Текст книги "Пароль остается прежним"
Автор книги: Минель Левин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
ОШИБКА
«Медуза» пришла в Реги-равон к вечеру и, прежде чем спуститься по реке, должна была взять дополнительный груз.
– Отчалите завтра,– сказали Горскому. Ему это было на руку.
Когда старший лейтенант Мансуров окончил таможенный досмотр, капитан «Медузы» предупредил штурмана, что вернется на судно в пять часов утра, и спустился на берег.
Словно окаменевший великан, застыл плавучий кран. Он стоял борт о борт с «Медузой», нацелившись на нее железным крюком. И Горский вдруг тоже почувствовал себя великаном, которому только дайте точку опоры, и он перевернет весь мир.
Рядом с поданными под погрузку платформами Горский увидел ефремовский автопогрузчик. Капот машины был задран. Водитель копошился в карбюраторе. Капитан «Медузы» подошел к нему и дернул за штанину.
– Привет, Ефремов! – сказал он, протягивая руку.
Водитель повернулся к Горскому, и капитан «Медузы» вдруг увидел, что это вовсе не Ефремов, а какой то незнакомый человек.
– Простите,– смешался он.– Я думал, вы – Ефремов.
Водитель автопогрузчика окинул Горского недоверчивым взглядом:
– Ефремов теперь самосвалом командует.
– Вот как! – заметил Горский и пошел дальше.
Елена его не встречала. Он знал почему:
Людмила родила сына. Лишь вчера она должна была вернуться домой, на заставу, и конечно, Елена – с сестрой.
Горский шел по шпалам узкоколейки, думая о том, как использовать новое назначение Ефремова.
Возле резервуаров нефтебазы капитана «Медузы» чуть не сшиб мотовоз. Горский едва успел отскочить в сторону. Когда последняя платформа с тамбуром поравнялась с ним. Горский ухватился за поручни и, прыгнув на ступеньку, доехал почти до станции.
У семафора он соскочил и медленно побрел по поселку.
С Ефремовым обязательно нужно встретиться. Это же отлично, что ему дали самосвал. А почему бы Ефремову не подбросить агента, который через несколько дней вступит на советскую землю, скажем, до районного центра, или, еще лучше, за пограничную зону? Чем меньше его здесь будут видеть, тем лучше... Шеф прав... Но не рискованно ли посылать агента открыто? Неужели так обработали паспорт, что невозможно различить подделку?.. А если Мансуров различит?!.
Солнце уже скрылось за барханами, и сумерки сгущались. Будто разминаясь, несколько раз подряд ухнул движок.
Возле клуба на телеграфном столбе вспыхнула электрическая лампочка. От нее в разные стороны потянулись невесомые желтые усики – одни длиннее, другие – короче,– обрываясь на лету.
К столбу прислонилась старая классная доска, приспособленная для объявлений.
Горский подошел ближе и прочел:
В нашем клубе состоится комсомольский диспут:
„ЧТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ ПО-КОММУНИСТИЧЕСКИ?“
Мы приглашаем тебя!
Приготовься высказать свое мнение, а пока подумай над следующими вопросами:
Почему труд является необходимой потребностью человека?
Кто ты: борец за коммунизм или обыватель?..
У Горского не хватило терпения дочитать то конца.
«Фанатики, – усмехнулся он.– Неисправимые фанатики!» – и даже покачал головой.
– А что вас не устраивает? – раздался сзади настороженный голос.
Горский обернулся.
Перед ним стояла Истат. Горский знал поселкового секретаря и приветливо улыбнулся.
– Меня все устраивает. Да вы молодцы просто.– Он решил пошутить и заметил фамильярно: – Действительно, есть над чем задуматься... Вот я, например, борец за коммунизм или обыватель? Конечно, я – борец за коммунизм. Но я – моряк и, значит, люблю промочить горло. А так поступают лишь обыватели. Вы как думаете?
Истат тоже улыбнулась.
– Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьется и когда, и много ли, и с кем?
Горский оторопело посмотрел на нее.
– Как вы сказали?
Она охотно повторила.
– А дальше? – спросил он.
– Не так ли? – усмехнулась она, испытующе глядя ему в глаза.
Несомненно это был пароль, и он ответил скороговоркой:
–«Когда соблюдены все эти оговорки, пить – признак мудрости, а не порок совсем».
– Это – Омар Хайям,– сказала Истат.
– Верно,– совершенно сбитый с толку ее осведомленностью, ответил Горский. Вспомнилось предупреждение шефа: во всех случаях пароль остается прежним.
Он взял девушку за руку:
– Так идемте же.
– Куда?—удивилась Истат. Она не могла понять, чего он от нее хочет, но руки не убрала и шла за ним, растерянно улыбаясь.
Вскоре Горский убедился, что теперь их никто не видит.
– Так я вас слушаю?—сказал он.
– Странно,– ответила она пожимая плечами.– Это я вас слушаю.
Она смотрела на него, не скрывая удивления, и тогда он понял, что это простая случайность. Она даже не догадывалась о том, что стихи – пароль. С досадой он думал, как выпутаться из глупейшего положения.
– А знаете,– горячо зашептал он, притягивая ее к себе,– я вас люблю!
Она вырвалась и теперь стояла рядом, полная негодования.
– Ну, это слишком!
Горский пытался наступать:
– Истат, милая, я страдаю, честное слово!..
Этого, пожалуй, не следовало говорить. Но нельзя же, в самом деле, после того, что произошло, вдруг повернуться и уйти.
Он сдавил ее руку:
– Истат, милая, поверьте!
Она задохнулась от гнева:
– Пустите!..
Он увидел, как вдали мелькнуло ее платье.
– Черт!—выругался Горский.
Он постарался взять себя в руки и, пока дошел до заставы, успокоился. Собственно, в чем его могут обвинить, если Истат кому-нибудь расскажет об их встрече? Легкий флирт... С кем не случается? Ну, будет неприятный разговор с Еленой. Да что Елена!
«Все обойдется!»—успокаивал он себя.
На заставе оказалось, что Людмила еще в больнице, и Елена в районном центре.
Старшего лейтенанта Пулатова не было дома. Горского встретил начальник заставы. Ярцев предложил капитану «Медузы» поужинать, но тот отказался.
– Вот если бы вы помогли мне добраться до районного центра.
– Помогу,– охотно согласился Ярцев.– Сейчас туда поедет майор Серебренников. Я попрошу, чтобы он захватил вас.
Вскоре Горский уже сидел в политотдельском газике. На этот раз майор был словоохотлив.
– Ну, как, освоились в наших краях?
– Вполне и, знаете, даже нравится. Я впервые в Азии. Солнце. Пески. Все это, хотя и сурово, но, признаться, любопытно.– Он засмеялся.– Одним словом, романтика... Скучать некогда: работа, жена вроде рядом и– не рядом, так никогда и не надоедим друг другу... Я шучу, конечно, Елена у меня замечательная.
Здесь Горский осекся, вспоминая о своей встрече с Истат.
Потом они заговорили о Пулатовых.
– Сын!—многозначительно произнес Серебренников.– Вы знаете, что такое сын?!
– Ну, еще бы,– любезно согласился Горский.
– Нет, вы не знаете,– возразил Серебренников.– У вас пока нет детей. А у меня—два сына.
Ему вдруг захотелось поделиться с капитаном «Медузы» своей радостью.
– Вот старший сын приезжает, Юрик... Он живет с моей первой женой...
Горский изобразил на своем лице удивление.
Серебренников сказал:
– Мы с сыном не виделись много лет. Боюсь даже, что не узнаю. Он, конечно, здорово вырос.
– А где он живет, простите?—полюбопытствовал Горский.
– В Свердловске.
– И когда приедет?
– Теперь скоро,– ответил Серебренников.– Жена только что сообщила: пришла телеграмма – выехал.
– Поездом?—спросил Горский.
– Да, до Ташкента. Там пересадка.
Горский оживился.
– Когда он будет в Ташкенте?
– Через три дня.
– Знаете,– предложил Горский,– а ведь я могу его встретить.– Он сообщил, что выезжает в Ташкент на совещание.
Серебренников обрадовался:
– Замечательно. А то ведь парень хоть и большой, да в первый раз отправился в такое дальнее путешествие. Я, признаться, беспокоился: как там у него получится с пересадкой?
– Договорились!– непринужденно сказал Горский,– Только как я его разыщу?
– Сейчас приедем в районный центр, и я телеграфом запрошу номер поезда и вагона,– загорелся Серебренников.
– Отлично,– согласился Горский, еще не зная, нужна ли ему встреча с сыном Серебренникова, или она может помешать.
«Посмотрим, в случае чего я ведь могу его и не встретить».
Елена, как всегда, обрадовалась Горскому. Занятый своими мыслями, он небрежно поцеловал ее и прилег на диван.
Она вздохнула, повесила его фуражку на вешалку, вытерла тряпочкой запыленный козырек. Включила чайник и подсела к мужу.
Я страшно соскучилась!
Что ты говоришь?– переспросил он.
– Я соскучилась.
Ему стало смешно. Ну, кто поверит поселковому секретарю в случае огласки глупейшего инцидента? Горский любит свою жену. Никого больше. Это же всем известно.
Он старательно поцеловал Елену.
Теперь нужно было обязательно встретиться с Ефремовым.
– Ты разрешишь мне пройтись немного?– нежно спросил он.
– Да, конечно,– ответила она, очень счастливая в эту минуту.– А я пока приготовлю ужин.
«С Ефремовым нужно разговаривать жестко,– решил про себя Горский, останавливаясь на крыльце гостиницы, где всё еще жила Елена.– Он трус и сделает всё, что я прикажу».
В это время он увидел Ефремова, входившего в калитку сада.
«На ловца и зверь бежит»,– усмехнулся Горский.
Ефремов заметил Горского, остановился.
– Здравствуйте, товарищ капитан.
– Здравствуй, Ефремов,– небрежно ответил Горский.– Ты что, домой?
«Наверное спросит долг»,– подумал Ефремов и жалко улыбнулся: свободных денег у него на было.
– Пройдемся,– сказал Горский.– Разговор есть.
Ефремов безвольно согласился.
Они молча вышли за поселок и сели на берегу арыка. Невидимая в темноте вода сердито урчала возле ног. Жалили комары. Тяжелое, черное небо давило на землю, обтекая причудливые силуэты зданий.
Ефремов ковырял веточкой в песке, ожидая, что скажет Горский.
Капитан «Медузы» заговорил повелительно, и Ефремов сжался, будто ожидал удара.
– Значит, перешел на самосвал? Хорошо. А зарабатывать сколько будешь?
«Так и есть – долг!—с тоской подумал Ефремов.– А еще предупреждал, что деньги ему скоро не понадобятся».
– Больше буду зарабатывать,– непослушным языком ответил Ефремов.
Но Горский спросил не о деньгах:
– Куда ездишь?
– Пристань – райцентр.
– И это все?
– Почему все? В столицу республики буду ездить.
– Так,– удовлетворенно кивнул капитан «Медузы», и Ефремову показалось, что он видит, как у Горского заблестели глаза.
– Мне могут понадобиться твои услуги.
Пока он ничего не говорил о деньгах.
– Пожалуйста.
Горский назвал день, когда ефремовский самосвал обязательно должен быть на пристани.
– Зачем?
– Я же говорю: окажешь услугу,– недовольно повторил Горский. И добавил резко: —Должен же ты, наконец, доказать, что честный человек? Или мне рассказать свояку, а еще лучше моему другу майору Серебренникову, какой у тебя болтливый язык?
Ефремов испуганно смотрел на Горского. Он не понимал, чего хочет от него капитан «Медузы».
А Горский продолжал ядовито:
– Тебя, видите ли, заподозрили пограничники...
– Я этого не говорил,– пытался оправдаться Ефремов.
– А известно ли тебе, что тем самым ты разгласил государственную тайну? – продолжал Горский.
Ефремову стало страшно.
– И потом этот безобразный случай в Да-хау...
– Я ничего безобразного не делал!—чуть не крикнул Ефремов.
Горский зажал ему рот. Давно он так не наслаждался своей властью. Горский знал, что Ефремову не дает покоя мысль о плене. Он никак не мог с ней примериться и, мнительный по натуре, страдал от чувства собственной неполноценности.
– А кто продавал товарищей, чтобы спасти свою шкуру? – наседал Горский.
Ефремов никого не продавал.
– А кто признал себя рабом, когда хотели запрятать в печь?
Ефремов не признавал себя рабом, хотя его действительно должны были сжечь заживо, как сжигали многих других, и он до сих пор не понимал, какая случайность спасла его от страшной гибели.
Кажется, во время очередной селекции, когда отбирали годных для работы узников, и он, со своими переломанными ребрами, ни на что уже больше не надеялся,– был налет. Ну, да, конечно!..
Впервые за три года унижений и страха он увидел тогда печать обреченности на лицах своих палачей. Им было не до него. Они сворачивали лагерь, заметали следы преступлений и бросили Ефремова вместе с другими военнопленными в теплушку, набитую скользкими, полумертвыми телами истерзанных людей.
Никогда он не признавал себя рабом! Никого не предавал! Но уверенный, резкий тон Горского и воспоминание о страшных днях плена совершенно парализовали его.
Он с ужасом слушал, что говорит капитан «Медузы». Кто он – Горский? Чего хочет?
– Ты сам мне об этом говорил,– настаивал Горский,– в тот день, когда потерял деньги... Ты был пьян, и я не хотел тебя слушать. Но ты говорил, и теперь я знаю все. Ты – трус и предатель!.. Мне жалко твою семью... Я сейчас могу все рассказать кому следует. Но, может быть, ты еще не совсем пропащий человек. Я присмотрюсь к тебе, понял?
Ефремов ничего не понял.
Он дрожал.
Горский настойчиво вдалбливал:
– Итак, твой самосвал будет на пристани в Реги-равоне и не тронется с места без моего разрешения. Иначе я найду способ с тобой разделаться!
До Ефремова с трудом доходил смысл его слов...
Домой он вернулся поздно, разбитый, и, ни с кем не разговаривая, лег в постель.
ЧТО ДЕЛАТЬ
Ефремова сразу заметила, что с мужем творится неладное. Утром она выбрала время и, прежде чем собраться на работу, заставила рассказать, что случилось.
На протяжении всей их совместной жизни хозяйкой в доме была она. К мужу она относилась, как к ребенку, покровительственно, и он не прекословил ей, делал все, что она требует.
На этот раз ей не сразу удалось расшевелить его. Измученный бессонной ночью, плохо соображая, вначале он упрямо молчал.
Она подсела к мужу, положила полные руки на стол.
– Ну, так что же с тобой?
Вначале неохотно, но все больше откровенничая, он взволнованно передал ей вчерашний разговор с Горским.
Лицо ее суровело с каждым его словом. Когда он замолчал, она потребовала, чтобы он немедленно сообщил об этом пограничникам. До сих пор она ничего не имела против Горского. Правда, была удивлена упорному стремлению капитана «Медузы» завязать дружбу с ее мужем.
Ефремов не знал, что делать.
– Но, может быть, я действительно проболтался ему?
Она вскипела:
– Что ты мог наболтать?.. Или у тебя совесть была нечиста в лагере?
– Что ты, что ты! – даже испугался он.
– Или это не тебе ребра считали? – наступала она.
Он тяжело дышал.
– Но я, кажется, сказал про тот случай, помнишь, когда пограничники меня задержали... Хотя, кажется, не то, чтобы сказал, а так намекнул... Он ведь свой человек среди пограничников.
– Подумаешь, сказал! – трезво рассудила она.– Но разве это дает ему право так разговаривать с тобой?.. Хотя зачем ты болтал? А-а, пили вместе!.. А зачем он тебя напоил?.. А что было потом? – вдруг спросила она.
– Потом я потерял деньги,– сознался он, стараясь избежать ее твердого взгляда.
– Как? – удивилась она.
Он рассказал ей все, и как взял взаймы у Горского крупную сумму.
– Ну, вот что,– сказала она, укрепившись в своем решении.– Немедленно иди на заставу и все расскажи.
– Ты думаешь? – робко переспросил он. Но заметил ее нетерпение и торопливо добавил.– Конечно, конечно!..
Часовой по заставе сказал Ефремову, что майор Ярцев на границе. А вот старшего лейтенанта Пулатова он может позвать.
Ефремов сбивчиво объяснил, что у него дело к самому Ярцеву, и включил газ. Не мог же он, в самом деле, говорить на эту тему с Пулатовым. Горский – его свояк. И вообще – кто поверит Ефремову?
Конечно, пограничники вспомнят ту злополучную ночь, когда он без их ведома сел в поезд, а потом в этом поезде оказался нарушитель границы...
Ефремов не замечал, что самосвал делает зигзаги, и у часового по КПП, к которому приближалась машина, сложилось не очень лестное мнение о водителе. Часовой вызвал старшего лейтенанта Мансурова и показал на самосвал. Мансуров распорядился задержать машину.
Опять этот Ефремов, человек, которого он недолюбливал.
Мансуров ждал, что Ефремов, как обычно, начнет подобострастно раскланиваться, и приготовился его оборвать. Но Ефремов не раскланивался. Его худое лицо было бледно.
– Что с вами, Ефремов? – спросил Мансуров.
Ефремов догадывался, что начальник КПП один из тех, кто меньше всех ему доверяет. И вдруг именно ему, Мансурову, Ефремов захотел рассказать все. Если уж Мансуров ему поверит – значит, поверят все!
Начальник КПП удивился, когда Ефремов тихим, но твердым голосом попросил выслушать его наедине. Что-то было в Ефремове необычное. Мансуров еще раз пристально посмотрел на водителя и пригласил к себе в кабинет.
То, что рассказал Ефремов, поразило Мансурова. Он взял с него слово пока никому ничего не говорить и отпустил. Если поверить Ефремову, то поведение Горского более, чем странно.
Что знал Мансуров о Горском? Фронтовик. Орденоносец. Много лет плавал на траулере вместе с капитаном, которому однажды спас жизнь. Свояк его друга. Человек, которому Мансуров помог устроиться в речное пароходство и чьи документы, конечно, тщательно проверялись, прежде чем он оказался здесь.
Мансуров стал вспоминать все свои встречи с Горским. Ничего особенного. Горский никогда не интересовался охраной границы и делами КПП. Все – и Пулатов, и Ярцев, и майор Серебренников – считали Горского вполне порядочным.
Да и стоит ли верить Ефремову, человеку неприятному, скользкому, бывшему пленному, заигрывающему с пограничниками и, наконец, замешанному в той истории с задержанным нарушителем, когда его, мансуровский, наряд проявил небдительность?
Ведь хотя и не подтвердилась связь Ефремова с нарушителем границы, хотя полковник Заозерный и распорядился отпустить водителя, Мансуров продолжал не верить ему... Что он только что наговорил? К чему?
Если бы Ефремов, как всегда при встречах с Мансуровым, заискивающе улыбался, начальник КПП, возможно, даже не стал бы его слушать, или, во всяком случае, не придал значения его словам. Но взволнованность, с которой говорил Ефремов, настораживала.
И вдруг Мансуров ясно вспомнил свою встречу с женой Ефремова, когда возвращался с КПП на политотдельском газике.
«Ты знаешь, что такое Освенцим или что такое Дахау? – задыхалась она.– Ребра у тебя целы? Легкие не отбиты?!».
У Мансурова пересохло во рту.
Горский, Горский!.. Кто же в таком случае Горский? Что он затеял? Зачем Ефремову нужно подать самосвал в Реги-равон именно в такой-то день? Почему нельзя уезжать без разрешения капитана «Медузы»?
Сдерживая данное Максиму Максимовичу слово, Мансуров всегда сам возглавлял досмотровую группу, отправлявшуюся на «Медузу». К Горскому нельзя было придраться. Он охотно предъявлял документы, и никаких нарушений на его судне не обнаружено. Хотя, впрочем...
«Вы всегда так тщательно проверяете документы?»
Это спрашивал Горский! В самый первый раз, когда он приплыл в Реги-равон на «Медузе»... Ну, а почему он, собственно говоря, не мог об этом спросить?.. Он еще сказал, что обязан Мансурову.
Да, конечно, он обязан Мансурову... А Мансурову снится Елена. Может быть, даже кто-нибудь догадывается об этом? Какое же он имеет право плохо отзываться о Горском? А если Ефремов просто хочет поссорить его с Горским? Зачем?
Мансуров быстро зашагал по комнате, стараясь успокоиться.
Все-таки нужно доложить командованию отряда о сигнале Ефремова.
А что если подождать намеченного дня? Ведь поскольку Горскому понадобился самосвал, значит он что-то затеял. Надо быть начеку и следить за Горским или за самосвалом... Вот когда все станет ясным, он, Мансуров, примет меры или доложит командованию. Но тогда, может быть, будет поздно докладывать?.. Да нет же! С сегодняшнего дня он не будет спускать глаз с Ефремова... А Горский, между прочим, в Ташкенте.
«Посмотрим!» – решил Мансуров.
ДОГОВОРЕННОСТЬ
Горский остановился в новой гостинице «Ташкент». Окна его номера выходили на театр оперы и балета имени Навои. Перед театром, меняя окраску, радужно переливались шумные струи фонтана.
Номер был двухкоечный. Горский занял его полностью, рассчитывая поместить здесь и сына Серебренникова.
Капитан «Медузы» встал рано, позвонил в справочную вокзала, а затем вызвал такси.
Машина остановилась на привокзальной площади за несколько минут до прибытия поезда.
Горский вышел из такси, и сразу людской поток подхватил его, вынес на перрон. Он спросил, где, примерно, должен остановиться седьмой вагон, и стал ждать.
Сына Серебренникова Горский узнал сразу. Лицом он был похож на отца, но ростом не вышел и в плечах был узор. Он сошел на перрон, обеими руками ухватившись за ручку чемодана.
– Здравствуй, Юра!
Приехавший удивленно посмотрел на незнакомого человека в морской форме.
– А меня Владимир Михайлович просил тебя встретить,– сказал Горский.
Юноша обрадовался и доверчиво последовал за своим новым знакомым.
По дороге в гостиницу Юрий расспрашивал Горского об отце. Видно, он очень хотел его увидеть. Горский отвечал обстоятельно, разговаривая с подростком, как равный с равным, чем скоро завоевал его расположение.
У Горского были свои дела. После сытного завтрака в ресторане при гостинице новые друзья расстались. Горский предложил Юрию отдохнуть или познакомиться с городом, а сам поехал на совещание.
Вечером они вместе были в каком-то летнем кинотеатре, ели шашлык и, полный впечатлений, юноша сразу уснул, едва коснувшись подушки.
На следующий день Горский снова оставил его одного, а вечером обещал сводить в театр.
Юрий, как договорились, пришел в гостиницу с очередной прогулки по городу в восьмом часу. Дежурная по этажу подала ему вместе с ключом от номера конверт. Юноша обнаружил в нем короткую записку и билет в театр. Оказывается, Горского задерживали дела.
Юный Серебренников огорчился, что придется идти одному, но решил не терять времени зря и, вернув ключ, спустился по широкой лестнице на первый этаж. В вестибюле он столкнулся с индусами в тюрбанах, подивился их черной коже.
Потом он опустил двухкопеечную монету в автомат с надписью «Одеколон».
Освежившись, почувствовал себя взрослее и решительно пересек площадь, направляясь к театру.
В это время капитан «Медузы» останавливал такси на улице Навои. Он вышел из машины и, задержавшись возле книжного киоска, прошел немного назад. У центрального телеграфа к нему приблизился высокий седой мужчина, в котором Горский не сразу признал Василия Васильевича. Они обменялись взглядом, но даже не поздоровались.
Горский остановился на перекрестке, спокойно подождал, пока зажжется зеленый свет, и направился к трамвайной остановке. Он вошел в первый вагон трамвая, следующего по восьмому маршруту, вовсе не интересуясь тем, как собирается поступить Василий Васильевич. Но дамский мастер тоже очутился в этом вагоне и занял освободившееся возле окна место.
Так, меняя транспорт, они оказались в конце концов на окраине города. Горский с плохо скрываемым презрением выслушал сбивчивый рассказ Василия Васильевича о том, как ему пришлось уехать с Кавказа и что было потом.
Выполняя указания шефа, Василий Васильевич перебрался в Среднюю Азию, затаился и несколько месяцев не давал о себе знать. В Ленинабаде, наконец, сообщил свои координаты, и тут произошла встреча с человеком, который, кажется, его узнал. Он еле унес ноги и поставил в известность шефа, что не может больше здесь оставаться.
«Теперь совсем ясно, почему его надо убрать!»– подумал Горский. Он с трудом узнавал в своем собеседнике того спокойного и немного надменного человека, который устроил его женитьбу на Елене.
Оказывается, Василий Васильевич не один. С ним приятели, и они тоже не знают, как быть.
– Приятели? – переспросил Горский, нащупывая рукоять пистолета.
Василий Васильевич объяснил, что за приятели.
«Так зачем кончать его сейчас? – мелькнула мысль.– Можно сделать иначе!»
– Хорошо,– вдруг согласился Горский.– Я помогу вам перейти границу. Но как быть с оружием?
Василий Васильевич ответил:
– Пистолеты есть у меня и «Буйвола».
Горский подсказал, что остальным надо купить, по крайней мере, охотничьи ружья.
Затем они еще кое-что уточнили. Кроме «Буйвола», никому не следует говорить, что собираются перейти границу. Мальчишки понадобятся, главным образом, для того, чтобы бросить их пограничникам, если те нащупают след. Назначили день перехода границы и договорились, что все, кроме Горского, сегодня же поездом выедут из Ташкента. Горский встретится с Василием Васильевичем в Захмат-али и подскажет, что делать дальше. На это свидание, как и сегодня, Василий Васильевич должен придти один.
Захмат-али, небольшой городок в центре зеленого оазиса, встретил приезжих по-разному.
Василия Васильевича он заставил насторожиться. Вдруг именно здесь, в нескольких шагах от границы, его настигнет возмездие? Василий Васильевич нервничал, много пил и ничего не ел. Он боязливо оглядывался по сторонам, без всякой причины хватался за карман, где был спрятан пистолет, и успокаивался, лишь нащупав его.
«Буйвола» Захмат-али оставил равнодушным. Он догадывался, что по их следу идут, и сбить преследователей трудно. Но ведь ничто не связывало его с родиной, никого он здесь не оставлял. Единственный человек, к которому он испытывал некоторую привязанность,– Том – был с ним. Так что же ему еще надо? Василий Васильевич обещал хорошую жизнь за границей. Посмотрим, решил «Буйвол». А если будет плохо, он найдет способ снова перейти границу. Многое повидал на своем веку «Буйвол». Его ничем не испугаешь, ничем не удивишь. Одно он знал точно: исчезнуть на время необходимо, и чем скорей, тем лучше.
«Зуб» был уверен, что они приехали в Захмат-али поживиться, и был удивлен, когда «Буйвол» вдруг поймал его за руку: брось!
Василий Васильевич недобро засмеялся и вставил, почти касаясь губами красного уха перетрусившего компаньона:
– Мы отдыхать приехали, понимаешь? От-ды-хать!.. Или забыл?
«Зуб» с сомнением посмотрел на охотничьи ружья, которые добровольно взвалил на себя «Буйвол». И зачем вдруг понадобилось учить его и Тома обращению с этими ружьями? Всю дорогу от Ташкента они только тем и занимались, что разбирали да собирали ружья, щелкали курками,– в купе были одни. На кого они будут охотиться? «Зуб» только в зверинце видел диких животных. Охота не прельщала его, и он приуныл. «Буйвол» влил в него полстакана водки для бодрости. Это подействовало. «Зуб» смирился с вынужденным бездельем и даже запел:
Выпьем, братцы, пока тут,
На том свете не дадут!..
Том от водки отказался.
Если бы Василий Васильевич и «Буйвол», занятые своими невеселыми мыслями, получше пригляделись к нему, они бы поняли, что с подростком творится неладное. Давно он уже не пополнял их казну, и вряд ли это можно было объяснить только невезением. Скрытный по натуре, он еще больше ушел в себя. Он не рассказывал, где бывал и чем занимался. Лишь глаза выдавали возбуждение, а когда засыпал, на лице появлялась улыбка. Василий Васильевич однажды высказал предположение, что Том накурился анаши. «Буйвол» был добродушно настроен и ответил: пусть курит.
Они не знали о новых друзьях Тома, о колхозном бухгалтере, которому Том недавно написал первое в своей жизни письмо. В этом письме было всего несколько слов:
«Здравствуйте, товарищ Шарапов!
Пишет к вам известный вам Том. Живу ничего, но хочу, чтобы вы меня не забывали.Вот и все».
Письмо было нескладное, и Том чувствовал это. Однако он старательно вывел адрес и, не раздумывая, бросил конверт в почтовый ящик. Он не знал, когда снова увидит своих друзей из того таджикского колхоза, где его приняли, как родного, но верил, что обязательно увидит.
Все чаще он думал о том, как «отколоться» от ненавистной компании. Даже мелькала мысль заявить обо всех в милицию. Но тогда не поздоровится и ему Впрочем, пусть – он отбудет срок в исправительно-трудовой колонии и начнет новую жизнь.
Затем Том решил, что это не по-товарищески. Хотя его товарищи очень плохие люди, все-таки они приняли его в свою компанию и не обижают. Он пришел к убеждению, что они сами никуда не денутся – попадутся, а ему надо уходить.
С этой мыслью он приехал в Захмат-али. Отсюда, пожалуй, около тысячи километров до ленинабадского колхоза, и значит, если он «смоется», ни «Буйвол», ни кто другой его не найдет. А уж колхозному бухгалтеру он все как-нибудь объяснит.
Том ходил по аккуратным, чистеньким улицам городка и невольно сравнивал его с колхозом-миллионером. Захмат-али, конечно, был больше, но ленинабадский колхоз врезался в память, и Том считал, что это самое лучшее место на земле.
Рядом с ним понуро шагали: «Буйвол» – в рубахе, перехлестнутой ружьями; Василий Васильевич – в легком чесучовом костюме и широкополой соломенной шляпе в дырочках, с усталым, обрюзгшим лицом пенсионера-интеллигента; «Зуб» – в таком же, как у Василия Васильевича, костюме,—вялый, потный, еле передвигающий ноги.
Том решил узнать, куда направится честнйая компания из Захмат-али, и, воспользовавшись дорожной сумятицей, незаметно исчезнуть.
