомились,– сказал он, не спуская с лейтенанта глаз,– что, честное слово, не хочется ссориться.

– Ссориться, ссориться! – Пулатов захлопнул меню.– Я не желаю ссориться, как не желаю продолжать этот разговор. Я хочу ужинать. И если у вас есть подобное желание, тоже можете ужинать.

Лейтенант поманил глазами официантку, заказал шашлык по-кавказски и коньяк.

– Мне тоже,– сказал Горский.

– Я спешу! – бросил вслед официантке Пулатов.

Она понимающе кивнула.

– Эх, Лена, Лена,– вздохнул Горский.– Ну кто бы мог подумать, что она водит меня за нос.—Губы его растянулись в жалкой улыбке.– А ведь у меня были самые серьезные намерения.– Он опустил голову, и Пулатов ощутил жалость.– Понимаете,– продолжал Горский,– вот мне уже за тридцать. Вы, конечно, моложе.– Он заметил это с грустью.– Я все время в плаваньи... Вот встретил Лену и решил...

– Постойте, – сказал Пулатов. Только сейчас он уловил, что Горский называет Людмилу Леной.– Почему Лена?

Горский пожал плечами:

– Ну, потому, наверное, что такое имя ей дали папа с мамой. Или вас удивляет, что я не называю ее Еленой Андреевной?

– Людмилой Андреевной, сухо поправил лейтенант.

– Еленой,– мягко сказал Горский.– Мою девушку зовут Еленой.

Лицо у Пулатова прояснилось.

– Постойте. А может быть мы все-таки едем к разным девушкам?

Горский неопределенно пожал плечами. Полез в карман.

– Вот она, смотрите.– Он еще раз показал Пулатову фотокарточку.

Лейтенант взял отпечатанный на глянцевой бумаге снимок и снова нахмурился.

– Нет. Это Людмила.

– Прочтите на обороте,– не стал спорить Горский.

Лейтенант перевернул карточку.

«Пусть эти милые черты навек останутся живыми.Лена».

«Люся так не напишет»,– подумал лейтенант и вдруг его осенило.

– Я кое о чем догадываюсь,– сказал он, резко поднимаясь.– Поехали, сейчас разберемся... Где у вас назначено свидание?

– Возле дома туриста.

– Когда?

– В половине седьмого.

– У меня – тоже. Скорее, а то опоздаем!..

Когда Пулатов и Горский выскочили из такси, к часам возле дома туриста подходили две девушки. Они были в одинаковых голубых платьях с яркими розами в светлых, как лен, волосах. Только у одной роза была справа, а у другой слева. И похожи девушки были друг на друга, как эти розы. Они улыбались. Видимо, им доставляло удовольствие замешательство молодых людей.

– Вы—близнецы?—радостно спросил Пулатов, еще не зная, к какой девушке обращаться.

– Ничего подобного,– ответила одна из них и в свою очередь спросила:—А вы, оказывается, знакомы?

Пулатов узнал по голосу!

– Люся!

Но и Горский обрадовался?

– Леночка!– и шагнул к ней.

Пулатов шепнул Горскому:

– Это – Люся!

Горский беспомощно остановился.

На них стали обращать внимание.

Пулатов подхватил девушек и потащил к такси.

– Поехали, поехали, там разберемся!

Они расплатились за трамвайным парком и направились к Загородной роще.

Теперь Пулатов знал, какая из сестер Людмила. Лицо у нее было строже, и эта строгость, если приглядеться, делала сестер совершенно разными.

– Так вы не близнецы?—переспросил он.

– Нет, Леночка младше.

– На год – не считается,– подхватила Елена.

– До чего похожи!– всё еще не веря, произнес лейтенант.

Елена была живее: она и смеялась громче, и тащила за собой сестру. Конечно, это она придумала назначить свидание молодым людям одновременно. Людмилу – лейтенант чувствовал – мучают угрызения совести. Он видел, как по ее лицу разлилась краска, точно отражение красноцветных каштанов, мимо которых они проходили. И он взял ее под руку.

– Почему же ты не говорила, что у тебя есть сестра?

Она улыбнулась:

– А ты не спрашивал.

Он в самом деле ни о чем ее не спрашивал. Ему и так было с ней хорошо.

О ЛЮДЯХ ХОРОШИХ И РАЗНЫХ

Армен Микаелян торопился так, словно за поворотом откроется Ереван, и газик свернет на улицу Шолохова, где жила старая мать Армена. Но поворот следовал за поворотом,а дорога все бежала и бежала вперед, увлекая за собой машину.

Серпантинами взобрались на перевал и снова спустились в долину. Дорога окунулась в хлопковое поле. По обе стороны от нее веером растекались кусты с первыми желтыми завязями. По зеленым рядкам бойко шагал «ДТ-34» с фанерным навесом от солнца.

Рядом с Микаеляном сидел майор Серебренников. Сзади прикорнул Бородуля.

Микаелян виртуозно крутил баранку и гадал, как Серебренников заговорит с Бородулей.

Серебренников молчал.

Бородуля прикрыл глаза и покачивал головой в такт машине. Это Микаелян видел в зеркальце.

«Ясно,– решил про себя Микаелян.– Майор скажет: о чем задумался, Бородуля?»

Передние скаты машины набежали на яркие буквы, выведенные на гудроне, с огромным восклицательным знаком в конце «СТОП!»

Микаелян резко затормозил и остановился возле шлагбаума.

К машине подошел пограничник, заглянул в кабину. Увидел майора Серебренникова. Доложил: на границе без происшествий.

– Хорошо,—ответил Серебренников,– продолжайте службу.

Газик проскочил завод эфирных масел и въехал в районный центр.

Возле хлопкоочистительного завода пришлось задержаться: взад-вперед маневрировал куцый паровозик. Он толкал порожние платформы, оглашая воздух петушиным криком, и, наконец, скрылся за железными воротами.

Газик прошмыгнул под отяжелевшими проводами, словно специально укутанными почерневшими хлопьями ваты. Вдоль улицы выстроились чинары и тополя с побеленными стволами. За ними блестели оконными стеклами аккуратные домики с синими ставнями. Лениво плескалась вода в арыках, слизывая с берегов опавшие листья.

Видно, местные жители хорошо знали Серебренникова, потому что он едва успевал отвечать на приветствия.

За широкоэкранным кинотеатром свернули на одну из окраинных улочек. Здесь зелени стало меньше, и домишки пошли глинобитные.

Потом поселок оборвался.

Асфальт кончился. Газик затрясся на выбоинах, взметнул пыль. Запахло раскаленным песком.

Бородуля перестал дремать и уставился на крутой затылок майора.

«Ну, что, Бородуля, проснулся?»– начал Микаелян разговор за Серебренникова, и уже в который раз покосился на майора.

Наконец Серебренников повернулся к Бородуле.

Микаелян весь обратился в слух и даже сбавил скорость. Он вдруг вспомнил, что в хозяйственном взводе ничего не могли добиться от Бородули, говорили, что из него двух слов не вытянешь. А майор?

– Надо бы выехать пораньше,– отплевываясь, сказал Серебренников.

– Почему?– спросил Бородуля сонно.

– Пыль была бы свежее.

– А-а...

– На границе говорят: поешь ветерку с песочком– и сыт,– добавил Серебренников.

– А почему?– опять спросил Бородуля.

– Послужишь-на границе подольше – поймешь.

Бородуля вспомнил: что-то такое говорил про границу отец. Отец у него человек заслуженный, тракторист.

Ну, конечно: провожал он его на границу. Ехали они на бричке мимо скошенных лугов. На подводе лежал рюкзак. В рюкзаке сало и хлеб. Рядом дребезжал котелок с ложкой, но совету отца прикрученной к ободку медной проволокой.

Конь шел споро, и Бородуля-старший спешил выложить сыну свои наставления. Он хотел, чтобы Иван служил только на линейной заставе.

«Кто на заставе не служил – границу не видал,– говорил он.—А там, брат, такую школу пройдешь, что потом век не собьешься с пути».

Впрочем, это он тысячу раз говорил. Не только ему, сыну, всем и даже, кажется, в Харькове на областном слете механизаторов. Чудила, одним словом.

Бородуля усмехнулся и сказал:

– У меня отец тоже на границе служил.

– Давно? – поинтересовался Серебренников.

– Перед войной.

– А где, не знаете?

– На Дальневосточной.

Серебренников оживился:

– Я тоже в это время на Дальнем Востоке служил... Есть такая бухта – Находка.

– Командовали?– спросил Бородуля.

– Командовал.

– Всей бухтой?

Серебренников засмеялся.

– Да нет. Немножко поменьше. Отделением.

Бородуля недоверчиво покосился на него.

– А вы что думаете, я майором родился?– сказал Серебренников, подмигивая. – Нет, брат. Я тоже вначале срочную служил. Потом демобилизовался. Потом воевал и тоже рядовым до сорок четвертого года.

– Скажите!—Бородуле вдруг показалось, что они с майором старые приятели.

«Раскалывается!» – подумал Микаелян, включая демультипликатор.

Вскоре майор уже знал, что Иван Бородуля учился десять лет, но окончил лишь семь классов. В колхозе больше был на подсобных работах. Хотели его направить в школу механизаторов. Отказался. Почему? Да все говорили: поезжай, поезжай!– вот он и отказался: своя голова на плечах есть!.. Потом посылали на курсы садоводов, но он решил, что это бабье дело... Сватали за дочку бригадира. Хорошая девушка, между прочим. Да раз сами сватали, какой ему интерес был?..

Солнце прямым попаданием било в машину. Борта накалились так, что до них невозможно было дотронуться. Песок хрустел на зубах. Серебренников протянул водителю зеленые очки.

– Не надо, товарищ майор,– пытался возразить Микаелян.

– Берите!– приказал майор. Он зажмурился, чтобы песок не попал в глаза и спросил сердито:– А где же ваши очки?

Микаелян вздохнул:

– Они у меня, товарищ майор, не держатся.

– Вот только потеряйте эти!– пригрозил Серебренников, и Микаелян понял, что назад очки у него майор не возьмет.

Еще через полчаса въехали на заставу. Серебренников вылез из машины. Капитан Ярцев встретил его у ворот. Серебренников протянул руку.

Дежурный представился:

– Сержант Назаров.

Бородуля высунулся из кабины и, едва увидев громадную фигуру дежурного, сразу признал в нем своего бывшего командира отделения.

Серебренников стряхнул пыль, попросил Назарова принести воды.

Бородуля не торопился сходить. Микаелян сказал:

– Давай, давай, не задерживайся!

– Ладно тебе!– миролюбиво произнес Бородуля и нехотя открыл дверцу кабины. Прикрываясь рукой от солнца, улыбнулся начальнику заставы.

– Почему не докладываете?– строго спросил Ярцев.

Бородуля удивился:

– Так ведь я это... с товарищем майором.– Он ждал, что сейчас Серебренников заступится за него. Но Серебренников тоже смотрел строго.

– Докладывайте, рядовой Бородуля.

Бородуля надулся, но доложил.

Дежурный принес воду. Полил Серебренникову на руки.

Бородуля, прислонившись к машине, вздыхал.

– Покажите рядовому Бородуле койку и пусть займется чем-нибудь,– распорядился капитан Ярцев.

– Есть! – ответил дежурный. – Пошли, Бородуля.

Солдат неохотно повиновался. Перед входом в казарму сержант остановил его и молча показал на щетку. Бородуля поставил на ступеньки вещевой мешок. Кряхтя, стал чистить сапоги.

– Теперь идем.

Сержант повел Бородулю в дальний угол казармы, показал на аккуратно заправленную чистыми простынями койку под свернутым накомарником. К спинке была прикреплена незаполненная бирка. Сержант сказал:

– После обеда заполните. Ясно? И вот что: наше отделение лучшее на заставе.

– Понял,– вздохнул Бородуля. Его не очень-то радовало, что придется служить в отделении сержанта Назарова. Бородуля помнил его по учебному пункту: язва, а не сержант. Просто отдохнул, пока был в хозяйственном взводе. И надо же было опять попасть к этому самому Назарову!..

Часовой по заставе окликнул дежурного:

– Катер возвращается!

Сержант велел Бородуле привести себя в порядок и, придерживая клинок, чтобы не бил по ногам, зашагал к воротам.

Он видел, как Шарапов развернул катер и поставил его против течения. Никита Кошевник бросил чалку – толстый витой канат – на мертвяк. Катер забился, точно пойманная на крючок рыба. Мотор заглох. Шарапов поколдовал над ним и стал подниматься к заставе. За ним медленно передвигал ноги Кошевник.

Шарапов доложил дежурному, что происшествий нет.

Назаров отвел пограничников в сторону:

– Разряжай!

Вахид щелкнул задвижкой магазинной коробки. То же проделал затем и Никита.

Когда шли на заставу, Назаров будто невзначай заметил Шарапову:

– Увидишь Истат, предупреди серьезно, чтобы реже ходила к реке.

– Опять обливалась?—стараясь казаться равнодушным, спросил Вахид.

Назаров подтвердил.

Шарапов вдруг остановился:

– А почему это я должен сказать?

Назаров притворился, что не расслышал.

– И еще скажи, чтобы не грубила часовому у водопоя.

Шарапов отвернулся.

Некоторое время шли молча. Потом дежурный сообщил, что приехал майор Серебренников.

Шарапов обрадовался. У него было много вопросов к майору.

Наряд остановился возле входа в помещение. Дежурный пошел в канцелярию, доложил начальнику заставы, что с границы прибыл катер.

Капитан Ярцев, получив у майора Серебренникова разрешение, направился к наряду.

Шарапов подошел к макету участка, показал начальнику заставы, где река изменила фарватер и где образовалась мель.

Ярцев слушал внимательно: всё это он должен был учесть в службе пограничных нарядов.

Он вернулся в канцелярию и стал что-то писать.

Серебренников оторвался от партийных документов, которые в это время просматривал. Ему показалось, что капитан нездоров. Сидит, низко опустив голову. И скулы, и нос, и подбородок – всё заострилось.

Серебренников подошел к окну, затянутому марлей. Посмотрел на столбик ртути, застрявший где-то около сорока пяти градусов.

Ярцев медленно переворачивал страницы. Воротничок гимнастерки впился в шею и взмок.

Серебренников подождал, пока начальник заставы кончит работать, и спросил, усаживаясь рядом:

– Ты не заболел, случаем, Николай Павлович?

– Нет– сказал Ярцев.

Серебренников смотрел на него пристально, как врач осматривает больного.

– А выглядишь неважно.

– Устал,– неохотно ответил Ярцев.– Заместитель на курорте, вот и верчусь, как белка в колесе.

Серебренников заметил, возвращая протоколы партийных собраний:

– Ночью пойду на поверку. Учти, пожалуйста.

Ярцев кивнул.

В канцелярию вошел Шарапов.

– Разрешите, товарищ майор?

Шарапов что-то придумал, это Серебренников почувствовал сразу.

– Завтра у одного сержанта день рождения, без обиняков приступил к делу Вахид.– Так вот мы хотим отметить и вообще организовать на заставе стол именинника.

Серебренников заинтересовался:

– А ну-ка, садись, садись,– сказал он.

– Стол именинника мы себе мыслим так,– объяснил Шарапов, продолжая стоять.– Сажаем именинника на почетное место за отдельным столиком...

– Вот и ты садись,—повторил Серебренников.

Но Шарапову было некогда:

– Сажаем, значит, именинника с близкими друзьями за отдельный столик. На столике цветы,– тут он запнулся.– В общем есть бумажные у Ларисы Петровны Ярцевой и она обещала... А потом – конфеты, пирог... Пусть солдат чувствует, что он действительно именинник.

– Молодцы!– одобрил Серебренников, тоже поднимаясь,– Ну, а что скажет начальник заставы?

Ярцев вяло повел плечами.

«Определенно он – нездоров»,– решил Серебренников.

– Начальнику заставы мы уже докладывали,– сказал Шарапов,– не возражает.

«Тем более странно, что сейчас он молчит»,—подумал Серебренников и ответил Шарапову:

– Я тоже приветствую. Больше того, буду рекомендовать ваше предложение всем заставам.

Шарапов прищурился, словно представил себе, как будет выглядеть стол именинника:

– Белая скатерть – хорошо... Цветы бумажные– спасибо Ларисе Петровне... Но вот если бы настоящие!..

Зазвонил телефон.

– Ясно, куда клонит Шарапов,– недовольно сказал начальник заставы, поднимая трубку.– Есть в поселке одна девушка и стоит у нее на подоконнике самый настоящий фикус.

– А что,– подхватил Серебренников.– Это идея. У кого фикус?

– Конечно,– ответил Ярцев,– у секретаря поселкового Совета.– И бросил в трубку:– Слушаю!

– Не даст она мне.– Вахид смутился.

– А, Истат Мирзобаева,– вспомнил Серебренников.– Так вы скажите, старшина, что это я прошу фикус,– Он посмотрел на Ярцева.– Не возражаете, капитан?

Ярцев принимал телефонограмму.

– Поздравляю, товарищ Шарапов,—сказал он, вешая трубку.– Вам присвоено очередное звание. И Кошевнику тоже.– Помолчал.– За бдительность в охране границы. И другим...

«Чем же  он недоволен?» – подумал Серебренников.