Текст книги "Пароль остается прежним"

Автор книги: Минель Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

УСЛУГА

Горский с неприязнью думал о людях, которые его окружают. Ни одного надежного человека. Словно здесь никогда не было басмачества, словно баи и муллы выдуманы писателем-фантастом. Иначе куда делись и они, и побеги, которые они несомненно пустили?.. А задание у него сложное: быть резидентом в пограничном районе. Никому до сих пор это не удавалось... Но и один в поле не воин. Как быть? Пока виды оставались только на водителя автопогрузчика.

Во время очередной стоянки в Реги-равоне Горский заметил, что Ефремов озабочен. Он подошел к нему и положил руку на раскаленный капот машины.

Маленький, хилый Ефремов, казалось, утонул в мягком водительском кресле.

– Как дела, сосед? – спросил Горский.

Ефремов почувствовал в его голосе расположение и попробовал улыбнуться:

– Ничего, благодарю.

– А что за печаль грызет душу?

Ефремов ответил не сразу:

– В тот вечер, когда мы с вами... ну, шашлык ели... Несчастье со мной приключилось.

– Что такое? – спросил Горский.

– Я тогда перебрал малость...

– А, понимаю,– догадался Горский,– сболтнул лишнее.

Ефремов испуганно взглянул на него.

Горский, подавшись вперед, сказал покровительственно:

– Пустяки, все останется между нами.

Ефремов сжал в кулак остренький подбородок и забормотал, раздвигая и сдвигая рукой челюсти:

– Ничего я не говорил...

Горский усмехнулся:

– Чудак ты, дружище. Ну, неужели думаешь, я побегу в милицию и буду рассказывать, как тебя заподозрили пограничники?

Ефремов нервно задергал шеей.

– Или что в Дахау ты пал духом?..

Здесь Горский остановился и махнул рукой, мол, зачем продолжать.

Ефремов произнес дрожащим голосом:

– Что я такое говорил про Дахау?

– Потом, потом,– заметил Горский.

– Нет, все-таки, что я говорил? – затаив дыхание, переспросил Ефремов.

Горский опять усмехнулся:

– Мы же друзья, Степан. Так чего ты боишься?

Водитель автопогрузчика взглянул в уверенные глаза капитана «Медузы» и сказал доверительно:

– Я разве о том?.. Что я – не знаю, какой вы человек? Вот только несчастье со мной приключилось.

– Какое несчастье?

– Деньги я потерял в тот вечер. Все до копейки... Нёс, понимаете, домой получку... И как они выпали из кармана, ума не приложу!

– Постой, постой,– притворился взволнованным Горский.– Где же ты их мог потерять, если я тебя до самых дверей проводил?.. Ах, да! – вспомнил он.– Я уже дома был, смотрю, а ты в сад вышел. Зачем?

– Н-не помню,– забормотал Ефремов.

– Ну, как же,– настаивал Горский.– Я еще тебя окликнул, а ты запел: «Сам пью, сам гуляю»...

Ефремов вздохнул:

– Хоть убейте – не помню.

– Так, может быть, в саду ты и потерял деньги?

Ефремов пожал плечами.

– Разве теперь их найдешь?

– Ну, а потом что?—участливо спросил Горский.

– Что? – чистосердечно признался Ефремов.– Разве жене скажешь? У нас семейка-то вон какая, сами знаете... Ну, объяснил я ей утречком, что деньги задержали. А сам думаю: перехвачу у добрых людей... Заработки-то у нас, сами знаете, не постоянные.

– Сколько было денег? – спросил Горский.

Ефремов назвал сумму и виновато опустил глаза.

– Ну, это не проблема,– успокоил Горский.– Ты вот что, погоди, а я обернусь мигом. Есть у меня на «Медузе» деньги.

Ефремов видел, как Горский спустился по песчаному откосу к пирсу, легко поднялся по трапу на буксир и исчез в своей каюте. Потом он так же быстро сбежал на берег и вручил Ефремову нужную сумму.

– Просто не знаю, как вас и благодарить! – обрадовался Ефремов.

– Ничего,– сказал Горский.– Да, и, пожалуйста, не беспокойся: деньги мне скоро не понадобятся.

– Спасибо,– совсем расчувствовался Ефремов.– Выручили.

– Ну, ну,– притворился недовольным Горский.– Мы должны помогать друг другу... Разве ты не окажешь мне услугу, если понадобится?

– Что за вопрос? – охотно согласился Ефремов. У него заметно поднялось настроение.

– Правильно,– поддержал Горский.– А насчет того, что ты там спьяну наговорил – забудь и не тревожься: все останется между нами.– И небрежно дотронувшись до блестящего козырька капитанской фуражки, зашагал в сторону заставы, где его ожидала Елена.

Ефремов долго глядел ему вслед, комкая в руках деньги. Что он говорил Горскому?

Капитан «Медузы» был неприятно удивлен, когда часовой по заставе предложил ему подождать, а сам вызвал дежурного.

В пограничнике с красной повязкой на рукаве Горский узнал младшего сержанта Бегалина. Обрадовался:

– Здравствуй, земляк!

Но Бегалин спросил официально:

– Вы к старшему лейтенанту?

– Конечно,– согласился Горский, смело входя в ворота.

– Я провожу,– заметил Бегалин.

Вдвоем они прошли через весь двор к офицерскому домику.

«Странно,– подумал Горский.– В чем дело?.. А вдруг арестован Василий Васильевич?! – он даже остановился от такой мысли.– Нужно быть на-чеку!»

Пулатов встретил Горского на крыльце.

– Входи, входи,– сказал он приветливо.

Горский взбежал на крыльцо и стиснул свояку руку.

– Что за порядки? – он кивнул на Бегалина.– Привел, словно под конвоем. Этак к тебе и идти не захочешь.

Пулатов развел руками:

– Граница, ака-джон, ничего не поделаешь.

Елена выпорхнула из комнаты и повисла на шее мужа.

– Я тоже перепугалась: подхожу к воротам, а часовой – штык в грудь: ни с места!

Пулатов, пропуская вперед Елену и Горского, сказал:

– Это майор Серебренников устроил нагоняй Ярцеву: почему, дескать, посторонние люди свободно разгуливают по заставе?

– Он меня имел в виду? – спросил Горский.

– Тебя,– сознался Пулатов.– Он ведь не знал, что ты и есть мой свояк... А Ярцев стал завинчивать гайки, вот часовые и усердствуют.

Елена хлопотала по хозяйству. В последнее время она перебралась к Пулатовым, чтобы быть ближе к сестре.

За обедом Пулатов спросил между прочим:

– Ну, как, не скучаешь по морю?

Горский решил, что пока беспокоиться нечего и держал себя свободно.

– Море!... Конечно, кто хоть раз в нем побывал, разве забудет? Но в общем и «Медуза», так сказать, на плаву... А всё пустяки!– заметил он вдруг.– Зато жена рядом.

– И это резон! – согласился Пулатов.

Горский стоял на капитанском мостике «Медузы», щурясь от яркого солнца. Грузовики с двухъярусными кузовами, словно пожарные машины, слепили красными бортами. Грузчики в рваных халатах с натугой ворочали тяжелые ящики.

Черные от грязи и солнца портовые рабочие вызывали у Горского брезгливость, которую он с трудом подавлял.

Из-за облака медленно оседавшей пыли поднимался глинобитный Фирюзевар. Едва различимые вдали, черным пятном вставали горы. Между ними и рекой дымились пески.

Рядом с «Медузой», невосприимчивый к волнению реки, стоял дебаркадер.

Горский решил, что загрузку продолжат без него, и поднялся на дебаркадер. Кроме вахтенного и повара, здесь никого не было.

Вахтенный, бойкий парнишка лет девятнадцати, бегал по палубе в одних трусах. Он обрадовался Горскому и предложил принять душ, какой на «Медузе» даже не снился.

Горский улыбнулся: ну что же – душ, так душ!

Вахтенный проводил его на корму и распахнул дверь небольшой дощатой будки без крыши. Над будкой возвышался железный бак, откуда в реку спускался шланг.

– Вот как живем,– сказал вахтенный,– со всеми удобствами! – и стал накачивать в бак воду.

Горский скрылся за дверью, заперся на крючок.

– Это я вашего кока боюсь! – сознался он.

– Черт в юбке! – охотно поддакнул вахтенный.

Горский засмеялся.

– А-а, хорошо! – услышал вахтенный его довольное пофыркивание.

Но Горский не стоял под душем. Вода стекала на палубу, а он прижался к будке и открыл портсигар, куда был вмонтирован передатчик.

Быстро настроившись на определенную волну, Горский передал в эфир несколько условных сигналов и перешел на прием.

Ничего этого не подозревал вахтенный. Когда Горский, посвежевший, с мокрой головой, вышел из душевой, он спросил ревниво:

Ну как?.

– Где уж «Медузе» до вас! – согласился Горский.

– А я что говорил? – обрадовался вахтенный.

Горский не спеша вернулся на «Медузу», достал из кармана кителя портсигар и запер в сейф.

«Все хорошо!» – с облегчением подумал он, расстегивая китель.

Между тем на советском берегу засекли неизвестный передатчик. Пеленгаторы точно указали направление: Фирюзевар.

Начальник заставы майор Ярцев получил приказание полковника Заозерного: усилить наблюдение за чужим берегом.

ВНИМАНИЕ, ВОЗДУХ

«Медуза» боролась с течением и, стараясь не отставать от новых, дизельных буксиров, появившихся на реке, усердно взбивала волну колесами.

Погода стояла переменчивая, непривычная для Средней Азии. По небу зловещими тенями ползли облака – неуклюжие, плоские, они сворачивались в кольца. Вначале казалось, что небо покрыто сажей. Этой сажи становилось все больше. Но вот она набухала, приобретала объемность и вдруг прорывалась страшными ливнями.

Река бесновалась, выходила из берегов.

Рассвет задержался, хотя его время уже наступило. Склянки пробили двенадцать раз – шесть часов.

Горский стоял на мостике, откинув капюшон плаща. К чему-то прислушивался.

Бледное, исполосованное дождем утро осторожно приподняло ночную завесу.

Горский хмуро сошел с мостика, предоставив возможность штурману дальше вести судно. Он спустился к себе в каюту, некоторое время постоял у иллюминатора. Затем отошел к дверям и скинул реглан. Там, где он только что стоял, натекла лужа.

Горский переоделся. Сел на койку и потер руками виски. Он был явно чем-то взволнован.

Иван Бородуля возглавлял пограничный наряд на стыке с соседней заставой. Он заступил на службу в четыре часа утра.

Плащ, намокший сразу, едва вышли на границу, с каждой минутой становился тяжелей

Кони ступали осторожно.

На стыке Бородуля завел их под укрытие, а сам с напарником выбрал место для наблюдения и залег в камышах, подальше от реки, чтобы лучше слышать.

Прежний Бородуля, конечно бы, возмутился: зачем высылать наряды в такую погоду? Но сегодняшний Бородуля знал, что высылать обязательно нужно, и старался не пропустить ни малейшего шороха.

Перед рассветом Бородуля услышал гудки и тревожный бой колокола. Вверх по течению шел буксирный пароход. Бородуля увидел его, уже стоя на вышке, где встречал утро.

К Реги-равону черепахой ползла «Медуза».

Бородуля прижался грудью к скользкому барьеру и с сочувствием следил за тем, как буксир боролся с волной.

Дождь стал тише.

Бородуля подождал, когда «Медуза» поравняется с вышкой, и потянулся к телефонной трубке, чтобы сообщить на заставу о приближении парохода. Но трубка замерла у него в руке.

– Ты что-нибудь слышишь? – спросил он напарника, смешного и неуклюжего парня в намокшем плаще, того самого Свиридова, которого когда-то называл «лагманом».

Молодой солдат виновато улыбнулся и ответил, что кроме реки и дождя ничего не слышит.

Бородуля бросил телефонную трубку и, схватив Свиридова за руку, потащил за будку.

– Ну? – нетерпеливо спросил Бородуля, склоняясь над приделанной к барьеру стрелкой курсоуказателя самолетов.

– Вот в этом направлении – слушай!

Свиридов хотел возразить, что видеть еще можно в каком-то направлении, но слышать... Однако возразить он не успел и ответил растерянно:

– Товарищ ефрейтор, шмели!

– Шмели, шмели! – передразнил Бородуля и снова бросился к телефону.

– Товарищ дежурный,– доложил он,– Слышу самолет. Нарушил границу курсом на северо-восток в шесть часов двадцать четыре минуты.

– Ясно! – ответил дежурный по заставе старшина Пологалов и немедленно связался с отрядом: – Внимание, воздух!

 Несколькими минутами раньше локаторы нащупали самолет. Он шел на большой высоте, приближаясь к границе. Бородуля сообщил точное время, когда неизвестный самолет вторгся в пределы воздушного пространства СССР.

Самолет покружил над советской территорией, особенно не удаляясь от границы, и через тринадцать минут вернулся за кордон...

Горский пил чай с лимоном. Чай был горячий, и капитан «Медузы» помешивал его ложечкой.

Напротив сидел старший лейтенант Пулатов. Перед ним тоже стоял стакан с чаем, но Пулатов, вероятно, ожидал, когда он остынет.

Людмилу отправили в родильный дом, и без нее в квартире казалось пусто.

Горский смотрел в окно. Тучи рассеивались. Ветер рвал их, и обессиленные, посеребренные солнцем, они очищали небо.

От Горского не скрылось, что пограничники сегодня сосредоточенней обычного.

Из прошлого радиосеанса с шефом Горскому было известно, что на рассвете границу нарушит самолет. Он пересечет ее на очень большой высоте. Горскому нужно узнать, есть ли в этом районе локаторы и засекут ли они самолет.

«Конечно,– догадывался Горский,– если не засекут, американским разведчикам можно будет летать здесь сколько угодно».

Пулатов уставился в свой стакан с чаем и не обращал на Горского внимания. Капитан «Медузы» понимал, что мысленно его свояк сейчас в районном центре, там, где Людмила, Однако, если на границе засекли самолет, Пулатов должен знать.

– У тебя неприятности по работе? – будто невзначай спросил Горский.

Пулатов ответил рассеянно:

– Откуда ты это взял?

– Выглядишь неважно.

– А-а...

– Или боишься за Людмилу?

– Боюсь,– сознался Пулатов.

– Зря,– успокоил Горский.– Все будет хорошо, вот увидишь.

Пулатов вспомнил про чай и стал пить.

– Да,– вдруг заметил Горский.– Когда мы подходили к Реги-равону, я стоял на мостике и, показалось, слышу самолет.

Он хитрил.

Пулатов испытующе посмотрел на него:

– Откуда самолет?

– Я не знаю. Говорю тебе – показалось.

– Ну, значит, показалось,—согласился Пулатов.

– А, может быть, проверить? – настаивал Горский.

– Да тебе-то что? – Пулатов насторожился.

– Ничего,– равнодушно произнес Горский и допил чай.

Пулатов проводил его до ворот, попрощался.

В канцелярии он сказал Ярцеву:

– Капитан «Медузы» тоже слышал самолет.

– Возможно, – согласился Ярцев. – Вы хоть поблагодарили его за сообщение?

– Нет,– ответил Пулатов.

Ярцев хотел еще что-то спросить, но перебил телефонный звонок. Начальник заставы внимательно выслушал сообщение:

– Да у тебя сын!

Пулатов непослушными руками потянулся к галстуку, словно хотел ослабить узел.

– У меня сын? – переспросил он неуверенно.

– Сын! – подтвердил Ярцев.

– А Людмила?

– Чувствует себя хорошо.

– У меня сын?! – сказал Пулатов, стараясь убедить себя в том, что вот сейчас, в эту минуту, он стал отцом. Это оказалось трудно.

Начальник заставы прикрикнул:

– Ну, что ты словно к полу прилип?.. Садись на первую попутную машину и газуй прямо в родильный дом!

Пулатов был настолько растерян, что воспринял это как приказ.

– Есть, товарищ майор! – по-уставному ответил он, выбегая из канцелярии.

«Медуза» обогнула дебаркадер и застопорила машину. Прислонившись к пирсу, буксир охотно принял на борт грузчиков, и они сразу растеклись по его отсекам.

Горский поручил штурману следить за выгрузкой, а сам спустился на берег. Он не спеша подошел к сложенным в штабеля ящикам, которые скоро должны были исчезнуть в трюмах его транспорта, и, будто проверяя их, остановился между вторым и третьим рядами.

Никто не видел, как он вынул из кармана портсигар-передатчик и настроился на нужную волну. Узнав, что его слышат, он передал кодом: по утверждению пограничников самолета не было.

Шеф поблагодарил за службу.

«Значит был самолет!» – решил Горский, возвращаясь на «Медузу».

Опять радиопеленгаторы засекли неизвестную станцию, работавшую в течение трех минут в Фирюзеваре.

Полковник Заозерный сказал начальнику штаба:

– А вам не кажется подозрительным, что передатчик работает во время стоянки «Медузы» в заграничном порту?

– И я хотел вам сказать об этом,– сознался начальник штаба,

– Странно, – заметил полковник, невольно думая о том, что при старом капитане таких фокусов не было.

Однако еще через несколько часов ему пришлось изменить свое мнение, «Медуза» шла вниз по реке, а неизвестный передатчик в Фирюзеваре приступил к очередному сеансу.

Полковник не знал, что передатчик, спрятанный Горским в Фирюзеваре, сработал автоматически.

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Постепенно жара взяла свое. Земля накалилась. Листья покрылись пылью, поникли. Снова деревья почти не давали тени.

Майор Серебренников собирался на границу и распорядился, чтобы Микаелян подал машину.

В это время позвонили из райкома. На семь часов вечера созывалось внеочередное бюро по подведению итогов взаимопроверки социалистических обязательств. Как члену бюро районного комитета партии, Серебренникову необходимо было присутствовать на заседании, и он решил выехать на границу утром.

Секретарь райкома партии доложил членам бюро, что положение создалось тревожное: из-за дождей хлопок пришлось пересевать. Не хватает площадей и для посевов люцерны.

При этом известии все повернулись в сторону майора Серебренникова. Он понял, чего хотят члены бюро райкома. На левом фланге шестнадцатой заставы есть орошаемый участок.

– Договоримся, – сказал Серебренников, уверенный, что начальник отряда возражать не будет.

– Вот и отлично! – улыбнулся секретарь райкома.

Заозерный не возражал. Поэтому Серебренников несколько изменил маршрут, чтобы иметь возможность заехать к Ярцеву, передать разрешение начальника отряда па посев колхозной люцерны возле государственной границы.

– Выезжайте по холодку,– посоветовал Заозерный, и Серебренников приказал Микаеляну подать машину к пяти часам утра.

Майор сидел в штабе до тех пор, пока Нина Терентьевна не напомнила, что давно пора ужинать.

Дежурный по отряду удивился:

– А я думал, вы дома.

– Случилось что-нибудь? – спросил Серебренников.

– Да нет,– ответил дежурный.– Просто была почта и вам письмо.

Серебренников сразу узнал: письмо  из Свердловска, от сына. Он нетерпеливо вскрыл конверт и развернул сложенный вчетверо лист.

Дежурный видел, как просиял майор: должно быть, получил добрые вести.

Серебренников шумно ввалился домой, продолжая сиять. Нина Терентьевна с любопытством смотрела на него.

– Что случилось? – спросила она, поддаваясь его возбуждению.– Нас переводят? Куда?

Он покачал головой.

– Так в чем же дело?

– Вот! – сказал он торжественно, протягивая ей письмо.

Она быстро пробежала глазами торопливо написанные строки. Старший сын Серебренникова сообщал, что в свой первый трудовой отпуск хочет приехать к отцу. В прошлом году Юрий бросил школу и стал учеником токаря. Нина Терентьевна знала, как расстроился Серебренников: надо было кончать десятилетку, тем более, что учиться оставалось последний год. Он давно хотел взять сына к себе, но мать не разрешала. Теперь мальчик приедет. Это хорошо. Поговорят по душам. Письма, конечно, не то.

Нина Терентьевна улыбнулась. Серебренников напряженно следил за ней и облегченно вздохнул, поверив: она тоже рада.

– Но как же так он вдруг решил?

– Значит стал взрослым,– сказала она, складывая письмо.

– Три, нет четыре... Какое там – пять лет мы не виделись! – волновался Серебренников.– Да и то, помнишь, тогда, проездом, были с ним вместе совсем мало...

Она перебила:

– Завтра же переведем деньги. Пусть обязательно приедет!

Он подхватил:

– И Витюшка обрадуется!

Она кивнула, невольно прислушиваясь к тому, что делается в соседней комнате. Но в соседней комнате было тихо.

Тогда она приоткрыла дверь. Никого/ Окно настежь открыто.

– Полюбуйтесь! – Она развела руками.– Убежал. А ведь я говорила: поздно уже.

Серебренников засмеялся:

– Да что ему с тобой делать?.. Вот Юрик приедет, тогда Витюшку не выгонишь из дома.

– Или наоборот,– усомнилась она.

– Пусть наоборот! – согласился Серебренников и услышал, как скрипнуло окно. Он притаился в темной комнате.

– Сдавайся, Соколиный Глаз! Я – Оцеола, вождь семинолов!

Нина Терентьевна слышала возню. Виктор сопел, вырывался.

– Это не честно! – взмолился он наконец.

– Почему не честно? – спросил Серебренников, крепче прижимая сына к себе.– А в окна лазить честно?

– Я тебе что-то скажу, – схитрил Виктор.

– Нет, это я тебе что-то скажу! – ответил майор, отпуская сына.—Знаешь, Юрик приедет.

О Юрие вспоминали часто, и Виктор с гиканьем бросился на веранду:

– Вот здорово, Юрка приедет!

Серебренников пошел за ним:

– Слышишь, мать, Юрка приедет!

Она видела, как он счастлив.

В четыре часа тридцать минут Микаелян остановил газик у квартиры Серебренникова. Майор уже поджидал его.

– А я будить собрался,– сказал шофер, распахивая дверцу.

Газик мчался по холодку легко и бесшумно. Серебренников глубоко вдыхал свежий предутренний воздух.

Машина, петляя, повторяла извилины дороги. Мирное звездное небо поворачивалось к Серебренникову то одной стороной, то другой. Он принял его игру и старался за короткое время, пока машина не свернула, отыскать знакомые звезды, вот-вот готовые раствориться в наступающем дне.

На заставу приехали, когда уже рассвело.

Майор Ярцев извинился, что не встретил Серебренникова: показал на телеграмму.

– Что-нибудь срочное?—спросил Серебренников.

Ярцев молча протянул ему бланк. Прочитанное заставило Серебренникова нахмуриться.

«Вот тебе и мирное небо,– подумал он – Что же это такое?».

Оказывается, радиолокаторы вновь засекли неизвестный самолет. Он нарушил границу на участке соседней заставы, пролетел вглубь советской территории, примерно, на сто тридцать километров и лег на обратный курс. В пять часов ноль девять минут самолет вернулся за кордон.

Начальник войск округа немедленно доложил о происшествии в Москву.

За короткое время второе нарушение неизвестным самолетом воздушного пространства Советского Союза!

В тот же день капитан «Медузы» получил разнос от шефа, которого никогда не видел. Будто Горский виноват в том, что воздушного разведчика засекли и не удалось нащупать место, где он может пролететь незамеченным.

Сеанс длился больше обычного. Шеф сообщил, что намечается переброска агента с загранпаспортом. Этого агента Горский может спокойно доставить в Реги-равон, но постараться быстро вывезти его из пограничной полосы.

«Вас понял!» – отстукал Горский и предупредил, что в Ташкенте созывается совещание речников, на котором он должен быть. Вернется через неделю.

«Отлично,– ответил шеф.– Ровно через неделю агент будет в Фирюзеваре. А раз уж вы собрались в Ташкент, попутно другое задание: уничтожить Василия Васильевича».

Горский сразу понял, чем вызвано такое решение: ведь это Василий Васильевич раздобыл загранпаспорт. Несомненно в него уже вписана другая фамилия, но тем не менее лишнего свидетеля лучше убрать.

«Как я узнаю человека с загранпаспортом?» – спросил Горский.

«Пароль остается прежним,—ответил шеф.– Во всех случаях прежним».

Горский не стал уточнять: погрузка заканчивалась и пора было возвращаться в Реги-равон.

 Майор Серебренников передал Ярцеву приказание полковника Заозерного разрешить колхозникам сев люцерны возле границы и вместе с начальником заставы спустился на катере по реке осмотреть участок. Они захватили с собой председателя подшефного колхоза. Тот всю дорогу на разные лады благодарил пограничников.

Серебренников засмеялся:

– Смотри, оскомину набьешь!

 Черноусый раис прищурился:

– На востоке говорят: что может быть слаще халвы?

Легкий пограничный катер стремительно рассекал буруны. Ветер подхватывал брызги, и они искрились на солнце, как светлячки.

За длинным, сигарообразным островом тесно сомкнувшиеся камышовые заросли поредели, и катер причалил к берегу.

Участок оказался хорошим, и раис попросил разрешение завтра же с утра приступить к работе.

– Пожалуйста,– согласился Ярцев.

Когда возвращались на заставу, старшина Шарапов сказал Серебренникову:

– Мы, товарищ майор, задумали провести на заставе диспут: «Что значит жить по-коммунистически?»

– Очень хорошо! – похвалил Серебренников.

– Вот хочу посоветоваться.

– Давай.

Начальник заставы и председатель колхоза сошли на берег, а Шарапов с Серебренниковым уединились в рубке.

– Диспут – это хорошо,– повторил майор, усаживая Шарапова рядом с собой.– Но как вы мыслите его провести?

– Напишем объявление,– сказал Вахид, комкая в руках тетрадь с обернутыми в газету корочками.– Такого-то числа состоится диспут, и пусть каждый готовится.

– А вопросы наметили?

– Как же! – Шарапов развернул тетрадь, где мелким, но разборчивым почерком было написано:

«Как ты думаешь:

– Почему труд является необходимой потребностью человека?

– Что значит жить и служить по-коммунистически?

– Кто ты: борец за коммунизм или обыватель?

– Каким будет завтрашний день нашего общества?

– Есть ли у тебя пережитки прошлого?

– Есть ли среди нас равнодушные люди?».

И ниже:

«Свое мнение по этим вопросам ты можешь высказать на открытом диспуте в ленинской комнате».

Слово «можешь» было зачеркнуто и заменено словом «должен».

– Лучше оставить «можешь»,– посоветовал Серебренников.– А то получается, что вы проводите диспут в принудительном порядке.

– Правильно,– согласился Шарапов и тут же переправил «должен» на «можешь».

– Молодцы! – глаза у Серебренникова потеплели.– Ну, а каковы правила диспута?

Шарапов удивился:

– Правила?... Ну, приходи и говори...

– Что хочешь?

– Конечно.

– Тогда давай запишем: правила диспута. Первое...

Вахид извлек из тумбочки пузырек с чернилами и уставился на майора.

– Пиши, пиши,—сказал Серебренников,– Значит, первое: в споре все равны. Каждый говорит, что думает и от души... Хорошо?

– Очень хорошо! – согласился Шарапов,– Я так думаю, товарищ майор, каждый должен быть активным участником разговора.

Серебренников подхватил:

– Вот и пиши: второе – на диспуте нет наблюдающих, каждый – активный участник разговора.

– ...участник разговора,– дописал Шарапов.– Что еще?

– Подумаем.

– Никто не поучает других свысока,– сказал Вахид.

– Ну, пиши, если в этом есть необходимость,– согласился Серебренников.

Когда правила диспута были выработаны, Серебренников попросил Шарапова прочесть все объявление с начала. Вахид прочел и остался доволен.

– Честное слово, хорошо!

– У меня одно замечание,– сказал Серебренников.– Почему вы решили проводить диспут в ленинской комнате?

– А где же еще?

– Я думаю, лучше провести его в клубе и привлечь молодежь поселка.

Шарапову понравилась эта мысль.

– Здорово может получиться!

– Конечно, здорово.– Серебренников надел фуражку.– Кто секретарь комсомольской организации в поселке?

– Истат... Мирзобаева,– сказал Вахид, запинаясь.

– Вот ты к ней и сходи, посоветуйся,– сказал Серебренников, делая вид, что не заметил его смущения.