Текст книги "Пароль остается прежним"

Автор книги: Минель Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

„ЗА ВАШЕ ЗДОРОВЬЕ“...

С квартирой в районном центре было трудно, и Горские поселились в гостинице. Ефремова предоставила в их распоряжение лучший номер с окнами в сад. Любопытная черешня заглядывала в комнату, цепляясь гибкими ветвями за подоконник.

Елена не знала, чем себя занять, потому что работа в доме культуры только налаживалась. Если бы не беременность сестры, она, конечно, ни за что бы сюда не приехала. Да и сейчас Елена считала свое пребывание в Средней Азии временным. Вот родит Людмила, и все вместе они уедут.

Горский редко бывал дома. Елена видела его два-три раза в неделю, когда «Медуза» стояла под разгрузкой в Реги-равоне.

Знакомств она не заводила, да и не с кем было знакомиться. В первые дни часто заходила Ефремова. Но Елена не знала, о чем с ней говорить.

Горский, увидев Елену в обществе Ефремовой, обрадовался. Он будто вскользь заметил, что у Ефремовых хорошая семья, это приятные люди, с ними интересно быть вместе. Елена не разделяла его мнения: когда Горский уезжал, она старалась меньше попадаться Ефремовой на глаза.

Единственным развлечением было встречать «Медузу». Ей нравилось наблюдать, как осторожно буксир причаливает к берегу, словно боится забрызгать встречающих. Казалась любопытной и церемония таможенного досмотра.

Старший лейтенант Мансуров приходил с пограничниками на пирс за десять-пятнадцать минут до прибытия судна и здоровался с сестрами. Постепенно Елене стало казаться, что это из-за нее он всегда сам встречает «Медузу». Как-то она не выдержала и сказала Людмиле об этом. Но та разочаровала ее, напомнив о Максиме Максимовиче.

И все-таки Елене нравилось наблюдать за Мансуровым. Он удивительно четко отдавал приказания, удивительно легко поднимался по трапу, удивительно строго, но в то же время корректно, представлялся капитану.

Когда на берег сходил Горский, Елена забывала о Мансурове.

Так было и на этот раз.

Сестры, как обычно, подхватили Горского под руки.

– Пообедаете у нас,– безапелляционно заявила Людмила.

Горский не спорил. Он считал, что чем больше примелькается пограничникам, тем лучше.

Со многими из них он был уже в приятельских отношениях. С Шараповым и Кошевником говорил о море, хвалил быстроходный пограничный катерок.

Младший сержант Бегалин оказался сыном того самого капитана Бегалина, с которым Горский не раз встречался в Атлантике.

«Определенно, мне везет!» – думал Горский и вспоминал с Бегалиным север, просил передать привет родным. Отец Бегалина был дружен с капитаном Павловым. А ведь Горский спас Павлову жизнь. Младший сержант Бегалин что-то слышал об этом, и Горский охотно рассказал ему подробности, уверенный, что Бегалин передаст их разговор своим товарищам.

Одним словом, все складывалось в пользу нового капитана «Медузы»...

Перед заставой Горского и сестер обогнал запыленный газик. Людмила улыбнулась офицеру, сидящему рядом с шофером, и ответила на немой вопрос Горского:

– Майор Серебренников приехал, секретарь партийной комиссии. Он у нас частый гость.

– А-а,– неопределенно протянул Горский и подумал, что обязательно надо познакомиться с Серебренниковым.

Часовой беспрепятственно пропустил Горского на заставу. Капитан «Медузы» узнал в нем ефрейтора Бородулю и что-то сказал. Бородуля засмеялся.

Майор Серебренников сделал замечание начальнику заставы:

– Почему часовой вступает в разговор с посторонним человеком и не проверяет документов?

– Так ведь это родня моего заместителя,– попробовал оправдаться Ярцев, про себя ругая Бородулю. Кажется хорошим солдатом стал, а все еще нет-нет да и сорвется.

Ярцев оставил Серебренникова заниматься своими делами и пошел распекать Бородулю.

– Но я Горского знаю,– удивился Бородуля.

– Все равно обязаны проверять документы.

– Ясно, товарищ начальник! – ответил Бородуля.

В тот же день майор Серебренников рассказал пограничникам случай из жизни Владимира Ильича Ленина.

Это было в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Ленин только что переехал из Петрограда в Москву и поселился в Кремле.

Комендант Кремля установил перед квартирой Владимира Ильича пост, где обычно несли службу курсанты школы ВЦИК.

Однажды на пост заступил молодой солдат, который не знал в лицо Ленина. И вот идет по коридору Владимир Ильич.

– Стойте!—говорит курсант.

Ленин остановился и поздоровался с курсантом.

– Вы откуда идете?– строго спросил курсант.

– Из Совнаркома,– ответил Ленин.

– Предъявите пропуск.

– Пожалуйста,– сказал Ленин, но оказалось, что постоянный пропуск он забыл дома.

Владимир Ильич сказал:

– Вот моя квартира. Пропуск на столе. Я сейчас принесу его вам.

– Есть приказ коменданта никого без пропуска не пускать,– ответил курсант.

– Тогда, конечно,– согласился Ленин. Он направился в комендатуру, попросил выписать разовый пропуск и лишь затем пошел к себе домой.

Когда курсант сменился с поста, комендант сказал ему:

– А ведь это вы Председателя Совнаркома товарища Ленина не пустили домой.

Курсант побежал к Владимиру Ильичу извиняться.

Ленин внимательно выслушал его:

– Вам извиняться нечего. Приказ коменданта на территории Кремля – закон. Как же я, Председатель Совнаркома, мог этот приказ нарушить? Я был виноват, а вы правы...

Здесь майор Серебренников посмотрел на Бородулю:

– А вы постеснялись лишний раз проверить документы у капитана «Медузы».

Бородуля опустил голову.

– Между прочим,– вставил майор Ярцев,– хотя Горский и является родственником старшего лейтенанта Пулатова, и документы у него в порядке, но пропуска на заставу нет. Поэтому необходимо, прежде чем пропустить его, вызвать дежурного или офицера...

– А что, собственно, представляет из себя Горский? – спросил Серебренников у Ярцева после беседы.

– Не знаю,– уклончиво ответил Ярцев.– Но в общем, кажется, ничего.– Он помолчал немного и добавил: – Безумно влюблен в жену.

– Это хорошо,– сказал Серебренников.

Вечером он должен был проезжать через районный центр и захватил с собой Горских.

Елена сидела рядом с Микаеляном, а Серебренников с Горским позади них.

Горский сознался, что скучает по морю, хотя здесь тоже интересно. Граница. Места здесь суровые, климат не балует. Это ему нравится. Он любит служить там, где трудно.

Серебренников увидел на кителе Горского орденскую планку. Два ордена Красного Знамени. Это в общем-то неплохая характеристика.

Заговорили о прошлой войне. Горский вспоминал боевые операции, называл фамилии командиров, убитых друзей. Несколько раз повторил фамилию Павлова.

– Кто такой Павлов? – поинтересовался Серебренников.

Горский скромно упомянул, что вынес Павлова с поля боя, а затем подробно стал объяснять, какой замечательный человек капитан третьего ранга Павлов, и как его уважают рыбаки.

– Вот спросите Бегалина,– сказал Горский.

–Бегалина?—не сразу сообразил Серебренников.

– Ну да, Бегалина, младшего сержанта.

– Почему Бегалина?

– Так ведь его отец тоже капитан. И мы вместе ходили на промысел.– Он виновато улыбнулся: – Если бы не Елена, я никогда бы не расстался с Павловым.

Елена услышала свое имя и обернулась:

– Что Елена?

– Ничего, милая.

Серебренников видел, как у Горского потеплели глаза и решил: любит. Собственно, разве можно было в этом сомневаться?

Он попрощался с Горскими возле гостиницы и поехал по своим делам. А капитан «Медузы», взяв жену под руку, пошел по тополевой аллее к гостинице.

В дверях встретились с Ефремовым. Горский приветливо протянул ему руку.

– А знаете,– сказал он оживленно,– пойдемте с нами есть шашлык?

Елена удивленно взглянула на Горского:

– Шашлык? Так ведь мы только что пообедали?

– Меня растрясло в дороге, и я снова проголодался,– сознался Горский.– Потом, может быть, к Хасанчику привезли пиво.

Хасанчиком все называли буфетчика в летнем ресторане районного центра.

Елене хотелось побыть наедине с Горским и она обиделась:

– Я не хочу к Хасанчику.

– Леночка,– укоризненно произнес Горский.– Ну неужели ты не понимаешь, что значит для мужчины пиво?

Елена поджала губы.

– Если хочешь – иди. А я посижу дома.

Горский притянул ее к себе и, умоляюще заглядывая в глаза, заставил улыбнуться.

– Вот теперь хорошо,– довольно произнес он, отпуская ее. Иди отдохни, а мы с товарищем Ефремовым обернемся мигом.

Все это произошло так неожиданно, что Ефремов не успел и опомниться, как уже сидел с Горским за отдельным столиком.

Расторопный Хасанчик быстро организовал пиво и закуску.

– Есть холодная водочка,– шепнул он.

Горский обрадовался:

– Кто же устоит против холодной?

Ефремов смотрел на Горского и думал, какой это сердечный человек.

– Ваше здоровье! – чокаясь с Ефремовым, сказал Горский.

Давно уже никто не поднимал тост за здоровье Ефремова, и вообще жена не разрешала ему пить. Но разве сейчас откажешься? И потом почему он должен отказаться? Почему он не может составить компанию капитану «Медузы», который так хорошо к нему относится?

Ефремов выпил.

После второй стопки у него закружилась голова. На Горского же водка не действовала и он заказал еще.

– За ваших детишек,– предложил Горский.

Ефремов выпил.

Потом они возвращались домой какими-то закоулками, и Горский почти тащил Ефремова на себе. Водитель автопогрузчика плакал, рассказывая о своей трудной жизни, как чудом уцелел в концентрационных лагерях и как недавно пограничники заподозрили его в связи с каким-то человеком.

Горский был трезв. Он не пропустил ни одного слова из того, что говорил Ефремов.

ВСТРЕЧА В ХОДЖЕНТЕ

За последнее время сменили столько городов, что у Тома и «Зуба» рябило в глазах. Они были в Самарканде и Бухаре, Чарджоу и Марах, Намангане и Фергане, не считая других городов, поменьше.

Подолгу «Буйвол» не хотел задерживаться на одном месте, чтобы не привлекать внимания. И не столько «Буйвол», сколько их новый знакомый, с которым они встретились на ветренном и пыльном урсатьевском перроне. Отсюда поезда растекались в три стороны: к Ташкенту и дальше – на Москву, через Каган и Ашхабад – к Красноводску, и, пересекая плодородную Ферганскую долину, к отрогам Памира.

Новый знакомый оказался старым приятелем «Буйвола». Ему перевалило за пятьдесят, но стариком нельзя было назвать. Он тщательно следил за своей внешностью, чисто выбривал щеки и расчесывал поседевшие волосы на пробор. Звали нового знакомого Семеном Петровичем.

Май застал их на юге Киргизии, в городе Оше, откуда начинался Великий Памирский тракт.

Ош, как и большинство других городов Средней Азии, делился на две части: новую и старую. Где-то они сталкивались и перемешивались. В Оше это происходило в конце улицы Ленина, на спуске к базару, заканчивавшемся новым мостом через шумную Акбуру.

«Зубу» нравились азиатские базары – многоголосые, пестрые, щедрые, где было чем поживиться. Он хвастался своими успехами и даже радовался, что Тому не везет.

– Фортуна, так сказать, отвернулась? – сочувственно спрашивал он, сверкая золотыми коронками.

– Отвернулась,– соглашался Том. На самом деле ему просто не хотелось воровать.

Он стал чаще ходить один. С интересом наблюдал, как идет крупноблочное строительство, или заливают асфальтом мостовую.

А однажды в каком-то колхозе его приняли за районного активиста. Он, сам того не зная, пришел на полевой стан во время обеденного перерыва. Пришел напиться, а бородатый бригадир хлопнул его по плечу:

– Давай, паренек, читай газеты.

Тому стало смешно. Он взял газету у бригадира и, присев на суфу, стал читать вслух.

Потом его угостили таким жирным и вкусным пловом, какого он никогда еще не ел, и пригласили приходить еще.

Он возвращался в город пешком, и всё время его провожало хлопковое поле. Перед самым городом оно передало его пламенеющему маками участку.

Он прилег среди маков и долго не хотел подниматься. Давно ему не было так хорошо. Наверное, попал в самый богатый колхоз. Может быть не возвращаться к «Буйволу»?

Но в эту ночь он снова ночевал с приятелями, и рядом посапывал Семен Петрович.

Тому не спалось. Он лежал с открытыми глазами, думая о своем. Как изменить образ жизни? Конечно, можно хоть сейчас встать и потихоньку уйти в тот же колхоз. Но что он будет делать там и как объяснит, откуда пришел?

«Найду бригадира,– подумал Том,– и всё объясню».

Сейчас это ему казалось просто.

Семен Петрович повернулся на спину и захрапел.

«Сбегу!» – решил Том, приподнимаясь на локте, но тут заворочался «Буйвол». Открыл глаза, увидел, что Том не спит, и попросил закурить.

На следующий день все четверо перебрались в другой город. Это был древний Ходжент, помолодевший за годы Советской власти и сменивший имя. Новый, социалистический, город – Ленинабад – смахнул старину с левобережья Сыр-Дарьи, распутал паутину кривых узких улочек, широким проспектом устремляясь к подножию Могол-Тау.

Василий Васильевич и «Буйвол» остановились в гостинице «Ходжент». Дежурный администратор охотно предоставил им отдельный номер.

Том и «Зуб» устроились в многокоечном номере другой гостиницы, рядом с базаром.

Каждый занимался своим делом. Василий Васильевич и «Буйвол» приглядывались, чего-то ждали. «Зуб» искал ротозеев. Том любовался городом и однажды забрел на стадион.

В этот день трибуны ломились от зрителей. Местные футболисты «Памира» принимали одну из закавказских команд.

«Памир» выигрывал, и стадион ревел.

Вначале Том следил за игрой, но потом переключился на «болельщиков». Давно он не видел такого веселого зрелища. Люди кричали до хрипоты, били в ладоши, топали, свистели, вытягивали шеи, толкали друг друга.

Особенно старался толстячок, сидевший рядом с Томом. Он потерял голос и сипел, багровея от натуги. Его клетчатая рубаха взмокла. Пот ручьями стекал с лица. Толстяк блаженно закатывал глаза, когда мяч оказывался в сетке ворот гостей, и лез целоваться с Томом:

– Умница ты моя!—приговаривал он, словно это Том забивал голы.

После матча толстяк уцепился за Тома:

– Никуда я тебя не пущу. В честь такого события поедешь ко мне.

Том подумал, что, может быть, снова угостят пловом и согласился.

Толстяк открыл дверцу темносиней «Волги» и взялся за руль, усадив Тома рядом с собой.

«Так ты шофер, братец!» – подумал Том.

Толстяк все еще никак не мог успокоиться и со смехом вспоминал самые острые моменты недавней борьбы на зеленом поле.

Том ловил разгоряченным лицом встречный ветер и блаженствовал.

«Волга» неслась по асфальтированному шоссе мимо яркозеленых хлопковых полей, фруктовых садов. В этот пейзаж то и дело вплетались портальные краны с красными флажками на стрелах.

– Красиво, правда? – спросил толстяк«

– Факт,– согласился Том.

– А ты что, недавно в наших краях?

– Недавно.

– А про Улугходжаева слыхал?

– Нет,– сказал Том.

– Да ты, ака-джон, отсталый человек! —удивился толстяк, обгоняя автобус.

– Ну, расскажи,– попросил Том.

– Улугходжаев – дважды Герой Социалистического Труда, наш председатель.

– Дважды? – не поверил Том.

– Ты откуда приехал? – спросил толстяк.

– Из Калуги,– соврал Том.

– Тогда понятно,– покровительственно заметил водитель, выруливая на середину дороги, где асфальт был ровнее.– Ну, слушай: в прошлом году мы продали государству десять тысяч тонн хлопка. А это знаешь сколько? Двадцать железнодорожных составов по сорок вагонов каждый!.. А молока и мяса знаешь сколько сдали государству?

– Ну, сколько? – спросил Том, который в обществе нового знакомого чувствовал себя удивительно легко.

– Пятьсот тридцать тонн! А яиц почти двести тысяч штук! Представляешь?.. А абрикосов пять тысяч тонн! А винограда – шестьсот тонн!.. Самый высокий в округе доход, ака-джон

– Ты откуда знаешь? – усомнился Том.

Толстяк засмеялся:

– Так ведь я бухгалтер.

– Главный, что ли? – недоверчиво покосился на него Том.

– Почему главный? Просто бухгалтер... А у нас знаешь бухгалтерия какая? Сто человек!

– Ну, да? – снова не поверил Том.

– Ну, может, немножко меньше,– сразу согласился толстяк, уступая дорогу встречному самосвалу.– А года через два знаешь сколько будет?

– Двести! – ответил Том.

Толстяк даже затормозил, так ему стало смешно.

– Два человека, ну, может быть, четыре. Вот сколько.

– Почему? – удивился Том.

– Да потому, что установим электронные счетные машины.

– А куда же денешься ты? – спросил Том.

– Я буду оператором этих машин.

«Вот бы и мне стать оператором!» – загорелся Том, но подумал и спросил:

– Ну, а другие бухгалтеры?

– Э, ака-джон,– уверенно сказал толстяк.– Для всех работа найдется. Кто уже сейчас заочно в сельхозинституте учится, кто на курсах механизаторов при колхозе. А у тебя какая специальность?

Том покраснел.

– Всякая,– сказал он,—разнорабочая,—И вдруг потребовал: – Останови машину.

Толстяк не понял:

– Ты что?

– Останови, говорю! – настойчиво повторил Том.– У меня дело есть. Я забыл.

– Эх, ошно[23]

[Закрыть]! – надулся толстяк, сбавляя скорость.– Или я тебя чем обидел?

– Нет, не обидел,– упавшим голосом произнес Том.

– Тогда поехали дальше, а дело свое завтра доделаешь.

– Нет, я слезу,– вздохнул Том.

– Так мы уже приехали,– настаивал толстяк и свернул к центральной усадьбе колхоза.

Слева и справа замелькали аккуратные белые домики, окруженные садами.

Наконец въехали в распахнутые настежь ворота и остановились среди подступавших к машине яблонь и вишен, инжира и айвы.

По цементированной дорожке, прикрытой виноградником, Том шел рядом с бухгалтером навстречу высокому, сухопарому старику в стеганом зеленом халате и белой сорочке, из-под которой виднелась жилистая, коричневая от загара шея.

Тому казалось, что он попал в волшебный замок. Оробевший, он глядел на доброго джина. Джин прикладывал руки к груди и кланялся Тому.

«Определенно я сплю!» – решил Том.

Но старик протянул ему морщинистые, изъеденные временем руки, и Том ощутил его, еще крепкое рукопожатие.

Толстяк что-то сказал старику на непонятном Тому языке.

– А-а...– протянул старик, и в его близоруких глазах затаилась лукавая усмешка.

– Значит, только приехал в Таджикистан? – спросил он ласково, накручивая на палец седые усы.– Проходи, сынок, гостем будешь.

Как во сне.Том куда-то шел, кому-то пожимал руки.

Он сидел на ковре, за длинным, низким столом, И чего тут только не было: пирожки с мясом – самбуса и удивительно вкусные сдобные лепешки – фатир, холодное мясо и салаты, фисташки и кишмиш. Рядом жарился шашлык. А в огромном котле дозревал плов.

– Угощайся! – сказал старик, по-прежнему широко улыбаясь гостю.

Том осторожно отломил лепешку. У него разбегались глаза.

«А тут еще побогаче живут, чем в том колхозе, где я читал газету!» – решил он, испытывая непонятную радость.

Старик придвинул к юному гостю блюдо с самбусой:

– Однажды народный мудрец Мушфики пришел к соседу в гости. Хозяин спросил: «Что сварить для вас: плов или суп?» А Мушфики ответил: «Разве у вас только один котел?»

Старик засмеялся, обнажая еще крепкие зубы:

– Ешь, сынок, и не бойся: у нас много котлов!

Он говорил с легким акцентом, но Тому казалась его речь родной. Он с сожалением думал, что рано или поздно придется отсюда уходить.

Он ел разные вкусные вещи, а с портрета на стене ему улыбался широкоплечий моряк в пограничной фуражке.

– Кто это? – спросил Том.

– Мой младший – Вахид! – ответил хозяин дома.– Старшина-сверхсрочник.

В полночь толстяк, тоже оказавшийся сыном старика, повез Тома в город.

Час был поздний, и встречные машины почти не попадались. Толстяк вел машину уверенно и даже лихо, что совсем не вязалось с его комплекцией.

Когда до Ленинабада оставалось километров десять, с хлопкового поля вышел на дорогу человек и поднял руку.

– Подвезем? – спросил, притормаживая, толстяк.

Том кивнул. Он все еще пребывал в каком-то благодушном полусне.

«Волга» уставилась фарами в незнакомца, и вдруг Том сжался, вцепился в руку водителя:

– Пожалуйста, не останавливайся... Газуй, газуй!

Колхозный бухгалтер невольно поддался его настроению и включил газ перед самым носом незнакомца.

– Что случилось? – спросил он через некоторое время.

– Это очень плохой человек,– ответил Том и виновато посмотрел на своего нового знакомого.

– Почему плохой?

– Я знаю.

– Так ведь ты здесь недавно? – усомнился толстяк.

– И он недавно! – упрямо возразил Том.

Возле сверкающего неоновыми огнями шелкокомбината Том простился с бухгалтером.

– Ты к нам приезжай,– сказал толстяк на прощание.– А фамилия наша – Шараповы. Не забудешь?

– Не забуду,– ответил Том.– Спасибо!– И зашагал по тускло освещенной улице.

«Что это делал Семен Петрович на хлопковом поле?» – думал он, с неохотой приближаясь к гостинице.

В ноль часов пятнадцать минут радиолокаторы засекли неизвестный передатчик. Он работал в течение трех с половиной минут на ультракоротких волнах.

Определили и местонахождение передатчика: прилегающий к городу участок колхоза, где председателем дважды Герой Социалистического Труда Улугходжаев. Проверили: кусты хлопчатника смяты. Овчарка взяла след и вывела на шоссе. Здесь почти сразу след обрывался. Кто-то сел в машину, как определили по оттиску скатов – самосвал.

К утру стало известно, что это самосвал строительного треста.

Водитель охотно описал внешность своего случайного пассажира. Высокого роста, плотный. Уже в летах. Чисто выбрит. Седой. Волосы расчесывает на пробор. В полотняном костюме.

Еще через некоторое время капитана Харламова, который, разыскивая Василия Васильевича, находился в Средней Азии, пригласили в КГБ.

Высокого роста, плотный, уже в летах... Возможно, он, думал Харламов, хотя остальные приметы и не сходятся.

Он летел в самолете и вспоминал слова своего начальника. Конечно, в нашей стране почва неблагоприятна для таких, как Василий Васильевич. Действия их, по сути дела, локализованы. Затаиться, исчезнуть на время они могут, но первая же попытка развернуться чревата последствиями.

...Когда стало известно, что встреча в ресторане «Бахор» не состоялась, предположили, что сообщника иностранной разведки что-то насторожило. Возможно, этим и объяснялось внезапное исчезновение Василия Васильевича.

И тут в городской отдел КГБ пришла взволнованная женщина с красивым, но уже увядшим лицом.

– Я модистка,– представилась она.—Баталова.

– Прошу садиться,– предложил капитан Харламов.

Дело касалось Василия Васильевича. Узнав, что дамский мастер исчез, женщина решила, что причина кроется в телеграмме, которую получила на днях по его просьбе.

– Вы помните содержание телеграммы?– спросил Харламов.

– Конечно!—ответила Баталова.—«Срочно выезжайте».

Оказывается, телеграмма пришла из Ташкента, подписи не было, и это уже тогда насторожило модистку.

– Спасибо,– поблагодарил Харламов.

Она добавила, потупив глаза:

– Он всегда был таким внимательным... Как же я могла отказать ему в этой пустячной услуге?..

Рейсовый самолет за полчаса доставил капитана Харламова из Ташкента в Ленинабад.

С аэропорта Харламов направился прежде всего в гостиницу и получил номер. Когда брал ключ у дежурной, нос,к носу столкнулся с человеком в слегка помятом полотняном костюме. Тот сдавал ключ. Что-то знакомое показалось Харламову в этом чисто выбритом человеке. Заметив пристальный взгляд Харламова, он отвернулся. Шея у него была толстая, с глубокими складками.

«Василий Васильевич!» – узнал Харламов.