Текст книги "Пароль остается прежним"
Автор книги: Минель Левин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
В РЕСТОРАНЕ „БАХОР"
Весь день лейтенант Пулатов и его молодая жена бродили по ташкентским магазинам. Около восьми часов вечера, вконец измученные, они вышли из универмага на улице Карла Маркса и, затерявшись в людском потоке, свернули к скверу.
Три дня, которые полковник Заозерный дал молодоженам на обзаведение хозяйством, подходили к концу. Контейнер был уже загружен, и от всех сбережений лейтенанта Пулатова осталось лишь столько, чтобы скоротать сегодняшний вечер и добраться до дому.
Ташкентские куранты пробили восемь. Лейтенант почувствовал страшный голод и предложил Людмиле поужинать.
Они зашли в ресторан «Бахор». Зал оказался переполненным. Но лейтенант заметил за четырехугольной колонной возле окна столик, за которым сидел всего лишь один человек и повел Людмилу к этому столику.
– Разрешите?
Человек поднял голову. Пулатов с радостью узнал в нем своего приятеля, старшего лейтенанта Ибрагимова. Он был в белой крепдешиновой сорочке с засученными рукавами и , видно, кого-то ожидал, потому что не слишком обрадовался Пулатову.
Лейтенант не обратил на это внимания и представил Людмилу:
– Познакомься, моя жена.– Он бесцеремонно отодвинул стул, приглашая Людмилу сесть, и сам сел.– А это – старший лейтенант Ибрагимов.
Ибрагимов ответил рассеянно.
«Наверное, ждет девушку»,– решил Пулатов. Он был настроен добродушно и сказал:
– А дела твои совсем плохи, дружище, если ты уже не в состоянии заказать что-нибудь более существенное.– Он показал на чайник и смахнул со стола спички, которыми, видимо, забавлялся старший лейтенант.
Людмила с беспокойством смотрела на мужчин: ей казалось, что назревает ссора.
– Пойдем лучше,– сказала она мужу.– Я не хочу есть.
– Вот еще! – возразил Пулатов. —А я прямо умираю с голоду.
Ибрагимов вдруг достал карандаш. Что-то написал на бумажной салфетке. Лейтенант прочел его записку и смутился.
«Черт знает что,– выругал он себя.– Женился и растерял всю бдительность!»
– Ты права, Люсенька-хон,– сказал он вслух.– Нам лучше пойти.
Они встали и направились к выходу. Ибрагимов, оставшись один, облегченно вздохнул.
Часы пробили девять, но никто к нему больше не подошел. Ибрагимов подождал еще несколько минут, а потом спрятал спички и рассчитался с официанткой.
Он не заметил, как в тот момент, когда Пулатов подошел к его столу и особенно, когда он представил Ибрагимова Людмиле, вытянулись лица сидящих за соседним столиком. Узкий в плечах, с виду болезненный парень, сверкнул золотыми коронками и что-то шепнул коренастому подростку. Тот кивнул и вышел из ресторана.
Он пересек улицу. Будто невзначай остановился возле небольшой застекленной будки. Сделал вид, что читает вывеску:
ПРИЕМНЫЙ ПУНКТ № 14 ПО РЕМОНТУ ОБУВИ
Но он этой вывески не читал, а опять-таки, словно ненароком, перебросился парой фраз с человеком, которому старательно начищали желтые ботинки, и исчез в дверях продовольственного магазина метрах в двадцати от будки сапожника.
Человек с начищенными ботинками расплатился и развязной походкой двинулся по улице Куйбышева к скверу. Возле одноэтажного розового домика, где размещался продовольственный магазин, он замешкался и невольно обратил внимание на бросающийся в глаза номер: тринадцать. Улица Куйбышева, дом номер тринадцать!
Он поморщился и нехотя завернул в магазин.
Подросток стоял у окна. Когда человек с начищенными ботинками подошел к нему и, разминая папиросу, попросил прикурить, подросток, чиркая спичкой, бросил отрывисто:
– Шухер, «Буйвол». Это – старший лейтенант. А потом знаешь, кто к нему подходил?
– Ну?
– Тот лейтенант, которого мы чуть не обработали в Старо-Нежнинске.
– Сматывайтесь, детки,—прохрипел «Буйвол».– Встретимся, как договорились.
Он подошел к прилавку и без очереди взял коробок спичек.
Между тем Том уже снова переходил улицу Куйбышева, только в обратном направлении.
«Буйвол» вышел из магазина и свернул на Хорезмскую. Не задерживаясь, он пересек улицу Карла Маркса, дошел до Пушкинской. Здесь ему преградил дорогу хлынувший через перекресток поток автомашин,
«Буйвол» не стал ждать, когда сменятся огни светофора, и свернул влево.
Улица Пушкина тоже упиралась в сквер.
«Буйвол» дошел до конца и опять свернул влево. Возле сорок седьмого почтового отделения, на углу Карла Маркса, попалось свободное такси. «Буйвол» остановил его и тяжело опустился на заднее сидение.
– Прямо! – сказал он шоферу, незаметно поглядывая назад. Нет, никто за ним не следил. Он зло усмехнулся и вытер ладонью взмокшую шею.
Когда видавшая виды «Победа», огибая сквер, поравнялась с улицей Пролетарской, «Буйвол» приказал ехать к вокзалу.
В это время вспыхнули фонари, и огненные дорожки заплясали на асфальте.
Сзади приближалась «Волга» стального цвета. Сердце у «Буйвола» похолодело.
«Победа» свернула на улицу Шевченко, и «Волга» тоже свернула.
«А, черт!—выругался про себя «Буйвол».– Неужели засекли?» – И поторопил шофера:
– Скорее, детка.
Он с неприязнью подумал о Василии Васильевиче, втянувшем его в эту авантюру, и нащупал рукой миниатюрную коробочку с портативной радиостанцией. Ее он должен был передать в «Бахоре» человеку, на столе которого рядом с чайником будут лежать сложенные крест накрест спички. А еще Василий Васильевич заставил «Буйвола» выучить стихи: «Запрет вина – закон, считающийся с тем, кем пьется и когда, и много ли, и с кем»... Хорошо хоть, что стихи были о вине, иначе «Буйвол» никогда бы их не запомнил.
Он взял с собой «Зуба» и Тома. Одному скучно обосновываться на новом месте.
С Василием Васильевичем «Буйвол» выработал план, как нужно действовать в Ташкенте. Вначале в ресторан войдут «Зуб» и Том. Сядут за один из соседних столиков с нужным человеком. Ни «Зуб», ни Том, конечно, не должны знать, кто этот человек. «Буйвол» должен сказать им, что это незнакомый «медвежатник», который письменно назначил ему, «Буйволу», встречу и хочет взять с собой на дело. Но что «Буйвол» подозревает подвох и потому решил сперва приглядеться к этому самому «медвежатнику».
«Зуб» и Том должны были сидеть в ресторане до тех пор, пока «медвежатник» не рассчитается, а потом выследить, куда он пойдет. Ни в коем случае не заговаривать с ним и не показывать вида, что он их интересует. А если все окажется в порядке, «Буйвол» потом найдет способ с ним повидаться.
«Осторожность – прежде всего!» – предупредил Василий Васильевич. Впрочем, он мог и не предупреждать: «Буйвол» сам прекрасно понимал это.
...«Волга» стального цвета продолжала следовать за такси. С досадой, все больше перераставшей в страх, «Буйвол» краешком глаза поглядывал на нее.
«Победа» нырнула под светофор и сразу цвета сменились. «Буйвол» затаил дыхание. Если «Волга» ринется на красный свет, значит сомнения быть не может: его выследили и нужно что-то срочно предпринимать.
Но неизвестный шофер спокойно затормозил.
Возле вокзала «Буйвол» остановил такси и пересел в троллейбус.
И все-таки он рожден под счастливой звездой. Подумать только: чуть было не клюнул на приманку!.. Но это значит, человек, с которым велел встретиться Василий Васильевич, провалился. Василию Васильевичу нужно немедленно дать знать об этом. Пусть тоже «меняет климат». «Буйволу» не хотелось, чтобы Василий Васильевич засыпался. Это не сулило ему ничего доброго.
Том вернулся в «Бахор» и подсел к «Зубу». В это время старший лейтенант Ибрагимов поднялся и направился к выходу.
Дружки тоже расплатились. «Зуб» пошел в туалет, а Том вышел на улицу и медленно зашагал к скверу. Возле исторического музея он остановился, пригладил волосы и лениво свернул к автобусной остановке.
Голубой «ЗИЛ» с ярким номерным знаком «22-36» отправлялся по пятому маршруту от сквера к поселку Шумилова.
Том вскочил в него на ходу и почувствовал, как пневматическая дверь стукнула по пятке.
Через несколько остановок он сошел возле Узбума.
«Зуб» сполоснул руки и тоже вышел на улицу.
Звездное небо с трудом просматривалось сквозь густые кроны деревьев.
«Зуб» втянул голову в плечи, точно ожидал удара, и засеменил по тротуару, на котором плясали тени.
Он торопился вдоль свежевыкрашенного, бесконечно длинного, забора, протянувшегося от «Бахора» до исторического музея. Казалось, кто-то сейчас выскочит из-за ограды и схватит его за руку. Возле многоэтажных домов идти было спокойней.
«Зуб» прибавил шаг, опасливо озираясь. Он также, почти на ходу, вскочил в автобус. Только автобус был не голубой, а красный, и шел он не по пятому маршруту, а по седьмому. Тем не менее, этот автобус тоже довез «Зуба» до Узбума.
Здесь «Зуб» встретился с Томом. А вскоре к ним присоединился «Буйвол».
В ту же ночь они покинули Ташкент.
ПОД ЧУЖОЙ ФАМИЛИЕЙ
Елена хотела оставить свою девичью фамилию, но Горский притворился обиженным. Тогда она засмеялась и сказала:
– Ладно, пусть будет ни по-моему, ни по-твоему, – ив брачном свидетельстве к своей фамилии прибавила фамилию мужа.
Этот знаменательный день в своей жизни они отпраздновали скромно. Гостей не звали. Правда, пришел Василий Васильевич и поздравил молодых, но он скоро ушел, сославшись на недомогание. Вид у него в самом деле был болезненный.
Когда вышли из ЗАГСа, Елена отправила сестре телеграмму. Около одиннадцати часов вечера пришел ответ:
«Сердечно поздравляем желаем большого счастья пьем ваше здоровье
Обнимаем
Пулатовы».
Горский заметил весело:
– А на границе тоже, оказывается, пьют.
– Так ведь и на границе живут люди,—глубокомысленно ответила Елена.
На следующий день Горский был особенно внимателен к ней, и вдруг загрустил.
– Что с тобой? – спросила она ласково.
Он ответил не сразу.
– Дней через пять я должен уехать... Как же нам быть? Взять тебя с собой? Но ведь я на полгода уйду в море. Что ты будешь делать одна в пустой квартире?
Он вопросительно посмотрел на нее:
– И на кого здесь оставить дом?
– Что же делать? – спросила она растерянно.
Он обнял ее и долго не отвечал. Елена ждала.
– Давай поедем вместе,– сказал наконец Горский.– Посмотришь север. Край наш интересный и очень красивый... Знаешь, у него какая-то особенная красота: суровая, холодная.
– А ты мне будешь писать, если уйдешь в море? – спросила она, прижимаясь к нему.
Он усмехнулся:
– Писать-то я буду, но вот читать тебе мои письма придется только через полгода – все сразу! – когда вернусь домой.
Елена испугалась:
– И полгода я о тебе ничего не буду знать?
– Почему же,– возразил он.– Раз в неделю обещаю посылать радиограммы.
Она задумалась:
– А там очень холодно?
– Очень,– ответил он.– Зимой вьюжно, холодно и темно... Ты такой зимы еще никогда не видела.
Елена представила себя одну в темном чужом городе. За окном метет вьюга, шумит ветер.
Зябко поежилась.
– А, может быть, я все-таки останусь здесь? – спросила она неуверенно.– Что скажет Людмила, если я брошу дом?
– Дом, конечно, бросать не стоит. Но я думал попросить Василия Васильевича присмотреть за ним,– гладя ее руку, отозвался Горский.
– Он уже старенький,– сказала Елена, вздыхая.– Трудно ему будет и за своим домом следить, и за нашим.
– Возможно, ты права,– согласился Горский.– Что же, тогда оставайся. А я, конечно, при первой же возможности прилечу сюда.
Она потянулась к нему, и он поцеловал ее в губы.
Ровно через неделю после замужества Елена проводила Горского.
Как всегда решение пришло неожиданно. Капитан Харламов продолжал наблюдать за дамским мастером. Только Василий Васильевич поздравил Елену и Горского после их возвращения из ЗАГСа. Капитану Харламову доставили копию брачного свидетельства. Елена оставила девичью фамилию, но прибавила к ней фамилию мужа.
Девичья фамилия... Фамилия мужа...
А у Марии Кузьминичны Спириной чья фамилия: своя или мужа?
В конце концов Харламову удалось узнать, что девичья фамилия Марии Кузьминичны – Трошина.
«И как это я сразу не догадался?»—упрекал он себя.
«М. Т.»—буквы на кольце убитой в январе 1946 года женщины, конечно, означают: Мария Трошина.
Теперь капитан Харламов не сомневался, что ее смерть – дело рук Василия Васильевича, хотя еще и не мог это доказать.
Поздно вечером его вызвал начальник. Из Минска сообщили, что младший сержант запаса Гойфман Исаак Давыдович не опознал в представленных фотографиях своего бывшего однополчанина Ушаковского. Когда ему указали на фотографию Василия Васильевича, он даже возмутился: Ушаковский ничего общего с этим человеком не имеет – он коренастый, узколицый.
Удалось выяснить также, что в последние дни войны Ушаковский был сильно контужен и отправлен в полевой госпиталь. Гойфман навестил его. Врачи предупредили, что ефрейтор Ушаковский будет демобилизован «подчистую».
Разговаривая тогда же с Ушаковским, Исаак Давыдович узнал, что его сослуживец предполагает вернуться на родину, в Несвежаль. Друзья обменялись адресами и обещали писать друг другу. Гойфман отправил письмо в Несвежаль, но Василий Васильевич не ответил, а письмо вернулось с припиской: «адресат не значится». Больше Гойфман о нем ничего не слышал.
Стало несомненно, что дамский мастер Василий Васильевич живет под чужой фамилией. Уж не его ли имел в виду предатель Родины Сикура, заявивший на следствии, что кого-то еще забросила в эти края иностранная разведка?..
Было решено пока Василия Васильевича не трогать, но усилить наблюдение.
Однако на следующий день Василий Васильевич из дому не вышел и на работу не явился. Голодный бульдог метался на цепи, никого не впуская в дом. Все это показалось странным: уж не случилось ли чего с дамским мастером?
Медлить было нельзя. На бульдога накинули мешок и, поднявшись на крыльцо, убедились, что дверь заперта изнутри.
Все окна в доме, защищенные решетками, также были заперты.
Дверь взломали.
Василия Васильевича дома не оказалось.
Когда стали производить обыск и передвигали мебель, под старым массивным буфетом обнаружили крышку люка. Вероятно, снизу ее держали крюки, потому что крышка не поддавалась. Принесли ломы. Заскрипели просмоленные доски.
Люк вел в подвал и заканчивался подземным ходом.
Необходимо было срочно установить, где Василий Васильевич?
Многодневные розыски успеха не принесли.
МОЛОДЕЦ, БОРОДУЛЯ
20 сентября. Бородуля был необыкновенно внимателен на стрельбище. В первый раз за все время он выполнил упражнение на «4». После занятий сержант Назаров построил отделение и объявил Бородуле благодарность.
Кошевник, неизвестно откуда появившийся в этот момент, дождался, когда Назаров распустит строй, и пристал к Бородуле:
– За что выговор?
– Не выговор, а благодарность,– ответил Бородуля.
– Виноват,– почтительно сказал Никита.– А за что?
Бородуля собирался с мыслями, как бы поскладнее ответить.
– Наверно, сам догадался койку заправить? – донимал Никита.
– Нет,– серьезно ответил Бородуля.
– Тогда свежий подворотничок подшил?
– Ошиблись, товарищ ефрейтор.
– Так за что же благодарность? – елейно допытывался Кошевник.
Бородуля вдруг заулыбался, и на его круглых щеках обозначились ямочки.
– Упражнение выполнил! – Нет, что ни говорите, а ему было приятно получить благодарность.
– На «тройку?» – спросил Никита.
– На «четверку».
– Так за это на гауптвахту сажают! – засмеялся Никита, и Бородуля расстроился. А Кошевник продолжал его донимать.
«Нам опять пропела пуля:
«В небо метит Бородуля!..»
– Старший матрос Кошевник! – сердито окликнули сзади.
– Я! – весело отозвался Никита и повернулся на каблуках. На него строго смотрел командир отделения Назаров.
– Вам что, делать нечего?
– Почему, товарищ сержант?
– Не «почему», а так точно!
– Так точно, товарищ сержант.
– Ну так ступайте и занимайтесь своим делом.
Кошевник исчез.
23 сентября. Бородуля опять выполнил упражнение из карабина на «4» и ждал, что сержант Назаров объявит ему благодарность. Но командир отделения не объявил.
Бородуля надулся и решил, что Назаров попал под влияние Кошевника.
Старшина первой статьи Шарапов заметил его удрученный вид:
– Заболел, Бородуля?
– Призвали бы лучше своего ефрейтора к порядку,– засопел Бородуля.
Шарапов насторожился.
– Ему моя благодарность покоя не дает...
Шарапов не сразу сообразил в чем дело.
9 октября. Вечером сержант Назаров сказал Бородуле:
– Я докладывал начальнику заставы, что вы отлично стреляли.
– А зачем? – спросил Бородуля, скрывая удовольствие.
– Заслужили,– ответил командир отделения.
Солнце зацепилось за край сопки и подпалило пески. Сейчас яркооранжевое пламя подбиралось к Реги-равону.
«Наша вз-з-зяла!» – запели комары.
Бородуля прихлопнул одного из них и пошел за «комариной мазью». Старательно натер руки и шею. Закрыл глаза. Стал водить липкими, пахнущими ликером пальцами по щекам и носу... А поощрения-то, оказывается, приятней получать, чем взыскания.
За ужином он все время улыбался.
Бегалин принес чайник.
– Налить, Бородуля?
«Налей»,– хотел ответить Бородуля, но, верный себе, промолвил:
– А зачем?
– Как зачем? – удивился Николай.—Пить.
Повар пересолил макароны с мясом, и Бородуля очень хотел пить.
Бегалин смотрел на него добродушно и уже наклонил чайник.
– Не хочу пить,– сказал Бородуля, а у самого всё пересохло во рту. Он стал жадно глотать слюну. Но и слюны-то не было.
– Пей, Бородуля,– опять предложил Бегалин.
За соседним столом Никита Кошевник наливал себе четвертую кружку. Бородуля с завистью глядел на него, однако повторил упрямо:
– Не хочу.
Старшина Пологалов заглянул в столовую.
– Все довольны?
– Довольны! – ответил Никита.
Бородуля обиженно засопел.
Пологалов подошел к нему и взял за плечи.
– Что, Бородуля?
– Чаю хочу.
– Пей.
– А где чай?
Бегалин подвинул к нему чайник.
Бородуля не шевельнулся.
Пологалов улыбнулся:
– Можно я поухаживаю? – и наполнил его кружку.
Бородуля продолжал сопеть:
– Это разве чай?
– А что?
– Я люблю крепкий.
– Ну, попроси повара, заварит...
За камышовыми стенками столовой раздался голос дежурного:
– Выходи строиться на боевой расчет!
...Лейтенант Пулатов скомандовал:
– Смирно, равнение налево! – и строевым шагом двинулся навстречу Ярцеву.
– Товарищ капитан, личный состав построен на боевой расчет.
– Здравствуйте, товарищи пограничники!– сказал Ярцев.
– Здравия желаем, товарищ капитан!
– Рядовой Бородуля, выйти из строя... За отличную стрельбу объявляю вам благодарность.
Бородуля покраснел от удовольствия и постарался глазами отыскать Кошевника.
ИСТАТ ОТВЕЧАЕТ СТИХАМИ
Глубокой осенью на заставу прибыло пополнение. Старослужащие разъезжались по домам.
Младший сержант Ковалдин приучал к молодому пограничнику «Амура» и грустил, что скоро придется расстаться с ним.
Старшина первой статьи Шарапов остался на сверхсрочную. Все понимали, что он сделал это из-за чернокосой Истат. Перед Новым годом старшина решил, наконец, с ней объясниться.
Против обыкновения, он решительно распахнул дверь в поселковый Совет и остановился перед Истат.
– Есть разговор,– сказал он твердо, не обращая внимания на посетителей.
– Любопытно,– заметила Истат, сбитая с толку его необычным видом.
Некоторое время они испытующе смотрели друг на друга и даже не заметили, как комната опустела.
– Так вот,– приступил к делу Вахид.
Она перебила полушутя, полунасмешливо:
Страсть бесконечна; страстным дорогам
Нет пресечения, нет!..
В деле отрадном ждать ли гаданья,
Предвозвещения? Нет!..
– Хафиз! – небрежно сказал Вахид, подходя ближе.
– Верно, Хафиз,– согласилась Истат.
Шарапов сказал глухо:
– Я за тобой, Истат! – Трудно давались ему слова.– Поедем со мной... в колхоз...
Она смотрела насмешливо:
– Да что у тебя в колхозе?
– Мы хорошо живем.
Она откровенно засмеялась.
– Ты забыл, что остался на сверхсрочную.
Шарапов безнадежно махнул рукой, Истат все поняла, но не удержалась от колкости:
– И почему я должна с тобой ехать?
Шарапов произнес чуть слышно:
– Я люблю тебя, Истат!
В первый раз он объяснился ей в любви. Она вспыхнула и ничего не ответила...
На катере друга поджидал Кошевник.
– Ну, что?
Шарапов хмурился.
– Ясно! – Никита спрыгнул на берег.
– Ты куда? – сердито окликнул Вахид. Никита бежал в поселок.
– Вернись!
Никита сделал вид, что не слышит.
Он ворвался в поселковый Совет и набросился на Истат:
– Старшина был?
– Ну был.
– Что ты ему сказала?
– А что я должна была сказать?
– Бессердечный ты человек!
Она усмехнулась:
Чье сердце не горит любовью страстной к милой,—
Без утешения влачит свой век унылый...
Тряхнула косами:
– У твоего старшины в этом отношении все в порядке. Так почему же ты называешь меня бессердечной?
Кошевник пригрозил:
– Женится старшина на другой – будешь знать!
Истат сощурилась:
– На ком же?
– Да на первой встречной!
– На первой встречной он не женится,– улыбнулась Истат.
– Почему? – петушился Никита.
Она ответила стихами:
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
Два важных правила запомни для начала
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
И спросила:
– Кто это сказал?
– А я почем знаю? – ответил Никита.
– Омар Хайям сказал, вот кто!
Кошевник разошелся:
– Наплевать мне на твоего Хайяма!
Истат резко оборвала его:
– А мне – на твоего старшину... И потом кто его просил нанимать адвоката?
– Я не адвокат.
– Ну тогда сводник.
– Я не сводник...
Она показала на дверь:
– Иди, товарищ старший матрос... И передай своему старшине, чтобы он забыл дорогу в поселковый Совет.
Никита опешил.
Так и не внес изменений в личную жизнь старшины Шарапова новый год.
